О самодеятельном литературном клубе

1. Вот уж с кем интересно было поговорить и поспорить, так это с Ильей. Я вспоминаю о нем с ностальгией, как андерсеновская елка вспоминала о мышах на чердаке.

Однажды мы с ним схлестнулись по поводу метафор. Он, конечно, напичканный всей этой прилетаратурной журнальной придурью, считал, что "метафора это мотор поэзии". Я, несколько заостряя проблему, утверждал, что метафора вообще в поэзии пятое колесо, причем не запаска, как на старых автомобилях.

-- В поэзии важны точность детали и эпитета. Вот эпитет поистине душа поэзии. Метафорами увлекаются только нищие духом и бедные мозгами профессиональные поэты, либо не разу необстрелянная молодежь, которая будь она в литературе поначитаннее знали бы, что после Библии, Шекспира и Шиллера изобрести метафору невозможно.

-- А эпитеты возможно?

-- Эпитеты не изобретаются, а находятся. Эпитет, как и деталь, они всегда стреляют только по месту. Ну что такого в слове "медный" в обыденной речи? Скажем, "накрылась тебе премия медным тазом". А от меди в

Лишь медь торжественной латыни
Поет на плитах, как труба

у меня аж сердце от восторга заходится.

А вот в науке без метафоры никуда.

-- Прямо-таки в науке? -- и голосом и построением фразы Илья выразил крайнюю иронию.

-- Именно в науке. Литература имеет дело с реальным миром, так сказать с предметами, воспринимаемым органами чувств в реальном режиме времени. Поэтому здесь важны точность и ясность взгляда. Наука же шаландается в мире идеальных сущностей, поэтому здесь без метафоры и шагу не ступишь.

Поскольку Илья сидел с разинутым ртом, я посчитал необходимым несколько закрыть его толковым разъяснением.

-- Что такое теплота, электричество, слабые взаимодействия, электромагнитное поле? Кто-нибудь их видел, кто-нибудь может внятно объяснить, что это такое? Тут уже сами определения метафоры. Ты вот, например, можешь сказать, что такое нормальное распределение?

-- Еще бы, -- даже обиделся Илья. -- Да я учился в математическом классе, и, наверное, чуть ли не с пятого класса знаком с ним. Нормальное распределение - это ну... ну... это...

-- Ну смелее, смелее, выкладывай.

-- Нормальное распределение -- это распределение вероятностей, которое в одномерном случае задаётся функцией плотности вероятности, совпадающей с функцией Гаусса, -- наконец-то выдавил из себя после некоторого сопения и пыхтения Илья.

-- Ты сам-то понял, что сказал? Ты одно неизвестное (нормальное распределение) определяешь через несколько других неизвестных (одномерное, плотность вероятностей...)

-- Пожалуй, -- почесал в затылке Илья. -- Но интуитивно я очень хорошо представляю себе, что такое нормальное распределение.

-- Ага, вот ты и попался как кур ао щи. "Представляю себе", то есть при словах "нормальное распределение" тебе в голову приходит не твое определение, а чувственный образ, считай метафора.

-- Как это так?

-- Ладно не буду корчить из себя умного. Я специально привел пример с нормальным распределением, потому что как и ты очень хорошо представляю его себе, а сказать не могу. Но в отличие от тебя я знаю, какая здесь прячется метафора. Еще когда я учился в школе, у нас в физкабе имелся ящик Гальтона.

-- Никогда не слышал про такой.

-- А я тебе его сейчас нарисую.

[рисунок ящика Гальтона].

-- А все понял, -- сразу смекнул Илья. -- В воронку насыпают горошины...

-- У нас были мелкие шарики от подшипника...

-- Их бросают по одному, или пускают маленькой струйкой, чтобы не было затора. Шарик попадает на препятствие...

-- У нас это были просто гвозди, вбитые в доску.

-- отскакивает от них вбок, либо вниз по касательной, попадает на другой гвоздь, снова отскакивает и так несколько раз, пока не очутится внизу в одном из отсеков. В каком конкретно -- это дело случая. Но когда шариков много, то окажется, что они нападают горкой с пологими склонами и вершиной по центру.

-- То есть образуют ту самую кривую Лапласа-Гаусса, о которой ты только что говорил. Этот ящик, с которым мы пацаны любили баловаться -- благо у нас учителем физики одно время был мужчина и строгое "руками не трогать" у него было исключено из лексикона, -- уже автоматически приходит мне в голову, когда я слышу о нормальном распределении. Ну а у тебя в голове оно связано с какой-нибудь другой метафорой, скорее всего, с видом кривой Гаусса, а вовсе не с этим беспонтовым определением, которое ты мне только что хотел впендюрить.

-- Пожалуй так, -- еще раз почесал в затылке Илья. -- Это надо же.

2. Учудил наш проректор, так учудил. Ничего не скажешь. В интервью краевой газете ляпнуть такое. Там поместили жалобу наших студентов, де цены в университетской столовой неподъемные. Так проректор по хозяйственным вопросам разразился филиппикой.

-- Почему я должен думать о хилых и беспомощных. Я вот зарабатываю деньги и живу достойно. Меня любые цены устраивают.

Но самое интересное было дальше:

-- Тем, у кого самого или у родителей нет денег, незачем учиться в университете. Университет не дом инвалидов. Наука для людей сильных и самодостаточных.

В принципе но озвучил только то, что думает начальство. Но сам оказался не сильным и не самодостаточным, ибо интервью вышло на прошлой неделе, а с сегодняшнего дня он уже не работает проректором.

Как сказал, как говорят слухи, новый ректор, подписывая заявление об увольнении "по собственному желанию":

-- Сильный и самодостаточный человек это еще и умный, который не говорит вслух того, чего говорить не положено.

Как ни странно, в нашем писательском клубе это событие произвело раскол мнений.

-- Проректор, конечно, дурак, что говорит такое. Но думает-то он правильно. Ни в науке, ни в литературе голытьбе не место. Другое дело, что человек бедный своим умом и энергией может добиться успеха. Но если он не добился успеха, не стал богатым, он никто и звать его никак.

-- Как же так, -- не унялся Илья. -- Вроде бы столько гениев умерло в нищете.

-- Все это мифы и сказки, придуманные советской властью, -- литературу и науку делают всегда либо богатые люди, либо наделенные властью, разные графы и бароны. Назови хоть одного великого русского ученого или писателя из крестьян и рабочих.

-- Твой же тезка -- Максим. Горький.

-- Вот и написал этот нищеброд только "Песню о буревестнике". На большее его не хватило.

-- Как так? А романы. "Мать", например.

-- Еще неизвестно, сам ли он это написал или кто за него.

-- А вы что скажите, -- как к литературному авторитету обратились ко мне.

-- У меня нет слов,

Действительно, такими "мнениями" и такими "фактами" я сидел ошеломленный.

3. В нашем литературном клубе собирались почти что одни фантасты. Можно даже выразиться определеннее: одни фантасты. Это вообще знамение нашего времени: литература расселась как бы не только по региональным, но и по жанровым квартирам. Только в нашем университете есть поэтическая студия "Лира сердца", как можно легко догадаться из названия где кучкуются почти исключительно бабы. Есть самодеятельный театр и при нем авторы -- 2 или 3 человека, -- которые пишут для него миниатюры. Есть "Ликбез", где перемывают друг другу косточки писатели и поэты т. н. авангардного направления.

