Заседание продолжается. О самодеятельном литклубе

1. В одной комнате со мной последние годы работы сидел Илья. Тихий такой, очень красивый и воспитанный мальчик, но в детстве переболел ДЦП, и эта ненормальность до сих пор сохранилась в его плохо координированных движениях. Но на умственных способностях болезнь не только не наложила своего клейма, но, кажется, даже обострила их. Он работает сисадмином и подрабатывает троллем, то есть запускают в Интернет за плату всякую хрень. Правда, его хрень где-то даже безобидна, если хрень может быть безобидной. Ибо она не имеет никакого отношения к политике -- политика в русской глубинке -- нонсенс по определению. Работает он на коммерческие фирмы, разные административные структуры и университет. Пишет позитивную информацию, как хорошо в стране российской жить или покупка нового пылесоса -- путь к исполнению самых заветных желаний.

К слову сказать, подрабатывает он троллированием и на свой родной университет. Пытались эту работу взвалить на хрупкие плечи редакторш университетского издательства, но эти тупые тетки самостоятельно оказались не в состоянии даже измышлять всякую белиберду: им подавай обязательно образец. Так что и здесь без платного троллирования вышла полная невозможность.

А еще он занимается... литературой, что ли? Не знаю, как точно назвать, то что он стряпает. Короче, сочиняет всякую белиберду, хрень, ерунду -- какое еще тут слово можно подобрать? -- в жанре фэнтези.

-- Не люблю я эту фантастику, -- начинаю я уже давно привычную между нами беседу. -- У всех фантастов не хватает фантазии.

-- Как и у всех юмористов -- юмора, у всех сентиментальщиков чувства, а у всех литературных критиков -- критики, -- моей же собственными формулой смеется он над подобными псевдопарадоксами. Что называется своим же салом по мусалам.

-- Вот именно. Но сегодня я кое-что припас в подтверждение своей мысли. На-ка почитай.

-- Что это?

-- Это русский литературовед Грифцов. Он нападает на жанр сказки, а заодно бьет и по фантастике. Убивахом одним махом двух зайцев. Да еще и таких жирных.

"Иногда говорят о 'роскошной фантазии' восточных сказок, о сказочно богатом Востоке. Так ли это? Не необходим ли для сказки, наоборот, обыкновенный опыт, притом ограниченный? Не богатством, но бедностью воображения порождена сказка. О, если бы хоть птицы заговорили и сказали бы, как разбогатеть, о, если бы горы сдвинулись с места и хоть таким образом открылся бы клад... Безысходный прозаизм трезвого и горького опыта делает нужным сказку. На самом деле трава не поет, покойники не оживают, зерна не превращаются в жемчуг, падчерица не становится царевной".

-- Да, -- почесал в затылке Илья.

-- А вот еще. Грифцов прямо говорит, что сказочники не обладают никакой фантазией. Они ни на грамм не могут предвидеть, что может и должно произойти, если случится какое-нибудь событие. Порой их фантазия сродни прямому дебилизму. Вот в "Али-бабе" служанка Марьяна заливает кипяченым маслом спрятавшихся в кувшинах разбойников. И как это происходит?

"Пока Марьяна, а по-нашему Маруся, ходит кипятить масло, остальные еще не залитые маслом разбойники тихонько сидят в мешках и покорно ждут, когда настанет и их очередь умереть. Да скорее гора разверзнется, чем тридцать здоровых мужиков окажутся покорными сказочной необходимости и будут терпеливо дожидаться в кувшинах, пока и до них дойдет черед быть залитыми маслом".

-- Да, -- еще раз почесал в затылке Илья. -- И все-таки в сказка очень реалистична, иначе бы она не была интересна.

-- Что же реалистичного в "Али Бабе"?

-- А то что Али Баба сразу же женил на Марьяне своего сына. Он понял, что за такой женой его недотепа в жизни не пропадет.

