В потоке дней

 
                Семён     Трофимович

    Весна 1936 года была дружной: потоки воды от талого снега во второй половине апреля ласкали слух журчаньем ручейков. В начале мая пошли проливные дожди. Они, словно старательные дворники, смывали все грязные наносы от растаявшего снега. По окончанию проливных дождей яркое солнце прогревало весенний воздух. И незаметно раскрылись почки, превратившиеся в зеленые листочки, которые с каждым днем увеличивались, и уже к середине мая деревья покрылись густой зеленью.
Установились теплые, погожие дни. В один из таких майских дней семья Семена Трофимовича переезжала на его новое место работы. Ему предложили один из отстаю-щих колхозов — село Артылярщина, Зеньковского района, Полтавской области. Семен Трофимович всегда говорил: "Мое место не там, где все гладко и хорошо, а там, где трудно и плохо, а лучше я должен сделать сам".
Его девиз вполне соответствовал данному случаю: два года назад он был направлен на работу в колхоз, который тоже не преуспевал. Сбор зерна с 1 га был низкий — едва хватало рассчитаться с государством,  а колхозникам  выдавали на трудодень граммы. Животноводство было в запустении, наблюдался падеж скота из-за недостатка кормов и болезней. С присущей Семену Трофимовичу энергией он взялся за налаживание жизни колхоза. Уже через год были видны результаты: повысилась урожай-ность зерновых, надои молока увеличились, заработал клуб — особенно успешно работали драматический кру¬жок и хор. Несмотря на чрезмерную занятость, Семен Трофимович находил возможность зайти в клуб и поинтересоваться его работой.
До сих пор молодежь собиралась на улице: пели и пля-сали под гармошку — и весь досуг. Семен Трофимович был не только энергичный человек, но и большой жизнелюб. Он хотел, чтобы люди больше улыбались, пели, танцевали, читали книги и газеты. Он был уверен, что все это будет способствовать повышению производительности труда. По его запросу из района прислали завклубом. Семен Трофимович выделил ему комнату, и прижился Илья Васильевич в селе. Он же заведовал и библиотекой первое время, а когда книг стало больше, штат увеличился, пришла работать в библиотеку Наташа Лобко, которая проводила большую культурно-просветительскую работу с колхозниками. Она выходила в поле с интересной информацией — во время отдыха читала им свежие газеты или рассказывала о злободневном материале из газет и жур-налов, приглашала колхозников в библиотеку. Со временем село стало самым читающим в районе. Семен Трофимович почти каждый вечер заходил в библиотеку, просматривал новые газеты, интересовался у Наташи, как относятся колхозники к ее информации, задают ли вопросы, рекомендовал отражать в своей информации календарные события, давал и другие советы.
 
    Вскоре о Семене Трофимовиче заговорили в районе. Однажды в колхоз приехал корреспондент, который взял интервью не только у Семена Трофимовича, но и у доярок, бригадиров, и у заведующего клубом — получилась обзор-ная статья о жизни колхоза "Рассвет", где председателем был Семен Трофимович Белан.
В один из летних солнечных дней на поле колхоза при-землился самолет. В те годы самолет был в диковинку. Все работающие на ближайших участках сбежались, чтобы посмотреть на него. Колхозники с любопытством рассматривали самолет. Корреспондент, который прилетел на самолете, расспрашивал колхозников: как они живут, как трудятся, что нового в их жизни? Колхозники говорили, что жить они стали лучше, что Семену Трофимовичу уда-лось поставить колхоз "на ноги".
"А вашей заслуги разве нет в этом?" — спросил корреспондент. Одна из тружениц, Елена Ивановна Вовк на этот вопрос ответила так: "Мы и раньше жили здесь же, а дела в колхозе шли плохо — на трудодень получали очень ма¬ло, а выписать в колхозе нечего было — ни молока, ни ме¬да, ни мяса, а теперь у нас все есть. Поезжайте к нам на па¬секу — и вас угостит Матвей медом, он у нас добрый, без угощенья не выпустит гостя". Все засмеялись, потому что знали: гости не будут искать пасеку. Летом ее вывозят ближе к полям гречихи.
В это время Семен Трофимович обычно объезжал поля и на сей раз он оказался здесь. Велико было его удивление, когда он увидел самолет. Обступившие его колхозники,
увидев председателя, стали расходиться на свои участки (в данное время шла прополка сахарной свеклы).
      Семен Трофимович подумал: возможно по следам статьи в район¬ной газете пожаловали, мол, правда ли все то, о чем "расхвастался " председатель.
Подойдя к самолету, он спросил у корреспондента: "Каково впечатление от увиденного и услышанного (Семен Трофимович не сомневался, что корреспондент побеседовал с колхозниками). Тот отозвался положительно и, улыбаясь, сказал: "У Вас все на должном уровне".
      Летчик предложил Семену Трофимовичу прокатиться на самолете и посмотреть на поля своего колхоза с высоты птичьего полета. Семен Трофимович еще никогда не летал на самолете и счел за большую честь это приглашение. "Я с удовольствием и с большим любопытством соглашусь на Ваше приглашение", — улыбаясь, сказал он. Не успел Се¬мен Трофимович опомниться после того, как неловко за¬лез в кабину самолета, а уже заработал мотор, пропеллер завертелся. Летчик не успел закрыть кожух кабины само¬лета, а Семен Трофимович, проявляя любопытство, высунул голову из кабины, и фуражка тут же улетела, закружившись в струях воздуха, а вскоре ее уже не стало видно.
       Теперь Семен Трофимович спокойно смотрел на красивый ковер зерновых: ржи, пшеницы, гречихи, зеленые по¬ля сахарной свеклы. Зрелище было не только прекрасным, но и волнительным. Так и хотелось крикнуть: "Это результаты труда наших колхозников!" Те, в свою очередь, гордились своим председателем, а о том, что его катали на самолете, говорили на каждом углу села еще не один день. Иногда спрашивали у Семена Трофимовича:
"Как же это у Вас получилось, что фуражка улетела? Он отвечал на этот вопрос шутя: "Я ведь неопытный летчик. вот и результат, но зато я за несколько минут увидел все поля нашего колхоза и все село".
