Мой Тургенев. 13. Жестокий роман

Глава из книги "Мой Тургенев". Автор Полина Ребенина.
Можно прочесть на плошадках:
Книжный магазин от СУПЕРиздательства
Литрес
Озон.ру

Зиму 1848-1849 года Тургенев провел в Париже, где он жил на rue Tronchet, № 1. Семья Виардо проживала в столице в своем новом доме на улице Дуэ, где Тургенев их постоянно посещал. Видался часто и с Герценом, у Герцена же, весною 1849-го с ним случилось то, чего более всего боялся, он заболел холерой. А произошло это так: в Париже началась эпидемия холеры. У Тургенева в мае кончался срок аренды квартиры, и он должен был ее освободить. В один из последних дней решил переночевать у Герцена, а ночью у него сделались спазмы, тошнота, он разбудил Герцена, сказав: "Я пропащий человек, у меня холера!".

Тургенев, как и его мать, всегда панически боялся холеры. Много позднее уже в старости он так рассказывал о навязчивом страхе перед болезнью: "Запала в меня эта мысль, попало это слово на язык, и - кончено! Первое, что я начинаю чувствовать, это судороги в икрах, точно там кто-нибудь на клавишах играет. Как я могу это остановить - не могу, а это разливает по всему телу тоску и томление невыразимое. Начинает сосать под ложечкой, я ночи не сплю, со мной делаются обмирания... и затем расстраивается желудок. Мысль, что меня вот-вот захватит холера, ни на минуту не перестает меня сверлить, и что бы я ни думал, о чем бы ни говорил, как бы ни казался спокоен, в мозгу постоянно вертится: холера, холера, холера... Я, как сумасшедший, даже олицетворяю ее; она мне представляется в виде какой-то гнилой, желто-зеленой, вонючей старухи. Когда в Париже была холера, я чувствовал ее запах: она пахнет какою-то сыростью, грибами и старым, давно покинутым дурным местом. И я боюсь, боюсь, боюсь... И не странное ли дело, я боюсь не смерти, а именно холеры... Я не боюсь никакой другой болезни, никакой другой эпидемии: ни оспы, ни тифа, ни даже чумы... Одолеть же этот холерный страх - вне моей воли. Тут я бессилен. Это так же странно, как странно то, что известный герой кавказский Слепцов боялся паука; если в комнате его появлялся паук, с ним делалось дурно. Другие боятся мышей, иные - лягушек. Белинский не мог видеть не только змеи, но ничего извивающегося".

Тургенев чуть не умер, но спас его Герцен. Он десять дней, рискуя собственной жизнью, самоотверженно выхаживал друга, отправив жену с детьми в деревеньку под Парижем, чтобы они не заразились. А когда Тургенев оправился, то Герцен перебрался к семье. В Париже в это время было очень тяжко. Город покрылся трупами умерших от холеры парижан, к тому же началась июньская жара. Политический эмигрант и яростный критик царского режима Александр Герцен вынужден был вспомнить в Париже 1849 года холеру в Москве 1831–1832 годов с чувством уважения к России, к толковости ее правительства, деятельности, отзывчивости общества. В Париже не предпринимали никаких мер – не оказалось ни мест в больницах, ни перевязочных средств. Трупы лежали в домах непогребенными по два-три дня…

Что друг Герцен остался с больным Тургеневым и выхаживал его, несомненно свидетельствует о его отзывчивости и мужестве. Но где была горячо любимая женщина Полина Виардо? Совсем недалеко - может быть в Париже, или может уже в Куртавнеле… В любом случае, в это чрезвычайно трудное для больного Тургенева время, ее рядом с ним не было. Ведь Виардо была женщина разумная и расчетливая, которая ложных шагов не делала, берегла себя, и излишнему риску подвергать свою жизнь не собиралась. Она была согласна делить со своим другом радости, но не беды и горести. В трудную минуту на нее надеяться не приходилось.