Наш клуб -- хотя и неофициальный -- состоит из одних фантастов. Себя я в расчет не принимаю, потому что только присутствую (теперь уже, пойдя на пенсию, можно сказать "присутствовал"). Но и поэты иногда забредают к нам на огонек. И даже писатели балуются стишками. И время от времени Илья спрашивает моего совета или мнения. И получает его в полной мере, честное и откровенное. Илья пыхтит, но не возражает.

На этот раз он прочитал мне свое стихотворение, да еще и поганец в присутствии других клабменов:

В соседнем доме окна жолты.
По вечерам -- по вечерам
Скрипят задумчивые болты,
Подходят люди к воротам.

И крепко заперты ворота и т.д.

-- Ну как? -- ерзая от волнения на стуле и даже щеки покраснели ждал. С напряженным вниманием ждали о другие, явно посвященные в заговор.

-- Стихи были, конечно, красивые, но какие-то странные. Чо-то я, честно говоря, ни хрена в них не понял. О чем здесь вообще речь?

Ребята хохотнули.

-- Жаль, -- сказал Илья. -- А всем понравилось.

-- Значит они поняли, а я нет. Ну вот, например, ты пишешь, "задумчивые болты". Я уж помолчу об ударении. Для поэтов ради размера коверкать ударение хлебом не корми: "одной любви музыка уступает...". Но как болты могут задуматься? И о чем?

-- Ну это поэтическая метафора, -- вякнул Илья.

-- Не знаю. Мне кажется, что метафора хороша тогда, когда она опирается на детали, зримые и ощутимые, а не на абстрактные понятия. Ведь она метафора среди прочего имеет функцию обобщения. Поэтому из-за хорошей метафоры всегда выглядывает мурло конкретных фактов или обстоятельств; а еще лучше, когда метафорически описанная ситуация укладывается в хоровод реальных событий и лиц, давая им этакий возвышенный отсвет. "Баба мужику многое может простить, если любит, не то что друзья" -- говорим мы, "муж и жена -- однако сатана" -- вторит пословица,

Зато любовь красавиц нежных Надежней дружбы и родства: Над нею и средь бурь мятежных Вы сохраняете права -- подытоживает поэт.

А вот

-- Чего ты, дурочка, болишь (поэт обращается к душе), среди разгара красных дней, пророчествуя глушь и тишь и рвань с веригами под ней? --

целиком построено на поэтических иллюзиях и никаким пластырем не прилепимо к повседневной реальности. Да и вообще понимается с трудом. Вот и посуди, как болты могут быть задумчивыми? О чем задумалась детина, -- так что ли можно обратиться к болту? А "болты скрипят"? Ты вот часто лазишь по компьютерным мозгам, и с болтами и гайками имеешь дело постоянно. Много они там думают, и как это они так скрипят? Конечно, болты в компьютере маленькие, а вот в строительстве большие. Но если болты скрипят, значит они либо плохо смазаны, либо у рабочего руки растут из жопы и он пытается затянуть болт, перекосив резьбу. Так ты что? Описываешь сцену глазами нерадивого рабочего?

Ребята заметно заерзали.

-- Я бы еще понял, если бы подобные стихи были написаны во времена, скажем, Блока. Тогда болтами назывались засовы, ригеля, как они называются теперь, хотя при нынешних замках и ригеля ушли в прошлое...

Тут все не выдержали и захохотали

-- Ваша взяла, -- подытожил Илья. -- Опять не мы над вами, а вы над нами подшутили.

4. Илья раздобыл на просторах Интернета интервью с Лихоносовым. В нем писатель в том числе пишет и как он пришел в литературу. Вот почти дословно "Когда у меня сложился мой первый рассказ 'Брянские' я послал его к Твардовскому в 'Новый мир'. И хотя мне было всего 27 лет, и я был никому неизвестным школьным учителем из провинции, Твардовский напечатал мой рассказ. Так что я обязан Александру Трифоновичу самой жизнью. Если бы он не опубликовал мой рассказ, я промыкался бы вся жизнь и никогда не раскрыл бы своих способностей".

-- Врет Виктор Иванович. Форменным образом врет.

-- Вы так безапелляционно заявляете, словно сами присутствовали при этом.

Мне стало неловко и я поспешил объясниться.

-- Видишь ли никто и никогда так просто в литературу не приходит. Твардовский был литературным генералом, и у него, как и у всякого генерала была мощная свита из помощников и прочей редакционной сволочи. Никакой рассказ "просто так" просто физически не мог бы попасться ему на глаза. А кроме того, обрати внимание на саму ткань рассказа. Подобные байки о маститом писателе, который вдруг разглядел в молодом будущий талант регулярно вот уже... ну с тех пор, как литература стала общественным институтом -- передаются о разных писателях. То редактор случайно обратил внимание на Митчелл, то невеста Лоуренса послав тайком от него его рассказ Конраду...

-- А разве таких случаев не бывает?

-- Почему не бывает? Бывает. Жизнь удивительно неизобретательна, и раз изобретя какую-ту схему постоянно воспроизводит ее.

-- Так почему вы сомневаетесь?

-- А ты обрати внимание, что Лихоносов не привел никаких подробностей. Он описал свой случай теми же штампованными фразами, каким подобные случаи описываются в попсовых журналах. Допустим, жизнь неизобретательна на схемы, но всякая схема обрастает в своем претворении в действительность такими вечно ускользающими от Истпарта живописными подробностями, что люди не слишком проницательные даже говорят, что двух одинаковых случаев не бывает. Вот этих-то подробностей в рассказе Лихоносова и нет, что заставляет -- ну скажем мягко -- сомневаться либо в правдивости писателя, либо в его таланте.

-- В таланте? Может и так, хотя, пишут, что Лихоносов -- очень известный писатель.

-- Тогда в правдивости. Вот в том-то и состоит искусство рассказчика. В любом событии, любом случае из жизни, он должен разглядеть неугасимую и уже тысячи раз проверенную практикой схему, но должен нарастить на этот скелет мясо подробностей. В этом плане опасно как недобздеть, так и перебздеть. Воспроизведешь голую схему -- и просто сплагиатничаешь то, что уже до тебя писалось тысячу раз. Навараксаешь подробностей сверх меры, чем кстати и весьма некстати отличаются плохие рассказчики, и утопишь в этих подробностях и смысл рассказа и саму его суть.

Говоря же о Лихоносове, я могу сказать, что сам он никому и никогда из молодых писателей не помог ни словом ни делом. Что, конечно, еще не бросает тени на его писательскую репутацию: увы, многие писатели, и весьма достойные -- народ эгоистичный и самовлюбленный. Впрочем, Лихоносов еще жив, чего и нам желает и редактирует "Родную Кубань". Пошли ему свой рассказ.

Что нам стоит дом построить -- нарисуем будем жить. Илья не стал откладывать своего намерения в долгий ящик и осуществил его тут же: благо Интернет всегда под рукой. Мы зашли на сайт "Литературной Кубани", но даже намека на контакты и электронную почту и телефоны редакции там не обнаружили.

-- Это похоже на когда будете в наших краях, милости просим, но адреса не оставляют.