Казалось бы, работать ему в этом колхозе спокойно, добиваясь новых успехов, тем более, что у него хорошо это получалось. Но не такой он человек!
        Семья Семена Трофимовича — жена, три дочери и сын, приехали на новое мес-то работы во второй половине дня.
        Сам от зари до темна на работе, так что Ульяна Куприяновна (супруга Семена Трофимовича), не дожидаясь его, стала обустраиваться на новом месте. Это была половина деревянного дома. Уборку она решила начать с мытья стен, а затем выметала всякий мусор, которого здесь было предостаточно.
         Дети гуляли на улице, знакомясь с новым местом и с соседскими ребятишками. Недоброжелатели в их адрес говорили: "Вон уже Беланята приехали". Так уж замечено, что при смене одной власти другой есть ее сторонники и есть противники. В этом селе было много противников советской власти, они-то и мешали становлению колхоза всякими путями. И, безусловно, к новому председателю они относились недружелюбно (предыдущий председатель был зверски убит).
Приведя в порядок комнату (вся жилая площадь представляла одну большую комнату, передняя ее часть служила кухней и столовой, а вторая половина — спальней), Ульяна Куприяновна заметила под дверью конверт.Она подняла его. Он был запечатан. Улыбаясь, она стала его распечатывать, предполагая, что наверное соперница за-
велась. И не мудрено, подумала она, ведь ее супруг уже три месяца как уехал из дома на новое место работы и жил здесь один, без семьи. Но уже с первых строк этой записки она нахмурилась и в сердце ее отдалось болью. Там было написано: "Убирайтесь отсюда, здесь вас никто не ждал, а то Беланку и Беланят повесим на одном дереве". Ульяна Куприяновна задумалась: как же сказать супругу об этой записке, чтобы не ранить его сердце, ему и так нелегко живется. Он очень переживал из-за того, что уже оставалось два месяца до уборки зерновых, а хранилище зерна еще не построено. Задерживалось его строительство из-за отсутствия стройматериалов. Семену Трофимовичу грозила тюрьма, если зернохранилище не будет построено к началу уборки. Недоброжелатели возлагали большие надежды на такой исход и уже распространяли слухи о том, что председатель сядет на скамью подсудимых. "Уже уборка на носу, а зернохранилища еще нет", — смаковали они ситуацию.
          Но Семен Трофимович, преодолевая все трудности по приобретению стройматериалов, жил одной мыслью: только бы успеть, иначе и не может быть. По его указанию были разобраны старые амбары, чтобы взять часть более крепкого материала. Вскоре с района был поставлен но¬вый строительный материал. Через месяц хранилище уже было построено: на высоком фундаменте, длиной семьдесят метров, со сквозным коридором, по обе стороны которого располагались сусеки с вентиляционными приспособлениями, только два выхода, которые закрывались и охранялись. Было построено высокое, светлое и сухое помещение взамен приземистых,сырых, полугнилых и дырявых амбаров. Сразу решались две основные задачи: обеспечивалось качественное хранение зерна и ликвидировалась возможность его разворовывания. Когда в правление колхоза пришел прораб для оформления документов на оплату в связи с окончанием строительных работ, Семен Трофимович встал из-за своего стола, крепко пожал ему руку и, широко улыбаясь, поблагодарил прораба и всю строительную группу, дал распоряжение главбуху кроме заработанных денег выписать премиальные. Семен Трофимович сфотографировался на память со всей строительной группой. На этой фотографии он стоит с велосипедом, очень худой. Надежды недругов, что председатель не успеет построить новое зернохранилище и угодит в тюрьму, не оправдались:  теперь ни одно зернышко не пропадет!
      Надо было иметь большое мужество, чтобы работать председателем колхоза, где так много недоброжелателей, которые всячески стремились навредить колхозу, подо-рвать его авторитет, чтобы утвердить недоверие среди колхозников к новому государственному строю.
       Но Семен Трофимович никогда не заботился о собственном благополучии, он весь отдавался работе и жил одной заботой: чтобы вверенный ему колхоз и колхозники жили хорошо. И что бы не утверждали о роли личности в истории, но жизнь показывает, что и один в поле воин, если он беззаветно предан своему делу, любит свою Родину, свой народ.
       Прошло полтора года со времени той труднейшей весны, когда он начал работать в этом колхозе, и уже был заметен вклад Семена Трофимовича: в закромах было зерно, увеличилось поголовье мясного и молочного скота, по его предложению купили несколько ульев, назначили пасечником деда Никиту — большого мастера по пчеловодству. Этим же летом уже качали мед. Первые бидоны с медом стали поступать на колхозный склад. На первые доходы от меда купили маслобойку и сенорезку. Пока меда было недостаточно (пасека еще небольшая), чтобы давать колхозникам на трудодни, но его выписывали в экстренных случаях, например, больным или детям. Постепенно менялся и микроклимат в колхозе — больше людей становилось добро-желательных, менялось отношение к Семену Трофимовичу. Давно забыты анонимки с угрозами и шантажом, давно уже не слышны всхлипывания Ульяны Куприяновны по ночам и ее уговоры мужа, чтобы он уехал из этого кол¬хоза, хотя бы ради детей.
     На третьем году работы Семена Трофимовича в данном колхозе его вызвали в райком, предложили перейти на работу в отстающий, или как они назвали его "слабый", колхоз, Доводы были вполне убедительны: "только опытный, способный председатель может поднять этот колхоз. "Сделать лучше там, где плохо — это мой девиз", — подумал Семен Трофимович.
