Коттедж на Березовой

Этот коттеджный поселок как-то незаметно вырос из «частного сектора» - деревеньки внутри города-миллионника. В нулевые, когда жить в многоэтажке стало менее престижно, чем в собственном доме, владельцы деревянных избушек с прилегающим огородиком вдруг ощутили пристальное внимание к своей недвижимости. Кто-то выгодно продал свой надел толстосуму, а кто-то и сам сумел отстроить каменные хоромы на месте бывшей лачужки.

Дом в начале Березового проезда выделяется – нет, не вычурностью форм, а размерами и добротностью. Заметно, что в первую очередь хозяина заботили, говоря рекламным языком, функциональность помещения и удобство домочадцев. И вы бы нашли этому подтверждение, если бы вам посчастливилось попасть внутрь. Удобная планировка, просторные комнаты, безупречная отделка – все говорит том, что и руки у человека золотые, и душа вложена в это строительство. О деньгах, естественно, нечего и упоминать.

Что ж, если вы желанный гость, вам покажут и садик с внутренней стороны дома. Участок земли хоть и небольшой, но прекрасно ухоженный, засаженный плодовыми деревьями и разными садово-огородными диковинками – здесь уже старается хозяюшка. И банька тянется ввысь керамической трубой, и беседка приглашает к душевному разговору за кружечкой пива под яблонькой, и гараж, само собой, имеется. Эээх! Все есть, что надо для счастливой семейной жизни.

Только вот где оно, счастье? Почему обходит выстроенный специально под него коттедж стороной? Ведь вначале жизнь не обижала, все шло в свое время, своим чередом. Любовь, женитьба, рождение первой малышки, потом второй. Поболтались, правда, по малосемейкам – да ведь все молодожены тогда так жили. Чуть дети подросли, тут и очередь квартиру получать подоспела – трехкомнатную дали, на четверых. Еще немного – на работе продвигать стали: сначала бригадиром, потом и дальше… да что там говорить! Нет, жизнь, правда, не обижала. И люди уважали, и с женой ладили, и дети особых хлопот не доставляли, и с деньгами проблем не было. Даже наоборот, деньги сами шли в руки, честным путем, без особых ухищрений или сделок с совестью.

А почему бы и нет: внешностью не обижен; характер достался степенный, рассудительный, к резким движениям не склонный; профессию свою знаю и люблю. Вот люди и доверяли, выдвигали на ответственные должности… Когда же, когда что-то пошло не так?

- Олегываныч, вас подкинуть? – голос извне выдернул начальника электроцеха из размышлений. Это заглянул Сережа, очень толковый электрик, с которым они были «на короткой ноге». Года три назад Олег Иваныч помог устроить на завод сына своего давнего приятеля, и не пожалел.

- Нет, Серег, спасибо. Еще задержусь.
 
На самом деле, предложение было кстати. Свою машину начальник цеха с утра отвез на СТО, сцепление надо было проверить. Только вот домой совсем не хотелось.
Он представил, как отпирает дверь собственным ключом, не позволяя себе позвонить. Как с великой осторожностью прикрывает дверь, чтобы только не хлопнула (совсем избежать щелчка все же не удается), как можно тише стягивает ботинки (один из которых все-таки глухо падает) и почти крадучись пробирается по лестнице к себе, на второй этаж.

- Тише нельзя?! – доносится снизу раздраженное. Это Любашка, младшенькая Олега Иваныча. Его копия. Ну так говорят, имея в виду, что пошла она в его породу. С детства было видно, что не чета она старшей сестре, тоненькой блондинке. Люба вышла крепенькая, ширококостная, рыжеватой масти. Но несмотря на внешнюю крепость, здоровьем Любаша доставляла родителям беспокойство. Что-то с нервами, одно время жена возила ее к невропатологу. Так и закрепилось к ней это отношение: Любаша слабенькая, младшенькая, требует опеки и снисходительности.

Резкий гудок и шум на улице снова оторвал Олегываныча от дум. Выглянул в окно посмотреть, что происходит. Из его кабинета видна общественная парковка за территорией завода. Там в ненужной близости друг ко другу стояли буквой V две иномарки; из-за приспущенных боковых стекол, высунув головы, ругались две водительницы.

