Новый год на Костюшко

    Собственно, вся эта новогодняя эпопея, вылившаяся в чреду незабываемых праздников, началась с того, что Марина, моя свояченица, решила пригласить к себе друзей и близких на встречу нового 1990 года. Жила она тогда на Костюшко, на другой окраине города, причём на значительном удалении от метро, и добираться туда нужно было, что называется,"на перекладных". Что и говорить, для многих приглашённых свет далеко не ближний, но коль считается, что сто вёрст не крюк для бешеной собаки, а все мы тогда были молоды, бесшабашны и немного безбашенны, то это никого ничуть не смутило.
    До сих пор не понимаю, как нам всем удалось свободно и довольно комфортно разместиться - а было нас десятка два, не меньше - в этой крохотной хрущевской трёшке общей площадью тридцать с небольшим квадратов (умели же тогда выкраивать хоромы из носового платка!). И это при всем при том, что одна из комнат на протяжении практически всей ночи была безраздельно занята только одним человеком. Но об этом позже.

   Собираясь в гости, я впервые соперничал с женой за место у трюмо. За несколько дней до нового года я умудрился подхватить краснуху, в результате чего я испытывал лёгкое недомогание, а моё лицо разве что только не светилось в темноте. Согласно настоятельным рекомендациям жены оно нуждалось в серьёзной косметической коррекции, дабы своим вызывающим, абсолютно нездоровым румянцем не приводить в замешательство попутчиков в общественном транспорте, и, нависая над Оксаной, сидящей у зеркала, я под её руководством с некоторым отвращением осваивал навыки макияжа.

     Процесс сборов несколько затянулся. Я принципиально не люблю опаздывать, но подорванная этой коварной детской болезнью, моя привычная пунктуальность дала сбой, а, может, видя мою немощь, она просто снисходительно ослабила свои вожжи, и я, почувствовав эту слабину, не без удовольствия подстроился под темп супруги.

     К марининому дому мы подоспели минут за пять до боя курантов.
    - Саша, что с тобой, ты в бане был, что-ли? - на бегу спросила Марина, открывая нам дверь
    Похоже, слой пудры и грима я по неопытности местами стёр с лица ещё в метро, в пылу спешки.
    - Ну что ты, баня у меня на завтра намечена. Я просто прекрасен лицом сегодня, – я сделал небольшую паузу после предлога "пре" в слове "прекрасен".
 
    Марина криво ухмыльнулась - ей сейчас было не до разгадывания шарад и поисков подтекста в игре слов. Потому как куранты, доносящиеся из динамиков телевизора, в этот момент стали наполнять комнату своим малиновым звоном (не знаю, почему звон имеет цвет этой ягоды, а вот для меня сейчас он бы явно подошёл). В бокалы полилось шампанское, а Новый год своим валенком стал натужно протискивался в гостиную сквозь щель в кухонной двери. Вслед за валенком показался и полушубок, и тут же стало ясно, что это никакой не Новый год, а обыкновенный Дед Мороз собственной персоной.
 
    Праздник явно приобретал подобающую окраску. Но это было только начало.
После шампанского и традиционных поздравлений Дед Мороз скинул кафтан, стянул бороду и обнаружил свою истинную сущность, которая именовалась Иван Иванович Соколов и являлась мужем Марины.

    Экс-Дед Мороз отёр с лица пот, выпил рюмку бодрящего напитка, смачно крякнул и, глянув вокруг, огласил, что для организации следующего действия ему нужны помощники. Группа поддержки сформировалась довольно быстро, и Соколов стал раздавать её участникам маски.
 
    Надо было видеть эти шедевры! Чье лицо послужило для них исходной пресс-формой, а точнее, чьи лица, поскольку их основные пропорции отличались вариативностью, было трудно предположить, но во всем остальном узнавалась рука одного и того же мастера. Маски были изготовлены собственноручно Иваном Ивановичем из папье-маше и, судя по всему, им же густо раскрашены гуашью.
 
    Будучи членом группы поддержки, к которой я примкнул из чувства солидарности к свояку, я тоже должен был выбрать себе что-нибудь из предложенного, хотя мне эта, мягко говоря, приблуда была ни к чему, поскольку я и так был достаточно «хорош» собой по известной причине. Но хозяин настаивал на строгом соблюдении регламента затеваемого мероприятия, о сути которого мы ещё не догадывались.
 
    Долго убеждать меня не пришлось - Иван Иванович всегда обладал даром внушения. Тем более, что моя хворь и пара рюмок блестяще подготовили почву для реализации этого дара. Позже Соколов серьёзно увлёкся практикой целительства, превратив это занятие в дело своей жизни. Я думаю, что со временем он довёл эту свою способность до совершенства.
 
