Русская Одиссея продолжения глав 23

                Глава третья
                ПО КОНЯМ!

     Медленно и осторожно подбиралась к заветной цели ростовская вольница. Халубей со связанными руками понуро брёл в составе крестьянской сотни. Его резвого коня гордо вёл на поводу Семён Огонёк.
--------
[2] Лишить живота – лишить жизни.

Хлопая длинногривого по холке, он сказал своему верному помощнику Даниле Ухвату:
- Вот она, наша первая ласточка! Вынослива как горная коза!

    Тот понимающе кивнул и, распахнув изюбровый полушубок, напомнил сотнику:
-Мыслю, не зря мы с умельцами Гаврилы наделали из чего было разной конской сбруи. Всё пошло в ход — и верёвки, и сыромятные ремешки.

- Чем больше — тем лучше, — ответил Семён, — не знамо сколь нам лошадей да всякого добра ещё попадётся...

    На третий день сторонники, как и утверждал пленный охотник, вышли к последней лесистой возвышенности. Отсюда открывался чудный вид на степные просторы. Зеленела, наливаясь весенним теплом, монгольская равнина. Линия горизонта отодвинулась столь далеко, что ростовчане щурились, пытаясь разглядеть, кто таится во враждебных далях.

    Русский лагерь хоронился в небольшой ложбинке между двумя горками. Воеводы велели людям отдыхать до вечера, а сами вместе с Агдой и Халубеем взобрались на высокий холм, поросший густым кустарником. Фёдор Книга опять с тревогой в голосе вопрошал у захваченного:

- Верно ли ты указываешь сторону, в которой будет кочевье Батухана?
    Халубей упорно кивал на запад и вдруг стал тыкать пальцем туда же и что-то лопотать по-своему. Толмач, подслеповато щурясь, попросил соратников:

- А ну-ка, гляньте как следует, не видно ли там табунов?
    Иван Алексеевич первый высмотрел конские косяки:
- Видно! Они!

    При свете яркого солнца, на фоне изумрудной травы угадывались табуны лошадей и ещё какие-то стада. Фёдор перекрестился и проникновенно сказал:
- Слава Богу! Господь услышал молитву!

    Поставив дозор наверху, предводители дружины спустились к своему лагерю. Многие люди не спали после трудной дороги, а коротали время, ведя негромкие беседы в кругу близких друзей о том, как долго они ждали этого часа. Сколько ими было передумано, сколько накопилось гнева к окаянным врагам Руси. Но всё же тёплый погожий день и настойчивые уговоры сотников вздремнуть до сумерек уложили ростовчан на зипуны и полушубки. Только воеводы, собравшись у большой кривой сосны, обсуждали будущее нападение на охрану и захват лошадей.

- В полночь поспеть бы к табунам, — рассуждал Иван Алексеевич, — и не спугнуть бы сторожу.
- Вестимо так! — поддержал его Никонор Новгородец.
- Потому дружина к закату солнца должна выстроиться у кромки равнины. А моя ратная сотня тихо возьмёт табунщиков.

- Одной твоей сотне не справиться, — возразил Иван, — наперёд две сотни пойдут и возьмут ворога в клещи. Остальным с поклажей следовать за ними.

- Какое у нас добро? Одни слёзы! — расстроился хозяйственный Семён Огонёк. — Что поломалось, что истлело, что бросили, а еды кот наплакал.

- Скоро наберём — не унесёшь! — обещал ему Иван.
- Да и тащить не придётся — кони рядом.

- Ныне мы охотники, — кивал задумчиво серьёзный Никонор, — да после, вся степь подымется и тысячи захотят отомстить нам.

- Да-а-а! Неслыханное дело! — засмеялся Фёдор Книга. — Какое оскорбление для покорителей мира!