- Бабьё… - усмехнулся Олег Иванович, разглядывая девиц. Одна была чернявая, другая рыжая.

Его девочки тоже совсем разные, посторонний и не догадается, что кровные сестры, - опять незаметно ушел в свою тему начальник цеха. Старшая, Алиса, в годы первого цветения напоминала свою бабушку, его мать: вся узенькая, хрупкая, с бледным беленьким личиком, на котором выделялись ярко-голубые глаза, тонкими губами и светло-русыми волосами. Можно сказать, почти красавица. Фея. Чуть боязлива. Но ведь она ж такая нежненькая - почему Галина Яковлевна и тряслась над ней вечно… пока Любашка не родилась. Олег Иванович заметил, что впервые с раздражением думает о жениной чрезмерной опеке над дочерьми.

Лет через семь и Любаша выросла в девушку крупненькую, но интересную. Несмотря на грубоватую внешность, характером она была добродушна и смешлива. Контактность и простота придавали ей очарования.

Девчонки были хорошие, путевые. Краснеть за них Олегу Иванычу не приходилось: учились, в кино ходили с подружками, ночевать домой приходили, с кем попало не якшались, не выкрутасничали. Время тогда было смутное, народ как взбесился, не знаешь, кому верить, кого в дом пускать. Так оно и лучше, пусть пока сидят под родительским крылом, молодые еще, успеют найти себе пару. Да и Галина Яковлевна считает, что ее девочкам кто попало не подойдет, в их семью войдут только самые достойные, она уж постарается.
 
Так все и оставалось, пока старшей не исполнилось 25, потом 27… А их снегурочка все училась, потом работала, по вечерам вязала или книжки читала, по выходным скучала – подружек несемейных уже не осталось. Как так вообще могло случиться, что такая симпатичная, умная, начитанная, умеющая держать себя в обществе девушка оказалась обойденной мужским вниманием? Или же она сама его старательно обходила? Не слишком ли комфортно было птенцу в гнезде, чтобы рискнуть полететь самому?

Конечно, когда поняли они с Галиной, что дочке светит остаться старой девой, пытались повлиять на ситуацию. И морально подталкивали: давай, мол, шевелись, знакомься, проявляй активность. Да не помогало – крылышки у переростка атрофировались. А из дома же не выставишь родное дитя, жалко. Тогда сами познакомить пытались. У одной из подруг Галины Яковлевны был сын, то ли еще неженатый, то ли уже временно холостой. Ну договорилась она, чтоб заглянул как-нибудь парень в гости, рассчитывая познакомить его с Алиской. Да что из этого вышло – лучше б вообще не приходил. Только девчонке комплексов добавил. Намеренно или же случайно, претендент «заглянул» в десятом часу вечера. Почти тридцатилетняя Алиса уже успела после рабочего дня умыться и влезть в халат, готовясь спать. От растерянности в таком виде и предстала она перед поздним гостем. Красотой его, понятно, не сразила. А тот глянул на нее и ушел. Удар был ниже пояса. После этого Галина Яковлевна стала что-то бормотать про проклятие.

Сериалов насмотрелась, не иначе.

***
Галина Яковлевна была оптимисткой. Так она сама себя определила. Будучи в курсе о  материальности слов и мыслей, старалась «не зацикливаться на плохом» и на расспросы всегда заявляла, что все устроится. Это в отношении ее девочек. Она вообще старалась быть «в курсе»: интересовалась последними веяниями в области мнений, моды, ведения дома. «Положение обязывает» - так Галина Яковлевна ощущала. Конечно, она не станет об этом говорить вслух, но один на один с собой можно признать, что частный коттедж, две квартиры, дача в хорошем месте, должность мужа, в конце концов, все-таки поднимают их в ранг людей более-менее состоятельных, то есть как бы их семья в некотором смысле… элита… Тут Галина Яковлевна краснела и невольно оглядывалась – убедиться, что никто не подсматривал за ее мыслями. Ах, это жило в ней с детства – она всегда чувствовала призвание принадлежать к высшему свету. И даже в годы комсомольской юности ее тайным и подлинным кумиром был не Юрий Гагарин, и даже не Пол Маккартни, а некая загадочная и блестящая «законодательница зал».   

