Гимн Паттайи

                Мистический триллер "Шестая брамфатура"
                https://ridero.ru/books/shestaya_bramfatura/

Гимн Паттайи

В зале прилета длинной змейкой тянулась очередь на паспортный контроль. Нервные туристы со всего света с нетерпением ждали, когда смогут вырваться на волю и отправиться к пляжам. Веня, измученный и слегка нетрезвый, стал заложником своей затаенной аэрофобии. Белгруевич страдал не меньше, но по другой причине: ожидая сообщения от Марины, он безуспешно пытался настроить смартфон. Роуминг, как всегда, глючил. Вытянутое серое лицо ипохондрика выражало смертельную тоску. Сергеев, напротив, выглядел бодрым и рыскал глазами в толпе в надежде склеить иностранку помоложе. Евгения, свежая и жизнерадостная, весело болтала по-английски с двумя пухлыми итальянками.

Наконец мучения закончились: друзья получили багаж и выбрались из аэропорта. Едва вдохнув теплый, влажный воздух Бангкока, они поймали такси до Паттайи. Старенький «Мерседес» вырулил на трассу и быстро набрал скорость. Встроенная стереосистема наигрывала незамысловатый гимн Паттайи.

До Пхукета далеко
Я поеду в Паттайю.
Паттайя, Паттайя…

Веню подташнивало, он не переносил пошлости. Сергеев и Евгения радостно подпевали: «Паттайя, Паттайя…». Ударение на последнем слоге невольно вызывало ассоциации с нецензурным русским выражением. Белгруевич, зажатый на заднем сиденье межу Сергеевым и Евгенией, неожиданно затрясся в бесшумных рыданиях.

— Что с тобой, Гриша? — Веня обернулся с переднего сиденья.

— Марииииина… — рыдал Гриша, — не отвечает.

— Ты ей эсэмэски пишешь? — удивился Сергеев. — Зачем?

— Ну, я написал, что соскучился, что волнуюсь за неё. Улетел же внезапно, не предупредив. Вдруг ей помощь понадобиться? Мебель на новую квартиру перевезти надо.

— Но у неё, вроде, есть муж, — напомнил Веня.

— На него нельзя положиться, — мямлил Белгруевич. — Грубый, невежественный мужлан.

— Гриша, да она у тебя квартиру заграбастала, — фыркнул Сергеев. — Забудь про неё, найдём тебе тайку.

— Не хочу тайку! — рыдал Гриша. — Должен вернуться и купить ей другой сервиз.

— Вот она, настоящая любовь, — захохотал Сергеев. — Это ли не то, чего женщинам нужно?

— А я откуда знаю? — пожала плечами Евгения. — Вот я бы сейчас перекусила где-нибудь.

— Эх, америкосы нагадили, — переключился Олежек на свой «конек». — Какова цена этой «Бури в пустыне»? Бездумное потребление во всем. Где духовность? Посмотрите, этой Марине мало чужой квартиры! Хотя ей по статусу положено обслуживать пятерых мужиков за ночь за стакан портвейна и сардельку! Верните домострой, говорю. Взгляните, как на Кавказе семьи дружно живут.

— Что мне делать, Олежек? — хныкал Белгруевич.

— Да подожди ты с женитьбой. Начни с малых шагов: уличный перепихон, дешевые бордели. Запомни: женщина почти как человек, но пустая внутри. Как дырявое помойное ведро. Ей всегда мало будет — внимания и денег. Никогда не наполнишь до краёв.

Все почему-то посмотрели на Евгению, даже водитель-таец обернулся на секунду, интуитивно уловив нить разговора.

— А я что? А я ничего, — улыбнулась Женя. — Я вся пустая, как дырявое ведро. Вы мне лучше скажите, мы в кафе заедем или как?

— Требую диетической пищи! — заявил Белгруевич. — У меня спазм поджелудочной железы. Олежек, есть в Паттайе хоть один приличный диетический ресторан?

— Один знаю, — отозвался Сергеев. — Там подают филе акулы, змей в спирту маринуют. Ещё суп классный есть, «Том-Ям» называется. Цены — дармовые, по нашим меркам. Правда, бухло палёное, из Камбоджи контрабандой везут. Удар по печени, так сказать. Зато микробов убивает. А вообще, тут заразы полно. Но вы не переживайте. В крайнем случае пропоносит, антибиотики недельку попьёте. Гепатит тут — как насморк.

— А диетические пирожные там есть? — усомнился Белгруевич.

— Пирожных не обещаю, — пожал плечами Сергеев. — С кремами тут беда: на жаре быстро тухнут. Зато тайки там точно диетические. Каждое утро завозят свежую партию из провинции. Похожи на ящериц: тёплые, кожа сухая, нежная, мордочки сплющенные, милые.

— Возьми, Гриша, — Женя протянула ему шоколадку.

— С кокосом? Подойдёт! — неожиданно утешился Белгруевич.

Через полчаса въехали в Паттайю. Такси петляло по извилистым улицам, пока наконец не вырулило к пляжу Пратамнак — там, где Сергеев ухитрился купить недвижимость. За окнами мелькали новые дома — радость падких на халяву инвесторов. Кругом шла стройка. Невыразительные серые пятиэтажки напоминали «хрущёвки». Здания стояли так близко друг к другу, что при желании можно было перепрыгнуть на балкон соседнего дома.

Корпус, где Сергеев приобрёл квартиры, ещё не достроили. Выяснилось, что ремонт успели закончить только на верхнем этаже. Однотипные студии выглядели как номера в двухзвёздочном отеле. Сергеев ушёл общаться с администрацией. Вернулся с хмурым лицом и пачкой неоплаченных счетов. Раздал всем ключи.

— Я с братиком, — заявила Евгения. — Ненавижу спать одна в незнакомом месте. Я боюсь, ведь первый раз за границей. Наверняка здесь какие-нибудь пауки по стенам ползают. Я ночью умру от страха.

— Но ведь в комнате только одна кровать, — смутился Веня.

— Не волнуйся, братик, — улыбнулась Евгения, — я надену пижамку и буду спать тихо-тихо.

— Вечером разберетесь, — прервал беседу Сергеев, — а сейчас по пиву — и на пляж.


Дорога к пляжу не радовала глаз. Тут и там валялись кучи мусора, шныряли крысы. На недостроенной набережной торчали столбы с клубками проводов. В этой стране конкурировали десятки электрических компании, каждая с упорством тянула свой кабель к потребителю. По обе стороны дороги стояли кафе и ларьки, пахло чем-то сладким и почему-то немного жженой резиной. На тротуарах дожидались посетителей обшарпанные пластиковые столики, качавшиеся от малейшего дуновения ветра.

Новая автомобильная трасса заставила пляж прижаться к морю. Сергеев бодро шагал впереди, стараясь найти свободное местечко. Отдыхающие прямо кишели, приходилось буквально переступать через тела. Как обычно, выделялись крикливые и пьяные соотечественники с красными пятнами ожогов всех трех степеней. Белгруевич плелся следом за Сергеевым, кутаясь от теплого ветра в зимний пуховик.

Наконец нашли свободный пятачок на замусоренном песке. Поблизости в море уходила громадная канализационная труба. Вода была серая, пахла керосином и водорослями, но купаться все равно хотелось. Зону купания, слишком узкую и мелкую, огородили канатами. За ограждением мчались с ревом, поднимая волны, водные мотоциклы и катера.

Веня лежал на воде у самого каната, прикрыл глаза — балдел. Но тут где-то совсем рядом взревел мотор, и он тут же встрепенулся. Поднял голову, ногами нащупал дно и обернулся. На него летел водный мотоцикл. За рулём — плечистый бугай с бардовой рожей, явно нетрезвый. Народ вокруг рванул в стороны как ошпаренный: кто-то поплыл к суше, другие, спотыкаясь, бежали по отмели. Придурок на мотоцикле пересек линию канатов, чуть не снес девчонку, которая плескалась с надувным кругом в виде уточки.

Веня рывками двинул к берегу, всё оглядывался. А мотоциклист тем временем дал круг, снова выехал за канаты, развернулся и понёсся обратно, прямо на людей. Он выкрикивал что-то неразборчиво, а сам лыбится как умалишенный. На его загорелой груди красовались татуировки: розы, змеи и зеленый дракон. Мотоцикл пронёсся в опасной близости от Вени и заглох у самого берега.

— Алена, ну что, сняла? — заорал этот псих. — Получилось? Я пацанам в Магадан вышлю — ржать будут!

К воде подбежала полная женщина в слишком тесном купальнике, вся красная от солнца, как варёный рак. Она запыхалась и с удивленным видом вертела в руках видеокамеру.