      Но уехать, не простившись с колхозниками, где вместе пережито столько трудностей (известно, что трудности сближают людей), Семен Трофимович не мог.
Вернувшись из района, он велел объявить, что вечером состоится общее собрание.
Семену Трофимовичу вспомнились первые собрания в этом колхозе: неорганизованность, "кто во что горазд", как говорится. Как вспоминал Семен Трофимович: "После первого собрания у меня чуть было голова не раскололась
пополам". И вот сегодня те же люди, но совсем другая обстановка: все друг друга приветствуют: "Здравствуйте", и пожатие руки (в основном, у мужчин) стало обычным делом. Выступающие обязательно просили слово поднятием руки и т. д.
        Чтобы не сложилось впечатление, что на повестке дня один вопрос: "Информация председателя колхоза о его уходе на другое место работы", был вынесен текущий вопрос: "О подготовке к зиме животноводческих ферм".
       Первым, безусловно, обсуждали вопрос о подготовке к зиме... Колхозники еще не знали об уходе Семена Трофи-мовича, и вот встал сам председатель колхоза и стал говорить о том, что он с ними расстается в связи с переводом его в другой колхоз, где нужна его помощь. "У вас сейчас дела обстоят неплохо, и все зависит от вас самих: добросовестный труд и поддержка председателя колхоза, и вы будете в первых рядах колхозного строительства — всем я вам желаю от всего сердца удачи. Меня переводят в один из слабых колхозов нашего района, давайте с вами мы будем соревноваться, только дайте нам немного окрепнуть, а то явно неравные силы". Весь зал весело воспринял это предложение, а впереди сидящий бригадир передовой ово-щеводческой бригады пошутил: "Нам придется крепко поднатужиться, как бы пупок не развязался с вами соревнуясь".
        На этом и закончилось общее собрание колхоза, где Семен Трофимович и Ульяна Куприяновна потеряли немало нервных клеток, пережив трудный период их совместной жизни. Их любовь и уважение друг к другу помогли пере-жить им самим все трудности и вложить немало сил для улучшения положения в колхозе, чтобы люди не только стали материально лучше жить,но и душою стали бы лучше.
        Не зря самой трудной работой считается воспитательная, потому что слишком долго приходится ждать её  результатов...  Но даже за этот период, пока Семен Трофимович руководил колхозом "Заря", здоровые зерна доброты и справедливости нашли благодатную почву и дали всходы. Это было заметно, если внимательно присмотреться к людям, к их отношению к работе и между собой. Безусловно, слишком много проблем надо было решать не-замедлительно и, естественно, в первую очередь матери-альные, до повышения уровня культуры еще, как говорится, "руки не дошли". Надо было сплотить народ, а по-том решать культурные проблемы.
        Такие и подобные мысли являлись предметом размышления в часы досуга (хотя их было очень мало: от зари до заката на работе) Семена Трофимовича и Ульяны Куприяновны. Заветной мечтой ее было желание открыть музыкальную школу, где бы смогли учиться не только дети, но и взрослые, чье детство прошло в то время, когда они и мечтать не могли об этом. В этом случае Семен Трофимович говорил: "Подожди, моя родная, все будет, дай только срок, сейчас еще не до музыкальной школы".
Ульяна Куприяновна шести лет осталась без родной матери, у мачехи она росла "золушкой", а с 10 лет ее мачеха заставила саму зарабатывать деньги. Первая ее работа — посыльная у помещика, который не разрешал пешком носить его "депеши", а только бегом. Чтобы его не обманывали, он направлял посыльного в пункт, который находился в пределах видимости с вышки, которая находилась в его поместье, и лично сам наблюдал: бежит или пешком идет его посыльный. Ульяну на третий день ее работы "хозяин" уволил , потому что во время первого же поручения она, пробежав две трети пути, несколько метров прошла пешком, потому что у нее возникли невыносимые боли в боку. Когда она вернулась, хозяин ударил ее по щеке и сказал: "Мне такие работники не нужны". Одним словом, мачеха не давала возможности учиться грамоте, а о музыкальном образовании и мечтать не приходилось. Но она была очень музыкальный человек (хорошо пела и играла на гитаре), мечтала, чтобы ее дети получили музыкальное образование.
        Для того периода, о котором идет речь, характерна народная направленность в развитии государства. Главным героем жизни страны был Человек. Причем, для более полной его характеристики надо назвать его патриотом. Большое место в жизни страны занимало патриотическое воспитание — в школе, на производстве, в средствах массовой информации...
        Семен Трофимович является очевидным примером патриотизма тех лет: такие люди не думают о своей выгоде, о своих интересах, на первое место они ставят интересы порученного дела. Только человек-патриот, не жалея своего здоровья, а порой рискуя своей жизнью, отдает все свои силы на общее дело.
        Вот один из примеров тревожной молодости Семена Трофимовича. Вернулся он после заседания правления домой поздно. Ульяна Куприяновна сразу же накрыла стол, чтобы покормить его ужином. Семен Трофимович помыл руки и сел за стол, прибавил света выкрутив фитиль керосиновой лампы, стоявшей на столе. Ульяна, накрыв стол, взяла дочку (она проснулась и заплакала), тоже села за стол. Не прошло и пяти минут, как раздался выстрел. Семен Трофимович тут же закрутил фитиль, свет погас, выхватил пистолет и выстрелил вслед убегающим бандитам (он имел право на ношение оружия для самозащиты). Се-мен Трофимович попросил полотенце, сказав при этом: "Дай, Ульяна, полотенце, меня, кажется, задела пуля". Она подала полотенце, которое через несколько минут было мокрым от крови. Ульяна Куприяновна достала из комода полотно, разорвала его на полосы и, достав спирт, начала обрабатывать рану впотьмах, на ощупь, затем за-бинтовала. Надо было ждать до утра, искать медицинскую помощь среди ночи в обстановке разгула бандитизма, было бессмысленно.