…Да, она помнила, что она оптимистка, но… в этот  февральский день как-то особенно тяжело было воспарить над проблемами. Может, сумка с продуктами была чуть более тяжела, чем нужно, или ноги устали прокладывать путь в рыхлом, липнущем снеге, а, может, быстро несущееся небо вызвало головокружение – силы ее оставили. Она шла через центральную площадь к остановке.  Душа тихонечко ныла, и не было сил сопротивляться. Перед глазами встала Любаша:  к 32-м их младшенькая превратилась в рослую женщину-гренадера, давно переросшую мать с сестрой и почти догнавшую отца. От былой ее веселой простоты ничего не осталось.

В этом месте Галина Яковлевна чувствовала укол совести. У Любаши были кавалеры, все-таки она была поживей и посмелей Алиски. С последним она, видимо, решила начать что-то серьезное. Встречались они несколько месяцев, и парень даже был приглашен в дом для показа родителям. Да привиделось Галине Ивановне, что-де он простоват. Ну не таким она представляла своего зятя. И стала она дочь отговаривать: не торопись, другой найдется, лучше. И начала Любаша предъявлять жениху претензии, так что отношения и развалились. А было ей уже 26. Так после этого дочка и пошла по наклонной. Впала в депрессию, пошли жалобы на здоровье – то спина у нее болит, то сердце. С работы уволилась, лечилась, да так из своих болячек потом и не пожелала вылазить. На работу больше не вышла, осела дома. И дома ничего не делала – готовили и убирали мать с сестрой. Чем занималась? Да ничем: сидела, жаловалась или проявляла недовольство. Говорила родня, зачем-де потакаешь, устрой ее на работу! Легко им говорить. Как родную кровинушку на работу гнать, когда у нее проблемы с позвоночником! Да и не дитя малолетнее, скажет «не хочу», как заставишь? Кардинальные решения, такие, как - лишить великовозрастного иждивенца родительского обеспечения – даже не приходили Галине Яковлевне в голову.

Были советчики, что подсказывали: «Найди ей хорошего психолога. Деньги есть – не поскупись! Отвези в Москву, если надо». С этими она соглашалась. Да, да, конечно, надо. Да все недосуг было взяться за этот гуж. Где-то внутри она понимала, что психолог примется не только за дочь; и ей, а, может, и всем домочадцам придется что-то менять… А вот этого Галина Яковлевна боялась. Да кто ж не боится перемен?
Тут Галина Яковлевна вернулась в действительность и обнаружила себя в двух шагах от часовни, что недавно выстроили среди города. Часовенка приоткрыла свои створки, словно чудесная ракушка, зазывая алчущего, преследуемого суетой, снедаемого заботами и страхами прохожего прикоснуться к ее небесным сокровищам.  Тонкая струйка неземного умиротворения, лившаяся из дверного проема, настигла Галину Яковлевну и заставила ее изменить маршрут.

Подчиняясь душевному порыву, наша дама переступила порог храма и – оробела. Такие случаи были в ее жизни не часты, и она не очень-то знала, как себя тут вести.
Чуть постояв, она неуверенно перекрестилась и решила купить свечку, чтобы поставить ее какому-нибудь святому, в чьем ведомстве семейное благополучие.  Она спросила у монахини, что продавала свечи, кому молиться, если хочешь попросить личного счастья и душевного здоровья для своих дочерей.

Почтив всех необходимых святых, Галина Яковлевна направилась, было, к выходу, да взгляд ее упал на икону Спасителя. Он был изображен страдающим, в терновом венце, с каплями крови, сочащимися из под шипов. Неизвестно, что на нее нашло, но, показалось вдруг, что глаза Его живые, и сквозь собственную боль видят и ее, смотря на нее с пониманием и состраданием. Слезы сами побежали ручьем, и не было возможности их остановить.