— Миша, ты в кадр не помеща-ишси!

— Ты зум наведи, Алена. Это ж не член тебе, а японская аппаратура. Я за нее косарь зеленых отвалил.

— Миша, ты бы жрал меньше, что ли. У тебя то рожа из в кадра вылазит, то пузо.

— Давай повторим. Эй, лошары гнойные, разойдись! На сей раз я заеду вон оттейда, — он показал рукой в сторону заката.

Бузотер упрямо потащил скутер обратно в воду, но задержался, чтобы потянуть безразмерные черные трусы. Родители в панике оттаскивали детей подальше от берега. Сергеев наблюдал сцену из воды, покуривая сигару и пуская кольца дыма. Евгения прикрыла рот ладонью и согнулась пополам от смеха. Белгруевич ехидничал:

— Веня, если тебя не задавят, кадр для ребят из Магадана не выйдет. Кстати, я Игнату звонил. Он обещал подтянуться. Едет из Лаоса.

— Странно, — протянул Веня, — насколько помню, Паттайю он не особо жалует.

— Да он тайский Новый год собрался праздновать. Тут же традиция — водой друг друга поливать. Барные девчонки выходят в нарядных купальниках, туристов со всего мира навалом. Для Игната прям праздник души. Говорит, заранее готовиться будет: водяные пистолеты прикупит, клубы ночные заценит.

— И зачем ему это все? — удивился Веня.

— Его секта прикасаться к женщинам запрещает. Вот они и ищут невинные радости. Игнат обожает эти обливания — чтобы купальники просвечивали. Правда, в Паттайе солнце слабовато, так что придется ему в солярий наведаться.

— Интересный экземпляр, — хмыкнула Евгения. — Неужели он никогда-никогда с женщинами близости не имел?

— Ни в коем случае! — заверил Белгруевич. — Для него это страшный грех. Считается, что даже случайное прикосновение оскверняет. Потом девять дней в джунглях надо очищаться.

— Ничего-ничего, — улыбнулась Евгения, — попробуем эту вредную привычку искоренить. А сколько лет этому мальчику-то?

— Ему, как и нам всем, сорок пять, — пояснил Белгруевич. — Но в душе он чертовски молод. И к тому же денег — как у дурака махорки.

— Надо ему невесту найти, — рассмеялась Евгения и беззастенчиво стянула мокрый купальник с груди.

На пляже появились разносчики с походными кухнями. На одном конце коромысла висел угольный очаг, на другом — корзина с фруктами. В сумке-холодильнике хранились полуфабрикаты на любой вкус. Разносчик останавливался, ставил свое снаряжение на песок, раздувал угли — и вскоре у вас в руках появлялось горячее блюдо. Веня заказал себе и Евгении печеную кукурузу.


Солнце медленно клонилось к закату. Серый океан вдали заиграл розовыми и золотыми оттенками. Жара отступила, воздух стал мягким и свежим. Город постепенно погружался в вечернюю лень, пляж пустел. По песку бегали бесшерстные сиамские собаки в поисках еды. Они заглядывали в глаза туристам и, казалось, улыбались. Веня лежал на циновке и задумчиво смотрел на закат. Рядом с ним устроилась Евгения с электронной книгой. Сергеев плавал вдоль буйков с неизменной с сигарой в зубах. Белгруевич кутался в пуховик, дрожа от вечерней прохлады.

И тут друзья заметили странную картину. В бликах заката по воде, в облаке брызг, скакал обнаженный всадник на белоснежном коне. Кожа всадника, черная до синевы, переливалась в лучах уходящего солнца. На голове его красовался розовый махровый тюрбан, украшенный тусклым изумрудом. На шее висел зуб акулы на массивной золотой цепи. Всадник остановился перед ними, ловко спрыгнул с коня и застыл.

— Я смотрю, здесь дамы присутствуют! — сказал он на чистом русском языке. — Не ожидал. Не надеть ли мне штаны по случаю?

Он расстегнул кожаную седельную сумку, достал легкие индийские шаровары желтого цвета, надел их, подпоясал куском черного шелка и уселся на песок в позе лотоса.

— Игнат, это ты, что ли? — первым узнал друга Гриша.

— Собственной персоной! — Курильчиков заливисто рассмеялся. — Прям как в старом советском кино: «Я скакал три дня и три ночи, чтобы сказать, как вы мне безразличны!» — Он подмигнул. — Шучу-шучу, мои дорогие! А давайте пивка за встречу? Я как раз прихватил пару баночек из Лаоса. Там оно, кстати, дешевле.

Евгения с интересом приподнялась на циновке, прикрывая рукой грудь. Игнат достал из седельной сумки две банки и одну протянул ей.

— На всех не хватит, но по глоточку — в самый раз. Как вы тут? Слышал, вам пришлось из Москвы драпать?

— Так и есть, — кивнул Веня. — Сплошные аресты, заказуха, полный беспредел. Кстати, познакомься: это моя племянница Евгения.

— Очень приятно, — Игнат окинул Евгению оценивающим взглядом. — Про ваши злоключения я уже наслышан от Гриши. А где тут, кстати, коня можно пристроить на ночь?

— У Олежки спросить надо, — задумался Белгруевич. — У него на крыше бассейн есть — пустой. Воду никто не оплачивает. Может, туда поставить?

— В бассейн? — Игнат хмыкнул. — Это ж конь, а не велосипед. Как ты его на крышу затащишь?

— В грузовой лифт поместится. — Белгруевич пожал плечами. — А крыша — самое уединенное место, никто там его не побеспокоит.

— Ладно, ты прав. — Курильчиков одобрительно кивнул. — Гносис любит спокойствие. Пусть отдыхает наверху.

— Подожди-подожди, — переспросил Веня. — Как ты назвал коня… Гносис? Серьезно?

— Ну да. — Курильчиков расплылся в хитрой улыбке. — Философское имя. Купил его в Индии, а доставили в Бангкок морем. Летать он боится — классическая аэрофобия. Остаток пути добирались по суше. Ему после дороги отдых нужен.

— Какой он красивый, — восхищенно сказала Евгения. — Можно его погладить?

— Ни в коем случае! — ревниво оборвал Игнат. — Гносис смущается. Он у меня к чужим рукам не привык.


Час спустя Сергеев и Курильчиков протащили коня по узкой пожарной лестнице и оставили его, привязав к ограде пустого бассейна. Сменив костюмы, компания направилась к остановке тук-туков — старых мотоциклов с телегой позади, дымящих как паровозы. На поворотах транспорт заносило и трясло, запросто можно было выпасть. Веня уцепился за поручень одной рукой, другой придерживал купленную на пляже соломенную шляпу.

На центральной пешеходной улице перед барами и клубами суетились разодетые в цветастые платья девушки-зазывалы, выкрикивая что-то на смеси английского и тайского. Сергеев в рубашке с красным серпом и молотом уверенно пробивал путь в толпе. Белгруевич, в пожелтевшей от времени сорочке и кремовых брюках, напоминал пенсионера советской эпохи. Курильчиков гордо шагал в индийских шароварах, с тюрбаном на голове и обнажённым торсом, приманивая к себе любопытные взгляды туристов. Игнат то и дело хихикал над табличками с ценами на интимные услуги.

Веня шёл позади всех под ручку с Евгенией, шагавшей в лёгкой маечке и смешной кепке. «Сестренка» с удивлением разглядывала ночные огни и яркие витрины.

— Зайдем этот спортивный бар, — предложил Сергеев. — Сегодня там скидки на пиво.

В тёмном помещении бара оглушительно гремела ритмичная музыка. По стенам метались пульсирующие пятна света. В центре зала располагалась сцена, служившая одновременно барной стойкой. Бар пустовал: лишь двое хмурых англичан скучали с бокалами пива на высоких стульях.

К Сергееву подошла плотная темнокожая женщина с расплющенным носом, хозяйка заведения. Она задала несколько коротких вопросов. Сергеев обернулся к своей компании и обратился ко всем:

— Нас спрашивают, какое шоу мы закажем: бильярд или пинг-понг?

— Пожалуй, бильярд поинтереснее, — ответил с сомнением Белгруевич.

— Ну что ж, отличный выбор, — улыбнулся Сергеев.



Музыка зазвучала громче, а световые пятна забегали по стенам ещё быстрее. Раздвинулась занавеска, и у дальнего края сцены появились три почти обнажённые девушки в головных уборах из павлиньих перьев. Они начали танцевать на блестящей поверхности, неуклюже перемещаясь на высоких каблуках и демонстрируя интимные части тела. Затем танцовщицы скинули нижнее бельё и уселись по углам, приняв вызывающие позы.

