Неведомое. Глава XIV

(продолжение. Предыдущая глава Глава XIII - http://www.proza.ru/2020/01/10/640)

(Начало. Глава I - http://www.proza.ru/2020/01/01/1248)

        Допрос второго конюха и осмотр доктором обоих подозреваемых ничего не дали. На одежде и обуви ни Мазина, ни Сиротина не было обнаружено ни единого пятнышка крови, что совершенно немыслимо, если при таком количестве жертв убийца орудует топором или ножом. Правда, у Сиротина оказалось на голове несколько синяков, ссадин и шишек, но это легко объяснялось тем, что собутыльник несколько раз ронял вдребезги пьяного приятеля, когда перемещал его обмякшее тело в сарае и на чердаке. У Мазина на руке обнаружилась только небольшая царапина, вполне обычная у человека, занимающегося физическим трудом.

        - Явных следов, указующих на вменяемое мужикам злодейство, нет-с, господа! Я, по крайней мере, ничего такого не вижу. Можно, конечно, предположить, что убийцы сменили одежду, испачканную в крови жертв, и сами тщательно вымылись. Однако, и на это ничего не указывает. Похоже, что конюхи не мылись уже несколько дней. Пардон, запашок-с нечистого тела у обоих явственный. В баньку-то народ обычно по субботам ходит, а сегодня четверг.
        -  Вы, доктор, пишите записку о медицинском освидетельствовании подозреваемых, а мы, пожалуй, досмотрим батюшкино подворье и усадьбу, - сказал Селятин.
        - М-да!.. Ну, что же! Тит Наумович, теперь веди, показывай место преступления. Возможно, ты не углядел что-то, старый хрыч! – резюмировал Верещагин.
        - Я не хрыч, изволите видеть, ваше благородие! – обиделся урядник. – И не старый ишшо…
        - Не обижайся, Тит Наумович, это я любя!.. С лаской же сказал…
       - Ну, раз любя и с лаской…, тоды, как хошь называй – я согласный. У бар завсегда свои причуды имеются.

        На воротах поповской усадьбы висел тяжелый ржавый замок, со следами льняного масла вокруг скважины для ключа. Над ним четырехгранным кованым гвоздем был прибит вырванный из школьных прописей грязный клочок бумаги с написанным корявыми буквами текстом: «Ходить не можна вороти оглобли отседа шкуру спущу урядникъ Громовъ».
        - Ты где грамоте-то обучался, Тит Наумович? – спросил Верещагин. Он сорвал листок и, сдвинув фуражку на затылок, уважительно рассматривал записку, пока Громов пытался открыть замок огромным ключом.
        - Дык ишо сызмальства в школу грамотности цельный год хаживал!
        - Молодец!
        Урядник приосанился и потряс потрепанной папкой из темного картона, которую держал в руке: - А то! Я в полку всем помогал письма домой писать… Уважал меня воинский народ!
        - Не мудрено! Душевно слова складываешь, доходчиво… Прямо Тургенев!.. До печенок пробирает!
        - Кто-кто? Тургенев? Кто таковскай? Не Тимки ли Анисина свояк, что в Вяльцах проживает? Он тож, сказывают, ладно в письме разумеет…
       - Да нет, Тит Наумович…этот Тургенев из господ. Он книжки пишет. Читал «Му-Му»?
        - Это, как один убогой мужик собаку свою топил в речке со злости, что барыня ему жаниться не дала?
        - Ну… Да!.. Центральная сцена произведения, апофеоз, так сказать, душевных терзаний крепостного человека.
        - Не… не читал… Мне Варька – младшая дочка сказывала… До слез пробираеть!..
        - А ты сам, Тит Наумович, много книг-то прочел?
        - Было дело… Читывал… Про Симеона-столпника… За три зимы одолел сказ сей достойный…
        Урядник, наконец, с заметным усилием дважды провернул ключ в замке, механизм щелкнул, Громов снял запор и отворил одну створку ворот: - Покорнейше прошу, господа!
        Он пропустил спутников вперед, потом зашел сам, с лязгом защелкнул внушительный засов, снял фуражку и трижды перекрестился: - Вот здеся все и случилося…
        В нескольких местах на дворе были видны большие пятна засохшей крови и человеческие силуэты, аккуратно нарисованные на земле острой палочкой. Громов вынул из папки лист плотной бумаги и развернул его.
        - Глянь-ка, Нил Карпыч, туточки вся диспозиция отмечена. Где и кто из сгибших работных людей валялся здеся, а двое убогих возля сарая… Вон там!.. – он махнул рукой на высокий глухой забор.