      Незадолго до этого случая на правлении колхоза было вынесено решение: передать в суд дело на Ивана Кузьменко, подозреваемого в воровстве колхозного скота. Очевидно, что покушение на Семена Трофимовича, как на председателя колхоза было связано, скорее всего,  именно с этим.
       Рано утром Ульяна Куприяновна сообщила о случившемся, и Семена Трофимовича отправили в районную больницу. К счастью рана была легкой: ранение в височную часть головы без повреждения черепа, была повреждена и мышца веки левого глаза. Через три дня с забинтованной головой он приступил к работе.
       Не простая судьба выпала Семену Трофимовичу и Ульяне Куприяновне, но все трудности и беды одного проходили через сердце другого. Тернистый путь тяжелого детства продолжался и в зрелые годы.
       Ульяна Куприяновна была настоящей женой и верным другом. Она никогда не роптала, что муж недостаточно внимания уделяет семье, она понимала, что он делает большое государственное дело. Если сравнить с сегодняшним днем, то, к великому сожалению, психология некоторых людей,изменилась, и они  смотрят на такого человека с позиции эгоизма, корысти и жестокости.
       Семен Трофимович на новом месте проработал немногим больше года, когда была объявлена программа освоения новых земель на Дальнем Востоке. Охотников покинуть свои родные места было очень мало, требовалась психологическая подготовка людей, большая разъяснительная работа. Семену Трофимовичу предложили выступить в печати и по радио с призывом к трудящимся. Вскоре он выступил с речью по радио, в доступной форме рассказал, что в Приморском крае много земель пустует, они-то и ждут умелых, трудовых рук. Рассказал о льготах, которые предоставляет государство переселенцам, что государство берет на себя все расходы, связанные с переездом: подъемные, обеспечение жильем и другой материальной поддержкой для устройства на новом месте. И стали поступать заявления на переселение. Особенно после публикации его обширной статьи в центральной "Правде". Сам он возглавил этот процесс в своем районе. Вначале уехали мужчины — главы семей для подготовки жилья для переселенцев. Через полгода эшелоном были отправлены и семьи.
         Ульяна Куприяновна тяжело расставалась с родной Украиной, с больным отцом. Увеличивало непомерно эту тяжесть и горе, которое их постигло: умерла дочка Мария. Но, как говорится," куда иголка, туда и нитка".

 

 
          За время путешествия от Полтавы до Уссурийска вся нелегкая жизнь, как кадры кинофильма, прошла в ее воспоминаниях.
          С 18 лет она связана с Семеном Трофимовичем. А познакомились они очень необычно: не в поезде и не в самолете, не в гостях и не на свадьбе друга... Семен Трофимович с комиссией по приему помещений, освободившихся в связи с отъездом хозяев в эмиграцию, принимал двухэтажный дом для детского сада. Хозяева этого дома, захватив драгоценности, уехали за границу, вполне уверенные, что все вернется на свои места. Поэтому попросили своих работников не покидать дом (в закромах продуктов на два года хватило бы). Ульяне Куприяновне было семнадцать лет. Хозяева обещали по возвращению дать хорошее приданое и выдать замуж. Ей очень не хотелось возвращаться к мачехе, и она согласилась ждать хозяев вместе со скотником и конюхом (они были семейными людьми). Но вот, дом забирают, и она вынуждена идти к мачехе. Ульяна стояла у окна, и слезы невольно катились по ее щекам. В это время бежал по лестнице Семен Белан, насвистывая веселую мелодию... Увидев очень привлекательную молодую девушку, он обратил на нее внимание. Заметив, что по ее щекам катились слезы, он остановился и спросил: "Что, девушка, жалеете о доме или о своих хозяевах?" Она, помолчав минуту, ответила: "Мне некуда идти". Семен Трофимович, молодой, не лишенный чувства юмора, оптимист по натуре, соответственно ответил девушке: "Прекрасная сеньорита, из-за этого не стоит плакать, мы поможем вам в этом вопросе. В этом же доме, в детском саду вы будете работать воспитательницей". 
    За короткое время общения с девушкой он почувствовал большую тягу к ней.И неожиданно даже для себя спросил ее: "Девушка, я вам нравлюсь?". Девушка всерьез его вопрос не восприняла, но покраснела, как говорится, до корней волос. Поняв, что она не придала значения его вопросу, он сказал: "Девушка, я со всей серьезностью спрашиваю вас..." Она, потупив свой взгляд, ничего ему не ответила. Семен, видя, что уже вся комиссия выходит из дома и надо и ему догонять их, спро-сил ее: "Ну тогда скажите, где живет ваш отец". Она назвала село, где жил ее отец с мачехой и сводными сестрой Нонной и братом Павлом. На ходу он сказал: "В воскресенье ждите сватов, а сейчас поезжайте к отцу".
     Ульяне очень понравился этот смуглый, стройный парень. "Но как на это посмотрит отец, — подумала она. — Мачеха, конечно же, только рада будет, чтобы от меня избавиться, а отец..." Ульяна собрала свой скромный багаж, хотя она знала, где хозяйские вещи, и хозяйка говорила: "Если мы не сможем вернуться, берите что хотите — все ваше".
     К вечеру она была дома. Она долго сомневалась: говорить ли отцу о сватах. "Вдруг это лишь шутка, и в каком положении я окажусь?" — думала она. Когда оставался один день, утром в субботу она неуверенно начала: "Папа, я познакомилась с молодым мужчиной, он в воскресенье хотел приехать со сватами. На всякий случай я тебе говорю". Куприян Парамонович озадачился: "Вот те на! Что же делать, надо припасти для встречи , что же ты молчала до последнего?" "Это на всякий случай. Я и сейчас не верю", — ответила Ульяна. "Ну хорошо, хорошо, молодец, что сказала"...