2. Сразу после праздников -- и за работу. У нас произошло очередное заседание нашего писательского клуба. И смех и грех. Собственно говоря, никакого официального клуба нет. У нас в университете несколько молодых людей, самому старшему из них под сороковник, а в основном 25-30 лет, занимаются, как и Илья сочинением всякой чепухи под кликухой "фантастика" или, как сейчас модно говорить, фэнтэзи.

И как-то повелось у них спонтанно собираться время от времени у нас, поодиночке или группой и обсуждать свои творческие удачи и издательские битье головой об стену. Так и возник своеобразный, но довольно активный и постоянно действующий клуб.

-- Не люблю фантастику. Потому что у фантастов, как правило, нет фантазии, -- затянул я свою старую песню о главном.

-- Как это так? -- вытянулось лицо у одного из клубменов.

Остальные иронически переглянулись: этот был на новенького и еще не привык к нашим традиционным темам.

-- А так, -- разъяснил я, -- чтобы написать фантастическую повесть достаточно придумать какую-нибудь херню, типа как хорошо было бы, если б люди умели летать -- и дело в шляпе. А вот написать реалистическую вещь так не получится. Тут нужно понимать жизнь и уметь предугадывать стечение обстоятельств и фактов. Вот где без фантазии никак не обойтись.

-- Как это так? -- уже вытянулось лицо у остальных и даже Ильи.

-- А так, что баснями соловья не кормят. Я вам лучше покажу на примере. "Чтобы было бы если бы..." не надо думать, что это приемчик из арсенала фэнтези. Это типичный литературный и даже более того, прием научного исследования. Но сказав А нужно тысячу раз подумать, что из этого выйдет. Чтобы не получилось так, что придется сказать вовсе не Б, а Я. И пиши тогда до свидания.

Есть очень интересный рассказ на тему "чтобы было бы, если бы люди могли молодеть". И написал его не кто иной, как американский писатель Готорн.

-- А чем он интересен, этот Готорн?

-- В данном случае тем, что написал рассказ на эту тему. Там он описывает такой клуб по интересам вроде нашего. Четыре старика собираются и охают и ахают о своих ушедших годах. И говорят, как было бы хорошо если бы с их теперешним опытом соединить молодые силы. Один из этих стариков, был прожженным политиком, другой авантюристом по коммерческой части. Еще одна старушка, в которую были влюблены все трое, сводила с ума мужчин. И вот четвертый из них -- ученый, сочинил эликсир молодости и дал им попробовать.

Трое выпили на троих, и тут же на глазах стали молодеть. И по мере возращения сил стали возвращаться и желания. Политик и коммерсант пошли измышлять новые проекты, дамочка начала их соблазнять. У мужиков возникла ссора, в ходе которой они опрокинули посуду и разбили пузырек с эликсиром молодости.

А поскольку научная работа была на ранней стадии, и эликсир действовал лишь временно, все трое благополучно приземлились в своем исходном возрасте.

-- Вот и отлично, -- сказал ученый. -- Я получил ответ на свой вопрос. Эликсир молодости не нужен. Он не только возвращает силы, но и желания, и все безумства.

Вот это я называю, прицепляя к рассказу мораль, соединить событие с реальностью. Невероятное событие должно освещать реальность, а для этого нужно слишком хорошо предстоять в себе всю возможную совокупность причин и следствий, которое повлечет за собой данное событие.

3. -- Вы чему улыбаетесь? -- спросил меня в тот раз Илья. Я как раз читал его рассказ, только что опубликованный на Дону в тамошнем журнале "Дон".

-- Да так, забавно что-то.

-- Ну вроде рассказ-то не забавный, скорее драматический.

-- Да уж куда драматичнее. Слез ты налил в несколько ведер. А все равно смешно.

-- Когда убивают хороших людей, вам смешно.

-- Мне смешно, когда писатель врет. И поэтому как-то не веришь в то, что он пишет. В том числе в смерть хороших людей. Оно как бы и смерть. И как бы понарошку.

-- Вот не думал, что писатель должен писать правду.

