XI

 Когда Винченцио перечитал подпись еще раз, то окончательно понял, что не ошибся. На Имельду донес именно его близкий друг Луи. Причем явно зная, что его слово маркиза будет куда более весомым, чем страхи суеверных старух. Руки юноши задрожали, но не от слабости - в его душе поднимался гнев.
 Позже Винченцио вспоминал, что в ту минуту, в его сознании точно разверзся ад. Вернув бумагу церковнику, он проговорил что-то незначимое, а затем отошел к оку, словно ему не хватало воздуха. Когда в мастерской остались лишь он сам и отец, юноша сказал:
 - Теперь я знаю, что удара в спину нужно ждать именно от тех, кому доверяешь большего всего...
 - К сожалению, это часть нашей жизни, - ответил старший ди Розальба, - Мне искренне жаль, что все так вышло, сын. Конечно, я мог бы попытаться помешать этим бесам в сутанах, но это бы лишь ухудшило участь синьорины Ментони. Им ничто не преграда, и никакие мои связи с высокими покровителями Венеции не помогут.
 - О, ты сделал все, что мог, отец, - заверил его Винченцио, дальше я должен разобраться сам. Я клянусь, что добьюсь освобождения Имельды из под стражи любой ценой. Но прежде мне необходимо сделать еще кое-что. Это дело чести.
 Старший ди Розальба лишь молча кивнул, поддерживая сына. Прямо сейчас, буквально на его глазах неопытный юноша повзрослел будто бы на несколько лет и преобразился. Провожая Винченцио взглядом, художник произнес:
 - Я так тобой горжусь...

* * *

 Когда Винченцио прибыл в дом Луи, тот праздно лежал на оттоманке в комнате для гостей, как всегда одевшись щегольски, словно вот-вот нужно будет ехать на бал. Увидев друга, маркиз деланно улыбнулся:
 - А, старина, давно не виделись! Ты совсем меня позабыл, как я погляжу...
 Но лицо ди Розальба было непроницаемым.
 - Я пришел по безотлагательному делу к вам, маркиз Келлер, и намерен говорить серьезно.
 Взгляд Луи также изменился.
 - Вот оно что. И о чем же?
 - Сегодня служители церкви арестовали синьорину Ментони, и мне стало известно, что за этим стоите именно вы. Да, мне показали ваше письмо. Потому прошу вас объясниться.
 Поняв причину столь холодного визита, Луи скривился и сел ровно.
 - Что ж, я не стану отпираться и оправдываться перед тобой. Да, я действительно написал донос на Имельду, зная, что моя фамилия имеет значительный вес в городе. Но поверь, друг, я сделал это из самых лучших побуждений. Ты несколько недель не писал мне, не навещал и не разговаривал ни с кем, кроме этой сумасшедшей, которая тебя словно околдовала. Для тебя все стали не важны, в том числе я, будто уже стал покойником! А нехорошо забывать преданных друзей, они способны затаить обиду...
 На последних словах губы Луи окончательно растянулись в жестокой усмешке. Винченцио же сохранял ледяное спокойствие, но стиснул зубы.
 - Даже если я чем-то вас обидел, это не давало права вам клеветать на невиновную девушку, которую я намереваюсь вскоре сделать своей женой. Вы поступили подло и бесчестно, маркиз, и я намерен преподать вам урок.
 Брови Луи поднялись.
 - Даже так? Я правильно понял твои слова?
 - Именно. Давайте теперь определимся где и когда.
 В глазах маркиза вспыхнул дьявольский огонек.
 - Завтра утром. Там, где всегда подобное и происходит, на нетронутом островке земли. Если я не ошибаюсь, ты предпочел бы все решить на пистолетах? Хотя прежде вроде никогда в таком не участвовал.
 - Да. Вечером секунданты обсудят еще раз условия, а сейчас прошу откланяться.
 - Как скажешь. Если еще передумаешь, дай знать.
 Проигнорировав ехидные слова Луи, Винченцио вернулся домой. Подготовившись к грядущей дуэли, он на всякий случай написал письма для отца и Имельды. В последнем была лишь фраза: "Прощай и знай: я был горд умереть за твою честь". Прежде Винченцио действительно никогда не участвовал в дуэлях, но стрелял хорошо. Однако Луи был достойным противником. Отныне дух смерти витал над обоими.

  Наутро, когда отец еще спал, младший ди Розальба, подготовив оружие, отправился в обговоренное место. Маленький островок нетронутой растительности, похожий на лесную поляну, уже давно пользовался недоброй славой, а его трава успела впитать в себя немало крови. Но в городе, где почти везде каналы, сложно было найти более подходящее место. Небо было еще светло-сиреневым от толком не взошедшего солнца и, глядя на нежные перистые облака, Винченцио испытывал смутную печаль. Ему не хотелось умирать и становиться убийцей бывшего друга. Однако пути назад уже не было.
 По прибытии всех участников, секунданты спросили, не желают ли они помириться. Оба ответили отрицательно. Затем, когда им в руки вложили по пистолету, молодые люди начали расходиться каждый в отмеченное место. Первым должен был стрелять Луи. Он поднял руку вровень со своим глазом, прищурился и начал целиться. Винченцио стоял, не шелохнувшись, лишь его губы что-то беззвучно шептали. Раздался выстрел. Маркиз промахнулся.
 Настала очередь Винченцио. Сохраняя спокойствие, он поднял свой пистолет. Целился довольно долго, точно специально изводя противника. По лицу Луи потек холодный пот, губы задрожали. Он словно ощутил дыхание смерти по своему телу, и понял, что уже никакие мольбы о пощаде не помогут. Внезапно ди Розальба засмеялся и отвел руку в сторону, выстрелив в воздух.
 - Я позволяю вам жить, маркиз, - сказал Винченцио, подойдя к нему ближе и вернув оружие секунданту, - но помните: не всякий поступил бы также.
 Смертельно бледный от недавнего потрясения Луи кое-как пожал руку другу и собирался что-то сказать, но Винченцио торопливо зашагал прочь. Дело чести было завершено, оставалось самое сложное: спасти Имельду.