     Сватовство состоялось в следующее воскресенье. Сыграли свадьбу. Торжество было скромное: не ломились столы от яств и не лилось рекой вино, но напелись и натанцевались все вдоволь. Главное "горько" было, и "сластили" это "горько" может неумело, но волнительно и искренне. Пара была всем на зависть: высокий, смуглый, с черной шевелюрой и большими карими глазами с едва уловимой смешинкой — таков был жених, а невеста — истинная богиня: блондинка, с косой ниже пояса в толщину руки, а глаза красивой голубизны.
      Жизнь была у них сложной, трудной. Это были 20-е го-ды. Как говорил Есенин, время "развороченного бурей быта..." Голод, болезни, становление нового на обломках старого. В 1920 году Семен лишается родителей (в один месяц и мать и отец умерли от сыпного тифа), на его иждивении остались брат и сестра. Женившись, они растили и воспитывали своих детей и брата с сестрой Семена Трофимовича. Ульяна была не только красивой, но и доброй, терпели-вой и ласковой женой и матерью.
      Многое вспомнила Ульяна Куприяновна, о многом передумала за долгий путь. Хотелось скорее встретиться с супругом, любимым человеком, отцом ее детей.
Характерно для Семена Трофимовича, что он никогда не знал покоя. На Украине, занимая ответственные руководящие места, он постоянно был в тревоге: за людей, за хозяйство, за урожаи и т. д. На Дальнем Востоке, казалось бы, более спокойно можно было бы жить, безусловно, но вскоре началась Великая Отечественной война.
     Старший сын сразу со школьной скамьи (закончил десять классов)был мобилизован был на западный фронт. Он провоевал, как говорится, от звонка до звонка (после разгрома немецкой армии, был переброшен на Дальневосточный плацдарм).
     Сам Семен Трофимович был призван в дальневосточную армию в артиллерийский полк. Был демобилизован в октябре 1945 года - уже после окончания войны. И здесь он находит себе беспокойное дело. Он не может смириться с тем, чтобы в Приморском крае не росли фрукты и виноград, дыни и арбузы. И он взялся за ответственную задачу со многими неизвестными. Смогут ли саженцы выжить зимой? - мороз при сильном ветре и влажном климате(характерном для Дальнего Востока) пагубно влияют на фруктовые деревья и виноградники...
     Семен Трофимович с юных лет интересовался садоводством и как только у него находилась свободная минута,то  сразу же шел в сад и занимался прививкой, опылением.  Безусловно, что в те годы это было на любительском уровне, но и такой уровень позволял ему накапливать определенные знания по садоводству. Здесь же требовались зания и умения  профессионального уровня. В связи с этим Семену Трофимовичу предстояло многое постичь, чтобы осуществить то, к чему он стремился: заставить расти фрукты и культурные сорта винограда в Приморском крае.
      Для эксперимента он попросил дать ему один гектар земли в том месте, где он предложил (с учетом защищенности от ветра и т. д.). Выписав саженцы из Киева и Краснодара, он высадил их в подготовленный грунт, а чтобы земля не пустовала между саженцами Семен Трофимович посадил дыни и арбузы. В первый же год был получен их большой урожай. А когда получили первый урожай фруктов, все были удивлены, а Семена Трофимовича называли "наш Мичурин". Теперь Семен Трофимович запросил пятнадцать гектаров земли и садоводческую бригаду для работы в саду.
      Относился Семен Трофимович к своей работе как всегда очень ответственно, поэтому все трудности и неудачи "пропускал" через свое сердце. А трудностей этих, как во всяком новом деле, было немало: то мороз, то туман, то буран, то болезни и т. д.
      Как самый заботливый врач внимательно следит за состоянием своих пациентов, так и Семен Трофимович внимательно наблюдал за развитием каждого деревца, каждой ветки виноградника.
      
      Прошли годы, и в саду появились "горы" фруктов, арбузов и дынь, корзины винограда. Колхоз стал получать сотни тысяч рублей дохода, колхозники могли выписать по низкой цене все, что выращивалось в колхозном саду. Остальное колхоз продавал по  рыночной цене на базаре. Сад был прекрасным местом отдыха колхозников — они в воскресный день ходили туда как в парк культуры и отдыха. Центральная аллея была таким местом отдыха: она была вся засажена цветами, по боковым ее сторонам находились изящные скамейки. Весной, когда расцветали деревья, был истинный рай, как сказала ученица Семена Трофимовича — молодой садовод из Камень-Рыболова На¬талья Ивановна Семенюк: "Семен Трофимович, у Вас ведь здесь рай земной; я добьюсь, чтобы он и у нас был".
      Государство высоко оценило творческую, кропотливую работу Семена Трофимовича, наградив его орденом Трудового Красного Знамени, двумя большими золотыми и четырьмя малыми медалями за участие в краевых и всесоюзных выставках.
      Семен Трофимович не замыкался в себе: он постоянно делился опытом на страницах газет и журналов — краевых, районных и общесоюзных. Был постоянным участником совещаний и симпозиумов по садоводству и растениеводству. Много писал Семен Трофимович о молодежи, о ее жизненных проблемах. В связи с его публикациями письма приходили со всех концов страны. В основном это были солдаты, матросы, студенты, заканчивающие службу в армии или обучение в вузах.
      Письма еще долго шли и после смерти Семена Трофимовича. Безвременно ушел этот неутомимый, с большой душой и гуманным, добрым сердцем Человек. Все письма, которые пришли после смерти Семена Трофимовича не остались без ответа. Ответы на них писали дочери Семена Трофимовича: Вера Семеновна и Анна Семеновна, по образованию и профессии - учителя.