    В итоге недолгих уговоров мне досталась последняя, не востребованная в силу своей малой привлекательности маска с широко разинутым ртом. Повертев это творение в руках, я почувствовал, что, несмотря на всю свою нелепость, от маски исходила какая-то магическая, первородная сила.
Пожав плечами и смирившись со своей участью, я надел её.
 
    - А теперь мы пойдем колядовать, – удовлетворенно осмотрев нас, продолжил Иван Иванович тоном, не допускающим возражений. Вкратце он изложил нам курс молодого колядуна, упирая на то, что главное – все повторять за ним и не допускать самодеятельности.
    Сопровождаемые сочувственными взглядами наших дам, мы отправились на дело.
Проходя по коридору мимо самой маленькой комнаты - а в хрущевке она была площадью, сравнимой с кухней, я услышал странные звуки, доносящиеся из-за двери. Я с любопытством заглянул внутрь.
 
    Сквозь прорезь для глаз в маске моему взору предстал худощавый темноволосый паренёк, в одиночестве сидящий перед телевизором. На экране транслировалась запись легендарной хоккейной суперсерии между СССР и Канадой образца 1978 года.
На звук открывающейся двери парень оторвался от экрана и посмотрел в мою сторону. Я заметил, что от моего вида его слегка передёрнуло.
    - Кто это у тебя там, - спросил я у Ваньки, закрывая дверь.
    - Бельский Миша, скрипач. Большой эстет.
    Я недоумённо пожал плечами. Понятие эстета в моём представлении плохо увязывалось с силовыми единоборствами.
 
    Мы втроём - Зыков, Елизаров и я, под предводительством Соколова вышли на лестничную площадку и ткнулись в ближайшую дверь. После третьего звонка она открылась, и на пороге в недоумении застыла хозяйка квартиры. Мы бесцеремонно ввалились в прихожую и вслед за Соколовым стали нестройно припевать:
    - Пришла коляда, накануне Рождества. Дайте коровку, масляну головку. А дай бог тому, кто в этом дому, - и прочие ритуальные посулы и увещевания в таком же духе.

    На наши голоса в прихожую вышел хозяин и кто-то из гостей. Они узнали соседа и пригласили нас в комнату, но Ванька мягко отказался, показав на часы – у него были большие творческие планы.
 
    В прихожей появился поднос с пирогами, рюмками и конфетами типа «Коровка». От пирогов мы отказались, а вот рюмки пришлись кстати. И тут я по достоинству оценил все преимущества моей маски - её не нужно снимать для быстрого усвоения наколядованного, в то время как мои «соколядники» (хотя, может быть, правильнее «Соколятники») цеплялись резинками за выступающие части головы в попытках освободить её ротовую полость.

    Ободрённые неожиданным результатом, мы откланялись и за короткий срок обошли ещё несколько квартир, где наше мастерство крепло и пользовалось неизменным успехом. Это радовало, поскольку приобретаемые навыки – как знать – могли бы пригодиться в будущем.
    В приподнятом настроении, с чувством выполненного перед старинной народной традицией долга мы возвратились в свой стан. Проходя с наколядованным в гостиную, я слышал приглушённый рёв болельщиков, доносившийся из комнаты Бельского.

    Наконец я снял маску и перевёл дух. Кураж, испытываемый последние полчаса, вместе со снятой маской куда-то улетучился.
    - Не забудь взять её с собой, пригодятся, - не то в шутку, не то всерьёз предложил Ванька.

    Я заглянул на кухню, из которой доносилась приглушенная музыка. Здесь моё сердце меломана сладко замерло и застучало с удвоенной частотой.
    На столе стоял предмет моего давнего вожделения – двухкассетный японский шедевр Sharp, именуемый восьмисотым, а рядом с ним лежала стопка кассет, которые, почёсывая небритый подбородок, придирчиво перебирал длинноволосый парень в темных роговых очках. Из динамиков лилась незнакомая мне мелодия, но по стилю и голосу угадывался Харрисон.
    – Не уж то старина Джорж? – поинтересовался я.
    – Он самый, – подтвердил длинноволосый. – Владимир, – представился он.
Голоса остальных исполнителей были мне незнакомы. Мой новый знакомый посвятил меня в историю создания и дискографию группы «Travelling Wilburys» – звучала именно их музыка. Он обрушил на меня лавину любопытной информации об этих и других музыкантах. Наши вкусы во многом совпадали. Мы перемыли косточки нескольким группам – «ELO», Morrisey, «The Cure» и кому-то ещё, попутно слушая их музыку. Я понял, что встретил родственную душу, и остальная компания престала меня интересовать. Тем более что в кухне царил полумрак, и здесь я чувствовал себя комфортнее – жар лица усилился под воздействием алкоголя.