На сцену вышла дама постарше, держа в руках бильярдный кий. Хозяйка заведения принесла сетку разноцветных бильярдных шаров. Веня первым догадался, что произойдёт дальше, и поспешно отвернулся. Сергеев, поглощённый увлекательным зрелищем, наоборот, блаженно улыбался. Белгруевич выглядел так, будто на него обрушилась вселенская печаль. Курильчиков и Евгения смотрели на шоу с неподдельным детским восторгом, но спустя несколько минут Евгения вскочила и выбежала из бара. Веня и Белгруевич поспешили за ней на улицу.

— Зачем они это показывают? — удивилась Евгения. — Неужели кому-то приятно на это смотреть?

— Такое чувство, будто побывал в кабинете гинеколога, — хмыкнул Веня. — Сексуальное желание отбивает напрочь.

— Если подумать, то даже поучительно, — задумчиво сказал Белгруевич. — Узнал много нового из области анатомии. Но пиво у них слишком холодное. Еще ангину подхвачу.

— И как в них столько шаров помещается? — удивлялась Евгения.

— А мне Сергеев как-то байку рассказал, — вспомнил Белгруевич. — Привел он однажды танцовщицу из бара домой. Ну, дошло до дела, а ничего не получается — у девушки внутри все твердое. Сергеев, естественно, не растерялся, потряс ее немного, а на простыню три шара выкатились.

— Фу, гадость какая! — Евгению передернуло от отвращения.

— А вы еще пенный массаж не видели, — усмехнулся Белгруевич. — Прямо в баре ставят ванны. Тайки там моются, а туристы могут к ним подсаживаться. Девушки бананы с грушами достают и угощают. Все включено.

— Откуда достают?! — завизжала Евгения. — Это же негигиенично!

— Ну почему? Там все в шампуне…

В этот момент на улице началось что-то невообразимое. Зеленые военные грузовики с ревом вклинивались в толпу. Солдаты в противогазах выпрыгивали на мостовую, выстраиваясь цепью и оттесняя людей. Раздавались крики, ругань. Где-то вдали струя воды из пожарного гидранта сбивала с ног туристов. Друзья, увлекаемые толпой, перелезли через низкий забор незнакомого отеля и укрылись у бассейна. Никто не понимал, что происходит. Вскоре появились Сергеев с Курильчиковым.

— Все бары подчистую закрывают! — объявил Сергеев. — Карантин. Надо возвращаться.

В номере Веня почувствовал себя настолько измотанным и опустошённым, что не стал спорить с Евгенией о кровати. «Сестрёнка» ушла в ванную, а он разделся и улёгся поверх одеяла. Комната была душной до невыносимости. Как это часто случалось при переутомлении, сон не шёл. Чуть позже Евгения вернулась из ванной в детской пижаме с мишками, свернулась калачиком и мгновенно уснула.

Через час в коридоре послышался стук дверей. Курильчиков, напевая что-то, прошёл мимо. Затем поднялся на крышу кормить коня. Белгруевич заглянул в дверь и шепнул: «Спокойной ночи». Веня всё по-прежнему не мог уснуть. Он встал, принял душ, выпил стакан коньяка. Кондиционер не работал: при выключении лишь дребезжал, а на пол сыпалась труха. Веня снова лёг, глядя на бритый затылок Евгении. В нём боролись противоречивые чувства. Хотелось обнять «сестрёнку», но он сдержался. С крыши донёсся гулкий стук — Гносис, вероятно, бил копытами по кафельному дну бассейна.

К утру под окнами зарычал мотор байка. Раздались пьяные голоса. Сергеев, судя по всему, привёл тайку. Сквозь тонкие стены доносился его ломаный английский: он рассказывал гостье о жизни в далёкой заснеженной России, про деревенский быт и крепостное право. Затем послышался скрип кровати и тяжёлое пыхтение. Через полчаса мотор завёлся вновь — Сергеев, похоже, отправился за следующей тайкой.

Веня ворочался, сдерживая ругательства. С крыши громко заржал Гносис. Евгения во сне вздрогнула, перевернулась и прижалась к «братику». Сквозь тонкий шёлк пижамы ощущалось тепло её тела. Веня не сдержался и погладил её по голове с короткими колючими волосками. На рассвете за окном закричали неведомые птицы. Сергеев пыхтел над очередной тайкой. Веня наконец провалился в тяжёлый сон.

Пьяный треп

Вене приснилось, что он плывёт по-лягушачьи вдоль пляжа. И тут — бац! — зацепился плавками за какую-то канализационную трубу. Отцепиться никак, сколько ни дёргайся. А из трубы течёт какая-то жуткая жижа — жёлтая, зловонная, с зелёными пузырями и бурой пеной.

И вот, пока Веня пытается освободиться, а прямо на трубе появляется конь Гносис. Смеётся во всё горло и спрашивает:

— Ну куда ты так торопишься? Зачем нервничаешь? Почему не можешь дышать спокойно?

Вене становится тревожно. Его мучают мысли о московских арестах, да ещё эта вонючая гадость льётся прямо на голову. Но объяснять свои страхи коню — это уж слишком. Хотя этот Гносис явно читает мысли и, похоже, прекрасно всё понимает.

— Ты знаешь главную тайну жизни? — спрашивает он. — Давай, я тебе её открою. Смотри на меня и скажи: где я сейчас?

Веня пытается ответить, но это не так-то просто. С одной стороны, конь явно во сне. С другой — в его сознании. А в реальности, если подумать, он вообще стоит в пустом бассейне и жуёт овёс. Гносис, конечно, тут же улавливает его замешательство:

— Какой ты умный, Веня. Не то что я, бедная лошадь.

Веня знает, что это сон, и ему от этого становится грустно. В реальности конь, может, и есть, но как отличить настоящего от придуманного? Чтобы понять мир, надо, наверное, как-то выбраться из собственной головы. Но как?

Гносис вдруг выдаёт новый вопрос:

— А ты сам-то, Веня, где сейчас находишься?

И тут Веня теряет концентрацию. Перестаёт грести, резинка на плавках тянет его обратно к трубе, и вся эта мерзкая жижа снова на него льётся. Ситуация становится просто идиотской. Один Веня барахтается в грязи, другой смотрит на это со стороны, а третий валяется где-то на кровати в отключке. Вдруг его осеняет: в этот момент ничего не существует, кроме вспышки мысли. И эта мысль — не его собственная. Словно кто-то другой смотрит сон про Веню. И это конь Гносис. Черт побери! Все мы, оказывается, герои сна дурацкой лошади! Веня прозревает и начинает смеяться до слёз.

— Ну, наконец-то сообразил! — радуется Гносис.

В этот момент плавки рвутся, и он, наконец, свободно плывёт вперёд. Вода чистая, труба осталась позади. Солнце садится, наступает темнота.


Веня проснулся в темноте. Он понял, что проспал до позднего вечера. Вдали за окном тускло горел уличный фонарь. В его свете из окна, как из бельэтажа в театре, различались фигурки людей. Ели присмотреться, вроде бы там сидели Сергеев в пестрой рубашке, Белгруевич в красном пуховике и худенькая Евгения в белой майке. Кажется, они играли в домино.

Вене стало одиноко, он потянулся к ящику пива. В эту секунду дверь постучали, в комнату вошел понурый Белгруевич. Выглядел он отвратительно: серое лицо, круги под глазами, бледные волосатые ноги и расстегнутый пуховик на плечах.

— Гриша, ты здесь? — Веня удивлённо посмотрел на него. — Мне казалось, ты там, во дворе, с Олегом и Женей в домино режешься.

— Какое к чёрту домино? — фыркнул Белгруевич. — Ты что, сбрендил, Веня? Да и Евгения должна быть с тобой.

Услышав эти слова Евгения, свернувшаяся клубком под одеялом на краю кровати, зашевелилась и, высунув заспанное лицо, зевнула.

— Я тут, — протянула она. — Что случилось?

Веня подошёл к окну. За ним была только темнота, кусты да серые стены соседнего корпуса с чёрными глазницами окон.

— Наверное, привиделось, — пробормотал он.

— Да я вообще-то за советом пришёл, — объяснил Белгруевич.

— Что у тебя случилось, Гриша? — участливо спросила Евгения.

— Марина опять не отвечает. Думаю, может, проверяет меня. Тут женский взгляд на вещи нужен.

— Гриша, отвлекись, — посоветовала Евгения с улыбкой. — Честно, это я тебе как женщина говорю. И как будущий врач.