***
Оправившись от болезни, Тургенев поехал в загородный дом Виардо Куртавнель - он не был злопамятен, да и на то, чтобы снять квартиру в Париже, денег у него не было. Мать Тургенева после 1848 года присылать деньги перестала, считая, что в эти тревожные революционные времена наступила пора ее блудному сыну вернуться домой. Деньги же за издание произведений поступали нерегулярно, российская цензура после революционных событий в Европе свои требования ужесточила, и пьесам Тургенева было отказано в публикации.
Это было их третье, и последнее лето в Куртавнеле. В это время происходило многое, важнейшее в любви Тургенева и Виардо. «Помните ли вы тот день, когда мы смотрели на небо, спокойное, сквозь золотистую листву осин?» Вспоминает о дороге, обсаженной тополями и ведущей вдоль парка в Жарриэль. «Я опять вижу золотистые листвы на светло-голубом небе, красные ягоды шиповника в изгородях, стадо овец, пастуха с собаками и… еще много другого». Неизвестно ничего об этом «другом», но можно догадываться, что здесь сближение произошло полное, о чем говорят строки от 26 июня 1849 года в тургеневском "Мемориале": "Первый раз с П(олиной)". Тургенев был счастлив, находясь рядом с любимой женщиной. Постепенно он становится практически членом семьи Виардо, он всегда был рядом, словно верный пес на коротком поводке властной Виардо.   

А в июле Виардо, как обычно, уезжает на гастроли в Англию, а Тургенев остается в Куртавнеле один и ежедневно пишет любимой женщине письма. Положение у Тургенева было нелегкое, чтобы отработать свое скудное пропитание он буквально батрачил в Куртавнеле - чистил куртавнельские канавы от густых зарослей ("мы работали как негры в продолжение двух дней"); поливал цветы, пропалывал сорную траву в оранжерее. Тетка Полины как-то сжалилась над полуголодным бедным поэтом и дала ему 30 франков. Тургенев тут же на эти деньги купил билет и уехал в Париж, чтобы купить газеты, и прочесть последние новости о выступлениях Виардо.
 
Много передумал Тургенев в куртавнельском одиночестве, подводя итоги пережитых дней. Вызывало грусть его шаткое положение; в регулярной помощи матери ему теперь было отказано, жить литературой невозможно: шли более или менее свободно только "Записки охотника", драмы натыкались одна за другой на цензурный запрет. Двусмысленным было существование Тургенева в чужом семействе. В письмах к Полине кроме обычных восхищений "любимейшим и благороднейшим существом во всем мире", попадались и тревожные вопросы по-немецки: "Что случилось с Виардо? Может быть, ему неприятно, что я здесь живу?"

А между тем Варвара Петровна летом 1849 года все-таки прислала блудному сыну 600 рублей на дорогу, но этих денег Ивану едва хватило на оплату долгов. Не зная об этих долгах Ивана, Варвара Петровна его ждала, делала в Спасском все необходимые приготовления к приезду сына, и даже пыталась обласкать тех дворовых, к кому он благоволил.

Осенью 1849 года Тургенев вернулся в Париж. Здесь у него установились добрые отношения с французскими литераторами, он подружился с Жорж Санд, познакомился с Мериме, начал выступать в качестве посредника-миссионера, пропагандиста русской литературы в Западной Европе. Благодаря Тургеневу, Мериме прочел Пушкина и Гоголя, с помощью Тургенева переводы русских классиков вышли в Париже на французском языке. 5 октября 1849 года умер Шопен. Отпевание и похороны великого польского композитора состоялись 18 октября. Согласно завещанию, на его заупокойной мессе был исполнен реквием Моцарта в инструментовке Ребера. Сольные партии в парижской церкви святой Мадлены исполняли Виардо, Кастеллан и Лаблаш. В короткой записочке Эмме Гервег Тургенев написал: "Вот Вам билет на отпевание Шопена. Как Вы поживаете? Я по-прежнему очень плохо".

Материальное положение Тургенева было отчаянным. В это время он существовал на литературные заработки в «Современнике», да на редкие авансы у Краевского («Отечественные записки»). Денег заработанных литературным трудом катастрофически не хватало. В ноябре 1849 года он посылает отчаянное письмо Краевскому: "Темные слухи дошли до меня, любезнейший Краевский, что Вы напечатали в "О<течественных> з<аписках>" моего "Холостяка".- Желаю, чтобы он понравился русской публике. Но дело не в том - а вот в чем: я получил от моего брата письмо, в котором, после красноречивого описания расстройства наших дел, благодаря болезни моей маменьки и прочим обстоятельствам - он сообщает мне печальное известие, а именно: я не только не получу от нее должные мне за нынешний год 6000 р., но и вообще не должен надеяться на подмогу из родительского дома. Это известие меня крайне сконфузило - и потому прибегаю к Вам с следующей убедительной просьбой: сколько я Вам должен за вычетом "Холостяка"? Положим: х; прибавьте к этому 300 р. сер., и я Вам буду должен 300 р. сер. + х. Я Вас могу уверить, что я всё это в скорости заработаю (не я же виноват в том, что "Нахлебнику" отсекли голову)".

