Неопубликованные записки идеалистки или около Фрей

 ...Не Исида,  другая. Уставшая и собирающая по частям вряд ли любимого, бессмысленность подобного акта очевидна увидевшим мир сверху и немного сбоку,  скорее саму себя. Собирающая чтобы подарить  пресловутому любимому. Впрочем и само понятие любимый довольно преувеличено. Просто первый  встречный оказавшийся в ненужное время в ненужном месте.Им мог быть  кто угодно. Но почему-то выбор насмешливого рока пал именно на него. У  меня же такого выбора не было вовсе. Бродяга, сидящий на Радужном  мосту в позе  лотоса довольно быстро отобрал у меня все возможности к отступлению.Вначале я издали наблюдала  как в вязаную шапочку йога - самоучки прохожие кидали деньги, а он подозвав жестом каждого вкладывал им в ладони камни, которые брал из ведра стоящего перед ним. Это было странное зрелище. Прохожие реагировали по-разному - злились, раздражались, хихикали, брезгливо отворачивались. Я приблизилась к его шапочке. Мне не было страшно, обидно или противно, я испытывала радость,  интерес, предвкушение экстаза.

Куски тела,  души и чего-то ещё раскиданы по всему пространству боли, бойни, бокса … или может даже Большого ящика с неравномерными отверстиями для дыхания или просто иллюминаторами. Через них никогда не увидишь внешнее только бесчисленные отражения того что внутри.
Девочка андрогин с фиолетовыми волосами играет на расстроенном рояле под полуразрушенном мостом зачем-то соединяющим Новый и Старый город. Я вслушиваюсь в Серебряную сонату с жадностью,  умирающего от жажды. И отчаянно завидую фиолетововолосой демонессе. Здесь каждый сам за себя и каждый верит в своё.  Я же верю в силу женского естества извлекающую из стихий и предметов голоса и перераспределяющую энергии ветров. Чего чего а ветра в междумирии предостаточно. Он треплет волосы и свистит в ушах пронзительной нотой разочарования вплетаясь в музыку. Я слишком  много думаю о несчастном запертом в доме Сомнений на семи ветрах оттого ветер для меня всегда враг, а не союзник или средство для практик. Которые,  к слову,  здесь под мостом кажутся абсолютно бессмысленными как и сама девочка за роялем. Но  всё-таки угловатая и неуклюжая мысль о том как дрожащие пальцы сумасшедшего касаются её  фиолетовых прядей почему-то  бодрит. Здесь же под мостом всего в нескольких шагах от девочки и рояля возвышается довольно бесформенная гора бытовых отходов. Потому запах в этой уникальной искусственно созданной нише уныния оставляет желать лучшего и мешает наслаждаться как музыкой так и непосредственной красотой девочки...

Смешливая, но почему -то анорексичная медсестра показывает мне скошенную мансардную комнату с добродушной улыбкой  и затаенной тревогой. Я в свою очередь смотрю на нее презрительно и недоверчиво. Комната безобразна и величественна как царевна лягушка. “Отсюда прекрасный вид на больничный двор”,- как бы, между прочим кидает она мне.  Я даже не пожимаю плечами. Голоса приказывают ничем не выдавать волнение и улыбаться. Улыбаться во чтобы то не стало. “Там есть выход на крышу”,- продолжает медсестра кивая на приоткрытую дверь.За ней винтовая лестница. Я представляю, как глядя в твои вылинявшие от лекарств и самоуничижения глаза, отбиваю рваный ритм на колотой черепице дрожащими от возбуждения ногами.  Ты же кажешься излишне спокойным даже апатичным. Гнев вспыхивает во мне с особой силой, когда твои бледные губы растягиваются в ухмылку почему-то напоминающую полумесяц, что висит над полуспящим городом-сомнамбулой, где ненадёжно и призрачно всё, и даже свет фонарей дребезжит и срывается как плохо поставленный голос. Я сталкиваю тебя резким, но довольно аккуратным движением,  словно заученным когда-то, а теперь возникшим как закономерное продолжение некоего ритуала возможно вычурного и жестокого, но необходимого… “Я Вам больше не нужна? “ раздраженный голос медсестры искажает пропорции моих видений и заставляет краснеть. Оправдываться не приходится так как она вроде смущена больше меня и удаляется почти сразу, бочком и постоянно извиняясь. 

Я убила тебя бесчисленное множество раз, едва ли меньшее, чем отдалась. Да и отдавалась всё больше в темноте, пахнущей плесенью и крысиным помётом. Казалось бы, когда такое происходит в фантазиях, можно придумать любой антураж вплоть до готических замков и древнеримских вилл.  Но  в моём искривлённом пространстве влечение почему-то  всегда с привкусом разложения и страха. Полукружье мутного окна мансардной комнаты расщепляет солнечный спектр весьма причудливо и когда я смотрю на больничный двор удобно устроившись на широком щербатом подоконнике цветные пятна пляшут передо мной в беспорядке, отчего картинка становится интереснее и ярче действительной. Даже грубые лица санитаров расцвечиваются каким никаким, но подобием одухотворённости.  Когда же они с  упоением бьют тебя огромными ногами в бутсах угрожающего вида,  я   наблюдаю за этим с невероятным волнением  . Где-то  в груди, по ощущения слева, становится отчего-то больно и в то же время сладко… Затем горячий комок спускается  в низ живота и начинает перекатываться там, амплитуда увеличивается с каждой секундой. Когда санитары кидают тебя на опухший после дождя газон, шар в моём животе взрывается и высвободившееся тепло опаляет волосы и обдаёт жаром  лицо.   Ты же выплёвываешь кровь с выбитыми зубами и затем встаёшь с пятой или шестой попытки, затравленно поглядывая в сторону моего малюсенького окна…