Нашли там однако "Обратную связь". Написали: "я хотел бы опубликовать в вашем журнале свой рассказ. Подскажите, пожалуйста, к кому можно обратиться?". Ответ пришел тут же. Со скоростью распространения электромагнитных волн: "Спам фильтр обнаружил недопустимый текст". Мы ради эксперимента написали еще несколько писем, и каждый раз получали один и тот же ответ "Спам фильтр обнаружил недопустимый текст". Вот тебе и "Журнал 'Родная Кубань' создан для тех, кто любит и наслаждается словом, а также для тех, кто пробует писать".

5. Буднично и хмуро под стать серому зимнему дню, которых у нас теперь в сибирской зиме большинство, завершается год. Забежал в некогда родной университет. Люди деловито завершают год, бегают с какими-то бумагами, сквозь зубы желают друг другу нового счастья. Сквозь зубы не потому что не желают, а потому что некогда.

В лаборатории, где я работал, рассказывают о последнем в этом году достижении ректора. Он сумел с выгодой перепродать выбитые уже в самом конце года научные фонды: лабораторное оборудование и материалы, а поскольку вырученные таким образом деньги пополнили премиальный фонд, из которого он наградил только себя и своих приближенных, то получается, что всей прибылью от своей удачной хозяйственной деятельности себя же и наградил.

Когда-то ученые, великие и не очень -- и русские здесь отличались в самую лучшую сторону -- напротив тратили из своих средств на нужды университета и науки, теперь же то скудное, что еще отпускается из бюджета, администраторы, хотя и с учеными степенями, спешат реализовать на личные нужды.

-- Мы вот с тобой спорили, -- спешу я из нынешнего события преподать Илье урок последнего литературного мастерства (на нынешний год), -- должно ли сюжетные события быть скованы единой неразрывной линией (если на сцене в первом акте висит ружье, то в последнем одно обязательно должно выстрелить) или, все должно быть "как в жизни", когда бесплодные усилия любви неминуемо должны привести героя к трагической развязке, а тут ему выпадает миллионный выигрыш в лотерею, и вся любовная коллизия под вплывем счастья лопается как рубль под напором падающих цен на нефть.

-- Что-то не уловил связи.

-- Вот именно. Писатели низкого пошиба, к которым я тебя никак не отношу: просто ты еще очень молод, во всем видят только случай. Притершись же к жизни и понаблюдав, замечаешь, что в общем-то причинно-следственная связь лежит чуть-чуть под поверхностью: стоит лишь присмотреться. Чем писатели и занимаются.

Ты вот постоянно утверждаешь, что чужая душа потемки, что никто не в состоянии угадать, что думает и как поступит человек. Я согласен, что обстоятельств столько, что все их предвидеть невозможно, но как бы они не складывались происходит только то, что и должно произойти. Или как говорил Гегель, все возможное действительное, а все действительно было возможным.

-- А при чем здесь наш разговори о ректоре?

-- А притом, что всю эту комбинацию, которую он проделал с фондами, трудно заранее было предвидеть, по крайней мере, в деталях. Но когда она осуществилась, стало ясно, что ректор поступил так, как только он и мог и должен был поступить в этом случае. То есть заранее можно было предвидеть, что что бы он ни делал, он будет делать только с одной целью, как бы где и побольше положить себе на карман. И никакие свидригайловские порывы ("воздуху хочется, воздуху") даже зарониться в том, что называется душой у него не в состоянии.

Обсуждением этой рождественской истории в духе повестей Диккенса я и завершил год в университете.

6. Члены нашего литературного клуба затеяли на своей очередной сходке распевать песнь о "Ликбезе". Так на Алтае называется самодеятельный, то есть возникший помимо какого-либо административного участия, литературно-художественный журнал, функционирующий на манер кита, то он появляется в полурукописном отксеренном варианте, то в нормальном журнальном формате, то есть не только в глянцевом вицмундире, но и кокардой в виде номера ISSN, то есть как бы официально признанный журнал, а то лишь в формате электронного сайта.

Ребята в один голос хаяли и сам журнал и персонально его главного редактора -- философа по роду службы, киноведа по своим увлечениям и писателя по случаю. Де они никого кроме себя не признают и достучаться до них так же трудно, как и до вполне официальных журналов -- тусуются сугубо в своем кругу, ни на какие письма не отвечают, а всю поступающую электронную почту блокируют как спам.

Я молчаливо им поддакивал: еще слишком свежи были в моей памяти подтверждающие правила случаи. Они даже не стали разговаривать с моим приятелем Володей Марченко, который принес им свою повесть: Марченко это де мейнстрим, а они авангардисты; гребаные. А мейнстрим Марченко заключался в том, что он издал 2 книжки в Алтайском книжном издательстве и неоднократно печатался по мелочам в официальном органе Алтайского отдела Союза писателей.

Вот и получилось, что он и там не преуспел --поил он поил наших алтписателей, да так по-настоящему и не пробрался в Союз -- и здесь его не взяли. Чужой как среди своих (которые ему чужие) , так и не свой среди чужих (которые ему не свои).

-- Ну а вы почему молчите? -- заметил мою неприсутственность в споре Илья.

Я промявкал что де сегодня очень занят непонятно чем, и полнокровного участия в споре принять не могу. А что я мог сказать? В начале перестройки они сами пришли ко мне и попросили что-нибудь дать для их только что вылупившегося непонятно из чего журнала хоть чего-нибудь. Ну я и дал. А они ну и взяли. И так я несколько раз давал, а они несколько раз брали. И все было хорошо и мне, и, как не оказалось, и им.

Пришел ко мне один раз их издатель с уведомлением, что журнал у них платный, и как бы нехорошо, что я в этой оплате никак не участвую. Я наотрез отказался платить, ибо это не в моих принципах. Но если бы я знал, что так обстоят дела, я бы и не стал к ним домогаться, тем более, что не я к ним, а они ко мне.

На том наше сотрудничество и прекратилось. Я на них страшно досадую. Ибо, хоть и из лучших побуждений, но они невольные проходимцы и обманщики. Они видите ли издают журнал, то есть публичный печатный орган, где берутся давать выхлоп общественным страстям и мнениям, а оказывается никакой публичности нет, а это сугубо частное предприятие. Издание за счет авторов. Так вы и не называйтесь тогда не издательством и не журналом, а скромно заявляйте, что мы издаем альманах на средства участвующих в этом альманахе авторов. Но и возникать против них, учитывая, что они дали мне возможность появиться у них на страницах, я не считаю для себя удобным.

7. Одна из животрепещущих тем наших бесед с Ильей, это что, как и когда читать.

-- Читать что -- это читать классику. Читать как -- здесь два простых и ясных правила. Первое читать надо медленно и вдумчиво, слово за слово, много раз возвращаясь к прочитанному, что-то отчеркивая карандашом, что-то выпивывая... -- ну, словом, как читают когда учатся иностранному языку или когда изучают учебник.

-- А второе правило?

Читать нужно книг как можно больше и как можно разнообразнее. Читать быстро и не заморачиваться на одной книге. Чего не понимаешь -- пропусти. Если совсем не понимаешь или неинтересно -- бросай.

-- А как эти правила применять: вместе или порознь?

-- Только вместе. Но поочередно. Ответ дает третий вопрос: когда читать? Когда времени много, читать нужно для удовольствия и развлечения, то есть много и запоем.