Икона была так повернута к свету, что молящийся мог угадывать свое отражение в покрывавшем ее пластике. Слезы сделали свое дело, и в отражении привиделась Галина вдруг сама себе молоденькой девушкой, какой была лет 30 тому назад. Такой забытой чистотой, ясностью, легкостью повеяло на нее сегодняшнюю: погрузневшую, отяжелевшую и телом, и душой. И такая невыносимая разница была между ней и той светлой Галей, что на иконе рядом с Иисусом Христом,  что Галина Яковлевна была готова упасть на колени и разрыдаться в голос. Но она подавила в себе порыв и только тихо прошептала:

- Господи, может, и на мне какой грех есть? Может, я виновата в судьбе моих девочек…

На выходе та же монахиня, что продавала свечи, предложила ей взглянуть на книжки, разложенные у входа. Еще не пришедшая в себя от недавних переживаний, Галина бессознательно блуждала взглядом по печатной продукции, пестревшей цветами и заголовками. На одной тонкой синенькой книжечке она никак не могла прочитать название из-за вычурного старославянского шрифта. Служительница сочла остановку взгляда женщины за заинтересованность.

- Это хорошая книжка. Вот ты, милая, почитаешь ли мать и отца?

- Да они уже умерли.

- Неважно, а при жизни? Господь дал нам заповедь почитать наших родителей. Если мы ее не исполняем, сами наводим проклятие и на себя, и даже на свой род.

****

Целых два дня не могла Галина Яковлевна избавиться от состояния, что нашло на нее в часовне. То вспоминался ей Христос с понимающими глазами – и тогда слезы снова подступали к горлу. То видела она свое чистое и светлое отражение в иконе – и тогда ей хотелось рыдать в голос. То вставала перед глазами монашка, и ее строгий вопрос не шел из головы: а по-божески ли ты относилась к отцу и матери при жизни?
Еще неделю назад Галина с уверенностью ответила бы утвердительно. Да, не хуже всех. Свою часть выполняла, брошенным на улице никто не остался.

Но часовня что-то сделала с ее сердцем – впрыснула какой-то смягчающий раствор, бетон рационализма треснул, и через него полезли ростки совести. И картина, которая была так ясна и вполне удовлетворяла, вдруг повернулась совсем другим ракурсом, превратившись во что-то неприглядное.

Олег Иванович заметил, что жена сама не своя, и как-то спросил:

- Галюш, что случилось?

- Ты знаешь, я в одну церквушку заходила…

- Так.

- Может, и неспроста у нас так с дочерьми… Может, это нам наказание за наши грехи.

«Ну вот, началось. То проклятье, то грехи» - насторожился глава семейства.
- Какие грехи у нас, Галюш?

- Может, не надо было нам маму с отцом переселять к Чагиным? Пусть бы дожили в том домике сколько им было отпущено…

- Да ты ж сама говорила – все по справедливости: четыре года у нас, четыре – у них. Мало ли, что у нас есть.

- Говорила… Тогда я так думала. А сейчас чувствую, что Боженька сердится на нас, потому что он по-другому видит.

- Ох, мать. Не вовремя этот разговор, не на пять минут. Давай отложим. Завтра на работу вставать.

- Хорошо, потом поговорим… Ты сам спросил.

***
Яков и Рая Камышевы всю жизнь прожили в Азербайджане. Родили пятерых детей, трудились в колхозе на советскую власть. Держали хозяйство: домашнюю птицу, корову, виноградный сад. В подвале дома Яков производил домашнее вино. Работать приходилось много, и при всей многочисленности семейства, Камышевы не были самыми бедными в селе. По пятницам Рая и старшие с утра драили, стирали, варили. От захода солнца и до первой субботней звезды семья блюла шабат, а Яков ходил читать Тору в синагогу.

История это давняя. Несколько столетий назад в центре России от православной церкви откололась группа «иудействующих» - они не были по рождению евреями, но приняли иудейство, как «единственный правильный путь» веры. Царица Екатерина переселила сектантов подальше – в Азербайджан. С тех пор там и существует русское село, где исповедуют еврейскую религию. С приходом советской власти и распространением русского языка коренные жители разбавили его состав, и стало: дом азербайджанский,  дом русский.

Долго ли, коротко ли, дети Камышевых выросли. И все один за другим подались в Россию на комсомольские стройки. Трое осели в Сибири, двое – на Волге. И полетели письма и посылки, преимущественно в сторону России, а до внуков Яков с Раей могли добраться лишь на самолете.