Вскоре летит его следующее письмо и опять с мольбой о деньгах: "Шесть недель тому назад, любезный Краевский, послал я к Вам письмо, в котором излагал мое печальное положение и просил выслать мне 1000 руб. Ответа я от Вас до сих пор не получил никакого: вероятно, Вы сперва хотели обождать мою присылку. К сожаленью, я до сих пор еще ничего не успел кончить; но вот что я могу Вам предложить. На днях я прочел в одном письме гр<афа> Виельгорского (Матвея) весьма большие похвалы моему "Нахлебнику", которого в одном обществе прочел Щепкин. Граф прибавляет: "Cette piece n'a pas encore ete jouee" (Эта пьеса еще не была сыграна- П.Р.). Стало быть, есть надежда, что ее дадут - и в таком случае позволят печатать.- Вот Вам и пожива... Если Вы в надежде на эту возможность, а также вообще на мою литературную деятельность, решитесь мне выслать 1000 руб., я очень буду доволен, особенно если Вы не замешкаетесь. Я нахожусь в совершенной крайности. Вместе с высылкою (если Вы решитесь мне выслать деньги) напишите мне аккуратно - сколько я Вам остаюсь должен. Только повторяю - не мешкайте и решитесь тотчас: да или нет".

В декабре 1849 года благодарственное письмо в связи с полученными деньгами:
"Сию минуту получил я Ваше письмо, любезный Краевский, с приложенными 300 р. сер. - и немедленно отвечаю. Эти деньги решительно спасли меня от голодной смерти - и я намерен доказать Вам мою благодарность.- Во-первых, посылаю Вам переписанную треть "Дневника", вещи давно оконченной, но по непростительной моей лени и неряшеству до сих пор не переписанной вполне; я Вам посылаю это для того, чтобы доказать Вам, что этот "Дневник" - не миф; над остальным я буду трудиться денно и нощно...".

Весной 1850 года Варвара Петровна снова выслала сыну деньги на дорогу в Россию при условии безотлагательного возвращения: она чувствовала себя нездоровой. Но и этих денег Тургеневу не хватает и летит новое письмо Краевскому: "Вы, может быть, не забыли, любезный Краевский, что я имел намерение вернуться в Россию в мае месяце; я более, чем когда-нибудь, желаю теперь вернуться; для этого мне недостает одного: денег. Мне совестно говорить об этом Вам, которому я уже без того много должен; но я прошу немного: 200 р. сер."

Он был вне себя оттого, что просил издателей, чтобы как-то прожить, в то время как мать в России владела тысячами крепостных. Но может быть, и в самом деле не было другого выхода, кроме возвращения на родину? Но он тянет до последнего, ведь он переживает свои лучшие годы во Франции, он любит Виардо и верит в ее любовь. «Россия, – писал он ей, – эта мрачная громада, неподвижная и окутанная облаками, словно Эдипов Сфинкс, – подождет. Она меня проглотит позднее. Мне кажется, что я вижу ее неподвижный взгляд, остановившийся на мне с угрюмой пристальностью, подобающей каменным очам. Будь спокоен, сфинкс, я к тебе еще вернусь, и ты сможешь пожрать меня в свое удовольствие, если я не разгадаю твоей загадки. Оставь меня еще ненадолго в покое! Я возвращусь в твои степи». (4 мая 1850 года.)

***
Весной 1850 года Тургенев снова отправляется в Куртавнель, но теперь уже не один, а вместе с композитором Шарлем Гуно и его матерью. На душе у Тургенева неспокойно, он страдает, подозревая, что он теперь, возможно, не единственный предмет обожания мадам Виардо, по-видимому, у нее появился новый возлюбленный.

Шарль Гуно был тогда никому не известным начинающим композитором, выбирающим между карьерой священника и музыканта. Когда Полина, тогда уже известная певица, услышала его первые сочинения, то сразу поняла, что перед ней был гений. Она написала с восторгом о Гуно подруге Жорж Санд (10 февраля 1850 г.): "С некоторого времени я очень счастлива. Мы познакомились с одним молодым композитором, который будет великим человеком, как только музыка его станет известна. Он получил римскую премию лет десять тому назад и с того времени уединенно работал в своем кабинете, по-видимому не догадываясь о том, что каждая фраза, выходящая из-под его пера, несет печать гениальности... Помимо гениальности, это человек очень приятный, благородный по природе, воспитанный и простой. Я уверена в том, что он очень вам понравился бы".