— Отвлечься? — драматически протянул Белгруевич. — Ну ладно. Кстати, насчёт медицины. В универмаге прибор для измерения влажности продаётся. Надо брать, как думаешь?

— Зачем тебе? — удивилась Евгения.

— Как зачем? — Белгруевич возмутился. — Влажность в зоне яичек после купания надо контролировать! А то простатит…

— Ты серьёзно? — Евгения с трудом сдержала смех. — Гриша, можно личный вопрос?

— Конечно.

— Ты уверен, что у тебя вообще есть тот орган, который ты собираешься контролировать?

— Естественно! — обиженно ответил он. — Я даже в центре репродуктивной медицины обследовался.

— Ну, тогда будь мужиком и не кисни!

— Легко сказать, — простонал Белгруевич. — Ты же не знаешь характер Марины.

— Гриш, а почему ты вообще весь день без штанов ходишь? — вдруг спросила Евгения.

— А разве это не возбуждает женщин? — на полном серьёзе уточнил он.

— Не думаю, — вежливо возразила Евгения.

— А где Игнат? — встрял Веня. — Что-то его не видно.

— Он в Сингапур улетел. У него привычка — если утром не смешно, он сразу куда-нибудь летит. Берёт номер в отеле с кроватями на колёсах. Гоняет на них по коридору. К вечеру уже возвращается.

— А Олежка где? — продолжил Веня.

— У Сергеева проблемы. Гонорею где-то подцепил, — буднично сообщил Белгруевич. — Причём ещё в Москве. Это его забавляет — приехать в Паттайю со своей гонореей. Как пакетный турист.

— Ему бы антибиотики, — нахмурилась Евгения. — Это ведь серьёзно.

— Он считает, что само пройдёт. Лечится по бабушкиному рецепту: фурацилин, клоназепам и настойка боярышника. Бабушка, кстати, до девяноста лет дожила и умерла здоровой.

— Постой, — удивилась Евгения. — Клоназепам — это же от эпилепсии и панических атак?

— Ну да. У него, видишь ли, панических атак не бывает, — хохотнул Веня.

— Вы тут шутите, а ему анализы сдать надо. Венерические болезни часто целым «букетом» идут.

— Анализы? Его не заставишь. Как он сам говорит: «На каждый порванный презерватив не набегаешься».

Поспорив ещё час за коньяком, друзья дождались Сергеева и направились на пустынный пляж. Прямо с бутылкой коньяка они залезли в чёрную, как нефть, тёплую воду. Стояли вместе, глядя на огромную полную луну. Ночь обещала сюрпризы, и они не заставили себя ждать.

Вскоре послышался стук копыт. Веня обернулся и застыл. На упитанном белом коне, разбрызгивая воду, скакала обнажённая всадница. Её кожа, словно атлас, переливалась матовым светом. Мощная грудь покачивалась в такт скачке, а стройные ноги уверенно обхватывали круп коня. Лунный свет придавал картине мистический оттенок.

— Дорис! — воскликнул Веня.

Евгения вздрогнула и посмотрела на «братика». В её глазах мелькнула ревность. Всадница осадила коня, спрыгнула прямо в воду и произнесла:

— Да, это я. Обожаю скакать при луне. Когда под тобой такой породистый скакун, это захватывает. Представьте: подъезжаю к автовокзалу, а там стоит этот красавец, кем-то оставленный. Ну, я и не удержалась. — Она бросила взгляд на Евгению. — Впрочем, вижу, не со всеми ещё знакома. Думаю, мне стоит приодеться. Вениамин, будь добр, достань из седельной сумки мои шорты и рубашку. Помнишь, я тебе о них рассказывала?

Веня подошёл к разгорячённому Гносису и достал одежду. Шорты действительно оказались впечатляющими. Они открывали самые выразительные виды, бросая вызов скромности окружающих. Сергеев и Белгруевич, не скрывая восхищения, разинули рты. Евгения же прикусила губу до крови, её длинные нервные пальцы сжимались и разжимались, словно выдавая таинственные знаки.

— Ну что ж, мальчики и девочки, — сказала Дорис, — а не скушать ли нам мороженого где-нибудь на живописной террасе хорошего ресторана? А то, я погляжу, вы тут бухаете без перерыва.

Гносиса снова оставили у ограды на крыше бассейна, а вся компания на такси отправилась в модный индийский ресторан. В зале, оформленном под мрамор, стояли статуэтки восточных богов, а терраса с видом на океан отлично подходила для приватных разговоров. Друзья устроились у парапета, рядом с клумбой. Заказали острые блюда — ели с жадностью, восстанавливая силы после насыщенных приключениями суток. В конце ужина официанты принесли мороженое в хрустальных чашах, и беседа стала непринуждённой. Дорис поставила на стол бутылку импортного коньяка.


Веня вдруг поднялся из-за стола — ему звонила Янина Сцапис.

— Веня, помоги, — обычно бодрый голос администраторши звучал на этот раз подавленно.

— Что случилось?

— У всей нашей семьи заблокировали карты — у меня, у мужа, даже у мамы. На еду детям денег не осталось.

— Как так?

— Полный бред, не поверишь. Мошенники маму подловили. Месяц назад увидела объявление в мессенджере: «Помогите бездомным животным». Там фотографии собак, всё так трогательно. Она перевела пятьсот рублей и забыла. А потом выяснилось, что счёт, куда ушли деньги, в чёрных списках. Потом они проверили все переводы, кто маме деньги отправлял, и их счета тоже заблокировали. Будто мы враги народа.

Веня на секунду задумался.

— Слушай, не переживай. Во-первых, заведи новую карту, лучше в зарубежном банке, например, в Казахстане. Позвони Светозару, он поможет. Во-вторых, я тебе одолжу денег. В-третьих, надо разобраться, кто за этим стоит. Скорее всего, нужно просто занести нужную сумму. У них всегда план на подобные дела.

— Спасибо, Венечка. Прости меня за всё. Помнишь тот документ по сделке со «Жмур-банком»? Завтра найду его в канцелярии и порву. Считай, что его больше нет.

— Ладно, не драматизируй. Держись там.


Веня вернулся за стол, налил себе коньяка.

— Всё нормально? — спросила Дорис.

— Да, мелочи, — отмахнулся он, подняв бокал. — За друзей, которые помогают друг другу, даже если вокруг полный хаос.

Компания рассмеялась, поддержав тост. Но где-то в глубине души Веня знал: с каждым днем хаоса будет ещё больше. «Мы все — лишь герои сновидения глупой лошади», — вспомнил он свой ночной кошмар. Тем временем Сергеев разглагольствовал:

— На Западе наступил кризис либерализма. Игры с мигрантами в Европе привели в тупик. Что будет, если все вдруг потребуют свободы? Кто тогда родину защищать будет? Мультикультурализм — вот что губит цивилизацию. Культура должна быть одна, понятная и простая. Вот стол — на нем едят, вот стул — на нем сидят, а это портрет вождя — перед ним молятся. Всё остальное — извращение и под запретом.

— Людям стыдно в глаза смотреть, — вдруг заявил Белгруевич. — Ну что это за страна такая? Везде иностранщина! Придешь в магазин, а там котлеты, а «котлета», между прочим, французское слово. Мы что, зря Москву спалили, зря Наполеона прогнали?

— Дорис, расскажи нам, что в Москве происходит, — спросил Веня. — Ты же, при твоей работе, должна знать. К чему эта волна арестов?

— Новости смотрите? — улыбнулась Дорис.

— Конечно, — вставил Сергеев. — Я даже дайджесты для эфиров готовлю. Картина печальная: однополярному миру конец — раз. «Красные линии» нарушаются — два. Озабоченности растут — три.

— Всё так, Олег, — согласилась Дорис. — А что касается арестов, так это рутина. Лучше сотню невиновных привлечь, чем одного виновного упустить. Тем более что невиновных сейчас и нет — у каждого рыльце в пушку, копни поглубже.

— Точно! — подхватил Сергеев. — Проворовался — отвечай. Слышал, недавно одного «авиатора» задержали. В Лондон хотел сбежать, прямо в аэропорту поймали. Сколько обещали самолётов построить? Тысячи! А на деле — старьё советское кое-как летает.

— А про вирус что слышно? — спросил Веня.

— Ученые подтверждают: развивается мировая пандемия, — сказала Дорис. — Вирус поражает лёгкие. Создали его, говорят, в лабораториях… ну, вы поняли, где. Но это полбеды. Есть версия, что он изменяет гены человека. Миллионы умрут, а у остальных структура генов изменится. Ничего уже не будет как прежде. Представляете?

— И так уже всё не как прежде, — пробормотал Белгруевич. — А что с вакциной?

