Смерть в кафе

С иллюстрациями публикацию можно посмотреть в моем блоге
https://sergeytsvetkov.livejournal.com/1113737.html

ЧЕЛОВЕК ИЗ КАЗАРМ АЛИСЫ

В июле 1925 года в казармах Алисы* города Майнца поселился немолодой на вид человек в штатском. Его умное, волевое лицо с высоким лбом, опорой которому служили чёрные дуги почти сросшихся бровей, и уверенные движения выдавали многолетнюю привычку распоряжаться и отдавать приказы.

         * Названы в память английской принцессы Алисы — матери великого герцога
          гессенского Эрнста Людвига (1868—1937) и русской императрицы Александры
          Фёдоровны. Строительство казарм было закончено в 1903 году.
 
Казармы, где некогда квартировался 117-й стрелковый полк, распущенный после вступления в силу Версальского договора, теперь занимал французский оккупационный гарнизон. Между собой солдаты и офицеры переименовали своё жилище в казармы Галлиени — в честь знаменитого маршала, спасителя Парижа в первой битве на Марне. Человеку в штатском выделили комнату в офицерском корпусе. Попытки разговорить его успеха не имели. Слухи насчёт нового постояльца ходили разные. Достоверно знали только то, что он русский и находится здесь с ведома высокого начальства.
В казармах стояла духота, открытые окна мало помогали. Но русский редко выходил из своей комнаты. Было очевидно, что он чего-то ждёт. Лишь под вечер он покидал расположение казарм и на час-другой устраивался за столиком в кафе неподалёку. Потягивая пиво, просматривал газеты со свежими новостями из разных частей света. Не проходило дня без более или менее важных событий. Сенат Южной Африки отклонил Закон о расовой дискриминации. В Советском Союзе создано Телеграфное агентство — ТАСС. Франция начала вывод войск из Рейнской области. В Багдаде открылись заседания первого в истории страны выборного парламента. Сирия была охвачена восстанием друзов. Волновались английские шахтёры. Финская сборная уступила в товарищеском матче футболистам из Австрии со счётом 1:2. О взрыве в кафедральном соборе Софии больше не писали. Он возвращался в казармы тяжёлой походкой, с мутными от пива глазами, и сразу валился в койку.

В недавнем прошлом он носил имя Мечислава Ярославского. Коллеги из Разведупра знали его под оперативным псевдонимом Ибрагим. Настоящим своим именем он не пользовался уже много лет. Оно было надёжно скрыто в личном деле вместе с важнейшими вехами его блистательной биографии, возможной только в революционную эпоху.

В родном Гомеле его звали Владимир Степанович Нестерович. 1895 года рождения, из рабочей семьи. Перед войной успел поработать слесарем в железнодорожном депо. На фронте с 1915 года. Окончил военное училище, революцию встретил в чине штабс-капитана. С «золотопогонным« прошлым порвал решительно и навсегда. В феврале 1917 года обзавёлся большевистским партбилетом, годом спустя откликнулся на призыв Троцкого к офицерам вступать в Красную армию. Быстро продвигался по службе. Сослуживцы отмечали сказочную храбрость, а также крутой нрав Нестеровича: скорый на расправу, мог осудить на расстрел за малейшее разгильдяйство. За бои с Добровольческой армией был награждён орденом Красного Знамени и почётным оружием. В январе 1921 года, во главе летучего корпуса из трёх тысяч штыков и сабель больше трёх недель преследовал армию Махно, разметав отряды его лучших атаманов. Впрочем, в заслугу себе эту эпопею не ставил. Говорил, что кажется сам себе Михельсоном, который усмиряет восстание Пугачёва. Гражданскую войну закончил в должности командующего 9-й кавалерийской дивизией. Прошёл переподготовку в Военной академии. В августе 1924 года был определён на легальную работу в Разведупре и откомандирован в Австрию.

Садясь в дипломатический вагон венского поезда, он не подозревал, что перелистывает последнюю страницу своей жизни.

