Братская исповедь

5 октября 2014 года жена моего брата послала меня в жопу.

Случилось это в тот момент, когда мы с Валерой обсуждали по Скайпу актуальные проблемы донецко-украинских отношений. Беседа была продолжительной, мы сидели у своих мониторов и смотрели друг другу в глаза. Я почему-то был уверен, что наш разговор проходит наедине, что его жены Натальи дома нет и никто, кроме брата, меня не слышит. Раз не выглянула для приветствия, значит, – думал я, – в квартире её нет.
В этот день украинская артиллерия накрыла спортплощадку одной из донецких школ. Погибли дети… а мой брат – коренной житель Донецка – пытался доказать мне, что это злодеяние учинили «сепаратисты». Сами по своим, мол, ударили, чтоб свалить грех на укропов. Я не впервые слышал от него подобное, но каждый раз уходил от резких выражений. То он мне говорил, как они с женой, послушав российские новости и поплевав после них, переключались на украинские и узнавали истинную правду. То, ссылаясь на донецкую прессу, приводил какие-то контрдоводы, а когда я спрашивал у него, кому принадлежит издание, он пожимал плечами и говорил, что не знает, но «это пишут наши и я им верю». Я потом в Интернете сам находил хозяина источника «правдивой информации» – Рината Ахметова – донецкого олигарха. Мой младший брат верил этому напёрсточнику.
Но 5 октября 2014 года дело дошло до того, что брат заявил мне следующее: Мы – Украина, а не Россия, а вы оставайтесь там со своим Путиным и со своими бандитами!
И я вспылил!
Из меня понеслось такое, чего он раньше от меня никогда не слышал. Выражений я не подбирал, они сами вылетали из меня нецензурной пулемётной очередью.
И тут из-за спины младшего брата, из соседней комнаты их двухклеточной квартирки, на мониторе возникла Наталья Николаевна и произнесла то, с чего я начал этот рассказ.

По возрасту нас с братом разделяют четыре года, а по жизни – сотни, а когда-то и тысячи километров расстояний. В моей зрительной памяти сохранился туманный эпизод, когда отец выносил из роддома белоснежный конверт с младенцем и все мы усаживались в «Победу». Помню, как Лерка, только научившись ползать, чуть не выполз из кухонного окна нашей коммунальной квартиры на центральную улицу Донецка напрямик, с пятого этажа. Мама оставила его на столе и отлучилась на минутку, а он и воспользовался… Я увидел первым и закричал! Отец снял его уже с оконного карниза. Ужасный эпизод, до сих пор вспоминаю с содроганием.

Надо сказать, что мой брат с раннего детства несколько раз бывал на волоске от смерти. Кроме этого эпизода, помню, как воскресным днём семья устроила пикник на берегу Первого донецкого ставка. Все были у скатерти-самобранки, а я тут же ловил рыбу с крутого бережка. Сколько мне было тогда? В школу ещё не ходил, значит, и Лерке было чуть больше года – ходить уже научился. Сижу, ловлю, и тут мимо меня прямо в воду просвистел брат! Он хотел подбежать ко мне, но житейского опыта не хватило и затормозить на косогоре не сумел. Я заорал что есть силы и тут же мимо меня в ставок улетел папа во всём, в чём был, – брюках и рубашке. Маленький не пострадал.

Потом уже, в ясельной группе детсада, какой-то одногруппник заехал ему ящичной доской в голову. Где он нашёл ту доску на закрытой площадке, куда смотрела воспитатель? – не это главное, а главное то, что из той доски торчал гвоздь и удар пришёлся гвоздём в височную кость! Миллиметр влево, миллиметр вправо и – либо глаза нет, либо брата нет. У него до сих пор виден шрам на том месте. Были и другие смертельные эпизоды в его жизни, но о них поведаю позже.