-- Конечно, не должен. Писатель врет. Но врать ведь тоже надо уметь. А вот писатели-фантасты... У них два недостатка. Во-первых, они врут. А во-вторых, врать не умеют.

-- И что же я соврал не так, -- в кошки-дыбошки встал Илья.

-- Ну вот у тебя герой попадает в эпоху Гражданской войны и переодевается крестьянином.

-- Ну это же оправданный вымысел.

-- Ты послушай дальше. Как говорят в армии, слушай сюда. То что твоего героя занесло на машине времени черти куда -- раз ты так выдумал, значит так тому и быть. А вот дальше. Его останавливает белогвардейский патруль и требует предъявить паспорт. "Егорка достал паспорт..." -- читаю у тебя и смех раздирает мои внутренности до самой задницы.

-- Я бы тоже хотел посмеяться, если вы объясните, в каком месте это делать.

-- А вот в этом месте и смеяться. "Достать паспорт" так просто, одним движением левой никак невозможно. Ты себе представляешь паспорт как маленькую книжицу, которую можно засунуть в портмоне и просто достать из кармана и показать. Паспорт же в царской России -- это большой лист, примерно A4 формата, переводя на наш язык, из плотной непромокаемой бумаги, почти картон. Его сворачивали в четвертную, то есть пополам и еще раз пополам, заворачивали в тряпки и хранили за пазухой. Поэтому достать паспорт и показать -- это была целая церемония. Делалось это медленно и долго.

-- Не знал. Но вот рассказ прошел редактирование, и никто ничего не заметил.

-- Словно ты не знаешь наших редакторов. Такие же дуры, как и наши издательские тетки. Или ты думаешь если они работают в журнале или Москве они чем-то их лучше?

-- Все равно. Многие читали мой рассказ, и никто не обратил на это внимание. Да и мало кто знает сегодня, каким был тогда паспорт.

-- А вот здесь ты глубоко ошибаешься. Как раз правдивость деталей и делает правдивым любую ложь, что в жизни, что в литературе. Ври что угодно, но если в деталях ты будешь правдив, тебе поверят. Вся фишка состоит в том, что детали они как бы не существуют сами по себе. Они сцепляются друг с другом, образуют хоровод обстоятельств и картин. Детали у хорошего писателя, да и рассказчика, взаимосвязаны друг с другом. Неверность в одной детали, делает смешным и нелепым поведение персонажа в самый неподходящий момент. Представь себе русского мужика. Настоящего мужика. Он нетороплив, сто раз взвесит, прежде чем отрезать, обстоятелен, недоверчив. И в доставании паспорта все это как раз проявляется. А твой мужик хоть и в крестьянской одежке, а по поведению чижик пестрожопый. Почитай свой рассказ внимательно, и ты это обнаружишь на каждом шагу. И читатель увидит эту неосновательность, конечно, вдумчивый, серьезный читатель, хотя и не знает того, о чем тебе рассказал я.

-- Вон оно что.

-- А главное, деталь невозможно выдумать. Начнешь выдумывать, и где-нибудь обязательно и проколешься. Деталь можно только подсмотреть. Например, немцы часто засылали в Отечественную войну к нам диверсантов, переодетых красноармейцами, и они почти сразу же ловились (как и наши переодетые под немецких солдат). А ловились на деталях. Читал в одних мемуарах: идет отряд красноармейцев, строевым таким шагом, говорят по-русски. Но жители сразу же поняли, что это немцы, и донесли куда следует. А дело в том, что у всех у них на боку висели противогазы. Правильно, по уставу каждый солдат должен был постоянно иметь при себе противогаз. Но в реальности никто и не думал его носить. Вот что значит одна-единственная деталь. В том-то и состоит ошибка писателей-фантастов, что они пытаются выдумывать вместо того, чтобы подмечать, и потому одно у них не согласуется с другим.

-- Однако все читают таких писателей и ничего...

-- До поры до времени сходит с рук, ты хочешь сказать. Так я ведь предупредил -- вдумчивый и серьезный читатель.

-- Не знаю, многие читают фантастику, даже и серьезные люди.