      Вот одно из писем, которое пришло, уже не застав в живых Семена Трофимовича, пользовавшегося огромным уважением у всех, кто его хоть один раз видел или слышал. Пишет девушка из Чернигова (Украина): "Уважаемый, дорогой Семен Трофимович, у нас умерла мама, кроме меня остались еще две сестрички и братишка. Папа наш погиб в Великой Отечественной войне. В первые дни после случившегося горя я хотела наложить на себя руки, но видно не судьба мне умереть. Когда я была в отчаянии, почтальон в это время принес очередную "Правду" (мы ее всегда выписывали, мама моя учительница, она всегда чи¬тала эту газету). Взяв в руки "Правду", я прочла заголовок статьи: "Живи и не сдавайся!" — легкий холодок пробежал по моему телу от этих слов. Я прочитала всю статью (это была Ваша статья), и мне стало стыдно за то, что я хотела сделать с собой, не подумав о том, кто же воспитает моих сестер и братишку. Я поняла, что я от малодушия хо-
тела так поступить. Прочитав Вашу статью, я получила "второе дыхание" и сказала себе, что больше о таких глупостях и думать не буду, я должна жить, вырастить моих сестричек и братишку, и у меня хватит сил. Я обязательно буду учиться и работать. Спасибо Вам, дорогой Семен Трофимович, какой же Вы хороший Человек — с большой и доброй душой! Вы даете это добро людям своими советами и поддержкой!   
        Семен Трофимович умер от кровоизлияния в мозг на пятьдесят девятом году жизни. Он прожил очень насыщенную, творческую и интересную жизнь, которую отдал всю без остатка людям.
        Это был Человек с большой буквы — неутомимый, с неуемной энергией и большой любовью к людям.
        Такие люди никогда не уходят из жизни, они всегда рядом с нами, живут они в наших делах и мыслях.
 
 

                ДЯДЯ МИША
 
         В то лето мы всей семьей отдыхали у дяди Миши. Я здесь родилась, и поэтому мне вдвойне дороги эти места. Я всегда считала и сейчас в этом уверена, что нет ничего до-роже своей родины, в большом и малом смысле.
         На возвышенной части хутора были разбросаны беленькие хатки. В те пятидесятые годы большинство из них бы-ло под соломенной крышей, около каждой из них был дво-рик, огород и сад. У нас фруктовые деревья и сливы занимали большую часть огорода, так как мой отец с свободное от работы время очень любил заниматься садоводством (прививками на одном дереве нескольких сортов). Как до-бавка в огороду был еще у нас "окипець", то есть клочок земли, который вместо ограды окапывался небольшой на-сыпью. Мне помнится, в правом углу находилась груша, высокое дерево, на котором созревали не очень большие груши, но если они полежат — очень вкусные, а мама называла ее"дичкой".
         На хуторе (домов семьдесят) все знали друг друга в лицо. Радость и горе одной семьи не были безразличны другим. Все праздники справляли всем миром: танцы, пляски под гармошку и бубен и песни были слышны на весь ху-тор.
          Поколения сменялись одно за другим — от самых столыпинских времен. Именно им были предложены эти хуторские поселения. После революции хутор преобразовал-ся в колхоз. Времена менялись, но люди оставались, хотя после Великой Отечественной войны многих хуторян не досчитались: кого убили на фронте, кто сбежал в Герма-нию, опасаясь расплаты за неблаговидные дела (были, к сожалению, и такие), кто остался жить в других местах. Но те же белые хатки, те же узенькие улочки, те же дорогие моему сердцу тропки, с которыми связано наше босо¬ногое детство. Землю хочется целовать в этом родном ху¬торке.
          Дядя Миша жил в таком же беленьком доме, только крыша была железная. Ему помог покрыть дом железом старший сын Дима, навещающий родню. После Великой Отечественной войны он остался в Риге, которую освобождал от немцев. Там женился и работал на рыбном заводе.
          Я никогда не забывала свой родной хутор, хотя судьба сложилась так, что двенадцати лет с родителями уехала на Дальний Восток, вышла замуж за офицера советской армии. В связи с этим пришлось исколесить всю Россию и даже за ее пределами побывать. Как говорится, "от Пеки¬на до Берлина". Какой счастливой я почувствовала себя в том миг, когда услышала от мужа, что его переводят служить на Украину. Слезы невольно текли по моим щекам. Мужу непонятно было, почему я плачу: "Радоваться надо, на твою родину едем, а ты плачешь", — сказал он.
         Я не могла дождаться, когда мой супруг получит возможность отвезти меня с детьми к дяде Мише. Да, на хуторе из большого рода Беланов (четыре сына и дочь, у каждого из них семья) остался один дядя Миша с семьей. Дядя Ваня и дядя Коля умерли, мой папа и его сестра в пятидесятые годы жили на Дальнем Востоке, куда уехали до войны. Моц брат жил в Вильнюсе, куда уехал с Дальнего Востока по состоянию здоровья.
         Дядя Миша был счастлив встретиться с племянницей через столько лет. Когда мы приехали, он от радости не знал, где нас посадить и чем угостить. Под раскидистым деревом, что стояло во дворе, поставили большой квадрат-ный стол, покрытый клеенкой. Тетя Мария, жена дяди Миши, накрывала стол всякой снедью: и новая картошка благоухала с малосольными огурчиками, и варенички со сметаной и т. д.
        Дядя Миша пригласил всех за стол: "Ну, дорогие наши гости, просим к столу, чем богаты, тем и рады Вас угостить, — сказал он, ставя бутылочку на стол. — Хоть и нельзя мне (сердечко не велит), да за такую встречу — грех не пригубить, ей Богу, грех", — улыбаясь, говорил дядя Миша.
        Ни годы, ни все пережитое не убавило юмора, которым наделила природа всех братьев и сестричку Беланов. Мне не пришлось видеть их родителей — дедушку и бабушку, они умерли от тифа еще до моего рождения, но очевидно, дедушка был так богат юмором, что сполна наделил им всех своих детей. Казалось, на каждый случай у дяди Ми-ши есть своя прибаутка.