Полина Виардо рассчитывала спеть главную партию в его опере "Сафо", над которой в то время упорно трудился Гуно, и тем самым еще выше прославить свое певческое искусство. В свою очередь Жорж Санд пишет с огромным восхищением о Гуно и его опере "Сафо" к П. Бокажу 16 марта 1851 г.: "Гуно, новый Моцарт, первый композитор века, музыкальный гений, который откроет новую эру: я не шучу. Он еще малоизвестен... При первой репетиции певцы, трубачи, суфлеры, распорядители, слуги, стар и млад, все заливались слезами. Я жду эту оперу; он мне пропел ее всю целиком под фортепьяно у Полины. Это шедевр. Это великое, это единственное, самое прекрасное из того, что только может быть. Более того, это очаровательный молодой человек - сердцем, и характером, и взглядами".

Виардо приглашала Гуно и его мать поселиться в доме на улице Дуэ еще зимой 1849 года во время ее гастролей, но они не приняли этого приглашения. Однако согласились провести лето в Куртавнеле. Эта новая любовь певицы разгоралась на глазах у Тургенева, а он тяжко ревновал и страдал. Полина, которая в это время пела в Берлине, писала Гуно, а не Тургеневу, и он мучился и молчал, но иногда все-таки горечь прорывалась в письмах: "..Вы не слишком-то баловали меня письмами этим летом - я знаю кое-кого, кому не раз уже завидовал - он-то их получал! и какие мясистые, плотные, написанные мелким почерком, который к концу становился еще более мелким". Или: "Это чудовище Гуно получает письма на 8 страницах! Ну что же! я не стану завидовать его счастью". Позднее в повести "Вешние воды" Тургенев не удержался и описал пережитое в эти месяцы: душевные терзания Санина, который обнаружил железное кольцо на пальце своего соперника барона Донгофа, а ведь это был знак любви, полученный им самим от мадам Полозовой.

В душе певицы не раз кипели бурные страсти. Она вспоминала в письме: "Я бы совершила великий грех, так как лишилась воли. Я вовремя опомнилась, чтобы с разбитым сердцем, выполнить свой долг. И была вознаграждена позже — о! Мне надо было победить свои цыганские инстинкты — убить страсть — я чуть не умерла от этого. Я хотела убить себя, что было малодушием. Шеффер, который наблюдал за мной как отец, остановил меня. Он привел меня домой — в полусознательном состоянии".

Тургенев чувствовал себя несчастным, лишним и решил вернуться в Россию. Мадам Виардо его отговаривала, но он был непоколебим: "Я в отчаянии - без преувеличения - оттого, что вас огорчаю... вы легко можете представить себе, что во мне происходит: пощадите меня, прошу вас, мои добрые друзья, не делайте моей участи тяжелее; она, поверьте мне, и так уже достаточно тяжела. В будущий понедельник я покину Куртавнель: три дня я проведу в Париже. Из Парижа я уеду 10-го, 20-го буду в Берлине". Он живет под одной крышей со своим счастливым соперником, и это становится невыносимым.

В последнем письме перед отъездом он пишет Виардо: "У нас с Гуно теперь по два ваших дагерротипа. На моем глаза смотрят, как живые. Я очень доволен, что oн y меня есть". В последних письмах перед отъездом в Россию пронзительные слова: "Знаете ли вы, чем я занимаюсь, когда мне очень грустно? Я собираю все свои душевные силы, стараюсь сделаться как можно добрее и чище, благоговейно сосредоточиваюсь, дабы благословить вас, дабы произнести самые нежные вам пожелания... Да будет ваша жизнь счастливой и прекрасной - и я обещаю небу никогда ничего но просить у него для себя... Что до меня, то мне нечего давать вам обещание часто вспоминать о вас; я и не буду заниматься ничем иным; уже отсюда я вижу себя сидящим в одиночестве под старыми липами в моем саду, обратившись лицом к Франции, и тихо шепчущим: где они, что они сейчас делают? Ах! я так чувствую, что оставляю здесь мое сердце. Прощайте; до завтра".

Он понимает, что начинает совсем новую жизнь после трех лет во Франции у ног мадам Виардо, и в глубине души надеется, что сможет освободиться от колдовских чар и уезжает на Родину навсегда. Верил, что наконец-то подошел к концу этот долгий и мучительный роман. Он пишет на прощание теплые письма Полине и ее мужу и уезжает в Россию. Возвращением Тургенева на Родину в июне 1850 года ознаменовался конец первого периода любви к Виардо. Впереди шесть лет жизни в России, вдали от Виардо, которые оказались исключительно плодотворными для его творчества.