Продолжение Князь А. С. Меншиков-часть-7. 3

               
   Из СЕРИИ: ОТ КОРРЕСПОНДЕНТОВ КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ
Продолжение: 7.3 (Из "Отрывки из записок унтер-офицера"-часть-2)


                II.
                С последнего ночлега.

       Крым  -  русская Италия, говорят путешественники. Хороша там природа, нет слова; но как она ни хороша, как ни величественна, а все-таки её величие и прелести могут нравиться только путешественнику в экипаже и с полным кошельком, нашему же брату, русскому солдату, путешественнику на собственной паре, Крым показался далеко не понутру.
    Нас встретили здесь страшная грязь и жара, именно 20 апреля 1854 года, в день вступления нашего из аула Дуванкиой в Севастополь.
В ауле Дуванкой мы имели последний походный ночлег, или, точнее сказать, привал, для чистки амуниции, чтоб величественнее представиться севастопольским  жителям.
Небо было серое, когда мы выступили из Бахчисарая к этому аулу, и на этом переходе в первый раз шли по гористой местности.
В Дуванкой, на ночлег, собрался весь 1-й эшелон нашего полка, который с самого начала похода редко ночевал вместе. Все сакли были заняты: ночевать было почти негде. Солдатики едва, находили себе местечко для чистки амуниции. О сне никто нс думал. Весь вечер и всю ночь шёл проливной дождь, и ручьи воды текли сквозь крыши татарских сакль будто из решета. Труд бедных солдата, пропал. Блеск ружей, сияние касок и лак восковой чёрной амуниции, втертые в полном смысле, солдатской костью  - всё это было смыто дождевой водой.
    По счастью, на другой день, когда собрались к выступлению, начальство не обратило внимания на щегольство, потому что и утром моросил, дождь.
    Из Дуванкоя мы потянулись по Бельбекской (как говорили тогда) долине.
Старики-солдаты шли тихо, молча, спокойно... разве кто побессильнее покряхтит, вытаскивая ноги из поколенной грязи... У молодых же, наоборот, было заметно неудовольствие, они как -  будто тяготились своей судьбой, но когда стали подниматься на крутую и лесистую возвышенность, целиком, то и старики заворчали и приветствовали Крым и его поэтическая красоты русским крепким словцом.
   Наконец, взобрались на гору и вышли на дорогу. Здесь батальон остановили, чтобы перевести дух...
   Потом опять тронулись и, в жидкой грязи по колено, измученные, тянулись тяжелым шагом. Вот миновали и белые домики, столько знакомые нам впоследствии, позади остался и фонтан. Мы приближались к бухте, где рассчитывали на привал.
   Вот и бухта, в которую впадает Чёрная речка. Пробит отбой.
   Знали ли мы, что, впоследствии, на самом этом месте нашего привала, будет перевязочный пункт? И в голову не приходило, что за этим мостом, на который мы теперь смотрели равнодушно, на самой этой горе и дороге, по которой сейчас пойдем, спустя шесть месяцев оставим больше половины наших товарищей, что этот мост, - эта гора, это место привала обольются пашей кровью!..
   Замечательно, что привал, несмотря на то, что был последний, навеял на всех безотчетную тоску. "Вернёмся ли назад в Рассею - то?" -  проговаривались в октаву некоторые солдаты, и многие задумывались над этими пророческими словами...
   Но вот забили подъём. Тяжело поднимался эшелон по извилистой горной дороге, где позже была жаркая битва. Внизу дороги виднелась каменоломня, на дне которой впоследствии в особенности много было пролито крови, где пропал без вести и наш батальонный командир подполковник Горев.
   Но вот мы всё ближе и ближе подвигаемся к Севастополю. Осталось пройти одну балку. Открылась сначала часть города, а спустя несколько минут и весь Севастополь. Показалось море, с изредка мелькавшими на нём парусными судами.
К нашему счастью, выглянуло солнышко. Солдатики забыли усталость, незаметно удваивали шаг и скоро подвинулись к Корабельной части города, к Матросской слободке.
   Здесь мы ожидали приезда светлейшего князя Меньшикова, но вместо его приезжал кто-то другой, не помню. После неизбежного "по церемониальному маршу" нас отвели в великолепные морские казармы, где мы простояли с неделю.
Моряки были довольны прибытием наших войск: "веселее будет жить  -  говорили они  -  всё войска-то побольше, а то француз больно близко к берегу подходит.
   Батальоны нашего полка были переведены потом на Южную часть города и размещены в следующем порядке: 1-й батальон расположен в Николаевской морской батарее, 3-й и 4-й в бараках, где впоследствии был знаменитый "4-й бастион", а наш 2-й батальон поместился в бараках же, позади каменной батареи, называвшейся позже "редут- Шварц".
   В Севастополе особенно трудной службы не было. Нижним чинам делались облегчения, например: даны были белые чехлы на фуражки, разрешено иметь козырьки, а главное - запрещено снимать фуражки пред кем бы то ни было. Это исполнялось, впрочем, не всегда: солдаты, по привычке ли, или по врождённому чувству почтения к старшим, забывали исполнять приказ: "больно стыдно" - говорили многие, когда им замечали, что не следует открывать голову - "шапочка сама снимается перед добрым начальником!".
   Были, однако, и такие начальники, больше молодые прапорщики и офицеры, произведённые из гвардейских фельдфебелей, которые не могли быть равнодушны к такому нововведению: они строго требовали "фронта".
   До выступления нашего в лагерь на Северную, учений не производилось, а если и были, то неутомительные. Мы отдыхали после похода. Учения делались одним резервным батальонам.
   В мае месяце, войска, кроме резервных батальонов, были переведены на Северную сторону, в лагерь. Там простояли мы до 2 сентября. С этого числа начались наша бивуачная и боевая жизнь и служба. О стоянке в лагере нечего вспомнить: лагерь всегда и везде одинаков. Болезненность была значительная: господствовали тиф, лихорадки, удовольствий же не было никаких.