    К вечеру задул северный ветер, и кучевые облака покрыли хмурое, тёмное небо. Четыре неполных сотни ростовчан стояли наготове на опушке перед выходом в степь. В округе царила редкая тишина. Люди чувствовали, но до конца ещё не верили, что относительно спокойное и мирное их путешествие уже закончилось. Вожак, оглядывая сплочённые ряды соратников, ожидавших приказа, спросил:

- Браты! Все ли готовы к смертным боям? Быть может, кто откажется полевать[3] и захочет обойти враждебные степи?

    Но крестьяне и ремесленники, бывалые ратники и молодые стрелки решительно отвечали:

- Срамно будет, коли своих не вызволим!
- Поквитаться нужно!
- Пусть ироды держат ответ и за убиенных великих князей, и за холопов!
- Веди, Алексеевич, на окаянных!

    Ростовский витязь, улыбаясь, зашикал:
- Тише вы! Всю дичь распугаете!

    Дружина стояла плечом к плечу, и не было того, кто бы отказался от задуманного, от выстраданного. Отвага читалась на их лицах.

    Вечерний полумрак уже слегка окутал голую равнину, когда на ней появились две пешие колонны русских. Иван настоял на том, чтобы одну из них возглавила Никонорова сотня, за которой следовали Семёновы люди. Другую колонну, со стрелками, вели Иван с Фёдором, замыкали её Гавриловы мастеровые. Ростовчане резонно решили зайти на мерцающий вдали костёр с юга, так как ветер дул с севера. Желанным маяком светил в
--------
[3] Полевать – воевать в степях.

надвигающейся ночи чужой огонь, его осторожно обходили передние сотни славян.

    Охватить греющихся у костра скотоводов без лишнего шума не удалось. Словно нехотя залаяли степные псы, когда до цели оставалось с четверть поприща. Лай усиливался, и беспечность нескольких сторожей сменилась неподдельной тревогой. Трое пожилых монгол схватились за копья и свинцовые плети. Четвёртый, молодой и горячий, дико завизжал и выхватил кривой клинок.

    Ростовчане молча, бегом преодолевали тёмное пространство, стремясь как можно быстрее сойтись с врагом. Из неизвестности ночи на охрану вынырнули хорошо вооружённые воины. Их копья с железными наконечниками взяли в кольцо опешивших кочевников. Фёдор Книга по-монгольски предложил им сдаться. Трое старых степняков, злобно крича, опустили оружие, понимая бесполезность сопротивления. Молодой пастух, размахивая мечом, не унимался. Иван Алексеевич в блестящих доспехах и с громадным топором в руках сказал Фёдору:

- Передай старикам, чтобы успокоили щенка. Мы не убиваем ради забавы.

    Слова Книги возымели действие. Табунщики зашипели на задиристого буяна и сами скрутили ему руки. Затем и их, в свою очередь, связали, и засунули кляпы в рот.

    В бесприютной ночи горели костры, вокруг которых кипела деловая суета. Семён Огонёк с крестьянами, заранее приготовив конскую упряжь, теперь её раздавали.
Умелые руки русских наездников, поднаторевших в обращении с монгольскими лошадьми во время путешествия на восток, делали свою привычную работу. Быстро разобрав и оседлав коней, ростовчане обнаружили, что на каждого выходит по два, а то и по три коня. Радостный шёпот и негромкие восклицания разносились по округе:

- Живём, браты! Пешком отходили.
- Теперича нас нахрапом не возьмёшь!

     Наскоро приторачивались к запасным лошадям жирные бараны. Крепко связанные животные жалобно блеяли, что не на шутку встревожило Ивана Алексеевича. Он нашёл в полутьме, среди мужиков Семёна Огонька с Данилой Ухватом и приказал им:
- Берите обоз и все три сотни баранов на себя и плетитесь у нас в самом хвосте, иначе беды с энтим блеяньем не оберёшься.