ВЗРЫВ В СОБОРЕ СВЯТОЙ НЕДЕЛИ

В Вене военный атташе Ярославский занимался широким кругом дел, включая секретное военное сотрудничество Советской России с Германией. Но основной его специализацией была координация работы с балканской секцией Коминтерна.
Особого внимания требовали болгарские дела. В стране происходили кровавые события. Военный переворот привёл к власти националистическую партию Народного согласия, лидерам которой царь Борис III передал все рычаги управления. Правительство и коммунисты боролись друг с другом с крайней степенью ожесточения. После разгрома Сентябрьского восстания 1923 года компартия Болгарии ушла в подполье, её руководители были арестованы или бежали в Москву. Но Военная организация Болгарской компартии сохранила свою структуру*, а её вожаки фактически возглавили сопротивление. Нападения боевиков на глав городских префектур и депутатов заставили правительство усилить репрессии. В марте 1925 года был ужесточён Закон о защите государства. Теперь смертной казни подлежали не только коммунисты, но и те, кто помогал их укрывать. Не довольствуясь этим, правительство  прибегло к пыткам и тайным убийствам арестованных. Сильный удар по боевикам был нанесён 26 марта, когда в перестрелке с полицией погиб Яко Доросиев, глава оперативного отдела Военной организации.

      * Военная организация БКП состояла из организационной, оперативной,
       разведывательной, оружейной и военно-пропагандистской секций. Основным
       структурным подразделением организации была оперативная группа из шести
       человек, члены которой имели хорошую военную подготовку.

И тогда  остававшимися на свободе руководителями подпольщиков завладела отчаянная идея. Нет смысла распылять ослабленные силы, организуя убийства отдельных исполнителей и вдохновителей белого террора. Нужно покончить сразу со всем фашистским правительством, для чего необходимо собрать правительственную верхушку в одном месте. Столичный собор Святой Недели отлично подойдёт для этой цели. Поводом послужит панихида по какому-нибудь видному деятелю правительственной партии, которого следует заблаговременно прикончить. Собор будет заминирован и взорван. Сила взрыва должна быть достаточной, чтобы вызвать обрушение огромного купола, который погребёт под собою и живых, и мёртвых.

Этот дьявольский план пробудил надежды руководства Коминтерна на оживление революционного движения в Болгарии и встретил полное одобрение в Москве. Товарищ Ярославский получил задание оказать организационную поддержку заговорщикам.
Исполнение чудовищного теракта было поручено боевой группе («шестёрке«) Петра Абаджиева, который имел среди соборного духовенства своего человека —- церковного сторожа Петра Задгорского.

Ярославский был посвящён во все детали подготовки операции. Он выступал передаточным звеном между боевиками и высокими чинами на Лубянке и в Коминтерне. От мысли о масштабах кровопролития захватывало дух, но не так, как на фронте, когда он, бывало, клал из пулемёта на землю вражеские цепи, а до тошноты, до головокружительного замирания сердца. Он отлично понимал, что будут невинные жертвы, что их будет много и что они —- просто зёрна в жерновах истории. Перемелется, мука будет.  Обсуждать нечего и не с кем. У каждого своя роль в этом деле. Ему выпало всё знать, за всё отвечать и ненавидеть себя.

И он с головой погружался в работу, день за днём приближая роковой час. Препятствия возникали на каждом шагу. Первоначально в качестве «приманки« предполагалось ликвидировать директора полиции Владимира Начева. Однако слежка установила, что подобраться к нему чрезвычайно трудно из-за усиленной охраны. Ярославский подсказал другую кандидатуру — генерала Косту Георгиева, в прошлом начальника штаба Пятой Дунайской армии и одного из тех высших военных чинов, благодаря которым армия утопила в крови Сентябрьское восстание. Тринадцатого апреля генерал был застрелен перед церковью «Семи святых», куда он направлялся на вечернюю службу вместе со своей внучкой.

Но в тот же день вся операция едва не была сорвана из-за неожиданного покушения на царя. Борис III возвращался с охоты на перевале Арабконак (между Софией и Охраниэ). В безлюдном месте путь царскому автомобилю преградил человек с пистолетом. Ещё четверо боевиков прятались за камнями. Прозвучали выстрелы. Все пули прошили спутников царя: телохранитель и личный друг Бориса — сотрудник Музея натуральной истории, были убиты, шофёр ранен. Потерявший управление автомобиль врезался в телеграфный столб. Если бы не случайный грузовик, внезапно выскочивший из-за поворота и загородивший царскую машину, всё было бы кончено. Но царь вместе с раненым водителем и другим охранником сумели воспользоваться минутной заминкой, чтобы скрыться от убийц.