— Работают над этим, — кивнула Дорис. — Пока эффективной защиты нет. Заразиться можно где угодно. Но самое страшное — если заразился напрямую от летучей мыши. Тогда — конец.

— Надо срочно купить брюки на подкладке, — заныл Белгруевич. — А то укусят ещё.

— Правда, что вирус влияет на психику? — спросила Евгения.

— До конца никто не разобрался, — пояснила Дорис. — Может быть депрессия, нервы сдают. Хотя слышала, что у пенсионеров мозги вообще отказывают. Советское прошлое, знаете ли, плюс телевизор в придачу. На вскрытии даже самые опытные патологоанатомы мрачнеют — череп разрезают, а там вместо мозга, считай, труха одна.

— А если у нас вирус? Что тогда? — спросил Сергеев.

— Да в Америке лечат нормально, не переживайте, — спокойно ответила Дорис. — Таблетки пару месяцев попьёшь, в больнице полежишь под капельницей, обследования сделаешь — и всё будет в порядке.

— Говорят, в Москве много заражений, — вставила Евгения, поглядывая в смартфон. — Официальные цифры вроде небольшие, но кто знает, как там на самом деле…

— А я тут в журнале читал, — перебил Белгруевич, — жил во Франции такой мужик — Жозеф Пуйоль, великий пердун. Его прозвали «Ле Петоман» — пукающий человек. Он умел набирать воздух задницей и копировать звуки — пение птиц, звон колоколов, что угодно. В «Мулен Руж» выступал, а потом свой театр открыл.

— Гриша, ты это к чему сейчас? — удивился Веня.

— Да так, мысль пришла. Думаю, что нам тоже стоит традиционные ценности возрождать, народные обычаи…

— Какие ещё обычаи? — прищурился Сергеев.

— У нас тоже пукать красиво люди умеют. А если на балалайках под это аккомпанировать? Театр можно открыть не хуже французского. Можно на Евровидение с таким номером выйти. Представьте: в центре балалаечники, баянисты вокруг артисты с уникальным даром, как у Пуйоля.

Стало заметно всеобщее опьянение. Коньяк почему-то начисто отрубал мозги. Евгения стянула через голову маечку и, не смущаясь, плясала у края террасы. Белгруевич пытался руками завить свои седые волосы, накручивая их на вилку. Сергеев засунул кубинскую сигару в ноздрю и в таком виде зажег её. Ночь, как и предчувствовал Веня, становилась весёлой. В самый разгар пьянки в ресторане появился Курильчиков.

— Весело у вас! А что, собственно, происходит? — спросил он, сопровождая вопрос заливистым смехом.

Игнату налили «штрафную», пересказали последние новости. Ещё через полчаса попросили счёт, прихватили с собой бутылку коньяка и поехали домой на такси. Веня плохо запомнил обратный путь. К моменту прибытия в спальню он совсем отключился. Проснувшись под утро с чувством нестерпимой жажды, он обнаружил в своей кровати Дорис.

Любовница лежала с закрытыми глазами, прикрытая лишь простынёй. Веня жадно выпил стакан воды и снова заснул. Он не видел, как Дорис тихо поднялась с кровати, накинула халат, выкатила из шкафа чемодан и вышла с ним в общий коридор. Внутри чемодана находился проволочный контейнер, в котором шевелили перепончатыми крыльями несколько летучих мышей. Старший следователь открутила алюминиевую решётку с ближайшего вентиляционного отверстия, сняла крышку с контейнера и поднесла его открытым концом к отверстию.

Утренняя суматоха

— Летучие мыши! Летучие мыши! Повсюду, твари, летают! — истеричный вопль прорвался сквозь сон. — Они заразные.

Белгруевич ворвался в чужой номер в одних трусах и истошно орал. Веня и Дорис вскочили с кровати, точно застигнутые врасплох любовники. Дорис в суматохе забыла, что на ней ничего нет, и стояла гордо, словно мраморная статуя. Но на ее наготу сейчас никто не обращал внимания.

Евгения в прежней пижаме с мишками вышла из ванной комнаты с зубной щёткой во рту. Веня лихорадочно соображал, где его взбалмошная «сестрёнка» ночевала, но ничего конкретного вспомнить не мог. Наверняка в номере ее ночью не было.

Чёрным призраком в дверях нарисовался Курильчиков, забывший в суматохе про свои шаровары и тюрбан. Лицо Игната побелело и составляло забавный контраст с черно-синим загаром мощного торса. Белгруевич в ужасе показывал пальцем в сторону карниза, на котором висели вниз головой две спящие летучие мыши.

— Я проснулся, а одна такая тварь у меня в волосах копошится. Я её выдрал и в унитаз спустил.

— Интересно, — спросила Евгения, почесывая плечо, — они вообще кусаются?

— Проверь в интернете, — предложил Веня.

Белгруевич решил осмотреть каждого на предмет укусов. У Дорис обнаружился подозрительный прыщик под левой грудью. У Курильчикова на пояснице выступили красные пятна, но на фоне загара разглядеть их толком не удавалось. Белгруевич рванул за тонометром и градусником. Тем временем Евгения искала в интернете фотографии следов укусов летучих мышей и зачитывала симптомы. Почему-то ей попадались совсем не те картинки — то про сибирских клещей, то про бразильских жаб.

Веня решил плюнуть на мышей, дотянулся до бутылки коньяка, оставшейся с ночи на подоконнике, и налил себе стакан. Но тут вспомнил, что вчерашний коньяк, привезённый Дорис, оказал на всех какое-то странное воздействие. Так, чтобы у всей компании напрочь снесло крышу, давно такого не бывало. Подумав немного, он вылил остатки коньяка в унитаз. Евгения к тому времени добралась до форума молодых матерей и изучала последствия укусов грызунов для беременных.

Обстановку разрядил Сергеев, возникший на пороге с ящиком баночного пива в руках.

— Что, летучие мыши покусали? У меня вот тоже задница чешется. Теперь думаю, что быстрее произойдёт: я от мыши вирус подцеплю или она от меня гонорею?

Все рассмеялись и жадно накинулись на пиво, словно пили успокоительное. Белгруевич вернулся с тонометром и настойчиво уговаривал Евгению снять пижаму, чтобы измерить давление. Евгения отправила его к чёрту.

— Ну всё, мы теперь точно умрём! — простонал Белгруевич.

— Да, Гриша, все мы когда-нибудь умрём, — спокойно ответила Дорис. — Люди ведь смертны. А что касается вируса — даже если заразились, он лечится. Главное, без паники. Раньше начнешь лечиться — обойдется без осложнений.

— Без осложнений? — Белгруевич подозрительно прищурился. — Не верю.

— Да само пройдёт за неделю, как гонорея, — вмешался Сергеев, затягиваясь сигарой.

— Ладно, Дорис, а если серьёзно? Что делать будем? — спросил Веня, почесывая затылок.

— Для начала — опохмелимся, — улыбнулась Дорис. — Потом обнимемся, успокоимся и подумаем, как жить дальше. Если что, у меня есть знакомые в Нью-Йорке, там отличная клиника.

— Почему в Нью-Йорке? — удивился Сергеев. — Это ж американцы вирус придумали, разве нет?

— Не волнуйтесь, — Дорис махнула рукой, — там запустили специальную программу, и финансируют её международные фонды. А курирует всё мой старый знакомый Мэттью Хук. Он, кстати, русский эмигрант.

— Вот это поворот! — восхитился Веня. — Но если мы, чисто гипотетически, захотим поехать, кто будет визы делать?

— Никаких «гипотетически»! — перебил Белгруевич. — Мы обязаны поехать. Сто процентов заразились.

— Гриша, успокойся, — мягко произнесла Дорис. — Всё беру на себя, включая расходы. С моими связями это проще пареной репы. Нас там встретят.

— Я не против прогуляться, — протянул Курильчиков. — В Паттайе скучно, а в Америку я давно хотел попасть. Вот только вопрос: как мы туда Гносиса доставим?

— Гносиса отправим морем, — уверенно заявила Дорис. — Всё под контролем, я устрою погрузку.


Сборы заняли не больше часа. Сергеев помчался за вторым ящиком пива в продмаг. Женщины приняли душ, оделись, накрасились и упаковали вещи. Белгруевич сбегал на рынок, потом скрылся в своем номере и вышел в толстых джинсах с лямками на подкладке из красной байки.

— Ни одна мышь не прокусит, — похвастался он.