                III
                ВЫСТУПЛЕНИЕ НА БИВУАКИ

    Ещё в августе у нас в лагере бывали тревоги. Неприятельский флот иногда дерзко расхаживал близ берегов. Носились слухи, что неприятель непременно сделает десант в Крыму.
Молва назначала иногда и число, но мы ждали напрасно и даже потеряли надежду быть когда-нибудь в сражении, а, между тем, подвиги наших войск в Азиатской Турции окончательно внушили нам мысль о нашей непобедимости.
     1 сентября в нашем лагере засуетились, пошли приготовления: осмотр ружей (собственно штыков), раздача патронов, сухарей, надверток, пыжовников и проч.
     Утром 2 сентября, разнеслась по лагерю весть: "сегодня выступаем встречать французов".
    Назначено было выходить из палаток по тревоге. Поэтому солдаты с десяти часов расхаживали по лагерю в амуниции, чтобы тотчас же надеть ранцы.
    Погода была, довольно прохладная, а по крымскому, пожалуй, и холодная; солнце светило, однако, ярко. Неприятельский флот очень ясно виднелся на горизонте, сдвигаясь к Евпатории. Неприятельские пароходы, небольших размеров, то и дело шныряли недалеко от берегов, то приближаясь к Севастополю, то удаляясь к Евпатории.
   После полудня раздались крики: "надевай ранцы!" Построились перед палатками своих рот, а потом формировались в батальоны перед лагерем, каждый батальон перед своими палатками. Барабанщики, как бы из приличия, чтоб исполнить своё дело, ударили тревогу.
     Приехало начальство и объявило нам поход, а некоторые командиры, хотя и незнакомые с практическим употреблением штыка, давали такие советы: "смотри, ребята! на штыке долго не держи: пырнул, да и скорей тащи назад! Шапками его, каторжного, закидаем!"
    Все были довольны такими советами. Все были уверены в своих ещё не испытанных силах. Один подполковник Горев, командир нашего батальона, сидел нахмурившись на своём коне и отвечал на все слова и речи угрюмым молчанием. Но когда тронулись в поход, он промолвил, как бы сам про себя: "не хвались, едучи на рать".
Медленно подвигались мы к реке Каче. Дорога шла, горами, но не крутыми. По боками сё были видны зеленейшее сады и виноградники. Кое-где проглядывали красивые домики владетелей этих дач. Даже татарские сакли приятнее выглядывали из-за старинных плодовитых деревьев, которыми так богат Крым.
    Выйдя из садов на местность более ровную и открытую справа (слева к стороне моря были горы), мы приблизились к какому-то помещичьему домику. Это было уже вблизи Качи.
   Батальоны правым плечом были подведены в промежутки между горою и домом и остановлены. Здесь начали приготовлять первый бивуачный ужин.
   Некоторые из любопытства поднимались на гору, у подошвы которой были наш бивуак. С гор было видно море. Возвращавшееся с горы приносили известия о беспрестанно увеличивавшемся количестве неприятельских судов.