Ярославскому быстро удалось установить, что покушение организовано боевиками из Копривштицкой и Троянской анархистских чет, которые действовали на свой страх и риск. Выяснилось также, что царь намерен присутствовать на похоронах своего друга-охотника. Было неясно, успеет ли он вернуться в Софию и присоединиться к траурной церемонии в соборе Святой Недели.

Ярославский запросил мнение центра. Из Москвы ответили, что откладывать операцию нецелесообразно. Он отдал приказ готовить объект к взрыву. С помощью завербованного сторожа на чердак собора пронесли 25 кг* динамита. Взрывчатку заложили над одной из колонн центрального нефа, где по расчётам должны были встать первые лица государства. Здесь же разместили большую бутыль с серной кислотой, чтобы усилить смертоносное действие взрыва выделением ядовитых газов.

          *По другим сведениям, 30—40 кг.

Дальнейшее он узнал уже из газет.

Пятнадцатого апреля в софийской церкви Александра Невского прошёл благодарственный молебен о чудесном спасении Бориса III от рук террористов. Среди присутствующих царил необыкновенный энтузиазм. Отпевание Косты Георгиева в соборе Святой Недели было назначено на другой день.

Шестнадцатого апреля был Великий четверг. Впервые после долгой зимы над Софией голубело чистое весеннее небо. В семь часов утра сторож впустил в собор одного из боевиков. Тот поднялся на крышу и присоединил к пакетам со взрывчаткой длинный, около 15 метров, бикфордов шнур, который должен был дать исполнителям теракта достаточно времени, чтобы спуститься вниз и покинуть собор до взрыва.

Траурная процессия вошла в собор в три часа дня, под печальный звон колоколов. Министры в полном составе правительственного кабинета шествовали в первых рядах. Поначалу они остановились возле заминированной колонны, но затем под напором всё прибывавшей толпы продвинулись вперёд. Церковный прислужник раздал им свечи, как-то странно смотря в глаза каждому из них. Это был Пётр Задгорский, который должен был подать знак засевшему на чердаке боевику. В три двадцать, когда собор наполнился до отказа, под куполом раздался взрыв, и несколько мгновений спустя на головы собравшихся посыпались обломки кровли, тяжёлые балки, куски камней, кирпичей и цемента, по лицам хлестнули осколки стёкол... Всё заволокло клубами пыли, осыпавшейся извёстки, гари; в непроглядной сизой пелене слышались только истошные вопли и стоны сотен ослеплённых, оглушённых, обезумевших от ужаса людей… Потом покрытая пылью и пеплом толпа бросилась к выходу, топча тех, кто лежал на полу.

Завалы разгребали несколько дней. Из-под обломков извлекли 134 покрытых пылью и пеплом трупа и 79 тяжелораненых, которые позже скончались в больнице. Ранения различной степени тяжести получили ещё около пятисот человек. В числе погибших были городничий Софии, 37 генералов и высших офицеров, три депутата, шеф полиции и 25 женщин и детей, в том числе целый класс лицеисток, певших в церковном хоре. Никто из членов правительства, в том числе главная цель теракта — председатель кабинета министров Александр Цанков, не пострадал —- несколько шагов в сторону от заминированной колонны спасли им жизнь. Царский автомобиль в момент взрыва только въехал в город. Борис III увидел издали яркую вспышку под куполом собора и чёрный дым, поваливший из руин.
 
СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС И КАЗНИ

Ответ правительства последовал незамедлительно. Цанков потребовал полного уничтожения коммунистического подполья и всех сочувствующих. В тот же вечер в стране было объявлено военное положение. Военный министр генерал Иван Вылков отдал приказ войскам присоединиться к репрессиям: «Все гарнизоны и военные части должны во взаимодействии с местными органами власти согласовать средства борьбы с коммунистическими и земледельческими союзами. Прежде всего требуется ликвидировать наиболее способных и наиболее смелых носителей этих идей — интеллигентов. В наикратчайший срок должны быть составлены списки этих людей, чтобы появилась возможность в любой момент их уничтожить — виновны они или нет. Каждый схваченный должен быть осуждён и казнён в течение двадцати четырёх часов. Бунтовщиков казнить на глазах у их сообщников, тех, кто откажется подчиняться офицерам, немедленно расстреливать».