-- Это когда же и у кого в наше время много времени?

-- Ну если не смотреть сериалы и вообще телевизор, то время всегда найдется. Одних праздников в январе 10 дней. Вот и посвяти их чтению. Ну а когда времени мало, читать нужно вдумчиво, но постоянно. От 2 часов до получаса всегда в день выкроить можно.

-- А какие книги читать вдумчиво, а какие пролетом?

-- А книга сама тебе подскажет, как ее читать. Льва Толстого или не приведи господи Канта читать нужно медленно и вдумчиво. Я "Критику чистого разума" читаю уже полжизни, и все не добрел до конца. А детектив или приключенческий роман, ты пока сам не дочитаешь до конца, не прекратишь чтения.

В грубом приближении книги можно разделить на два типа: книги действия и книги идей. Приключенческие романы, детективы, исторические или любовные, книги о путешествиях -- это все книги действия. А философия, эпопеи типа "Войны и мира", Библия -- это книги идей. Также медленно стоит читать поэтов или любую другую книгу, если ты увидишь в ней особый смысл.

-- Не понял?

-- Могу ответить собственным примером. Диккенса я постоянно читаю то один, то другой роман, выписывая описания предметов и персонажей, Шекспира -- обращая внимание на метафоры. У меня целая тетрадь исписана его метафорами, которые я потом раскладываю по разным рубрикам, а рассказы Чехова, Гашека, Марк Твена в поисках занимательных случаев, которые потом пересказываю другим. Как ты знаешь, у меня куча подобных рассказов, которые делали меня в свое время очень занимательным собеседником.

-- Да и сейчас делают.

-- В меньшей степени. Почему-то молодому поколению, то что нам казалось забавным и любопытным, они выслушивают только из чувства уважения к старшим. Живого интереса я в ваших, молодых, глазах что-то не вижу.

8. Вижу, как пыхтит Илья и его друганы-хантазюры над выдумыванием новых тем и поворотов.

-- Ребята, бросьте маяться. Оригинальность в разработке темы, или там образа, или литературной идеи, а вовсе в не в новизне. Все уже давным-давно выдумано.

Не слушают. Извечная песня отцов и детей. Я сам по молодости и дурости лет, все время лез в бутылку как бы пооригинельнее. А потом понял, что все это швах. Игра не стоит свеч. Пиши, как придет в голову, а если не придет, списывай у других. Оригинальность сама собой вылезет, ты даже и не заметишь из какого угла. Если что у тебя есть, как сказал Лавуазье, когда его собирались гильотинировать, хлопнув себя по лбу: "Ведь есть здесь что-то, черт возьми".

В свое время я придумал новый способ изучения грамматики иностранного языка. Состоит он в том, что нужно идти не от правила к тексту, а от текста к правилу. Приводишь какой-нибудь текст с переводом

That is exactly the question which I expected you to ask это именно тот вопрос, который, как я ожидал, вы зададите

, а потом его объясняешь: после некоторых глаголов, выражающих хотение. долженствование, ожидание, бояния, инфинитив (to ask) является сказуемым. Если этого не знать, то понять текст можно превратно "именно этот вопрос я ожидал спросить у вас".

А потом дать как можно больше примеров с переводами на это явление.

Я искренне считал это своим замечательным изобретением, пока однажды не наткнулся на книгу "Некоторые трудности французского языка", где грамматика дается примерно в таком же ключе. Готов мамой поклясться, что свой метод я придумал сам. Но книга-то была налицо, и выпущена задолго до того, как я обнародовал свой метод в Интернете. Мало того, эту книгу я обнаружил в своей библиотеке. Значит, хотя бы покупая, я видел эти столбики с иностранным текстом и параллельным переводом. Скорее всего эта картинка и запечатлелась в моей голове, а потом уже обсосалась в законченную форму.

Вспомнился мне по этому поводу один разговор с Борей Капустиной. Он говорил:

-- Меня часто упрекают в плагиате и заимствованиях. Мне на такие упреки даже лень отвечать. Я никогда и ничего не использую специально. Всегда, когда сажусь писать, у меня на столе только ручка и бумага. Я даже иду на кухню, чтобы названия книг на полках не отвлекали меня от сочинительства. Просто моя память хватает наспех где попало и как попало, а потом все это вываливается на бумагу, я даже сам не знаю откуда. Буквально недавно написал:

Они садились визави
И матерились о любви.
Он подал розу ей в стакане пурпурно-красного вина.
Покорно выпила она и закусила лепестками.

Я уже отдал стихи в печать, откуда неизвестно когда они выйдут, если выйдут вообще в публику, когда вдруг как током ударило: да этого же из моего любимого Блока:

Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, Аи

и в другом месте

цыганка плясала
И визжала заре о любви

Но когда писал даже и мыслей таких не было.

9. -- Ну и как ваши вчерашние посиделки?

-- Так себе.

"Посиделки" -- это очередной мастер-класс, с которыми теперь по провинциальным городам и весям разъезжают московские фокусники -- артисты, художники и прочий артистический сброд, которому не хватает подножного корма в столице. На этот раз к нам в университет прикатила поэт Тимохин из "Вопросов литературы" с проектом "Мегалит". То есть не просто литература каких-нибудь Тургенева, Салтыкова-Щедрина, а особая, эзотерическая мегалитература.

-- Ну хоть какой-то толк был.

-- Интересные мысли были, правда, большей частью по поэзии.

-- Например?

-- Ну например, что настоящая поэзия в простоте и безыскусности, когда всего несколько слов говорят так, что не добавить, ни убавить нельзя. Например: "мороз и солнце -- день чудесный". Всего 4 слова, а сказано все: здесь и пейзаж, и настроение и мироощущение.

-- Да мысль гениальная, достойная литературы с приставкой мега.

-- Вот вы смеетесь, а многим из нас это было как глаза открылись.

-- А не открыл этот Тимошкин, как достичь этой простоты?

-- А этому научиться невозможно: это гений, который отпускается на человечество раз в столетие.

-- Да гениальная мысль, ничего не скажешь. Но ведь Пушкину она вовсе не казалась такой исчерпывающей. Иначе зачем бы к ней было цеплять еще 30 строк. Хотелось бы продолжить однако первую строку:

Еще ты дремлешь, друг прелестный.
Пора, красавица, проспись,
Открой сомкнуты негой взоры,
Навстречу северной Авроры
Звездою севера явись.

А теперь объясни мне, какая там простота и безыскусность в "навстречу северной Авроры звездою севера явись". О чем это здесь калякает поэт?

-- Ну словами не скажешь, но в общем-то все понятно.

-- Ясно. Словами слова не передашь. И все же я продолжу. Что такое Аврора?

-- Крейсер такой был, он еще сигнал дал, когда Ленин на броневик взобрался, чтобы царя и разных капиталистов шугануть из Зимнего.

-- А кроме того?

Илья побарахтался немного и вынужден был капитулировать в незнании.

-- Аврора -- это утренняя заря.

-- А, ну я где-то так и представлял себе, только забыл немного.

-- А что же это за звезда является на встречу к Авроре, то есть с наступлением утра? Ведь вроде наоборот

зари восход,
Когда на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод.

-- Ну это же поэзия, -- замялся Илья. -- Здесь главное, чтобы красиво было, а вовсе не банальный смысл.

