Глава о Блокаде Ленинграда. Рассказ 3

Начало повествования вы найдёте здесь: http://www.proza.ru/2013/12/06/2100

Лето 1958 года. Воскресный день.
Мне 13 лет. Я перешла в 6 класс.
К нам с бабулей, на дачу, сегодня приехали папа с мамой и Наташа со своим мужем Василием Ивановичем. Наташа, это моя тридцатичетырёхлетняя двоюродная сестра, племянница мамы.
Тёплый полдень. Все расположились в садовой беседке за круглым столом. Плющ плотно оплёл воздушные стены беседки. Сидим, размякшие после бабушкиного обеда и чая из самовара с пенками от сливового варенья, которое мы с бабушкой варили накануне. Кто-то предложил поиграть в карты в девятку. Но предложение так и повисло в воздухе.

Я похвасталась, что бабуля мне обещала рассказать о том, как колечко с бриллиантиком помогло ей с дедушкой перенести первую блокадную зиму. Ничего вроде внешне не изменилось за столом, но я почувствовала, как взрослые погрустнели, окунувшись, каждые в свои воспоминания о закончившейся 14 лет назад войне.

Но тут муж Наташи заинтересованно произнёс:"А расскажите пожалуйста нам всем эту историю."

Бабуля, вздохнув:"А пожалуй, что, Вы, Василий Иванович, правы, наверно будет самое время рассказать мою историю сейчас, поскольку Алла уже достаточно взрослая, чтобы это знать, но такое нельзя рассказывать ребёнку на ночь.

То колечко, о котором упомянула сейчас Аллочка, я получила в подарок от своих друзей Марты и Ганса Мюллер. Это семья обрусевших немцев, живших в городе Пушкине, рядом с дворцовым парком. Я во многом обязана им тем, что жива.

Сентябрь 1941 года.
Уже три месяца, как идёт война. Немцы подступили к самому Ленинграду, взяв его в кольцо. Началась голодная жизнь в блокадном городе. Страшно было нам с дедом осознавать, что сыновей заберут на фронт и мы останемся одни. Яша, призванный в армию в первые дни войны, находился в Павловске под Ленинградом. Их, уже опытных солдат, участников "Финской компании", собрали там для формирования особых танковых батальонов.
Яша, я ничего не путаю? - бабушка вопросительно посмотрев на моего отца, продолжила — Ильюша, (мой младший сын), пошёл добровольцем на фронт и к тому времени уже был где-то на Волге, в лётной школе. Дедушка твой, Абраша, продолжал работать на обувной фабрике "Скороход". Их перевели на казарменное положение, он появлялся дома лишь в воскресенье, на несколько часов. В городе становилось совсем плохо с продуктами. Дедушка приносил мне с работы мездру. Это то, что соскабливали с внутренней стороны кожаных заготовок для обуви. Мы варили её и ели это вонючее варево, как суп. Один раз дедушка принёс с собой плитку настоящего сухого столярного клея. Ведь его делали из копыт лошадей. В то воскресенье у нас был праздник. Мы залили эту плитку клея горячей водой, добавили немного соли и получился замечательный студень. Хотя и пахло это ужасно. Ещё на фабрике, для членов семей работников, выдавали шроты. Это отходы от производства подсолнечного масла, шелуха от семечек, спрессованная в брикеты.

Неожиданно, кажется это было 12 сентября, как раз после страшного пожара на Бадаевских складах, к нам приехал на один день перед отправкой на фронт, Яша, твой папа. По дороге из Павловска он заехал в Пушкин к нашим друзьям Мюллерам, узнать, как они переносят тяготы войны.  Дверь в их квартиру была заколочена гвоздями. Соседи ничего не могли рассказать о том, куда они уехали. Но об этом лучше расскажет Яша сам."

Рассказ отца.
"Я уже отошёл от дома Мюллеров и завернул за угол, когда меня догнала Татьяна Павловна, соседка Ганса и Марты. Мы были с ней хорошо знакомы, ведь я часто бывал в том доме. Татьяна, ничего не говоря, сунула мне в руку маленькую записочку и убежала обратно в дом.
Я положил тогда записку в карман, не читая и поспешил к ожидавшей меня машине. Уже приехав домой, я прочёл маме то, что было там написано.
"Нас уехали. Куда не знаем. Не ищите нас."
А папу в тот день так и не отпустили попрощаться со мной. А ещё помню, что мама напоила меня необычным чаем, но об этом лучше уж пусть расскажет она сама."