На лямке штанов болтался прибор для измерения влажности, светодиоды на котором мигали то зелёным, то оранжевым. Курильчиков облачился в шаровары, на голову водрузил свой довольно грязный тюрбан. От Игната за версту несло сандалом и лавандой, а торс блестел от натирания благовонными маслами. Вызвали такси и с криками «Быстрее, быстрее!» помчались в Бангкок.

Бизнес-зал французских авиалиний встретил их роскошным шведским столом. Курильчиков, словно пытаясь заполнить внутреннюю пустоту, порция за порцией уплетал блинчики с шоколадным кремом. Он разглядывал журнал женской моды с наивной улыбкой, поглаживая свой черно-синий, блестящий от масла живот. Редкие посетители зала изучали Игната как диковинку. Этот чудак с грязным тюрбаном на голове заставлял людей забыть не только о напитках и еде, но и о необходимости следить за объявлениями о посадке.

Хмурый и задумчивый Белгруевич бродил вокруг столика с десертами, пристально разглядывая пирожные. Казалось, он искал что-то особенное, но сам ещё не знал, что именно. Сергеев тем временем щедро подливал себе виски и пускал клубы едкого сигарного дыма в курительном зале. Веня же, глотая обжигающий кофе по-турецки, любовался дамами. Дорис в голубой, словно утреннее небо, блузке и серой юбке выглядела как эротический призрак, вечно ускользающая мужская мечта. Евгения в строгом брючном костюме с очаровательным белым пушком на голове излучала изящество и уверенность.


Во время полёта измученные нервы путешественников дали о себе знать. Шумные разговоры за бокалами вина быстро переросли в споры. Каждый рассказывал своё, не слушая других. Смех становился всё громче, привлекая внимание пассажиров. Сергеев, окосевший от возлияний, отпускал скабрезные шутки в адрес стюардесс, донимал их нелепыми просьбами.

Белгруевич, как всегда, суетился. В сувенирном магазине он приобрёл шахтёрский фонарик, привесил его на голову и теперь расхаживал по проходам самолёта. Свет фонаря плясал по багажным полкам, лицам пассажиров и полу. Возможно, Гриша искал летучих мышей. Не найдя никаких подозрительных следов, он решил исследовать эконом-класс и вскоре вернулся встревоженный и испуганный.

— Там эти хасиды в шапках, — прошептал он Вене.

Новость быстро облетела компанию. Сергеев напрягся, словно ожидая катастрофы. Дорис пыталась его успокоить, но безуспешно. Только что принесли ужин, но неугомонный буддист уже не мог усидеть на месте. Схватив тарелку со спагетти болоньезе, он поднялся и направился к хасидам. Как назло, он забыл английский язык и мог вымолвить лишь одну-единственную фразу.

— How do you do? — повторял он с наглой усмешкой.

Хасиды вели себя удивительно мирно. Но Сергеев не успокаивался. Он подцепил вилкой кусочек бекона, обмакнул его в сливочный соус и сунул в лицо одному из них, мужчине с аккуратной черной бородой.

— How do you do now? — произнес он и захрюкал от восторга.

Курильчиков, стоявший рядом, заливался смехом. Веня пытался оттащить Сергеева, но безуспешно, пока на помощь не пришла Дорис. Только они успели рассесться по местам, как Белгруевич, безумно вращая глазами, вскочил с тарелкой тушеной баранины и бросился к хасидам, начав сливать соус прямо на меховую шапку одного из них. Послышались ругательства по-немецки. Стюардессы поспешили к Белгруевичу, но тут снова появился Сергеев.

— А у меня гонорея, представляете? — без всякой связи бросил он.

К счастью, русскую речь в салоне никто не понял. Стюардессы вызвали пилота, который пригрозил сообщить в аэропорт о хулиганстве. Эта угроза подействовала, и, наконец, все вернулись на свои места и уснули. Белгруевич тихо похрапывал с зажженным фонариком на лбу. Сергеев отключился, оставив стюардесс в покое. Евгения задремала с милой улыбкой, уплывая в детские сны. Дорис с пустым бокалом в руке тоже прикорнула на плече у Вени. Курильчиков тихо сопел, путешествуя по неведомым мирам. Веня смотрел в иллюминатор, пытаясь представить, как где-то на краю Сиамского залива ловкие малазийские моряки грузят контейнер с лошадью на сухогруз.

Добрый самаритянин

В зоне паспортного контроля друзей встречал доктор-вирусолог Мэттью Хук. Сановитый, лысый, с безупречной осанкой, властным выражением лица, облачённый в полосатый костюм-тройку. Лицо врача выражало высокомерие. Он презрительно окинул взглядом небрежно одетую и сильно нетрезвую компанию.

— Давайте ваши паспорта, — произнёс он на безупречном русском языке. — Прошу вас быть сдержаннее и вести себя прилично. Вы не на отдых прибыли, а на лечение.

— Не переживайте, доктор, — ответила Дорис. — Я беру всё под личную ответственность.

Визовые формальности заняли не более минуты. Накинув зимние куртки на плечи, друзья сели в чёрный микроавтобус и отправились в путь. Доктор поехал следом на другой машине. Темнокожий водитель с внешностью Луи Армстронга, уверенно и неторопливо вел лимузин в сторону моста имени Джорджа Вашингтона, где находился лучший госпиталь Нью-Йорка. Частный центр вирусологии «Добрый самаритянин» арендовал помещения в одном из корпусов больницы, на верхних этажах.

Вежливые медсестры в синих комбинезонах встретили друзей. Всем, кроме Дорис, велели раздеться и выдали больничные рубашки-гауны, похожие на длинные фартуки на завязочках. У каждого взяли анализы, измерили давление и температуру. Затем пациентов развезли по отдельным комфортабельным палатам.


Веня не ожидал остаться в одиночестве и загрустил. Он почувствовал себя в ловушке. Койку в палате оборудовали надувным матрасом, который с лёгким шипением менял форму каждые три минуты. Кардиомонитор издавал лёгкое, но надоедливое попискивание. Вскоре вошла медсестра и поставила капельницу с неизвестным препаратом. На окна не повесили штор, за стеклами открывался захватывающий вид на вечерний город. Веки непроизвольно смыкались, и на Веню накатывал сон. Похоже, в капельницу добавили успокоительное.

Рано утром его разбудили и снова взяли анализы. День прошёл скучно — телевизор, завтрак, обед и ужин по расписанию. Еду приносили на подносе и ставили на откидной столик, так что вставать не требовалось. Туалет располагался прямо в палате, за перегородкой. Капельницы успокаивали нервы и очищали кровь. Время от времени в палату заходили врачи, с умным видом осматривали Веню и записывали что-то в блокноты. Медсестры привозили на каталках аппаратуру для измерений и снимали показания. Так незаметно прошло две недели.


В понедельник доктор Мэттью Хук собрал всех в зале для совещаний. По инструкции пациентов должны были перевозить по корпусу в инвалидных креслах-каталках. Обколотые медикаментами, сонные и бледные, друзья выглядели подавленно. Разговаривать никто не хотел. Доктор, напротив, смотрелся безупречно: выглаженный костюм в тонкую полоску, ослепительно белая сорочка, красно-синий галстук, розовая блестящая лысина, прямой нос и пронизывающий взгляд узко посажанных птичьих глаз. Дорис фланировала рядом с сеткой мандаринов в руках, пытаясь подбодрить друзей улыбкой.

— Итак, я вижу, что вы готовы к следующему этапу наших испытаний, — начал Мэттью Хук. — Сразу предупреждаю, это будет нелегко, но своевременно начатое лечение поможет избежать осложнений. Поэтому прошу вас вооружиться терпением и сотрудничать с персоналом. Чтобы продемонстрировать вам, на что способен этот коварный вирус, я покажу одного пациента. Вы его должны помнить — он прилетел из России. К сожалению, нам приходится констатировать органическое поражение структур головного мозга.

В зал ввезли еще одно инвалидное кресло. В нем сидел исхудалый бородатый мужчина с большими, грустными, но чрезвычайно умными глазами. Это был Алексей Припрыжкин. Однако, кроме Вени, похоже, его никто не узнал.

— Привет! — грустно сказал больной.

— Сейчас осмотрим этот «экземпляр», — доктор махнул медсестрам, чтобы помогли пациенту встать.

Припрыжкин застыл, как будто его заморозили: руки согнуты, спина сгорблена, голова опущена.

— Видите, как мышцы напряжены? — доктор показал рукой на пациента.

Он подошел к Припрыжкину и слегка постучал его по локтю указкой. Никакой реакции.