Они быстро привыкли: детей подняли, сами еще в силе, есть время пожить для себя. Виноградник Якова расцвел, особенно когда он вышел на пенсию, и вино получалось отменное, недаром, окрестные пьяницы предпочитали купить чарочку именно у него. В саду старший Камышев развел груши, яблони, тутовник, инжир, черешню и алчу. И все особенные сорта, редкие, над которыми любил экспериментировать с прививками. По привычке вставал Яков «до свету», шел плотничать в мастерскую, а потом в сад. После обеда спал час-полтора. Остаток дня проводил в мастерской. Рая же занималась шитьем и хозяйством, ее палисадник благоухал розами всех мыслимых оттенков, жасмином и сиренью. А то, глядишь, и дети внуков на лето подкинут.
Но, как в этом мире заведено, времена меняются. В размеренную жизнь врывается бурная струя, превращая светлую заводь в непроглядный омут. Остается только вздыхать, оглядываясь назад, и удивляться: был ты счастлив и понятия не имел об этом.

Наступило смутное время 90-х. Жившие бок о бок братские народы обнаружили в себе залежи ненависти друг ко другу и в одночасье стали врагами. В Раздольном участились случаи, когда в домах русских били стекла, ломали посадки, писали на воротах угрозы и требования убираться в Россию.  Постаревшие Яков и Рая долго не могли решиться на переезд, хотя дети давно уговаривали перебраться к ним поближе. Дождались, когда жилье в пустеющем селе настолько обесценилось, что на деньги от продажи дома нельзя было купить в России даже однокомнатную квартиру. Покупателя-то с трудом нашли.

***

Они были сестры-погодки: старшая Вера и за ней – Галя. В том же порядке и уехали после школы из Раздольного в Саратов. Вера, по мнению матери, была излишне мечтательной: вечно забудет о времени и пропадает где-нибудь на речке с книжкой. И что там в ее незрелой головке варится – хотелось бы знать, да не до того было Рае. Зря не вправила ей мозги вовремя. Умная вроде девка, да не умом живет. Все у нее эмоции и чувства, а в жизни характер нужен и деловитость. Вот и замуж выскочила неудачно. И институт не закончила - бросила, как забеременела, хотя на красный диплом шла. Лешка Чадов  - рубаха-парень, герой и душа компании, да тоже живет порывами, нет в нем этой дальновидности и деловой хватки, что ведут к достатку и благополучию и которые так ценят в роду Камышевых. Так и прогеройствовал до сорока: трое детей, и на всех-то одна трехкомнатная квартира, которую еще в молодости ему завод выделил, да какая-то дачка захудалая, куда даже машины нет добраться. И Верка со своими мозгами за всю жизнь выше закройщицы на швейной фабрике не прыгнула – все о детях думала, как копейку заработать. А деньги не любили Чадовых, обходили стороной.  И даже не потому что Алексей выпить любил, зарплату он не пропивал – домой приносил до копейки, пил на «калымные». Это ведь всем давно известно: хочешь хорошо жить – выбивайся в начальники. А кто ж тебя держать будет на начальническом-то месте, когда ты до рюмки охоч и бригадиру морду бьешь за то, что он «сволочь».

То ли дело Олег. Повезло Галочке. Она боязливая была в молодости, не самостоятельная, все за старшую сестру держалась. Да вот попался ей Олег – весь такой большой, широкоплечий, скромняга при этом, работяга. И так она ему кстати пришлась, словно пчелка к улью. В советские-то времена все семьи примерно вместе шли по достатку, а уж когда капитализм наступил, тут и выяснилось, кто умеет копеечку не только сберечь, но еще к ней и прибавить. И вот правду говорят: кто имеет, тому и прибавится. Еще дети не выросли, а уже к заводской «трешке» Малухины присоединили домик в частном секторе: наследство от олеговых родителей. Небольшой деревянный домишко с участком земли.

И имелись на него у Олега определенные планы.

***

Вот в этот-то домик на родственном совете и решено было поселить Якова с Раей. Не насовсем, а на первых порах после переезда. В целом же договорились, что каждая семья поочередно берет к себе отца с матерью на четыре года. Чтоб все по справедливости.