    Вечно спешащий Семён кивнул на ходу, зато Данила, пожав плечами, ответил за друга:

- Мы не гордые, в гости к Батыевой родне можем и последними зайти.
     Майские ночи коротки. За хозяйственными хлопотами и поглощением копчёной баранины стремительно убывало тёмное время суток. Алексеевич, собрав под свою руку воевод, обратился к Книге:

- Расспросили монгол? Где главное кочевье Ори-Фуджинь?
- Да! Схваченные табунщики из её стойбища, запираются и не хотят казать сторону Батыева кочевья. Правда, Халубей, который у меня сидит отдельно, машет рукой по-прежнему на закат. Ему я больше всего верю, он из соперничающего рода — Гаюкхана. Думаю, туда наш путь. Пасущийся скот Ори-Фуджинь указывает, что её стойбище близко.

- Добро! — радостно воскликнул Алексеевич и, вскочив на лошадь, обратился сначала к сотникам: — Селение возьмём в кольцо! Никто не должен упредить другие кочевья! Передайте своим: воюем токмо с мужиками. Всё ценное — в общий котёл.

     Иван Алексеевич тронул своего скакуна и отдал вольнице долгожданный приказ:
- По коням, други! На ворога!


                Глава четвертая
                ДВА СОКРОВИЩА

    Предрассветной порой по степи летели крылатые сотни. Луна и звёзды сквозь рваные облака светили таинственно и призрачно. Дружина мчалась раскинувшейся конной лавой. Бессонная ночь была на исходе, а желанное кочевье всё не обнаруживалось. Окрест посланная разведка пока не замечала признаков жилья. Нервы у всех были натянуты как на тетиве лука.

    Наконец, передовой дозор доложил: есть селение. И тотчас, где-то впереди залаяли собаки. У Алексеевича забилось сердце, и он возбуждённо крикнул:
- Соколы мои! Шире, шире расходись! В обхват, а после ударим!

    Вместе с лошадиным топотом теперь отчётливо слышался и лязг оружия, и ободряющие возгласы:

- С Богом!
- Держись, земляки!
    Ростовская вольница выпускала стальные когти. Уже белели на пути десятки юрт, а в середине стойбища маячил шёлковый шатёр.

    Монголы спокойно спали в своих степных жилищах, забитых награбленным богатством. Они не сомневались ни на миг, что вокруг на тысячи и тысячи поприщ нет серьёзных противников. Лишь нарастающий лай мохнатых псов вывел из юрт нескольких заспанных кочевников. Не видя врага, они каким-то звериным чутьём ощутили смертельную угрозу. Проснувшиеся хватали оружие, будили соседей и бежали на окраину селения.

    Страшная картина на фоне восходящего майского солнца повергла степняков в ужас. С зеленеющей равнины на стойбище грозно надвигалась цепь вооружённых всадников. Монголы, склонные к коварным и неожиданным нападениям, сейчас сами оказались в ловушке. Их гортанные крики, призывающие готовиться к кровавой борьбе, потонули, поглощённые громовым «Ура!» со стороны чужестранцев.
   Убийственный град стрел обрушился на запоздалых защитников. Выпустив длинные стрелы, ростовчане взялись за копья, мечи и топоры.

    Лихие сотни Фёдора и Никонора ворвались в кочевье с яростными криками:

- Кровь за кровь!
- Смерть окаянным!

    Конные воины Семёна и Гаврилы, перекрыв выходы из стойбища, отлавливали одиночных степняков. Родовое гнездо Батыя, обычно большое и многолюдное, в то роковое утро оказалось полупустым. Только около сотни мужчин и юношей с длинными чёрными косами мужественно защищали родные очаги: пускали стрелы, метали копья и остервенело бились кривыми клинками. Стоны, звон мечей и храп коней сливались с воплями женщин и плачем разбуженных детей. Среди белых войлочных юрт витала смерть.