-- А я и не говорю, что мысль у Пушкина банальная. Утренняя звезда, то есть та звезда, которая как раз и появляется с наступлением утра -- это Венера. А Венера -- это богиня красоты и любви. То есть Пушкин откомандировывает навстречу богини утра богиню красоты -- свою подругу. Этакий закамуфлированный комплимент.

-- Так сложно?

-- И где хваленая пушкинская простота? Весьма замысловато и цветисто, хотя, конечно, современники Пушкина его дворянского круга и с Авророй, и с утренней звездой, и Аквилоном, и Бореем были на дружеской ноге, и кроссвордов эти стихи для них не представляли. Итого в сухом остатке моей минилекции: язык поэзии -- это такой же особый язык, или способ выражения, как и язык науки, инженерного знания, да хоть бы и бухгалтерии. И чтобы им наслаждаться, его нужно точно так же изучать и осваивать. Ни о какой простоте и безыскусности и речи быть не может.

Денег-то не жалко за такой мастер-класс?

-- Да я бесплатно. Первое занятие бесплатное, а на второе никто и не пошел.

10. -- А как вы думаете, стоит ли читать философов? Я принимался читать несколько раз учебник философии и что-то никак не могу врубиться.

-- Зачем же читаешь тогда?

-- Да кандидатский...

-- Который ты уже давно сдал.

-- Да и просто интересно.

-- Учебник точно читать не стоит, хотя хороший учебник по истории философии -- только не университетский, а типа книг Б. Рассела или Уайтхеда под рукой иметь стоит для справки и заглядывать туда время от времени. Из классиков же лучше читать книги идей, как Гейне, Руссо, чем профессиональных философов. Эти ребята научились о простых вещах говорить путано и туманно. И хотя философия нужна, но читать ее не стоит. Как и классиков науку. Разве лишь ты избрал ее своей профессией. Впрочем, наши преподаватели философии прекрасно обходятся и без классики.

-- Вот и я тоже самое говорю: все философы пишут ерунду, только специально запутывают вопросы, чтобы нормальному человек не в зуб ногой.

-- Я бы так категорично выражаться не стал. Сложность философии и науки имеет свои причины. Первая -- это необычные слова и понятия.

-- Термины.

-- Да. Особенно, когда терминами становятся обычные слова. Порой простой читатель даже не замечает подвоха. Читает что-нибудь вроде "Изменение теплоты при постоянной температуре влечет за собой..." и вроде бы все понимает. И так вроде бы все понимая, через определенный промежуток времени оказывается, что ничего не понял. А почему не понял. Мало кто способен проанализировать природу своего понимания или непонимания (вот, кстати, зачем нужна философия). В нашем примере заковыка кроется в слове "теплота". Для нормального человека теплота и температура -- это одно и то же.

-- А в физике теплота характеризует состояние предмета, а температура -- это способ измерения, скорее интуитивное, чем четко определяемое понятие.

-- Вот видишь, сам же все знаешь. Не забыл еще пресловутого закона Бойля-Мариотта...

-- Да, когда при одной и той же температуре теплота газообразного тела может возрастать в т. н. изотермическом процессе при сжатии этого тела с одновременным увеличением его давления и уменьшением объема.

-- И вот ученый пишет свою книгу, совершенно не отдавая отчета, что читатель совсем другое подразумевает под словом теплота, чем он. Хуже того. Многие большинство ученых уже так давно в теме, что они даже не замечают, когда употребляют одно и то же слово в обыденном или научном смысле слова. Теплота для него это высокая температура, когда он едет на дачу и неведомое нечто, что вливается из одного тела в другое и совершает механическую работу. Еще хуже, когда ученый сам пользуется обыденными понятиями, рассуждая о научных предметах.

-- Это первая причина непоняток. А вторая?

-- Вторая состоит в том, что в отличие от писателей ученый не работает с нулевой отметки.

-- Как в строительстве.

-- Что-то наподобие этого. Возьмет условных Льва Толстого и Канта. Каждый из них написал по всеобъемлющему труду. И тот и другой океан мыслей, который измерять -- жизни не хватит. "Война и мир" и "Критика чистого разума" -- вот тебе чтение на всю жизнь. И каждый из них вобрал в свой океан массу речек, ручьев, каналов...

-- Подземных вод, -- подсказал Илья.

-- Учесть которые и специалистам не под силу. Допустим, Лев Толстой всю фактологию военных кампаний сдул у Клаузевица, в его романе почти без изменений обретаются письма его тетки, сцены из Данилевского, Глинки... ну, словом, сказать не пересказать. Вроде бы все известно. Ан нет, читают и находят все новые и новые источники. Но ты, простой читатель, в смысле не озабоченный поиском литературных влияний, начинаешь читать и ничего этого не замечаешь. И это не мешает ни твоему чтению, ни твоему пониманию.

-- Даже наоборот. Все эти комментарии только мешают читать.

-- Вот именно. Эпопея ведется от нулевой отметки. Никакой специальной и предварительной подготовки для нее не требуется. Разве лишь некоторые знания общекультурного плана. И так пишет любой писатель.

-- Мне кажется, я понял вашу мысль.

-- То есть в философии и науки без знания специальных вещей ты с первой же страницы начнешь спотыкаться. В свое время у вычитал у Канта: "Понятие -- это предикаты возможных суждений к неопределенному еще представлению о предмету".

-- Закручено лихо.

-- На самом деле мысль очень простая. Если мы услышали: "Алеха -- вор", то мы, даже не зная ничего об этом Алехе, уже вообразили в нем определенные свойства (предикаты). Свойства вора. Но мысль эта не только простая, но и банальная, и дается во всех учебниках формальной логики. То есть приступая к чтению Канта ты должен быть вооружен уже хотя бы школьным курсом формальной логики. Чтения от нулевой отметки не получится.

Впрочем, философия и наука не всегда были такими. Ты можешь читать Декарта, Платона, Аристотеля с той же нулевой отметки. Хотя чтение и не простое, но его можно начинать без знакомства с терминологией или предварительного уяснения каких-то особых понятий. А вот начиная с Ньютона наука, а с Канта философия становятся областями, доступными лишь для тех, кто в теме. Я считаю -- это большой недочет человечества, что у них такая наука и философия. Поэтому так и важна литература, которая те же самые идеи доносит до людей общеупотребительным языком. Только вот не все хотят эти идеи понимать.

11. На мой прощальный день рождения -- меня уходили на пенсию -- мои бывшие коллеги подарили мне планшет. Мелочь, а приятно. Стоит эта "мелочь" 20 тысяч рублей, и чтобы не вводит читателя в соблазн сличения курсов, скажу, что для меня она была бы при пенсии в 13 тысяч просто неподъемна.

Радость от планшета просуществовала где-то около месяца, пока руки не дошли разобраться в его работе. И оказалось, что там куча разных приложений и ни одной программы, в которой можно работать. Нет даже элементарного тестового редактора. Хотя, как уверяет планшетная реклама все эти программы можно поставить. Я пошел за рекламой, чтобы прикинуть, сколько это будет стоить? И оказалось, что самые необходимые пакеты, без которых как без рук в облегченном варианте потянут еще на одну мелочь в 20 тысяч. Лохотрон в действии.