В частном домике старикам жилось хорошо. Будто ничего особенно не изменилось, только дети стали ближе, да климат другой. Русские зимы Яков даже полюбил: в домах тепло - центральное отопление, никаких хлопот с печью. Оделся потеплее, вышел на улицу, прогулялся по морозцу и обратно, в тепло. Порой внуки к деду с бабой наезжали. Но вот четыре года пролетели, и пришла пора Справедливости – теперь по уговору старшая Вера должна взять к себе родителей. Яков переживал, в глубине души надеялся, что пожалеют дети, оставят их тут доживать. Рая потихоньку плакала.

Галине Яковлевне жалко было родителей, но Олег к тому времени продвинулся на работе, появились кое-какие деньжата, и он планировал вложить их в недвижимость – перестроить домишко в добротный коттедж. Поговорили они меж собой и рассудили: старики и есть старики, сколько им осталось? А они о будущем должны думать, да хотя бы и о приданом для дочерей. Малухины решили проявить непреклонность и настаивать на договоренности.

Так что у судьбы Милости в запасе не оказалось. И вскоре бабушка с дедушкой заняли комнатушку в трехкомнатной квартире по соседству с четырьмя Чадовыми (благо одна из внучек уже вышла замуж). И начался весь этот цирк с тещиным надзором, двумя хозяйками на кухне, раздельными холодильниками, обидами и просьбами не совать свой нос куда не следует. Старики быстро угасли, и к концу этих четырех лет некого было перевозить. Дети поплакали, утешились, справили памятники на могилках и зажили дальше своей жизнью.
 
***

Олег Малухин пребывал в замешательстве. В последний месяц что-то явно происходило с его женой. После ее странного признания в спальне они так толком и не поговорили. Навалились дела на работе, то времени не было, то настроения. Да и побаивался он чего-то. Галина не настаивала, но у нее определенно появилась тайная жизнь, что ее увлекала. Какие-то набожные подружки позванивали ей по телефону, сама она стала мягче и степеннее как будто, книжки какие-то читает, нет-нет да тайком перекрестится.  Олегу не хотелось вдаваться  в подробности, но он догадывался, что жена его стала заходить в церковь.

На днях, накрывая ужинать она долго вздыхала, потом, когда Олег ел, села напротив и как бы между прочим заявила: «Я с батюшкой в воскресенье разговаривала».
- С чьим это батюшкой? – попробовал «не понять» Олег.

- С отцом Александром, священником в храме,   - не оставила она ему шанса для игры в прятки.
 
- Это та церквушка что ли за парком? И о чем вы говорили? – насупился глава семейства.

- Да она… Олежек, - голос Галины Яковлевны вдруг задрожал, глаза заблестели. – Послушай, я ни тебе, ни себе не враг. Я помочь хочу и нам, и детям нашим. Разобраться, почему у нас все так складывается.., - по ее щекам уже катились слезы.

Хоть Олег и был настроен держать оборону, вид плачущей жены - что с ней редко случалось - его обескуражил. Не привык он к баталиям с женой, всю жизнь прожили как ниточка с иголочкой: куда один, туда и второй.

Она заговорила быстро, боясь, что ее перебьют:
 
- Вот нас в школе учили, что Вселенная произошла от большого взрыва и все такое. Да никто еще этого не доказал. А верующий человек по-другому тебе скажет: весь наш Мир сотворил Бог. И Землю, и людей, и животных, и птиц… И Бог дал человеку заповеди – духовные законы. Сказал: «Если будешь их исполнять, то будет тебе в жизни хорошо». И вот одна из этих заповедей – почитать отца своего и мать. И тогда будет тебе долголетие и благополучие в жизни. Так в Библии написано. И вот когда я с батюшкой разговаривала… - Галина несколько раз всхлипнула -  то призналась, что покоя мне не дает, как мы настояли на их переселении к Чадовым, не дали дожить в нашем домике, как дед просил. А батюшка ответил, что если сердце мое осуждает меня, то Бог еще больше, потому что Господь больше сердца нашего и знает все. И пошли мы на поводу у жадности, не проявили милости к родителям. Потому теперь у нас имущество есть, а счастья от него нет.