   Внезапность налёта и многочисленность русских сыграли решающую роль. Весомую лепту в победу внесли два высоких витязя, облачённые в доспехи — Иван и Никонор. Там, где проносились их кони, лежали поверженные враги. Ростовские воеводы всё сметали и крушили на своём пути. Скоротечный кровавый бой, едва начавшись, стал затихать.

    Фёдор Книга с юными соратниками первыми прорвались к жёлтому шёлковому шатру. У входа в большое жилище русские сразились с тремя монголами. Покончив с ними, нападавшие зашли в шатёр и обомлели — его убранству мог позавидовать любой восточный дворец или европейский замок. От блеска золотой и серебряной посуды, развешенного по стенам оружия в драгоценной оправе, от ярких персидских ковров, дорогих мехов и тканей рябило в глазах.

- Чудно, нет никого... — удивился безлюдью в огромном шатре Книга.
    Позади сотника радостно откликнулись его удальцы:

- Тут рядом юрта, и в ней наши девы!
    Ростовский толмач вмиг выскочил наружу и, растолкав любопытных молодцев, очутился в белой юрте, притулившейся к главному дому. В этом полутёмном жилище он разглядел испуганную стайку русоволосых девушек и среди них белокурую Ольгу Красу.

- Господи, неужто вы! — еле пролепетал Фёдор, всё ещё не веря ни услышанному, ни увиденному. — Вот Иван-то обрадуется!

    Бледная, как снег, Ольга в красном парчовом платье, будто очнувшись при словах Книги, вдруг зарыдала, и вслед за ней заревели от свалившегося счастья и её девять подруг.

- Фёдор, где же Иван?! — сквозь слёзы вопрошала Краса, оглядывая лица ростовчан.
    Не прошло и минуты, как Алексеевич в броне, словно серебристый вихрь влетел в юрту. Все присутствующие молча и тихо покинули влюблённых. Сияя от счастья Иван, осторожно взял за плечи свою ладу и с нежностью посмотрел в её большие заплаканные глаза. Та, не выдержав, всем телом прижалась к могучему защитнику:

- Как я тебя ждала! Умом уже не верила! А сердце подсказывало — придёшь...
    Сняв шелом, светловолосый великан закрыл девичий рот первым нежным поцелуем. Спустя некоторое время, оторвавшись от возлюбленной, Иван хрипло прошептал:
- Милая, я тебя помнил и торопил земляков скорее выйти к Мунгалии.

    Прислушавшись к гулу, доносившемуся снаружи, и оглядывая убежище сердечных признаний, Иван озабоченно сказал:

- Прости, Ольга, ведь я воевода, а мы на вражьей земле. Пора готовить дружину к отходу.
    Раскрасневшаяся девушка, смущённо улыбаясь, кивнула. Ростовчанин, покидая обретённое счастье, невольно ахнул, ещё раз осмотрев богатую юрту:
- Весь белый свет варвары ограбили!

    Он вновь залюбовался красавицей и торопливо заговорил, стремясь хоть на время избежать чарующих глаз Красы:

- Зови подруг, и укладывайте ценности, оружие и меха в мешки, а после приторачивайте к лошадям. Коли нужна подмога, проси Фёдора, иль кто поблизости окажется.

    Ольга, вдруг схватившись руками за голову, остановила выходящего Ивана:
- Постой! Глянь-ка вон там — в углу, под рогожами.

    Алексеевич послушно исполнил просьбу, но ничего не обнаружил. Краса нетерпеливо и настойчиво указывала на одно и то же место:
- Да ткни чем-нибудь землю-то — не пожалеешь!

   Иван вынул из-за пояса кинжал и стал терзать им сухую утоптанную почву. Вскоре острая сталь звякнула обо что-то железное. Откинув землю, он не без труда вытащил приличный сундук, оружием взломал замок и приподнял крышку. Косой луч солнца, упав на содержимое большого ларца, озарил полутёмную юрту. Стены жилища заиграли всеми цветами радуги. Сундук был до краёв набит драгоценными камнями, золотыми украшениями и монетами. Рубины, сапфиры, изумруды, жемчуг и алмазы были такой величины, что просто просились на царские короны.