Это я и сказал Илье, который сегодня при забеге ко мне спросил "как планшет"? Разумеется, сказал в облегченном варианте. Илья крайне изумился:

-- А мы вам столько игрушек поставили. Причем интеллектуальных. Я целый день провозился подбирая их.

-- Игрушки класс, ничего не скажешь, особенно эта по "Трем мушкетерам". Великий роман. Я буквально перечитываю его заново, но в совершенно новом варианте, -- соврал я, чтобы не обидеть доброхота.

-- Но ведь там есть и книги.

-- Книги я предпочитаю читать на так сказать бумажном носителе, снабженном хорошим переплетом и интеллектуальным интерфейсом (ну там примечания, комментарии, предисловия).

-- А я читаю прямо с экрана. Тут целая библиотека у тебя в кармане.

Тут уже подивился я -- поколение next на марше.

-- Ну, допустим, читать-то можно, а как работать с книгой без программ? Ведь работа с книгой -- это как раз и есть преимущество информационных технологий.

-- То есть как это работать с книгой?

-- Делать выписки, или хотя бы ставить галочки в понравившихся местах. Я часто лезу в библиотеку, и просто шарюсь по галочкам -- увлекательнейшее занятие.

-- Портите книги.

-- Да. Но порчу для своего удобства и удовольствия. А планшет меня этого удовольствия лишает.

Илья лишь пожал плечами: его писательское образование явно еще оставляли желать лучшего.

12. Учудил наш проректор, так учудил. Ничего не скажешь. В интервью краевой газете ляпнуть такое. Там поместили жалобу наших студентов, де цены в университетской столовой неподъемные. Так проректор по хозяйственным вопросам разразился филиппикой.

-- Почему я должен думать о хилых и беспомощных. Я вот зарабатываю деньги и живу достойно. Меня любые цены устраивают.

Но самое интересное было дальше:

-- Тем, у кого самого или у родителей нет денег, незачем учиться в университете. Университет не дом инвалидов. Наука для людей сильных и самодостаточных.

В принципе но озвучил только то, что думает начальство. Но сам оказался не сильным и не самодостаточным, ибо интервью вышло на прошлой неделе, а с сегодняшнего дня он уже не работает проректором.

Как сказал, как говорят слухи, новый ректор, подписывая заявление об увольнении "по собственному желанию":

-- Сильный и самодостаточнй человек это еще и умный, который не говорит вслух того, чего говорить не положено.

Как ни странно, в нашем писательском клубе это событие произвело раскол мнений.

-- Проректор, конечно, дурак, что говорит такое. Но думает-то он правильно. Ни в науке, ни в литературе голытьбе не место. Другое дело, что человек бедный своим умом и энергией может добиться успеха. Но если он не добился успеха, не стал богатым, он никто и звать его никак.

-- Как же так, -- не унялся Илья. -- Вроде бы столько гениев умерло в нищете.

-- Все это мифы и сказки, придуманные советской властью, -- литературу и науку делают всегда либо богатые люди, либо наделенные властью, разные графы и бароны. Назови хоть одного великого русского ученого или писателя из крестьян и рабочих.

-- Твой же тезка -- Максим. Горький.

-- Вот и написал этот нищеброд только "Песню о буревестнике". На большее его не хватило.

-- Как так? А романы. "Мать", например.

-- Еще неизвестно, сам ли он это написал или кто за него.

-- А вы что скажите, -- как к литературному авторитету обратились ко мне.

-- У меня нет слов,

Действительно, такими "мнениями" и такими "фактами" я сидел ошеломленный.

13. -- Вот за что я не люблю это фэнтези, -- сказал я на заседании нашего писательского клуба в другой раз, -- так это за литературный примитивизм. Все пытаются нагромоздить разных несуразностей с три короба, нафантазировать то, чего не может быть. А язык прямой, как палка. Ни тебе метафор, ни сравнений. ни оригинальных словесных формул. Простенько, и без вкуса.

-- Все гениальное просто.

-- Иная простота хуже воровства. Простота -- она в произведении большого художника кажущаяся. На самом деле за ней всегда прячется, как шпион за дерево, большая продуманность. Простота -- это всегда, если не мудрость, то искусство. Простым еще нужно уметь быть.

-- Ну да. Пиши, как обычно говоришь или думаешь, вот и все умение.

-- И получится ни складу, ни ладу. Был один такой писатель -- Смекайло. Помните, как он делал пьесы? Записывал на магнитофон разговоры знакомых. А что получалось? хрюканье, визжанье. Запишите разговоры собственные, ваших знакомых. И то, что в разговоре представляется осмысленным, в записи будет неживым, а при передаче на бумагу, где нет ни жеста, ни интонации, вообще лишенным элементарного смысла.

Все молчали, и я молчал. Все ждали объяснения, и я попытался донести свою мысль примером.

-- Возьмите литературный диалог или, что вам должно быть более знакомо, научный диспут. Что это такое?

-- Это обмен мнениями.

-- То есть или интервью, или фехтование тезисами-антитезисами.

-- Или еще один что-нибудь говорит, а другой уточняет или объясняет.

-- Можно, наверное, найти и другие форма диалога. Но всегда есть тема, исходный пункт разговора и заключение. А что такое бытовой диалог? Это когда начинают говорить про Фому, переходят на Ерему, а заканчивают в Киеве бузина, а в огороде дядька. Или один говорит про одно, а другой про другое, перебивают друг друга, или по законам вежливости соблюдают очередность, но каждый говорит про свое.

Литературный диалог, как у Платона, Фонтенеля, Литтлтона, Гуттена, Дидро...

-- Мы таких и не слышали.

-- Уайльда?

-- Это который гомосексуалист?

-- Нет, это который написал "Портрет Дориана Грея"

-- А еще целый ряд великолепных диалогов "Упадок лжи", "Душа человек при социализме". Так вот литературный диалог при всех его достоинствах очень тяжел для восприятия.

-- Мозги выносит.

-- Да уж читать его если и удовольствие, то довольно-таки напряженное. Тут без внимания не обойдешься. Чуть упустил какой момент и пошли непонятки. Наоборот бытовой диалог, он непринужденный, естественный...

-- Вы же сами сказали, что иная простота хуже воровства.

-- Вот поэтому и должен диалог в повести или романе быть не в чистом виде, то есть по сути платоновским -- так еще называют литературный диалог, -- а по форме бытовым.

-- Теперь понятно, -- неуверенно закивали головами все.

-- А мне нет, -- на правах хозяина непочтительно вставил Илья.

-- Ну как тебе объяснить. Всякий платоновский (иногда его еще называют сократовским) диалог -- это монолог, прерываемый репликами для порядка. И в романе нужно, чтобы в диалоге была одна центральная мысль, которую и должен высказывать один из героев. А его собеседник или несколько должны лишь вставлять туда реплики, перебивать его, как и в бытовом диалоге, уводить разговор в сторону. Но в отличие от бытового диалога, ведущий персонаж должен обязательно возвращать свою центральную идею в центр внимания.

Это во-первых. А во-вторых, реплики персонажей тоже должны подбираться не с бухты-барахты. Возьмите любой хороший роман, построенный на диалоге, как основном приеме, скажем Мередита или Джейн Остин. Выпишите оттуда диалоги. И вы увидите, что взятые по отдельности, в отрыве от романного окружения эти диалоги такая же невнятица, как и любой бытовой разговор. (Если, конечно, романный диалог сам по себе не представляет законченного целого, как разговор Ивана Карамазова с чертом или бодание Болконского с Пьером на пароме).