    Перед, вечером, другие полки, следовавшие сзади нас, проходили мимо нашего бивуака, тоже для ночлега и ужина. Они строились дальше, так что их позиции нам не было видно.
    В то время к нам много являлось волонтеров из русского купеческого звания. Генерал Волков принял, в полк двух или трёх; одного из них, рослого, поместил, в 1-ю роту, как, будущего лихого бойца.
    Мы все собрались посмотреть на рослого детину (жаль, забыл, его фамилию), как, на храброго товарища. Однако, после дела под Альмой, молодец сконфузился и, чтоб избавиться от волонтёрства, объявил себя ложно контуженным. Удаляясь, он сознался: "лучше торговать, чем рисковать жизнью".
   Впрочем, волонтеры хотя не принесли решительно никакой пользы, но своим появлением подействовали благотворно на нравственную сторону нижних чинов.
    После ужина пробили зарю. Стемнело. Разложили костры, и всё успокоилось. Солдаты, закутавшись с головами в свои серые шинели, лежали у ружейных козел...
На другой день, 3 сентября, утро было прекрасное. Дул тихий прохладный ветерок. Играли зарю. Солдаты поднимались. Чашки, ложки и прочие принадлежности стола неслись к костру, где были ротные котлы. Здесь был первый ранний бивуачный обед.
Тотчас после благодарственной обеденной молитвы, приказано было: быть готовыми к выступлению, и около 8 часов батальоны тронулись к аулу Бурлюк.
    Со стороны Евпатории были слышны пушечные выстрелы. Мы, в это время, подвигались уже к Бурлюку, и думали, что нас поведут  прямо в дело. При этой мысли неровно стало биться солдатское сердце (2).
(2) Стрельбу делали неприятели, празднуя благополучную высадку. Это мне пришлось узнать впоследствии, от пленных французов.
 
   Вскоре, однако, нас остановили на высокой местности, невдалеке (с версту) от Альмы. Отсюда море и неприятельский флот виднелись, как на ладони.
Близ Евпатории возвышался лес мачт. Батальоны были поставлены фронтом к морю.
   Перед лицом нашим, невдалеке, стоял маяк, у которого, 8 числа, Московский полк мужественно бился с французами.
К вечеру мы были подвинуты на окраины возвышенной местности пред речкой Альмой, фронтом поперёк  течения.
    Пред нашими глазами был Бурлюк, а дальше за аулом, к стороне Евпатории, открытая местность, кое-где заставленная стогами сена и других хлебов. Долина оканчивалась возвышенностью, на которой 7 -го числа был ночлег неприятельской армии.
На этой позиции мы простояли с 3 до 8 сентября. В течение трёх дней, 4, 5 и 6 числа, к нам прибывали из Евпатории солдаты нашего полка, находившиеся там в слабосильной команде, для поправления здоровья (3)
(3) Вблизи Евпатории есть целебные грязи, и наших больных посылали туда на поправку.
 
   Они первые принесли темные сведения о неприятеле. Рассказывали: что "высаживается рать-сила несметная: татары и евреи помогают неприятелю, и даже многих русских больных перебили".
Между 3 и 7 числом к нам постоянно подходили войска.

Продолжение следует...