Бабушка улыбнулась и продолжила рассказ: "А чаем тогда у меня была земля, которую я насобирала на пепелище Бадаевского склада. Там же, до пожара, хранилось много продуктов, в том числе мешки с сахаром. От огня сахар плавился и растекался горячими ручьями по земле и застыв, превращался в черную, перемешанную с землёй, корку. Люди набирали эту землю. Залив кипятком кусочек такой земли, давали отстояться и когда грязь оседала, пили это сладкое питьё, похожее по цвету на чай.

Я помню, Аллочка, что обещала рассказать про колечко, но это же и есть всё о нём.  В городе начался настоящий голод. Мне, как неработающей, полагалось на иждивенческую карточку, по маленькому кусочку хлеба в день. Мы уже продали всё, что только можно было продать. Наше пианино, перекочевало в соседний дом. За него дали 2 буханки хлеба. А вот колечко то мы спрятали в тайничок в нашей квартире. Мы с дедушкой решили, что это уж на самый последний случай. И даже, когда голод становился невыносим, мы говорили себе, что ещё не время, может быть и ещё хуже. Но получилось всё совсем не так, как мы предполагали.

Настала первая блокадная зима. К голоду ещё добавился ужасный холод. Часть работников обувной фабрики на которой работал дедушка, решено было эвакуировать из Ленинграда на большую землю, туда, где было уже налажено новое производство солдатских сапог. В список эвакуированных попали и мы.

Ко времени отъезда, Абраша тяжело заболел. У него была высокая температура и сильный кашель. Лечение было одно, горячее питьё. Водопровод не работал и мы делали воду из принесённого с улицы снега. Ставили кастрюльку со снегом на установленную Абрашей в нашей квартире  маленькую железную печурку, которую называли в народе "Буржуйка".  Железная труба от неё выходила прямо в окно.

Наступила ночь отъезда. Нас, с другими уезжающими "Скороходовцами", посадили в кузов маленького грузовичка и мы, при 20 градусном морозе, выехали из блокадного города по льду Ладожского озера. Холодно было ужасно. Нас всех, находящихся в кузове, накрыли большим куском брезента, чтобы хоть как-то могли согревать друг-друга дыханием. Дедушка не переставая кашлял. Через дырку в брезенте я могла видеть, освещённые луной, обгоревшие "скелеты" машин. То тут, то там стояли факелы, воткнутые в снег, подсвечивающие полыньи во льду, оставшиеся от разрывов бомб, которые сбрасывали немцы с самолётов, на проезжающие машины. Пахло гарью. Натужно гудел двигатель нашей машины. Но вдруг, сверху, послышался нарастающий гул. Приближались немецкие самолёты. Колонну начали бомбить. Бомба попала в машину, идущую впереди. Шофёр наш резко затормозил и я ударяюсь головой о борт. Боли не чувствовала. Было ли страшно? Это не был страх, скорее обречённость и безразличие к происходящему. Словно не ты сам участник всего этого кошмара, а смотришь страшное кино, о каком-то, тебе постороннем человеке.

Нам удалось благополучно (если можно так говорить о такой поездке) добраться до другого берега Ладожского озера. На станции Кобоны, нас пересадили в поезд. Вагон был плотно набит людьми. Мы ехали уже вторые сутки, когда дедушке стало совсем плохо. Он постоянно терял сознание. Абрашу положили на пол в проходе. Люди, идущие по вагону, просто переступали через него. Дальнейшее я помню плохо, словно через туманное облако. Я не плакала, когда кто-то сказал, что дедушка умер. Возможно, что я просто не могла поверить, что моего Абраши больше нет. Я не плакала и тогда, когда мне говорили, что в вагоне не хватает места живым, а уж покойника здесь нельзя оставлять. До моего сознания не доходило, о ком это они сейчас, о каком таком покойнике. Дедушку сняли с поезда на маленьком безымянном полустанке. Я не сопротивлялась этому. Во мне словно всё умерло тогда.

Я совсем не помню как доехала до города Борисоглебска. Что и как происходило со мной там, в эвакуации, сохранила моя память лишь отрывками. Добрые люди приютили меня. Ведь из-за старой травмы головы и постоянного головокружения, я не могла выполнять никакую физическую работу. Ну, в общем, в этом городе я прожила до окончания войны, пока Яша не приехал за мной. Но об этом лучше он расскажет.»