- Да, но почему мы должны были отдуваться за всех, ведь по справедливости все было… - попробовал привести главный аргумент Олег, но не очень уверенно.

- И я об этом сказала. Что мы честно свою долю уговора выполнили. А он ответил, что в глазах Бога Милость выше Справедливости. И что, если бы у Бога была одна справедливость, никто бы из нас в живых не остался. А еще сказал: кому больше дано, с тех больше спросится…

- Ну что ж... может, и не так надо было. Но назад все равно ничего не воротишь…
- Так вот отец Александр сказал, что кое-что еще можно исправить. Попросить у Бога прощения за свою ошибку и сделать щедрый и бескорыстный подарок. Может, тогда Господь и смилуется.
 
- А ну я так и знал, что к этому все придет.

- Я тоже подумала, что надо дать пожертвование в церковь. А он сказал: нет. Посмотрите вокруг, найдите ближнего, который нуждается. Пусть сердце вам подскажет.

«Это в каком же размере подарок надо дать? – думал теперь Олег. И у него неприятно сосало под ложечкой при воспоминании о счете в банке, на котором собиралась сумма на еще одну квартиру. – Всю сберкнижку что ли вынь да положь?».

***

Галина Яковлевна долго думала, как и кому оказать благодеяние. Она не сомневалась, что муж в конце концов согласится с нею.  Ему ведь, по сути, не нужны ни деньги, ни заработки – он для них старается, для нее, для детей. И он больше, чем она переживал о положении, что сложилось в их доме. Только виду не показывал.

«Так что же делать? В какой-нибудь благотворительный фонд перечислить? Детям, больным раком, например. Или нуждающимся на Украине. Сколько сейчас этих фондов! Да пойди разберись, где по-настоящему людям помогают, а где разводка». Куда бы Галина ни обращала свой взор – сердце ее молчало.
 
И вот недавно Олег упомянул, как бы между прочим: Ромка Чадов – сын ее сестры Веры - опять просил с возвратом долга подождать. «Обычная история, - заключил он. – Я и не сомневался, что будет тянуть кота за хвост». Галину словно жаром изнутри обдало. «Не требуй долга» - услышала она внутри себя. Она на минуту дар речи потеряла. «Нет, нет, что за ерунда! Я этого не слышала, мне показалось» - запротестовал разум. Но внутри себя, в сердце она уже поняла, что это то самое, что Бог хочет, чтобы они сделали.

Раньше она нашла бы тысячи доводов, почему не стоит этого делать. Ну, во-первых, с какой стати их семья должна решать жилищные проблемы своих родственников? Сами взрослые люди, не инвалиды, кто ж виноват, что неудачники? Во-вторых, не надо было рот разевать на то, что тебе не по зубам – купили бы квартиру поскромнее и в долги бы не влезли… Так бы она рассудила, и была бы права. Но сейчас ее интересовала не столько правота, сколько мир внутри. Ради этого, Галина была готова поступиться справедливостью. «Раз Господь так хочет – кто я, чтобы Ему возражать? Значит, есть у Него на то причины» - пришла она к заключению и облегченно улыбнулась.

***

Лет пять тому назад сестра Вера овдовела, девчонки разъехались. Сын женился, родились дети, и жил он со своей семьей вместе с матерью. Жили плохо. Свекровь и невестка не сошлись характерами, трепали друг другу нервы. Наконец, как вторая дочь уехала в Москву, решили разменять жилплощадь. Мать нашла себе двухкомнатную квартирку в пригороде, а Ромка с женой пожелали остаться в городе, где и работа-садик ближе, и квартиры заметно дороже. И чтобы хватило на однушку, одолжил Роман у родственников сто тысяч на полгода. Олег Иваныч не стал отказывать, хотя были у него сомнения насчет возврата. Ромка казался ему не очень-то серьезным парнем. Но не хотелось Олегу прослыть жадным среди родни. Сомнения его оправдались. Через полгода племянник попросил подождать еще три месяца – мол, на второй работе заказ накрылся, денег не получил, на которые рассчитывал. И вот опять - в назначенный срок даже не позвонил. Стыдно видимо, и денег нет.

Олег Иваныч сам набрал номер Романа. Долго слушал гудки, наконец на том конце провода взяли трубку.