— Рефлексы слабые, — констатировал доктор. — Руки не расслабляются, полностью их выпрямить тоже нельзя. Походка — шаркающая, неуверенная. Пальцы трясутся, дыхание поверхностное. Симптомы похожи на болезнь Паркинсона. Правда, физиотерапия и хвойные ванны немного сгладили картину, но кардинального улучшения пока нет. Ладно, давайте проверим, как у больного с психикой. Где ты работаешь, Алексей?

— Нигде, — уныло ответил Припрыжкин.

— А семья у тебя есть?

— Ушел я из семьи. Живу один.

— Почему?

— Надоело всё…

— Что именно?

— Люди бесят. Кругом агрессия и тупость.

— Понятно. А чем ты занимаешься?

— Фотографией, — ответил он оживляясь.

— Какой фотографией?

— Только пленочной! Цифру не признаю. Люблю черно-белые снимки. Вот одно из моих фото даже конкурс выиграло. Может, видели? Там в луже отражается черный воздушный шар, а рядом мальчишка сидит и пускает мыльные пузыри.

— И что тебе в этом кадре понравилось?

— Не знаю… Просто нравятся шары, лужи и мыльные пузыри.

— Хм, интересы у пациента специфические, — задумчиво сказал доктор Хук. — Налицо замкнутость и социопатия.

— Это вы его лекарствами в «овоща» превратили! — неожиданно крикнул Сергеев.

— А вы, господин Сергеев, лучше бы не умничали, — сухо заметил доктор. — Из-за вашей гонореи мы диагностику группы сдвинули. У вас редкая форма, бактерии устойчивые к антибиотикам. Наверное, самолечением баловались? И ваш приятель Курильчиков тоже порадовал: по энцефалограмме развитие мозга где-то на уровне подростка. Ну да ладно, отвлеклись. Алексей, чем ещё увлекаешься?

— Авторское кино люблю смотреть, — смущенно сказал Припрыжкин.

— Какое именно?

— Знаете, есть такой фильм — «Отрыжка распятого гнома». Его мало кто видел. Второе место на Берлинском кинофестивале в 1982 году, представляете? Первый час в кадре вообще ничего не происходит: камера крутится под разными углами, видны только крыши сараев, серое небо и верхушки деревьев. Потом появляются чёрные птицы, которые летят куда-то вдаль. Сначала непонятно куда, а потом вроде как наступает озарение. Это фильм про бесконечное одиночество человека. Чувствуются ницшеанские нотки. Где это сняли — никто не знает, может, в Чили, может, в Перу. И всё идет под странные звуки: то ли пилят железо, то ли ветки ломаются. Короче, впечатляет!

— Вот! — вдруг оживился доктор Хук. — Прямо сейчас мы можем увидеть, что творит болезнь. Надеюсь, всем всё ясно? Сознание пациента замыкается в собственных тесных границах. Такая личность бесполезна для общества. Уведите пациента!

Когда кресло с Припрыжкиным выкатили в коридор, бедняга успел выкрикнуть напоследок:

— Друзья, не верьте им! Это полный бред! А Мэттью Хук — шарлатан! Диплом на Брайтон-Бич купил!

Медсёстры, видимо, русского не понимали, но, на всякий случай, ускорились и покатили кресло к лифту. Доктор Хук нахмурился, но ничего не ответил. Впереди всех ждала важная процедура — контрастное сканирование мозга. Перед этим каждому вкалывали в вену раствор с радиоактивными элементами.


Доктор Хук придумал новую фишку — методику, которая улавливала нюансы нейронной активности. Сканер внешне походил на обычную трубу для позитронной томографии, но с дополнением: пациенту на голову надевали наушники, а оттуда раз в тридцать секунд доносились странные вопросы от психологов. Ответы не требовались — мозг всё равно реагировал, а чувствительная техника регистрировала любые реакции.

Веня развалился в трубе, будто лежал дома на диване. Сканер гудел раздражающе, но наушники спасали. Вопросы звучали, мягко говоря, странно, но Веня, сам того не замечая, бормотал ответы себе под нос.

— Сколько ступенек у подъезда вашего лечащего врача?

— Да вы шутите? Какой ещё врач? Лет десять как в районной поликлинике не появлялся. Там же вечный совок: очереди, бумажки.

— Любите ли вы преодолевать препятствия?

— Просто обожаю! Сам их создаю, сам их преодолеваю.

— Сколько тонн топлива нужно, чтобы долететь до Марса?

— Вы серьёзно?!

— Что вы знаете о солипсизме?

— Это, кажется, теория, где только сознание реально.

— Сколько спиртного вы пьёте за неделю?

— Не считал.

— Что чувствуете по поводу повышения пенсионного возраста?

— Чувствую, что стал моложе, бодрее и вообще энергия брызжет.

— Какое у вас отношение к религии?

— Религия — это утешение для народа, чтобы отвлечь от гнусной реальности. Достоевский говорил, что без Бога всё дозволено. Но у нас и так все дозволено: коррупция, бардак… аресты. В общем, без разницы.

Под монотонный шум сканера Веня не заметил, как задремал. Когда его наконец вытащили из аппарата, он чувствовал себя удивительно бодрым, словно после долгого сна. Правда, в затылке слегка ныло. Однако его больше смутило другое: неужели тесты длились так долго? Часа четыре, если не больше.


Вскоре все участники собрались в зале, где Мэттью Хук планировал огласить результаты. Белгруевич нервничал, беспокойно поглядывая на дверь, из которой ожидалось появление доктора. Сергеев сидел расслабленно, увлеченно болтая на ломаном английском с полной темнокожей медсестрой, норовя скабрезно пошутить и ущипнуть собеседницу за пышную ягодицу. Евгения уютно дремала в кресле. А Курильчиков улыбался, но его улыбка больше походила на маску грустного клоуна.

Наконец дверь открылась, и в зал вошел доктор Хук со стопкой распечаток в руках. Его лицо было сосредоточенным, но в глазах читалось удовлетворение.

— Разрешите огласить результаты, господа, — начал доктор, оглядывая аудиторию. — С вашего позволения, прокомментирую общую клиническую картину для каждого пациента.

— Позволяем, валяйте, — отозвался Сергеев, ерзая в кресле.

— Тогда начнем с дам. Евгения Осипова — очень интересный случай. Евгения, вы здесь? А, вижу. Сразу к делу: вируса у вас не обнаружено. Но расслабляться не стоит — рекомендую ежегодное сканирование мозга в нашем центре. И, кстати, поздравляю: вы беременны, срок — три недели.

— Ой! — выдохнула Евгения, закрыв лицо руками. Непонятно было, плачет она или смеется.

— Двигаемся дальше, — доктор перевернул листок. — Курильчиков Игнат. Так-с, Игнат, вы абсолютно здоровы. Вируса нет. Однако приборы показывают задержку вашего развития. Психологический возраст — двенадцать лет. Ну, с этим можно жить. Не переживайте. К шестидесяти приблизитесь к сверстникам по уровню маразма.

— Ух! — с облегчением рассмеялся Игнат. — Хорошо-то как! А экскурсии сегодня будут?

— Игнат, не отвлекайтесь, — доктор строго посмотрел на него и продолжил: — теперь Олег Сергеев. Тут сложнее. Гонорея в хронической форме, плюс маниакально-депрессивный психоз. Но тест на вирус отрицательный.

— Ну, спасибо на этом, — процедил Сергеев сквозь зубы. — Очень обрадовали.

— Григорий Белгруевич, вы следующий, — сказал доктор, чуть повышая голос. — Тут положение серьёзное. Увы, тест на вирус положительный. Кроме того, зафиксированы значительные отклонения мозговой активности. Придётся задержаться в клинике.

— Что? — Белгруевич побледнел и задрожал. — Как это…

— Попрошу без истерик! — отрезал доктор. — Не переживайте, всё лечится. Мы подберём терапию. А сейчас вам сделают успокаивающий укол. Медсестра, займитесь им, пожалуйста.

— И последний у нас в списке — Турхельшнауб. Вениамин, у вас простой случай вируса, без осложнений. Ничего страшного. Прошу без эмоций.

Доктор отложил бумаги в сторону и еще раз оглядел аудиторию. — На этом всё. Призываю вас следовать рекомендациям и быть внимательными к своему здоровью. Всего доброго! Мэттью Хук дал наставления персоналу и гордо вышел из зала.



Друзья находились в полном смятении от услышанного: кто-то радовался, а кто-то пребывал в глубокой печали. Евгения, вскочив с кресла, опрокинула его и начала приплясывать.

— Дочка! У меня будет дочка! — кричала Евгения, с восторгом. — Доктор, спасибо вам! Свечку поставлю в храме!

Пока Евгения бесновалась, Белгруевич был на грани потери рассудка. Его взгляд стал настолько отрешенным, что казалось, он заглянул в самую бездну ада.