        Многочисленные зеленые мухи ползали по бурой земле и противно жужжали в воздухе. Селятин почувствовал тошноту, когда вдохнул пропитанный сильным запахом тления теплый воздух, и прижал к носу батистовый носовой платок.
        - Что, с души воротит, Нил Карпыч? Вестимо, с непривычки-то… Под Плевной тухлый смрад от мертвяков неделями стоял. Жара…
        - Вы были в Болгарии в последнюю турецкую войну, Тин Наумович?
        - Да, пришлось басурманских животов вдоволь штыком поколоть. Мы к смертоубивству привычные. Я ить изрядным воином был - пластуном Ундомского пехотного полка. До ундера дослужился. Мне сам Скобелев георгиевскую медаль на грудь повесил.
        Следователь с помощником внимательно осмотрели двор, сверяясь со схемой, составленной урядником.
        - Молодец, Тит Наумович, грамотно изобразил!
        - Рад стараться, Нил Карпыч!.. Жаль, что припоздал тоды, народ набежал, натоптал здеся, поздно мне донесли-то.
        - А что на дворе у батюшки собак-то не было?
        - Как не быть! Что за двор без собачек-то! Были, канешна! Жучка и Волчок.
        - А где же они?
        - Так издохши обои. Вчерась и сдохши…!
        - Тоже побиты? Зарезаны? Зарублены?
        - Да не… Сами издохше.
        - Обе сразу?
        - Да… Волчок прямо в будке у ворот… Он на цепи всегда сидел, больно зол и свиреп был. Его токмо на ночь с цепи спускали. А Жучку за конюшней нашли…
        - Куда дели мертвых собак?
        - Дык, десятские Емельян и Клим за оградой закопали.
        - Нужно будет осмотреть трупы.
        - Зачем?
        - Чтобы определить причину смерти. Скорее всего, собаки были отравлены, раз погибли сразу обе.
        - Знамо дело!
        - А Мазина с Сиротиным собаки знали?
        - Дык, канешна! КонюхА-то их кормили, поди, кажинный день. Чого ж не знать-то!
        - Так зачем же злодеям считай своих собак убивать-то? А? Тит Наумович? Они бы не помешали, как думаешь?
        - А младенчика почто сгубили ироды? – ответил вопросом Громов и перекрестился.
      