То есть диалог играет свою роль только в связи со всем произведением.

-- Теперь все понятно.

Я был очень доволен, что так просто и доходчиво смог объяснить идеи простоты.

-- То есть реплики второго персонажа должны брать на себя функции других повествовательных элементов: описания, хроники, характеристики персонажей.

14. Читать нужно много, но обязательно с толком и расстановкой. Читают очень много глупостей и вздора и только портят себе время, ничего не получая ни для ума, ни для сердца. В юности чтение должно быть увлекательным и читаемое всегда должно удивлять. Поэтому лучше всего читать приключенческие романы. Но оно должно быть и полезным, познавательным. Поэтому лучше если приключенческие романы будут не детективами, а либо историческими, либо научно-фантастическими. Вот тебе Жюль Верн или Вальтер Скотт. Ты движешься от приключения к приключению, от ситуации к ситуации, но при этом узнаешь массу полезного из истории и техники. В зрелом возрасте уже нужно определиться со своими вкусами, читать меньше, но основательнее. Фундамент для отбора закладывает юность. И часто юношеские увлечения переходят в зрелые.

И опять Жюль Верн с Вальтером Скоттом тут непревзойденное чтиво. Я недавно перечитал всего Жюль Верна, все 12 томов того советского издания и к ним несколько романов, изданных отдельно. Приключения меня уже мало трогают. Меня больше интересует другой персонаж -- география. Она у Жюль Верна живое действующее лицо. Вот он описывает Патагонию. Что это необозримые степные пространства, в сезон дождей наполняемые реками и озерами. Но одно дело если бы ты это прочитал просто в литературе -- это бы прошло мимо твоего внимания. Но когда герои попадают в речные потоки и лишь с трудом находят спасение на дереве, ты как бы воочию представляешь себе аргентинскую степь.

И еще. Жюль Верн описал все страны, все регионы планеты, имея особое пристрастие к северам. Книги этого писателя -- живая география планеты, которая во многом сейчас та же, что и тогда. А вот люди во многом изменились. География дополняется историей. По мере чтения я лез в Интернет и сравнивал жюльверновские описания с информацией из нынешних времен. Весьма поучительно.

А Вальтер Скотт? Исторический материал, содержание, характеры, действие и притом прилежность в предварительном изучению эпохи, откуда верность деталей, которую оцениваешь не потому, что они тебе знакомы, а потому что они представлены выпукло и в такой взаимосвязи, которую из головы не родишь. Конечно, Вальтеру Скотту помогла английская история, богатая и разработанная. У нас же история вертится не вокруг событий и людей, а вокруг категорий: общественно-историческая формация, развитие производственных отношений, а теперь вот новая напасть: нравственно-патриотическое воспитание. Советские исторические романы если и есть какие, то не благодаря истории, а вопреки ей.

Ну а в старости нужно не читать, а перечитывать. Немногих авторов и немногие произведения, уже отстоявшиеся в своих привязанностях. Старость -- это самое время для философии и поэзии. Молодые они лучше пишут стихи, но хуже их понимают. В том числе стихи о любви.

-- Ну да увлекаться любовной поэзией, когда сил на любовь уже не осталось.

-- Именно в старости для этого самое подходящее время. В любовной лирике ведь любовь не самое главное.

-- А что же главное? Нелюбовь.

-- Любовь -- это та сфера, где полнее всего проявляется душевный строй человека, даже не в поступках, а в мыслях и чувствах. Как человек любит, таков он и есть. В юности увлеченный внешней стороной предмета, взгляд ослеплен, и человек не замечает сам себя. А старость -- это время понимания.

-- Какой смысл понимать, если уже любить невозможно.

-- Смысл понимания в самом понимании.

-- Я такого понимания не понимаю.

-- Это потому что ты еще не дорос до любовной лирики.

15. Вальтер Скотт -- замечательный реалист. Рыцари, турниры, красивые дамы -- все это внешний антураж, присмотришься к деталям, замечаешь трезвый взгляд на жизнь, выпуклый для вдумчивого читателя и незаметный для нетребовательного вкуса. И уже видишь, что странствующий король-рыцарь это не добрый монарх, а раздолбай, из-за тяги к приключениям которого им упущены исполнение королевских обязанностей. В стране бесчинствуют бароны, разоренные крестьяне, чтобы не умереть с голоду, сбиваются в бандитские ватаги, а священники заняты кто охотой, а кто пьянством и таким же грабежом и разбоем, как и другие жители королевства. Я бы даже сказал, что реализм Скотта беспощадный.

-- Беспощадный? Ну это ж перебор,

-- Именно беспощадный. Вспомни сцену из "Квентина Дорварда". Короля ведут в отведенную ему комнату. Рядом с нею он видит неубранные трупы воинов. "Да это же мои шотландские стрелки". -- "По всей видимости, -- объясняют ему, -- они должны были охранять вас. Им был дан приказ снять охрану. А поскольку этот приказ не был подтвержден лично вами, они его ослушались, За что их и порубили".

-- Интересно. А я вот не помню этой сцены.

-- В том-то и очарование вальтерскоттовских романов, что его жестокий реализм выступает на втором плане. Он все видит, все понимает, но не упивается деталями жестокости и разврата. Оттого так и притягательны его романы, и кажется, что живешь в волшебной стране, где царят рыцарство, благородство и любовь. Но в зрелом возрасте уже замечаешь, то что при глотании романа увлекшись приключениями и сменой живописных картин, минует внимание.

И еще. Наш Пушкин ценил Вальтер Скотта именно за то. что он умел показать те пружины, которые управляют механизмом власти. Одна из таких пружин -- честолюбие. Был в "Айвенго" такой рыцарь де Браси. И в бесчестных делах участвовал, но не доводил своего участия до крайностей подлости. Этот де Браси служил беспринципному и коварному принцу Джону, характер которого видел насквозь. И все же когда принц обещал ему место премьер-министра -- по-тогдашнему канцлера -- он как бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк на эту замануху.

16. В целом стиль писателя точное отражение его внутреннего мира. Это только кажется, что можно спрятаться за бумагой. Трус может быть героем, а жлобяра, человек с душком душой человеком. На самом деле натура проявляется как ее не прячь. Я частенько захожу на форум, и там пасется множество троллей. Все они анонимщики. И все видно, какой характер, чаще всего поганый стоит за тем или иным ником. Несколько постоянных посетителей ты узнаешь под любой маской, которую они, заметая следы, на себя напяливают. Нашего алтайского писателя Е. (я дружен был с его сыном, поэтому умолчу фамилию) все знали как литературного генерала. Он и вел себя как генерал: внушительный, недоступный. Если говорил с молодыми, то как будто делал замечания или выказывал поощрение. Даже ходил снимок его в генеральском мундире. Сын рассказывал, что этот снимок как раз он-то и сделал, когда отец после охоты в горах с генералом попросил того одолжить на пару минут китель. И хотя все знали об этом, все равно многие считали, что Е. и в самом деле пришел в литературу с генеральской должности в армии. Он и писал так, словно сочинял инструкции для выполнения: постоянно указывал героям, как следует и как не следует поступать.