- Да-а-а, тяжела находка! — вслух подумал растерявшийся витязь, не отрывая взгляда от блестящих разноцветных камней.

- Мать Батыя прятала, а я один раз ненароком подглядела, — виновато улыбнулась девушка и предупредила, — Ори-Фуджинь с роднёй уехала недавно в их стольный град.
- То-то я смотрю, защитников здесь маловато, — ухмыльнулся Алексеевич, — видно, ныне счастье ханское, что дома не были.

    Он снова собрался выйти, но у порога, взглянув на Ольгу и сундук, окованный железом, не удержался и воскликнул:
- Боже! Как мне повезло! Два сокровища в мунгальской юрте!
               

                Глава пятая
                РУССКАЯ ОРДА

    Ростовский вожак, выйдя, в конце концов, из чудесной юрты, остановился. В захваченном стойбище витал дух победы. К нему весьма осязательно примешивалось какое-то бесшабашное веселье, женский визг и вообще невообразимый шум. На Ивана буквально налетел Фёдор с гневным красным лицом и возмущённо спросил:
- Ведаешь ли, Алексеевич, что сейчас творят другие сотни?!

    Иван с тревогой посмотрел на круглые степные жилища и, прислушавшись к пронзительным женским крикам, понимающе ответил:
- Сам догадываюсь, токмо ты их сильно не кори. Два года мужики без баб. Селение вражье, и законы у победителей одни — вот и дорвались...

    Толмач с негодованием пронзал карими глазами оправдывающего своих воинов предводителя, отчего тот, не выдержав, добавил:
- И не смотри на меня так! Ты же знаешь, что делают на Руси мунгалы с нашими жёнами и девками.

- Мы же христиане, Иван! — не унимался Фёдор. Алексеевич разъярился и сам стал возмущаться:

- Русским жёнкам они животы вспарывают, когда нужду справят! Девок в наложницы, а детишек малых головой об стенку — и в огонь! Я же уверен — ни один ростовчанин не поднял меча супротив ребёнка иль бабы.

    Иван, оправившись от былых жутких воспоминаний, лукаво заметил своему толмачу:

- Глянь-ка, а твоим ребятам проще. Их хлебом не корми — дай посмотреть на наших пригожих красавиц.

    Фёдор тоже удивился, как быстро его юноши выполняют просьбы ростовчанок по навьючиванию перемётных сум на лошадей. Иван прыснул от смеха в кулак и продолжил разговор:

- Писаных красавиц выбрала для Батыя его мать, с таким-то приданым и нынче от женихов отбоя нет.
- Их дело молодое, пусть невест себе выбирают, — кротко ответил Книга. — Доброе начало.

- Ладно, пора и честь знать! — подумал о будущем облачённый властью Алексеевич и приказал Книге: — Бери своих удальцов, и выколачивайте всех наших из юрт. Сбор дружины назначаю на полночной окраине кочевья...

    Припекающее по-летнему майское солнце стояло высоко в небе над разворошенным от набега степным селением. К северной окраине стекались, словно вешние ручьи, всадники ростовской вольницы и бывшие рабы. Новые лица замелькали среди сторонников. Кроме десяти девушек были освобождены два десятка искусных мастеров, пригнанных в Монголию из русских княжеств. Умельцы золотых и серебряных дел со слезами радости встретили дружину и выразили горячее желание разделить с ней все беды и трудности по пути на любимую Родину.

    При штурме стойбища погибло более двадцати ростовчан. Их решили пока не хоронить — боясь мести монгол и надругательства над могилами. Предать тела земле намеревались на ближайшей ночной стоянке.