Рассказ папы.
"Приказ о демобилизации застал меня в столице Австрии, Вене, где я служил комендантом, представителем советских войск, на большой обувной фабрике. Мы там демонтировали обувные машины и отправляли их на родину.
Не заезжая в Ленинград, я поехал искать твою, Алла, бабушку. Нашёл я её в городе Борисоглебске. Маму было трудно узнать. Ведь когда я уходил на фронт, это была молодая черноволосая женщина, там же меня встретила скукоженная, седая старуха с потухшим взором. Все в округе считали её умалишённой. Жила она в маленькой комнатушке-чуланчике без окон. Нет, нельзя обижаться на людей, которые её приютили, они, эти простые русские люди, и сами жили очень стеснённо.

Наконец, мы с мамой вернулись домой, в Ленинград. Мы надеялись, что теперь-то все наши беды закончились. Но радость была преждевременной. Наша квартира оказалась занятой чужими людьми. Нас, на время, приютили у себя довоенные друзья.

На следующий же день я пошёл в военкомат отметиться. А ещё, я надеялся на то, что удастся разузнать что-нибудь о младшем брате, Илье. Мама пошла со мной.

В военкомате, когда подошла наша очередь к столу лейтенанта, отвечающего на вопросы посетителей, мы попросили сказать нам, где сейчас находится Илья Высокодворский, призванный из этого райвоенкомата. Лейтенант стал просматривать какие-то списки, при этом повторяя одну и ту же фразу:"Пожалуйста напишите ваш адрес и мы вам сообщим. Пожалуйста напишите ваш адрес и мы..." - И тут он осёкся на полуфразе. Мама объяснила лейтенанту, что у нас нет адреса и, что наша квартира занята посторонними людьми.
Лейтенант, извинившись, встал и попросил нас пройти в комнату начальника.
Когда мы вошли в кабинет, нам навстречу поднялся подполковник и успокаивающе сообщил: "Высокодворский Илья Абрамович жив, но пока не может вернуться домой, поскольку выполняет особое государственное задание. Мне сказали, что кто-то занял вашу квартиру. Не волнуйтесь, это мы быстро решим. У вас есть где пожить пару дней? За это время ваша квартира будет освобождена."

Не прошло и суток, как к дому, где мы временно проживали, подъехал грузовичок с тремя военными, которые должны были помочь нам перевести вещи в нашу квартиру. Но из всех вещей у нас были лишь: на мне солдатская форма, мой вещевой мешок с бритвенными принадлежностями и запасными портянками, да узелок с мамиными двумя платьишками.

Когда мы вошли в нашу квартиру, то в первый момент было ощущение, что мы попали не туда. Стены были не крашеные, как до войны, а оклеены немецкими красивыми обоями. Стояла хорошая мебель. Лейтенант НКВД, сопровождавший нас, заверил, что всё это принадлежит сейчас нам. И, что предыдущему жильцу это не понадобится ещё лет 10.
И это всё благодаря тому, что наш Илья занимал высокий военный пост в польской армии Родовой. Но об этом мы узнали только через 3 года, когда твой дядя Илья, демобилизовался и приехал домой. До этого времени мы не знали где он, хотя мама регулярно получала от него, так называемые, денежные аттестаты."

Бабушка тут сказала: "Но на этом я бы закончила мои воспоминания о том страшном времени, которое мы провели в блокадном городе. Твоя мама, может рассказать больше, ведь она прожила все 872 дня блокады Ленинграда. Хотя тогда она ещё не была замужем за твоим папой. Маша, пожалуйста, расскажи теперь ты."

Мама, глубоко вздохнув, начала свой рассказ:
"Ну, а что тут расскажешь? С первых дней блокады нас, молодых работниц фабрики "Скороход", записали в местную группу противовоздушной обороны (МПВО). Мы работали на производстве, а в остальное время дежурили на крыше дома, который был закреплён за нашей группой. Я дежурила на крыше райисполкома. Что значит дежурили? Немцы с самолётов сбрасывали зажигательные бомбы. Это такая горящая штуковина. И если она попадала на крышу, то могла вызвать пожар. Если такая зажигалка попадала на охраняемую мной крышу, то я хватала её большими железными щипцами и тушила в песке, который был в специально приготовленном ящике.
Нам полагался дополнительный паёк. Но и он был так мал, что нас качало от голода и мы с трудом забирались на крышу. Домой, в свою комнату, я приходила редко. Лишь переодеться и постирать какие-то вещи. В моей квартире жила ещё соседка, это и спасло наше жилище от разграбления. Но не спасло от... - И тут у мамы на глазах показались слёзы. Она посмотрела на Наташу и дядю Васю.- Можно мне об этом рассказать?