17. Занятия в университете еще не начались, а наши споры с Ильей вспыхнули прежним ходом. Одна из излюбленных тем, которую мы уже испинали ногами так, что там и пыли-то не осталось, отношение к классическому наследию. Я по возрасту и солидности налегаю, как и положено, на чтение велики имен. Илья по молодости и глупости возражает, что сейчас жизнь другая, и читать нужно современное. Словом, вечный спор отцов и детей.

-- Это ты по молодости думаешь, что вы какие-то там уникумы, потому что ездите не на пролетках, а на авто и пишете не гусиными перьями, а чуть что хватаетесь за смартофон. А по сути вы те же самые. И давно объяснены классиками и вся ваша жизнь и мечты, и разочарования уже на тысячи раз прописаны. Вот тем и хороша классика, что там уже все отстоялось и сбивает пыль уникальности с ушей слишком молодых да ретивых.

-- Толю Гаврилина, ты, конечно, знаешь?

-- Не-а, слышал, что он у нас главный по литературе на Алтае. Сидит, пердит, изрекает истины, которые никому не интересны и никому не нужны.

-- Жаль, а мне-то как раз примерчик подвернулся по теме нашего спора.

-- Ну если подвернулся, то я послушаю с интересом. Только чтобы без морали.

-- Как получится. Короче, Толя всю жизнь писал рассказы из современной жизни и до сих пор продолжает мутить воду в этом пруду. Он, конечно, по-иному смотрит на нашу жизнь, чем вы, но старается шагать в ногу. Вот примерно год назад он написал рассказ: был мужик на курорте, там познакомился с женщиной, "склеил бабу" и разбежались.

-- Да таких случает пруд пруди, что там писать-то?

-- Да вот только затосковал что-то, разыскал ее -- а хотя оба они живут в Новосибе, но город-то, сам понимаешь, ого-го и стал с ней встречаться.

-- Понятно. Ну и чем дело кончилось?

-- "Потом они долго советовались, говорили о том, как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать, жить в разных местах, не видеться подолгу. Как освободиться от этих невыносимых пут? - Как? Как? - спрашивал он, хватая себя за голову. - Как? И казалось, что еще немного - и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается," -- процитировал я с триумфом.

-- Ясно. Это так в ваше время было принято писать. Так называемый открытый конец. Типа пусть читатель сам додумывает, это полезно для развития его мозгов. А вот у писателя придумать нормальный конец мозгов явно не хватает.

Я был несколько сконфужен.

-- Неужели тебе это ничего не напоминает?

-- А чего тут напоминать? Даже конца нормального нет. Придумать-то можно было и поинтереснее.

-- "Дама с собачкой"? Это название тебе ни о чем не говорит?

-- Помню кино смотрел. Муть полная.

-- По крайней мере, толин рассказ один в один повторяет чеховский, хотя, кажется, весь из себя такой современный, весь такой из нашей жизни. Там у Толи и Чехова даже детали совпадают. Дама с собачкой говорит, что ее муж лакей, она этого не знает, но чувствует всем сердцем. У Толи дама, вернее женщина, рассказывает, что ее муж невыносим. Он хорошо зарабатывает, работает по компьютерной безопасности...

-- Где?

-- А в том-то и дело, что она не знает. Он никогда не говорит о своей работе.

-- Ну понятно. Либо в органах, либо в зарубежной фирме, а может и в нашей. Там везде контроль жесткий, проболтаешься, вышвырнуть в один миг, и больше как дворником никуда тебя не возьмут. Даже фрилансером не дадут работать. Это обычное дело. Поэтому хочешь хорошо зарабатывать, держи язык за зубами. А жена, хоть и свой человек, да женщина есть женщина, нет-нет да и сболтнет где-нибудь лишнего.

-- Но в жизни с таким мужем жить очень трудно. О своих невзгодах по работе молчит, а об успехах и говорить совестно. Всегда хмурый, недовольный. Ты даже не представляешь себе, как трудно жить с человеком, с которым даже и поговорить о делах нельзя.

-- Это понятно. Жизнь она такая.

-- Вот именно. Что в наши времена, что в чеховские. Или возьми, к примеру Гурова.

-- Кто такой, почему не знаю?

-- Это фамилия главного персонажа "Дамы с собачкой". У Чехова это ничтожнейшее существо. Полный альфонс, хотя и занят на службе. Работает в банке, работу свою не любит, жену тоже не любит. Это у Чехова. А у Толи Кирилина Гуров работает преподавателем в вузе, квартира в центре Новосибирска благодаря жене. Преподает русский язык и литературу, а чтобы хоть немного заработать где только не подрабатывает. И редактором в столичных издательствах и критиком, и рецензентом и литконсультантом в фирмах, чтобы отчеты были без грамматических ошибок...

-- Они сейчас любят брать сотрудников из провинции, работу взваливают ой-ой-ой, платят меньше и никаких социальных обязательств.

-- И как и Гурову, ему кажется, что его шуры-муры -- это что-то, это из него прет духовность, и без конца докапывается к знакомым на лирической волне, когда им не до него, потому что осетрина с душком.

-- Так выходит, Анатолий Владимирович просто сплагиатничал у Чехова.

-- Да, он постоянно читает его, хотя не думаю, что он сознательно имел в виду чеховский рассказ, когда писал свой.

-- А вы откуда знаете?

-- Открою тебе секрет Полишенеля, хотя сплетен и не люблю: этот курортный роман Толя не столько придумал или позаимствовал, сколько пережил сам. Он так же познакомился с женщиной на курорте, также с ней встречался...

-- И конец был таким же открытым.

-- Нет, конец был закрытым. Все закончилось закрытым переломом.

-- Не понял.

-- А тут и понимать нечего. Новосибирск город большой, но он же город и маленький, а Барнаул тем более. Все про всех знают, особенно, когда вращаются в одном кругу. Так что толина жена не то что у Гурова, или догадалась, или узнала что. Но однажды, когда Толя причупирился на свиданку, она заперла его на ключ дома: компьютер у тебя под рукой, так что пару неделек посидишь под домашним арестом, умнее будешь..

-- Да теперь можно работать не выходя из дому. Редакторы, корректоры, рецензенты так и работают. Отправляют по скайпу задание и по скайпу же принимают работу. Живет в Новосибирске или Барнауле, а работает в Москве или даже за границей. И у преподавателей вузов это все больше входит в практику. Мы тут на Алтае подзадержались, а в Москве и даже Новосибе это уже во всю. И задания отправляют по компьютеру, и консультации по компьютеру и даже лекции по компьютеру. Я уж думаю давно пора избавляться от преподавателей. Ну там еще по медицине, химии, геологии кто-то должен показать наглядно, как резать труп или работать с реактивами, или распознавать породы. А на кой ляд нужно живое общение с филологами, философами и прочей дрянью. Они ноют, что культура загибается. А по моему не культура загибается, а времена теперь другие, и жизнь другая.

-- Переубедил. Ну а как закончился роман Толи, тебе, похоже, не интересно.

-- А чо тут может быть интересного? Заперла его жена в квартире, а он сиганул в окно и сломал ногу или там руку. Это, конечно, интереснее, чем открытый конец. И все же можно было придумать что-нибудь пооригинальнее да посовременнее.