        Судейские подошли к поповскому дому и поднялись в сени.
        - Вот туточки поповских девок-то лиходеи и развесили, - урядник указал на обрывки веревок на стропилах под крышей и перекрестился. – Рядком... аккуратненько... будто уточек посля охоты...
        - А сами веревки где, Тит Наумович?
        - Каки веревки?
        - На которых удушили поповен.
        - Не могу знать, ваше высокоблагородие.
        - Как же так, Тит Наумович? Улики же!
        - Да каки вулики! Веревки – они и есть веревки. Что в них хитрого-то?
        - Сначала посмотреть на них надобно… И где они, голубчик?
        - Не могу знать!.. Може десятские помнют... Они ж девок-то и сымали... Али бабы, что опосля тута прибиралися… Тута же перевернуто все было…
        Селятин досадливо крякнул и покачал головой: - Как же так, Тит Наумович? Вы же обязаны были сохранить место преступления в неприкосновенности, том виде, в каком его обнаружили, до приезда следственной команды.
        - Виноват-с!.. Однако ж… никак не можно-с, ваше высокоблагородие… Я ж сказывал – народ тута и поперед меня суетился и потом похозяйничал…  Помыли все и утварь прибрали… Да вот еще что… С поповен-то нательные крестики посрывали…
        - Кто посрывал?
        - Так, должно быть, на них убивцы позарились.
        - Золотые крестики-то?
        - Да не… Бабы припомнили, что из сребра, вроде бы, женские «листовики» литые… Все без крестов были, коды их нашли. Я, было, наказал другие сыскать, а потом вспомнил, что я в свое время с Турецкой войны из болгарского святого монастыря дюжину простых привез. Ну, принес, конечно, ради такого дела, и сказал бабам, чтоб надели покойницам...
        Для наглядности Громов вынул из-за ворота нательный крест. Точно таковские, чеканные, как этот… с темной меди.
        Верещагин с любопытством глянул на крестик: - Не медный, а бронзовый… И зря говоришь, что простой – редкого византийского образца и искусной печати, но довольно большой. Женщины, как правило, такие не носят.
       - Во гроб-то … без разницы, ваше благородие!
        - Это верно! Ну да ладно… Показывай, где батюшку и отроков обнаружили.
        - Да вон там… Отца Серафима в горнице нашли в деревянном кресле накрепко привязанного, токмо руки гвоздями приколоты, а ребятишек в спаленке. Старшего Мелентия на пороге, а младшеньких прямо в постелях прибили… головы разнесли… похоже, что топором… Словно цыплят прихлопнули… Я тута картинок нарисовал… опосля, правда, как припомнилось… сразу не уловчился… руки дрожали…
        Урядник вынул из папки несколько помятых листков писчей бумаги и подал следователю.  На одном из них был старательно нарисован простейший план поповского дома с расположением помещений и комнат, на нем крестиками урядник отметил места, где были обнаружены убитые.  На других  листках оказались примитивные рисунки, похожие на незамысловатое творчество ребенка. Но даже смотреть на на них было страшно – Тит Наумович изобразил на них мертвые тела в том положении, в котором он их увидел.
        - Вот… Вы уж не взыщите, Нил Карпыч… Как смоглось накалякать…
        Внимание следователя привлек один из рисунков: - А это кто?
        - Дык это сам батюшка и есть... отец Серафим...
        - Вы в таком именно жутком виде отца Серафима нашли?
        - Так точно, Нил Карпыч!.. Сказать – и то не можно спокойно!..  таком ... самом похабном и жутком… Похоже, злодеи-то вволю поизмывались над батюшкой… Мучали, жгли и резали… Живого места на теле не оставили…
        Как-то раз на турецкой войне мы нашли двух пластунов из нашей команды, что басурманам в полон попались. Тако же люто изгалялись супостаты над православными, покаместь не замучили до смерти.
        - Пытали батюшку-то?
        - Похоже на то, Нил Карпыч…
        - К этому стулу батюшку привязывали?
        - Ну да!.. Тута и дырки от гвоздей в подлокотниках осталися...
        - Так ты думаешь, что это пьяные конюхи так зверски любопытствовали, Тит Наумович? – спросил Верещагин.
        - А бес его знает, ваше благородие…
        Помощник следователя внимательно осмотрел тяжелый стул со всех сторон, потом указал на его спинку с задней стороны: - А куриную лапу кто здесь нацарапал?
        - Не могу знать, ваше благородие!
        - А когда место злодеяния осматривал, лапа-то нацарапана уже была?
        - Кажись ... была!
        - Точно, или «кажись»?
        - Так точно... Была!
        - Уверен?
        - Вот те хрест!
        Селятин вынул из кармана лупу. – Тэк-с! Царапины-то свежие...Похоже, что сие не случайно на стул нанесли, а старательно выскребали чем-то острым… Скорее всего – ножом… Видимо, это какой-то знак…
        - Может быть так вилы изобразили, Нил Карпович?.. Или дерево с корнями? Иногда дети так растения изображают, -  предположил Верещагин.
        - Не знаю… Странная закорючка!
        - Сказывали, что в Москве много лет назад какой-то сумасшедший убивал одиноких людей, что жили в съемных квартирах. Так он на стенках и на мебели непонятные знаки кровью жертв малевал… По этим рисункам его и вычислили.
        Следователь убрал лупу в карман и поинтересовался у Громова: - Ты все здесь осмотрел? Изображения какие-нибудь были?
        - А как жа!
        - А где же они? Куда делись?
        - Так бабы отодраили, кады прибиралися! На стенках, крышке сундуков, шкапах намалевано было всяческого… кровью тож!
        - А что же ты молчишь-то, Тит Наумович? Это же надо было в первую очередь сохранить!
        - А мне откель знать? Кады меня к чину готовили про такое не сказывали!
        -  Что было то? Надписи какие или рисунки?
        - Буквицы зело непонятны, а рисована была одна звездочка на дверях у робят.
        - Буквицы и звездочку, как выглядели, запомнил?
        - Дык рази упомнишь закорючки-то!.. А звездочку… я тож накалякать сподоблюсь!
        - Ну-ка! – Верещагин  вручил уряднику карандаш и пододвинул листок бумаги. - Изобрази, Гойя ты наш!
        - Какой я тебе гой, ваше благородие! – обиделся Громов. – Я православный!
        - Гойя – это художник был такой. Великий живописец. Не наш - гишпанской землицы немец.
        - А-а-а!.. – протянул польщенный Громов и двумя быстрыми движениями карандаша нарисовал на бумаге шестиконечную звезду из двух наложенных друг на друга треугольников. – Вот таковскую штучку зрел на двери-то…
        - М-да!.. Не ожидал! Очень интересно!
        - Что это за знак, Нил Карпович? Как думаете?
        - Это звезда Давида, Зосим Петрович. Известный символ веры иудейской!
        - Ну дела! – воскликнул урядник. Никак жидовины отметились с конюхами! То-то, гляжу, не нашинско како-то зверство!
        - Не тотокай раньше времени, Тит Наумович! Знак-то, якобы, еврейский, а вот чьих рук злодеяние… будем искать!