    В разорённом кочевье шла суматошная погрузка на коней мешков с золотой посудой, богатых мехов, шуб, самой разной одежды и скарба. Особенно много брали шеломов и броней, а также дальнебойных луков с длинными стрелами. Не забыты были палатки и даже две небольшие разборные юрты для походного лагеря. Жилища монгол были опустошены. Неимоверные усилия Огонька, Ухвата и других мужиков воплощались во всё новые полные баулы и перемётные сумы. Большие кучи скарба привлекли внимание Ивана Алексеевича.

- Не много ли берём? — предостерёг вожак своего рыжеволосого хозяйственника, оглядываясь на бескрайнюю степь. — Ведь погоня будет — нутром чую!
- Что ты, что ты, паря! — часто моргая, улыбался конопатый сотник. — Себе разве много бывает? Своя ноша — не тянет!

    Данила с гордостью объявил, сколько успели ростовчане наложить на лошадей:
- Четыре сотни коней уже нагружены, ещё сотня будет с мукой, зерном и утварью.
    Восхищённый происходящим Семён, показывая Ивану в ту сторону, где собирались в дорогу русские девушки, с завистью сказал:

- Бой у тебя девка, Алексеевич! Смотри, как у неё всё ладится. Веришь — нет! Шесть больших кожаных мешков с золотой и серебряной посудой набрали! Энто окромя найденного сундука с сокровищами! Не вернемся голыми на Русь!

    Вдруг, что-то вспомнив, он схватил Ивана за руку и потянул куда-то, объясняя попутно:

- Идём скорее, там мои лапотные тебе нашли доброго коня! Богатырская лошадка, как раз под стать такому молодцу. А Краса, представляешь, отобрала себе арабского скакуна — глаз от него не оторвёшь!

    У крайней юрты стоял на привязи горячий вороной жеребец. Он потряхивал большой головой и грыз удила, поглядывая на незнакомцев умными глазами. Узнав, что Ольга кликала этого могучего коня Орликом, Алексеевич воскликнул:
- Хорош! И быть ему ныне — Орлом!

    Сборы дружины затянулись далеко за полдень. Завершились они обильной мясной трапезой. За едой довольный Семён прикидывал общее лошадиное поголовье:
- До семи сотен коней у нас с поклажей, считая тех, что повезут в дороге баранов. Ещё четыре сотни под людьми, да более трёх сотен заводных на привязи. Теперь и к дому пора.

    Кузнец Гаврила вторил ему, улыбаясь в бороду:
- Наши умельцы набрали разной утвари для своих ремёсел. Я взял малую наковальню, клещи и кузнечные меха. Более нужды нет ни в чём!

- Эх, с таким бы обозом у Руси стоять, а не в здешних лютых краях! — с досадой молвил рассудительный Никонор.

- Твоя правда! — нахмурился Иван, отложив недоеденную баранину — Доликуем тута! Собирайте свои сотни, а я объеду их до выхода. Посмотрю, всё ли ладно.
    Он быстро отвязал коня, вскочил в седло и стремглав поскакал вокруг раскинувшегося ростовского табора. Орёл пружинисто мчал тяжёлого седока, чувствуя в нём опытного наездника.

    Первую остановку вожак сделал возле небольшого женского конного отряда. Перед выездом юные красавицы облачились живописно, что приковывало мужские взоры. На белоснежные рубашки были надеты синие китайские курточки, а разноцветные шаровары были заправлены в красные кожаные сапожки. Ольга Краса, приветливо улыбаясь, пояснила, угадывая немой вопрос возлюбленного:

- Дело к лету идёт, да и в

    Иван, не выдерживая пристальных лукавых взглядов, тронув коня, строго изрёк:
- Держитесь в серёдке дружины.
    Подруга Ольги, Мария Тихая, теребя толстую русую косу, напыщенно ответила:
- Исполним, набольший воевода!