     Что касается моего собеседника, то Марина накануне обмолвилась, что в нашей компании, возможно, будет какой-то рок-журналист. При этом, как я помню, прозвучало имя Андрей. Тут была опредедённая нестыковка. Но вскоре всё встало на свои места.
    В третьем часу ночи действительно появился пресловутый Андрей вместе со своей женой. Он, разгорячённый и улыбающийся, буквально вихрем ворвался в квартиру с улицы. Зайдя на кухню, н обнялся с Ивановым, так к нему и обратившись – Иванов, и тут же включился в нашу беседу.
 
    Они с Володей были давними приятелями, и по странному обычаю обращались друг к другу по фамилии. Поэтому неудивительно, что фамилия Бурлака стала мне известна раньше, чем имя её обладателя. Она, на первый взгляд, очень подходила темпераменту Андрея – в нём всё буквально бурлило, искрилось и перехлёстывало через край.
     А вот фамилия Иванов, скажем прямо, меня весьма удивила. В моём представлении она плохо монтировались с эзотерикой в сочетании с рок-музыкой, и не просто рок-музыкой, как таковой, а с авангардным и прогрессивным её толком. Хотя металлом Володя тоже не брезговал. И всего этого у Иванова, как показало моё короткое общение с ним, было с избытком. Да и внешности его больше бы подошла бы фамилия с окончанием на «берг», а ещё лучше – на «сон». Сон, как выяснилось несколько позже, был чем-то особо значимым в его восприятии картины мира. Во сне Иванов смотрел удивительные по содержанию сериалы и черпал вдохновение для своей монструозной чёрно-пастельной графики - он пользовался для этого исключительно шариковой ручкой с чёрной пастой, нащупывая её вместе с очками сразу же после пробуждения.

     Угасающая было беседа, подхваченная вновь прибывшим знатоком современной музыки, разгорелась с новой силой и перекинулась на отечественный андеграунд. Названия групп и фамилии музыкантов мелькали в разных комбинациях, обрастая неожиданными подробностями и откровениями. Время летело незаметно.
 
    В домах напротив постепенно стали гаснуть окна квартир. Их обитатели завершали ночное празднество и, видимо, с новым счастьем отходили ко сну. Меня тоже стала слегка убаюкивать чья-то нескончаемая психоделическая композиция, доносящаяся из магнитофона. Я решил размять ноги и вышел в коридор.
    - Такой хоккей нам не нужен, – доносился из комнаты Бельского голос Озерова.
    Умеют же некоторые непринужденно отдыхать в любой обстановке, подумал я с некоторой завистью.

    Вскоре мы стали собраться домой. В дверях, прощаясь с нами, Ванька вручил участникам коляды знакомые маски. Его странная навязчивость наводила на мысль, что им руководило подспудное желание избавиться от своих творений. Он словно чувствовал, что в этих масках ещё кроется какая-то нерастраченная энергия, и он желал избежать риска её неожиданного проявления.

   Мы взяли маски, поблагодарив хозяев за прекрасный праздник и ещё раз поздравив их с новым годом, тепло простились.
Сидя в вагоне метро, мои новые товарищи обсуждали перипетии прошедшей ночи и теребили в руках Ванькины творения. Бурлака, не заставший коляду, слушал их и с любопытством разглядывал мой «Рот».
 
    Когда поезд остановился, в моих спутников будто вселился какой-то бес. Зыков с Ивановым, словно по команде, натянули свои маски и стремглав выскочили на платформу, оглашая вестибюль станции истошными и несуразными воплями. Глядя на этот неожиданный всплеск чудачества, Бурлака тоже нацепил на себя «Рот» и, будто подстёгнутый плетью, устремился вслед за ними.
 
    Как только раздался голос «Осторожно, двери закрываются», приятели пулей залетели обратно в вагон и сорвали маски. Сев на сиденья, они тотчас обрели вид мирных и добропорядочных пассажиров с вялым, подобающим состоянию утреннего похмелья, выражением лиц. На следующей остановке история повторилась. Так продолжалось на протяжении всей оставшейся поездки.

    На Техноложке они попрощались и покинули вагон – Зыков направлялся к эскалатору, а остальным предстояла пересадка на другую ветку. Выйдя на платформу, они, ведомые уже ставшим привычным позывом, снова облачились в маски. Их возбуждённые голоса тут же заполнили вестибюль станции сатанинским выкриками, и только звук тронувшегося поезда постепенно заглушил этот гомон.
Меня до сих пор не покидает смутное подозрение, что будущий сценарист известного блокбастера «Маска» тоже ехал в нашем вагоне.
 
    Да, не прост он, этот Иван Иванович Соколов!