- Здрасьте, дядь Олег, - виноватым голосом начал племянник. – Я сам хотел вам звонить. Мне очень стыдно, но…

- Ты это… Не надо возвращать, – Олег знал, что не силен в красноречии, и теперь жалел, что не подыскал слова заранее.
 
- Как это не надо?

- В общем, заедь сегодня, поговорим.

Ромка так и не понял, почему Малухины хотят подарить ему сто тысяч. Настаивал, что обязательно вернет, как немного на ноги встанет. На том и согласились: они не требуют. Захочешь, вернешь. Нет – так иди с миром.

***

Время в России идет быстро. Сначала Новый год и полторы недели каникул. Потом погружаешься в рутину и переживаешь остаток января-февраль. Это, собственно, зима, и в ней есть свои особенные радости, вроде лыжных прогулок по заснеженному лесу. И вот снова выходные – 23 февраля, 8-е марта. Не считая всяческие пришлые «дни святого валентина», которые не выходной, но все же создают настроение. Потом приход весны, брожение в крови, смутные ожидания, возможно, влюбленность, а там, глядишь - и майские праздники. А за ними лето – любимое, долгожданное, короткое. Пора отпусков и само по себе праздник. Потом дети идут в школу (параллельно: щемящее чувство осени, желтые листья, утренние заморозки, первый снег…) Только все привыкли, втянулись в учебный процесс – на пороге ноябрь. А ноябрь это все равно что два шага до Рождества и Нового года. Приходится решать очень важные подготовительные задачи, как: где провести-что надеть-что подарить. И это все помимо основной работы, семьи и увлечений. Так что ни минуты свободной.
 
Сегодня листок в отрывном календаре гласил: «12 ноября. Воскресенье». Галина Яковлевна подумала, что уже просто необходимо обсудить с Алисой, что готовить к праздничному столу и стоит ли приглашать гостей, ведь пора закупать кое-какие продукты! Обычно, они с дочерью делали это еще в конце октября: листали журналы, оценивали новые рецепты с кулинарных сайтов или от сослуживцев. И стол у них получался по высшему разряду. Если предполагался быть особенно хорош или назревало необычное блюдо, которое требовало оценки со стороны, приглашались гости из маминых бывших коллег. В этом году все было не досуг. У Алиски аврал на работе: сначала эпидемия гриппа и санэпидстанция, потом подготовка к утреннику, отчеты, писанина.  Приходила, бедная, поздно. Сразу спать сваливалась.
 
- Ну что, Аленький, будем гостей звать на Новый год? – начала она за обедом.
 
- Мамуль, если хочешь позови. Я с вами не буду… Я… я в гости иду, - ответила она на немой вопрос матери.

«А сама покраснела и глаз не поднимает. Чувствую, что-то она скрывает. А выпытывать не хочу, - так рассказывала Галина подруге неделю спустя. – Но она сама призналась: оказывается, встречается с мужчиной, вот уже месяц. Один из родителей в ее группе. Он вдовец с тремя детьми. Это она с его ребенком сидела, когда поздно приходила, у него там на работе было что-то, не мог забрать.
- С тремя детьми, - ахнула подруга.

- Вот и она говорить не хотела, боялась, что отговаривать буду. Я, конечно, сначала испугалась за свою доченьку. Но ничего говорить не стала, а сначала помолилась. И дал Господь мудрости, сижу и думаю: в ее возрасте все приличные мужики женаты, и, если он семьянин – это лучше, чем пьяница какой или гулена, или с комплексами, или нарцисс, на которого не угодишь. А что дети – ничего, она умеет с детьми. Лишь бы человек хороший оказался. Обещала познакомить. На Господа уповаю, что даст он счастье моей Аленькой! Я уж не надеялась…

- Дай-то Бог! А как младшая твоя? – осторожно спросила подруга. – К святому ты с ней хотела ехать.

- Да собирались мы с монастырь к отцу Сергию, да не сложилось. Батюшка дал телефон одного человека. Психотерапевт. Верующий. Сейчас с ней занимается. Все будет хорошо, я верю. С Божьей помощью… А ты лучше расскажи-ка, как твои!