    Подрастерявшегося витязя провожал дружный девичий смех...
    Объезжая свои сотни, Алексеевич дивился — как на глазах преображались люди, сменившие изношенные, латанные и полуистлевшие одежды на новые. Подъехав вместе с Никонором Новгородцем к его отряду, предводители весело хохотали над богато разодетыми Еремеем Студёным и Пахомом Полуночным. Кряжистые поморы облачились одинаково: в лёгкие островерхие кожаные шеломы, синие монгольские чапаны, парчовые штаны и зелёные сафьяновые сапоги. Они похлопывали друг друга по плечам и тоже смеялись:

- Вот Господь привёл облечься в то, что носят нехристи.
- Из грязи прямо в князи!
- Важные птицы, ничего не скажешь, — пошутил Новгородец и перевёл разговор в другое русло: — Как с пленными быть? Ежели оставить тут с бабами и детьми, то ведь враз к соседям за подмогой побегут.
    Иван недолго размышлял над ответом:

- Нам они не потребны. Без коня мунгал — не мунгал. Когда ещё они доберутся, косолапя до других кочевий? Пусть живут и помнят, что мы не кровожадны. Лишь тому молодцу табунщику, который перед нами мечом махал, надо всыпать по мягкому месту — для памяти. Я скажу Фёдору, чтоб передал жителям — кто здесь гулял. Ханы ещё не забыли прошлогодний японский поход. Нынче вновь вздрогнут завоеватели от дружины Большого Ивана.

    Тут же на саврасом жеребце подлетел Фёдор Книга и удивлённо молвил:
- Нерусские рабы пожелали остаться в стойбище. Они в ужасе отмахиваются руками, не верят в успех и боятся разделить свою судьбу с вольницей. Полоняне бают, что вскоре мятежников переловят и посадят на кол — другим в назидание.
    Иван раздраженно пожал плечами:

- Не хотят воли — пусть сидят в навозе! Нам недосуг. Стройте сотни: Семён с Гаврилой посерёдке, Никонор позади, а Фёдор впереди. В обоз всех раненых, немощных и слабых. Пора, браты! Садитесь на коней!

    Вожак вновь лихо облетал на резвом вороном свою дружину. Приостановившись возле суетящейся крестьянской сотни, обременённой запасными лошадьми с набитыми под завязку тюками и перемётными сумами, он с укором спросил у Семёна Огонька:
- Мы хоть еды-то оставили местным бабам и детям, а то слышь как они воют?
   Тот, не моргнув глазом, ответил:

- И пища, и утварь у них есть на первое время. Ты не думай — нищенствовать мунгалы не будут. У поганых полмира за пазухой. Года не минует — понавезут всего из разных подкаблучных стран...

   Заглянул Иван Алексеевич и в ремесленную сотню. Тут в центре внимания находился как всегда оружейник Максим. Он гарцевал на белом коне и с ног до головы сверкал и блистал, облачённый в позолоченную одежду, судя по всему из Персии или Китая. На фоне разодетого Балагура, скромный сотник Молчун, в своём тёмном одеянии, смахивал на прислугу.

- Видали нашего петуха? — добродушно подшучивал Гаврила. — Дорвался к дармовщине.
- Не вышло из нас жалких наймитов! Мы тоже волки, токмо не степные! — горячился неуёмный весельчак и, осмотрев большое скопище людей, лошадей и скота, воскликнул: — Мать честная! Алексеевич! Да нас здесь целая орда!
- Невелика русская орда, — грустно изрёк Иван и, огрев плетью Орла, помчал его вперёд к Фёдоровой сотне.

   Вихрем пронёсся вороной до передового отряда ростовчан. Вожак, придержав коня, поднялся на стремена, увидел многие десятки глаз, устремлённых на него и крикнул, что было сил:

- За мной, соколы!
    И тронулось более тысячи лошадей, замелькали плети. Ускоряя бег, по степи стал разносится нарастающий гул от множества копыт. Усталое солнце, стремящееся к закату, показывало верный путь бледнолицым чужестранцам на далёкую Родину.