Моя сестра Тоня, когда её мужа, Ивана, призвали на войну, остались с Наташей жить в своём доме в пригороде Ленинграда. Но когда не стало никакой возможности терпеть холод и голод, дров для топки печи уже не было и им, пригородным, не давали даже того маленького кусочка хлеба, что получали Ленинградцы. Тоня прошла пешком 30 километров ко мне в квартиру, в надежде достать хоть какой-то еды. Но я, живя в казарме, не знала о её приходе. Наташа же, ей тогда было 16 лет, прождав неделю, возвращения мамы, сама отправилась в город.

В очередное воскресенье я вернулась домой, и пришла как раз вовремя.  Как обычно, зайдя в квартиру, прежде заглянула в комнату соседки. Это стало тогда принято в блокадном городе. Ведь каждый день от голода и холода умирали люди. Увиденное в комнате и теперь стоит перед моими глазами.  Из-за плотных занавесок на окнах, в помещении был полумрак. Печка-буржуйка была жарко натоплена. Соседка сидела на низкой скамеечке, вороша кочергой угли в печке. Посреди комнаты стояло большое железное корыто, а рядом с ним два ведра.  Я не сразу заметила лежащего на диване человека. Приглядевшись, узнала в лежащем, Наташу. Разморённая жаркой духотой, она находилась в полуобморочном состоянии. Я увела Наташу в мою, холодную комнату. Когда Наташа пришла в себя, то рассказала, что мама её должна бы быть здесь, но соседка уверяла, что Тоня не приходила. У меня был с собой кусок сыра, который я получила в награду за то, что, накануне, смогла обезвредить целых 3 зажигалки, упавшие на крышу райисполкома. Мы затопили печь, распилив на дрова последний оставшийся в моей комнате стул. Вскипятив воду из собранного во дворе снега, положили туда сыр, думая, что получится супчик, но сыр в горячей воде превратился в кислую сыворотку. Мы этот сыр просто выпили с махоньким кусочком хлеба, который у меня был припасён. Не буду дальше углубляться в подробности того ужаса.  Скажу лишь, что вскоре соседку нашу арестовали за то, что она продавала на рынке мясные котлеты. Позже, Наташа увидела среди одежды, висящей в шкафу у соседки, пальто, в котором её мама, моя сестра Тоня, ушла в Ленинград. Алла, дочка, вот такую ужасную трагедию пришлось пережить твоим родным."

Наверно я была ещё слишком мала, чтобы прочувствовать в полной мере весь ужас того, о чём я услышала. И я ничего не поняла, что имела в виду мама, рассказывая про котлеты.

Взрослые грустно молчали и смотрели на тётю Наташу, которая сидела, закрыв ладонями лицо.
Мне хотелось как-то разрядить обстановку и я спросила бабулю о том, что же сталось с её друзями Мюллерами? И как могло сохраниться то колечко с бриллиантиком? И напомнила, что она ещё обещала рассказать мне про революцию, про свой первый бал, где она там танцевала с польским генералом.

Бабушка, улыбнувшись, сказала:
"Уже через 2 года после окончания войны, к празднику 7 ноября, нам пришла открытка с поздравлениями из Туркмении от Марты и Ганса. Я сразу же ответила им. Потом, примерно через месяц, мы получили посылку от них с сушёной курагой. Что для голодного послевоенного времени было для нас огромным счастьем. Позже, мы получили и подробное письмо от наших друзей, где были описаны все их злоключения. А в Ленинград им вернуться так и не разрешили.
Так вот, про колечко.
Когда мы с твоим отцом  оказались в нашей квартире, то я сразу вспомнила о том колечке. В суматохе отъезда из блокадного города, мы совсем о нём забыли. И каково же было наше с Яшей удивление, что колечко моё лежало там же, куда мы его с дедом прятали, в тайнике под подоконником.

А удивительную историю про моё детство, юность и первый мой бал, я расскажу тебе, внученька, вечером, при свете нашей масленной лампадки."

Продолжение рассказа вы найдёте здесь: http://www.proza.ru/2020/01/13/964

Рисунок взят из интернета. Огромное спасибо его автору!