-- Правильно, как раньше читали сказки или сегодня рассказывают анекдоты. Но тут как бы другой коленкор. "Попал Никита Сергеевич в рай. И выдали ему матроску с бескозыркой, с литерами TK. Оглянулся, а Ленин, Маркс, Сталин гуляют под ручку в таких же матросках и таких же бескозырках все с теми же Т и К. Нелепо? Нелепо.

Анекдоты это особый жанр и законы там совсем другие. Но если это анекдот, никто на это не обращает внимания. Слушатель уже настроился на анекдотическую волну и готов глотать любую нелепость. Но ты же претендуешь быть серьезным писателем. Или быть сочинителем небылиц? Но сочинить небылицу невозможно. Все анекдоты уже давным-давно выдуманы, и можно лишь их пересказать, одев в новые одежды. "Попадает кардинал Ришелье в рай. И выдают ему мантию с вензелем ТК. Оглянулся, а там уже Карл Великий, Франциск Святой..."

4. -- Ну и как мой рассказ? -- в лет спросил меня Илья. Я даже ночную пыль не успел стереть со стола.

-- Э... Ну как тебе сказать? Наворотов много. Вот ты поступил в аспирантуру, на ученого хочешь учиться, если омут писателя не затянет тебя в свою трясину. А как работают ученые?

-- Как?

-- Ставят эксперименты. Исследуют влияние разных условий на или объект или процесс. Заметь при этом, что в таких экспериментах очень важно следить за изменением одного параметра. Вся наука -- это изматывающая борьба экспериментатора с побочными факторами. Потому что если будут меняться все параметры разом, то не понятно, что почему и отчего в итоге получается.

-- Ясно. Но разве писатель это ученый?

-- Ни в коем случае. Но экономия средств и здесь нужна. И в литературе писатель, какую бы невероятную вещь он не предположил -- а что если бы люди стали вдруг ходить на голове, например, -- он должен ограничиться описанием того, чтобы из этого получилось. Ты же столько в одном рассказе всего насобирал, что и запомнить этого невозможно. А весь рассказ-то всего 20 страниц. Ограничься чем-нибудь одним. Если посмотришь на самых отъявленных фантазеров в мировой литературе, то больше одного допущения зараз они не делали. Возьми к примеру Свифта...

-- Ну да. Свифта. Скажете тоже. Да у него там и великаны, и лилипуты...

-- И летающие острова, и загробный мир, и общество разумных лошадей, и остров бессмертия... Даже не знаю, все ли перечислил. Но заметь. Все это не разом, а по кускам. Его роман -- это как ряд повестей и рассказов. И в каждом рассказе только одно невероятное допущение. А далее он идет голимый реализм. Скажем, его великаны -- это жители крестьянской страны, которые совершенно такие же люди, как и жители сельской Англии, которых он наблюдал каждый день. Только их он показывает с необычного ракурса -- с точки зрения маленького человечка, который благодаря своим размерам наблюдает то, что будь он нормального роста, он бы ни за фиг не увидел.

-- Резонно.

-- И опять же возвращаясь к науке. Изменение параметра или воздействующего фактора делается не наобум, типа, давай-ка посмотрим что будет, если... а на основе размышлений и предположений над природой явлений. Так же и писатель. Нужно не просто громоздить несуразности, а использовать их как отмычку, чтобы понять нашу жизнь, которую каждодневная суета сует мешает видеть в истинном свете. Сечешь?

-- Вроде бы усек.

-- Вот то-то и оно. Обессмертив человека, Свифт показывает, что ничего другого, кроме глупости и кретинизма от этого не получишь. В то время как Б. Шоу в "Назад к Мафусаилу" идет совершенно от обратного. И каждый из них убедителен, и каждый свою точку зрения подкрепляет наглядными примерами, взятыми из жизни.

-- Из какой такой жизни? Я что-то не видел бессмертных людей.

-- Зато ты видел впавших в маразм стариков, на что упирает Свифт, и достигших уровня ясновидения старцев, о чем талдычит Шоу.