        - Двор-то ты весь внимательно обследовал, Тит Наумович?
        - Знамо дело, все пронюхал самолично.
        - Подозрительное что-либо заметил?
        - Да, вроде бы, ничего таковского... Токмо у ограды, что к реке выходит, снутри натоптано.
        - А ограду с внешней стороны осматривал?
        - С какого ляду, ваше высокоблагородие?
        - С целью осмотра и обнаружения улик!
        - Дык конюха-то на чердаке прятались, чегой-то им снаружи-то деить?
        - Так, понятно. Пошли, покажешь, где натоптано, а потом осмотрим забор снаружи.
        - Как прикажете, Нил Карпыч!
 
        Возле самой ограды в кустах со стороны речного обрыва сразу нашли небольшую, наспех сбитую из неошкуренных осиновых стволов лестницу.
        - Что и требовалось доказать! – сказал Верещагин. – Вот тут, с этой стороны лестницу приставили к ограде, остались следы на досках и рытвины в земле. А с той – отпечатки каблуков и сапожных подошв, когда злодеи спрыгивали с ограды внурь двора. О чем это говорит? А, Тит Наумович?
        - А пес его знает, ваше благородие!
        - Все ты понимаешь, Тит Наумович, только признаться не хочешь! Лукавишь, старый плут! Злоумышленники проникли во двор извне! И числом их было около десятка, во всяком случае никак не меньше полудюжины. Следовательно, это не Мазин и Сиротин, которым не нужно было лезть через ограду, так как они уже находились внутри двора! Соображаешь?
        - Смекаю... Не доглядел, ваше благородие... Хоша, сумления-то у мени и тоды ищо были!..
        - А за что же ты тогда в холодную мужиков-то посадил, чудо гороховое?
        - А для порядку, ваше благородие, как заведено-с! Наше дело маленькое, артикулом предусмотренное...
        - Полноте вам, Зосим Петрович! Урядник Громов весьма толково произвел начальные следственные действия... для его уровня, естественно...  Большего от него и не требовалось.
        - Я с вами соглашусь, пожалуй, Нил Карпович. Тут задачка-то изрядная будет. Не всякому по плечу!
        Верещагин аккуратно измерил и зарисовал годные для распознавания отпечатки обуви. Многочисленные следы обнаружились и у края обрыва, и на песчаном берегу реки.
        - Похоже, что злодеи прибыли на двух лодках. Здесь их вытаскивали на берег и обратно спускали на воду, - подвел итог осмотра Селятин.
        Урядник неожиданно нагнулся, потом дважды пнул сапогом песок: - Эва!.. Ты погляди-кось!.. Он что-то поднял и несколько раз встряхнул поднятый предмет.
        - Что это за железка, Тит Наумович?
        - Энто штука, каку на обувку прилаживают, чтоба нога не скользила на мокрых бревнах-то. Гомель называется...
        Следователь взял из рук урядника приспособление и с любопытством осмотрел.
        - Нашинские мужички-то таковские штуки не пользуют. НУжды нет. Энто плотогоны речные ладят на сапоги. Здеся, вишь, ремешок порватый. Оттого и слетела железка с ноги-то…
        - Вот еще следы! – воскликнул Верещагин, пройдя чуть дальше по берегу. - Похоже, что этим путем убийцы возвращались с места преступления.
        В высокой траве под обрывом Селятин нашел выпачканный в крови топор.
        - А вот и орудие убийства… Закинуть в реку-то, поди, не догадались, лиходеи… По дороге бросили…
        - То ж, не наш струмент, не деревенский. Топорище-то длиннючее и жало, опять же, скругленное - таковским плотничать нескладно, - сказал, едва взглянув на топор, урядник. - Лесных порубщиков прибор.

(продолжение следует. Глава XV - http://www.proza.ru/2020/01/12/440)