        Поужинав, мужчины, взрослые и маленькие, встали из-за стола — кто куда, а мы с тетей Марией, стали убирать со стола: на ночь нельзя было ос-тавлять — собаки наведут порядок.
        Вечерело. После жаркого дня было очень душно. Дядя Миша волновался, что нам не понравится в доме спать и предложил поставить кровать в саду под грушей. Дождя не предвиделось. Юра, мой муж, с дядей Мишей постави¬ли двухспальную деревянную кровать под грушей с очень ветвистой и широкой кроной. Мы всей семьей улеглись свободно на ней. Накрылись ватными одеялами, чтобы ни-какой комар нас не укусил, да и прохладно может быть к утру.
        Пока мы любовались звездным небом и искали звезды и планеты, млечный путь и кометы, время пролетело быстро. Дети засопели своими носиками-курносиками. Мы с супругом продолжали шептаться, как вдруг на нас свали-лись сразу три груши. Дядя Миша на радостях забыл, что плоды у этой груши уже поспели. А спелая груша "опиш-лянка" очень мягкая, когда она падает, то как перезрелый помидор, разлетается в разные стороны. Одна груша упала прямо на лицо супруга. Две другие на ноги. Мы сразу с большим аппетитом, под шутки и тихий смех, съели все три груши.
Опасаясь, чтобы детей не испугала такая "бомбежка", Юра принял срочные меры:  пошел к дяде Мише и взял у него 4 кола, которые забил по обе стороны кровати. По-сле этого они натянули парусный шелк, который был у дяди Миши. Теперь можно было спокойно спать.
        Но после полуночи началось новое приключение: вдоль кровати стали бегать собаки. Что это за "соревнования" у них были, нам непонятно. И дядя Миша наутро говорил,что не замечал раньше, чтобы они тут бегали.
        К утру все угомонились, и мы, наконец, крепко уснули. Но не надолго: звонкоголосый петух возвестил о приходе рассвета, за¬играла свирель пастуха, сообщавшая хозяевам, чтобы те выгоняли скот в стадо.
        Так прошла наша первая ночь. После завтрака мой супруг и дядя Миша унесли из сада кровать и поставили ее на место, в комнате. Там было так тихо и уютно, на окнах цвели цветы, прохладно. Все последующие ночи мы спали в комнате.
Время мы проводили очень активно: ходили в лес, ку¬паться, к подруге Катюше, которая тоже со своей семьей приехала на хуторок, ездили в гости к двоюродным сестрам Марии и Насте, помогали собирать сливы и другие фрукты тете Марии. А сливы так уродились, что вся земля в сливняке была покрыта плодами.
        Каждое утро перед завтраком я уходила в лес. Пение птиц, шелест листьев, ко¬торые как будто переговариваются между собой, кукование кукушек, трели соловья — наполняли особым волшебством лесную жизнь. Этот прекрасный мир я полюбила с детства, хотя оно у меня было очень коротким. С отъездом на Дальний Восток все это волшебство исчезло. Хотя прекрасное есть везде, его только следует заметить.
        Дальний Восток по-своему прекрасен: сопки создают своеобразный орнамент миру, в котором живет человек. В основном на этих сопках кустарниковая растительность с ее виноградниками. Гроздью горного винограда висят в сопках прямо как в саду. А прекрасные пионы — полные, розовые, аро¬матные, растут и цветут как будто в оранжерее. Природа везде своеобразна и прекрасна. Но, безусловно, к чему человек привык с детства, какой мир его окружал с колыбели, то больше  волнует и трогает, проникая в каждую клеточку его существа. Дядя Миша не упустил момента и здесь пошутить: "Ты, Юра, проверь, к какому дубу бегает твоя супруга?"
         Здесь же, в доме дяди Миши, произошло и знаменательное событие — наш малыш, Олежек, сделал первый шаг в своей жизни. Тетя Мария знала один секрет, как ускорить это событие. Она за обедом объявила: завтра утром ваш малыш будет ходить. Она нас всех заинтриговала: как же это так, сегодня он еще не ходит, а завтра вдруг пойдет?
         Перед завтраком она позвала меня и велела принести малыша. Все догадались, что тетя Мария будет демонстрировать свой секрет. "Поставь, пожалуйста, малыша на лавку у стены по-матросски, то есть ножки на ширине плеч", — попросила тетя Мария. И велела его не держать, а сама зашла сзади и покатила между ножек яйца. Когда прокатилось первое яйцо, он стоял неподвижно, другое — то же самое, а когда покатилось третье, то он сел на него и раздавил. Все дружно засмеялись, только малыш смотрел на всех и недоумевал: почему всем так смешно? Тетя Мария разочарованно произнесла: "Ну и сиди на своих яйцах!". Чем не меньше малыша всех нас рассмешила.
          В воскресенье собрались все родные: кроме нашей семьи и только что приехавшей семьи старшего сына дяди Миши пришли двоюродные сестры со своими семьями. Когда уселись за обеденный стол, дядя Миша поднялся с рюмкой в руке и предложил тост: "За долгожданную встречу". Начал он так: "Я счастлив, мои дети, видеть вас сегодня за этим столом..."
          А надо сказать, что он совсем недавно вернулся из "отдаленных мест", получив реабилитацию. Там он пробыл тринадцать лет, сам не знал, за что, а точнее говоря, ни за что.
          Дядя Миша работал председателем колхоза, дела в колхозе шли хорошо, никаких претензий к нему не предъявляли. Вдруг, однажды ночью к его дому подъехал "черный ворон", так называлась эта черного цвета машина, в которой в тридцатые годы многих увозили навсегда... Дяде Мише велели одеться и идти вместе с ними. Тетя Мария взмолилась: "За что вы его, это ошибка какая-то; его хвалят по работе!". Но те, кто пришел за ним, не слышали плачущей Марии. Темнота поглотила уехавшую машину.