— Марина… что она подумает? — пробормотал он, его язык заплетался.

Далее из уст ипохондрика посыпалась нескончаемая галиматья об отравлениях, спазмах поджелудочной железы и приборах для измерения влажности. Медсестры делали ему уже второй укол. Курильчиков заливисто рассмеялся и предложил Сергееву отправиться в автобусный тур по городам Америки.


Веню охватила глубокая печаль. Прожитая жизнь в тот момент показалась ему неестественной и чужой, как просмотренный сериал. Страшная догадка внезапно осенила его: не является ли всё, что происходило в последние дни, лишь игрой воспалённого воображения, фантазией? Он прокрутил в голове события последних недель, вся эта фантасмагория вообще не лезла ни в какие ворота. Да, чёрт возьми, только вирус мог привести к подобным галлюцинациям.

А его друзья? Сергеев, зацикленный на сексе и патриотической демагогии. Белгруевич, этот помешанный ипохондрик, подкаблучник, раболепствующий перед проституткой. Бесноватый Курильчиков с голым торсом и дурашливым смехом. Что с ними стало? Разве они были такими раньше? А лошадь, поучающая его сохранять спокойствие? Не белая ли это горячка? А тут ещё беременность Евгении, как снег на голову… Нет, наверняка он болен, а друзья — их подменили. Очевидно, разум его помутился.

— Не верю, ничему не верю, — пробормотал Веня.

После оглашения результатов Евгению, Курильчикова и Сергеева подготовили к выписке. Веню и Белгруевича отвезли в палаты и оставили в покое. Каждый получил план лечения, напечатанный на куске картона: переливание крови, иммунотерапия, гипнотерапия, строгая диета, массаж и соляные ванны.

Веня, со слезами на глазах, смотрел, как садится солнце за Гудзоном. На ночь ему вкололи антидепрессант и поставили капельницу с донорской кровью. Приборы тихо попискивали, а надувной матрац мягко шумел. Так прошла самая грустная ночь в его жизни — но и она завершилась. Новый день наполнился привычными процедурами. Веня мельком увидел Белгруевича во время обеда: того везли в палату после кабинета физиотерапии. Лицо бедолаги выражало безграничную тоску.


К субботе Веня смирился со своим положением. Он с аппетитом ел на ужин атлантического лосося и пирог с клубникой — фирменное блюдо местной кухни. Поздним вечером, после ужина, он увлеченно смотрел новости по телевизору. Неожиданно в дверь палаты кто-то тихо постучал. Веня выключил телевизор и прислушался. Тихий стук повторился. Он взглянул на часы: для процедур не время, да и медсестры привыкли входить без стука. Дверь приоткрылась, и в проеме появилась хитрая физиономия Дорис. Она осторожно вошла в палату, закрыла за собой дверь, выключила свет и прижала палец к губам.

— Тихо, молчи, — шептала она. — О боже, как я соскучилась.

Дорис нервно расстегнула пуговицы лёгкого медицинского халата. Под ним ничего не было. Свет из окна подчёркивал изящный контур её тела. В полумраке блестели жёлтые, как у лисицы, глаза. Горький аромат духов заполнил палату. Наклонившись над койкой, Дорис растянула рот в неестественно широкой улыбке. Веня ощутил быстрые руки под своей рубашкой, затем — влажные, холодные губы на коже.


За окном равнодушно переливалась огнями панорама города. Небоскрёбы разной высоты и формы тянулись к реке, продолжаясь на другом берегу и исчезая за горизонтом. Из порванной трубки капельницы на пол капала жидкость. Контрольный монитор, выдернутый из розетки, молчал. На узкой больничной кровати с надувным матрасом обнявшись лежали утомленные любовники.

— Молчи, мне столько надо рассказать, — прошептала Дорис. — Столько всего случилось, идиот ты мой. Сначала главное: можешь не беспокоиться, кажется, Евгения беременна не от тебя. Она мне проболталась вчера. Хоть ты и дал повод для жгучей ревности, негодный мальчишка, но «сестрёнка» твоя тоже хороша. В общем, не переживай: ребёнок не твой. Похоже, виноват какой-то таец из ночного клуба. Вот что бывает, когда женщине приспичит забеременеть.

— Да я и не переживал особо, — прошептал Веня.

— Заткнись, глупый. — Дорис горячим дыханием щекотала ему ухо. — Знаю я тебя, «не переживал» он. Но слушай сюда: ты здоров, понял? Всё нормально.

— Что? Как так? — Веня чуть не задохнулся от удивления.

— Ну, почти. У тебя там список болячек — мама не горюй, печень вообще в ауте, но никакого вируса нет. Откуда знаю? Долго рассказывать. Короче, пришлось кое-кого соблазнить ради информации, но ты не кипешуй — всё для дела. Ах да, доктор Хук, оказывается, вообще никакой не вирусолог. Диссертацию слямзил, пыль в глаза пускает.

— Так Гриша тоже здоров?

— Да. У вас обоих никакого вируса не нашли. А твой Белгруевич вообще всех нас переживёт, если только яички себе не отморозит. Ха-ха-ха! — её смех журчал как ручеёк.

— Так какого чёрта нас здесь держат? Кровь переливают, отдых сорвали…

— Вам надо удирать. Сегодня ночью. Я поэтому и пришла. Ну и ещё кое из-за чего… Есть плохая новость.

— Ну? Что случилось?

— Вас троих чипировали: тебя, Гришу и Припрыжкина.

— Чего?! — Веня аж подскочил. — Ты издеваешься?

— Без шуток! Голову мне открутят, если узнают, что проболталась. Но не нервничай, чипы маленькие, современные.

— Да что за бред вообще?!

— Тише, идиот, не ори. Всё нормально. Просто ты теперь «проводник». Припрыжкин — твой дублёр, а Белгруевич — на случай, если с вами что-нибудь случится.

— Какой ещё «проводник»?

— Помнишь шлюз в подземелье? Его хотят открыть.

— Зачем?

— Не знаю. Это заказчик решил, я не в курсе. И вообще, радуйся, что вас тупо не ликвидировали. Так что всё не так плохо.

— Я тебе не верю. Когда они успели этот чип поставить? Меня никто не оперировал.

— Ваше «сканирование» провели для отвода глаз. На самом деле вас усыпили и поставили эти чипы — на основе нанотехнологий. Обещали, что никаких побочек не будет. Зато мой шеф теперь может вас контролировать.

— Кто твой шеф?

— Лучше тебе этого не знать. И вообще, хватит трепаться, времени мало. Надо бежать. Твои друзья уже ждут в ночном клубе у порта, куда ваш конь должен прибыть. Там всё и обсудим. Погнали!

Веня, невольно потирая затылок, поднялся на ноги, растерянно озираясь, не зная, что делать дальше. Дорис открыла шкаф, отыскала там забытый другим пациентом пакет со спортивными штанами и майкой. Велела Вене переодеться. Сама быстро накинула халат и потащила его за руку в тёмный коридор. Медсестёр на этаже не было — все, видимо, разошлись по своим делам: конец смены, выходной день.

Палата Белгруевича находилась по соседству. Они вошли тихо, без стука. Гриша сидел на кровати, уткнувшись в телефон. Дорис мгновенно подошла и зажала ему рот ладонью. Веня приложил палец к губам, шепотом объясняя, что нужно собираться. Белгруевич сначала не понял, потом кивнул, выражая согласие. В шкафчике нашлись только трусы. Пришлось ему выйти в больничной рубашке.

Припрыжкина искали дольше. Его палата затерялась в конце бокового коридора, в другом крыле. Лёша дремал в инвалидном кресле у телевизора. Веня молча взялся за ручки кресла и покатил приятеля к выходу. Беглецы прокрались к центральной стойке медсестёр. В железном ящике стола лежали их паспорта, рядом — бумажник Вени с платежной картой. На спинке стула висела женская вязаная кофта, которую Белгруевич тут же надел вместо больничной рубашки.

Они бросились к лифту, спустились в подвальный этаж, на автомобильную стоянку. Вытолкали кресло Припрыжкина по пандусу на улицу. Почти сразу поймали такси. Побег прошёл удачно.

Нью-Йорк встретил беглецов равнодушно. Город огней давно привык к странным людям со всего света. Их эксцентричные наряды не привлекли ни единого любопытного взгляда. В бумажнике Вени хранилась банковская карта, открывающая доступ к солидному счёту — деньгам, полученным от Светозара. С таким богатством в этом городе перед ними открывались любые двери.
Продолжение http://www.proza.ru/2020/01/10/181