На коммунистов была объявлена настоящая охота. Первые две недели полиция и армия действовали вслепую, просто убивая всех, кто попадался им в руки. Застреленным «при попытке к бегству« ещё повезло, ибо многих ждала куда более зверская расправа. Подозреваемых душили верёвочными петлями, сжигали живыми. Ночами по безлюдным улицам мчались крытые брезентом фургоны, битком набитые трупами. До конца апреля в полицейских участках, тюрьмах, казармах и братских могилах нашли свою смерть 503 человека. Среди них были журналисты, писатели, поэты. Официально было объявлено, что они пали жертвами «неизвестных лиц».

Только после того как властям сдался соборный сторож Пётр Задгорский, полиция приступила к целенаправленным арестам.

Первого мая в Софии начался судебный процесс по делу о взрыве в соборе Святой Недели. Марко Фридман, самый высокопоставленный из троих обвиняемых (он входил в центральный аппарат компартии), признался, что Военная организация финансировалась из Советского Союза, откуда ей поставлялось вооружение и боеприпасы.

Всех подсудимых приговорили к смертной казни. Они были повешены на голом пустыре под городом, на глазах у десятков тысяч людей. Фридман подошёл к виселице с дымящейся сигаретой, зажатой в уголке пересохших губ. Потом в городе еще несколько дней спорили, что это —- наглость или героизм.
Цанков доложил Борису III о полном разгроме вооружённого подполья в Болгарии.
 
ПОСЛЕДНИЙ СНИМОК

Откровения Фридмана на суде заставили советскую сторону выступить с официальными опровержениями своей причастности к взрыву в соборе Святой Недели.

Шестнадцатого мая, спустя месяц после теракта, в Москве состоялся грандиозный митинг в память жертв политического террора в Болгарии. «Правда» вышла с передовицей: «Софийские виселицы говорят…».

Центральный Комитет Болгарской коммунистической партии также декларативно осудил теракт как необдуманное действие, наносящее вред антифашистской борьбе.

В партийной прессе звучали призывы готовиться к новым боям. По каналам Разведупра поступали указания заняться перегруппировкой сил. Но с советским военным атташе в Вене произошла разительная перемена. Он осунулся, похудел, не брился по целым дням, его густые брови мрачно хмурились, с высокого лба не сходили морщины, блеск умных глаз потушила неизбывная тоска. Стали замечать, что днём от него попахивает алкоголем.

Тем не менее он безупречно справился с основной своей задачей — спасением немногих уцелевших от апрельского террора боевиков. Был налажен нелегальный канал переброски болгарских коммунистов в Югославию и далее в Москву. Непосредственные исполнители теракта — Пётр Абаджиев и Никола Петров — благополучно пересекли границу. Канал действовал ещё несколько лет без единого провала.

Однажды в середине июля Ярославский исчез из посольства. На его рабочем столе нашли короткую прощальную записку. Он писал, что совершенно разбит, надорван, измучен укорами совести и не имеет сил оставаться на такой работе. Заверял, что не имеет намерения разоблачать своих вчерашних товарищей и хочет вернуться в ряды рабочего класса, устроившись на завод.

В Берлине он имел встречу с английским агентом, по всей видимости безрезультатную, после чего отправился к французскому консулу. Назвав себя, Нестерович попросил выдать ему французский паспорт и предоставить беспрепятственный въезд во Францию. В случае, если бывшие коллеги не оставят его в покое, он выразил готовность поступить на службу в Иностранный легион.
Консул обещал ему своё содействие и направил в расположение французского оккупационного гарнизона в Майнце. Потекли недели в ожидании решения французских властей.

Советской агентуре не составило большого труда открыть местопребывание беглеца. Записка Нестеровича не произвела ни малейшего впечатления на руководство Иностранного отдела ОГПУ.

Вечером шестого августа за его столик в кафе подсели два человека. Это были братья Голке, Марк и Густав, сотрудники военной секции германской компартии. Нестерович знал их по работе в Вене. Заметив его тревожный взгляд, братья рассыпались в заверениях дружбы, клялись, что сами вышли из игры и ищут возможность навсегда исчезнуть из поля зрения своих товарищей по партии и их кураторов с Лубянки. Бокалы с пивом сменялись на столике один за другим. В разгар завязавшейся беседы Нестерович встал, чтобы отойти в туалет. Вернувшись за столик, он несколько раз обмакнул коротко стриженные усы в пивную пену и вдруг, издав булькающий звук и выкатив глаза, повалился на пол. Густав Голке быстро вынул из кармана пиджака портативный фотоаппарат и сделал снимок...

Вопрос о том, кто из героев этой истории наилучшим образом исполнил свой долг, я оставляю на суд читателей.