           Очень долго тетя Мария не получала весточек от своего суженого, как она его называла, не от слова "судить", а от слова "судьба", то есть данного ей самой судьбой. Она смотрела на мир в те годы сквозь слезы. Много она их пролила, поднимая на ноги четверых детей. А сколько обиды она снесла как жена "врага народа"!
           Дядя Миша рассказывал: в машину его втолкнули так, что он чуть головой не ударился о скамейку, которая стояла вдоль борта. Когда он сел на нее, ему завязали глаза и развязали только в кабинете, куда его привели. За столом сидели трое ему незнакомых, которые требовали, чтобы он подписал чистый лист бумаги, указывая место, где он дол-жен расписаться. Он отказывался это сделать. Они настаивали на этом. Затем его сильно ударил верзила, который зашел в кабинет незадолго до того, как его стали застав-лять подписаться. В глазах потемнело, изо рта полилась кровь, которую он выплевывал вместе с выбитыми зубами.
          После следующего удара он долго не приходил в сознание, очнулся в машине. Как потом оказалось, их везли (машина была полна таких, как он, избитых и окровавленных) на железнодорожную станцию, а потом — по этапу в далекие сибирские рудники.
          Особенно тяжелыми были первые годы, когда с ними обращались очень жестоко. Чуть что не понравилось охраннику, он тут же дает команду "поднять руки" — и так "провинившийся" стоял, пока не замерзал и не сваливался в тот же карьер, который они рыли.
          Счастливый случай оказался спасительным для дяди Миши. Однажды его охранника скрутил лопнувший аппендицит, дядя Миша взял его на руки и отнес в бли-жайшую сторожку (или как их называли — "КП"). Туда вскоре подъехала машина и дяде Мише велели сопровождать больного в госпиталь, где его затем так и оставили ра-ботать санитаром. В госпитале он пробыл все военные го-ды. После войны с осужденными обращались уже не так жестоко. Только все равно очень тяжело было работать.
          Неописуемая радость пришла в семью дяди Миши, когда получили от него первую весточку. Они не уверены были, что он жив. Богатырским здоровьем он никогда не отличался, из четырех братьев был самым болезненным. Тетя Мария за ним хорошо ухаживала, это имело большое значение для его здоровья.
          Шли годы разлуки, вся семья считала недели и дни, когда он вернется домой. Известно, когда очень ждут, обязательно дождутся.
          Дядя Миша рассказывал, что когда он подходил к хутору, ему стало плохо, он сел на пень, поплакал, и ему полегчало. Тогда он пошел дальше...
          Когда пришел домой, дома была одна внучка Надя, она не знала его, родилась в его от-сутствие. Но о дедушке она много слышала и письма ему писала под диктовку бабушки. Надя узнала его по фотографии и бросилась ему навстречу. Дядя Миша обнял ее и расцеловал.
          Вместе с возвращением дяди Миши вернулось счастье в дом. Тетя Мария преобразилась, у нее, как говорится, "открылось второе дыхание". Она помолодела, выпрямилась. Дядя Миша шутил: "моя Машенька для меня всегда семнадцатка..."
          После обеда Юра предложил сфотографироваться. В центре сел дядя Миша, все расположились вокруг него, сзади стояли зятья, сын Дима. Чуть не забыли тетю Марию: дядя Миша позвал ее к "обществу", так он всегда шутил, когда хотел, чтобы она оторвалась от своих домашних хлопот и была вместе со всеми. "Хватит тебе там хлопотать, иди к обществу", — улыбаясь, говорил дядя Миша. Для нас эта фотография очень дорога, потому что там сфотографированы дядя Миша и все родные в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году.
           Отпуск супруга заканчивался. Мы уезжали. Дядя Миша нас провожал до самой трассы. Тяжело было на душе, но расставаться надо. Вот и трасса. Мы все вышли из ма¬шины и стали прощаться с дорогим для нас, доброй и боль¬шой души человеком, нашим родным дядей Мишей. Он обнял по-мужски Юру, поцеловал его в щеку, похлопал по плечу, пожелал ему летать высоко, но обязательно мягко садиться. Потом взял руку Мишутки, улыбаясь, тряс ее, приговаривая: "Ну, тезка, не шали, помогай маме нянчить братишку и расти здоровым, чтобы смог летать так же высоко, как папа". Заглянул в машину, малыш ходил вдоль сиденья. Он здесь, в гостях, начал ходить, на второй день после эксперимента тети Марии сделал первый, второй, третий шаг... Олежек на удивление всех протянул ручонку дяде Мише (он видел, что все прощаются рукопожатием, и сам, как взрослые, подал ручонку). Дядя Миша и малышу сказал на прощанье: "Ты, наверное, будешь у нас артистом, так ты нас хорошо рассмешил, когда тетя Мария хотела помочь тебе сделать первый шаг. Всегда трудно сделать первый шаг, так что ли?"
           Со мной он прощался с последней. Он меня крепко обнял, поцеловал в обе щеки, еще раз прижал к себе и не выдержал: слезы покатились по его щекам: "Увижу ли я тебя, дочка, не знаю", — сказал дядя Миша. "Если не переведут нас далеко отсюда, то мы еще не один раз приедем к вам, дядя Миша, обязательно приедем", — обнадеживающе сказала я ему. Эти слова как бы придали ему силы: он выпрямился, приободрился и улыбнулся. "Что это я совсем раскис", — сказал он, смахивая назойливую слезу.
           Чтобы разрядить обстановку, я еще раз обняла дядю  и сказала: "Дядя Миша, вы — наша гордость". "Не вешать нос",- как вы всегда говорите,- "держать хвост пистоле¬том!" Он улыбался и махал рукой до тех пор, пока мы были в пределах видимости.
          ...Предчувствие дяди Миши оправдалось: вскоре его не стало.