Не могу сказать, что в детстве мы были дружны. Всё-таки четыре года разницы в юном возрасте – это большая дистанция. Интересы разные. Помню, как будучи первоклассником, я отучил брата сосать большой палец правой руки. Ему шёл уже четвёртый год, а он всё никак не мог насосаться. До такой степени излизал палец, что тот аж сморщился и побелел. Не знаю, какие педагогические меры применяли к нему родители, но я однажды сделал брату перцовую присыпку. Сколько было крику и слёз! Мама схватила собачью плеть и хлестанула меня так, что и мне тоже стало жалко младшего брата. Но палец в рот он после этой процедуры больше не совал. Отшибло навсегда.
В то время мы жили в одноэтажном домишке с приусадебным участком в посёлке Карла Маркса, между Донецком и Макеевкой, который выделили отцу – буровому мастеру – поближе к его установкам, переселив семью из донецкой коммунальной квартиры. Там и появился у нас чёрно-белый щенок Буян довольно агрессивной дворовой породы. А две кожаные плётки нам достались от деда, у которого была породистая охотничья Диана.
Они висели на гвоздике без дела, пока не пригодились для моего воспитания.

И ещё помню один эпизод, когда мама взяла в руки плетёное средство воздействия на живые организмы. Без брата тут тоже не обошлось. Он, малец, полез гладить по головке Буяна, когда тот принимал пищу. Пёс предупредительно зарычал, но Лерка его не понял и поплатился – Буян цапнул его. Тут плеть пошла гулять по спине привязанной собаки! Как мне было жалко Буяна! Жальче, чем истекающего слезами брата. Я потом долго гладил и успокаивал побитого пса. Мы любили друг друга. Так и застыла в памяти картина: я глажу собаку, мама гладит младшего сына и укоризненно глядит на меня.

Через пару лет мы снова переехали в Донецк, сначала в двух-, а потом и в трёхкомнатную квартиры. Спали с братом «валетом» на одном диване, ходили в одну школу. Я никогда ни в чём ему не помогал, он не нуждался в этом, всё усваивал сам. И не защищал его ни от кого и никогда из-за отсутствия в том малейшей необходимости. Но он, наверное, в чём-то равнялся на меня. Тоже стал заниматься гандболом и осваивать гитару. Может быть, и ещё какие-то примеры брал с меня, не знаю, мы никогда не говорили об этом. Но уже после института он точно пошёл было по моим стопам – его избрали секретарём комитета комсомола Донецкого машиностроительного завода имени 15-летия ЛКСМУ. У меня к тому времени уже сложилась своя законченная комсомольская биография. Но вот что удивительно: на КАТЭК, где я к тому времени работал, с этого завода была поставлена роторная погрузочная машина для строящейся Берёзовской ГРЭС. Выходит – младший помогал старшему издалека.

Пока я работал в Сибири, мой брат дважды угодил под напряжение в шесть киловольт и оба раза остался жив! Он создал в то время кооператив по ревизии и наладке шахтных электрических подстанций. Этим делом никто по-настоящему никогда не занимался. Оборудование стояло в пыли и паутине.
Брата долбануло током, когда он стоял на стремянке у трансформатора. С лестницы его отбросило на землю и удар от падения запустил в работу остановившееся было сердце. Это и спасло. Ну и люди, которые оказались рядом. Мне сообщили родители и я срочно прилетел из Красноярского края в Донецк, к брату. Он лежал в областном ожоговом центре на спецкойке, весь в мокрых бинтах. Что там делал я? Не помню. Просто присутствовал несколько дней, пока не стало ясно, что всё обойдётся нормально. Спасибо врачам. Это было ещё советское время и покупать лекарства мне не пришлось. Повторно под те же 6 киловольт он угодил через несколько лет примерно при тех же обстоятельствах, но опыт был, и он его усвоил. Рядом только никого не было. После падения со стремянки, брат заставил себя, вновь обожженного, подняться и устремиться к трамваю. Бегом, чтоб сердце работало! Уже на дому его приняла скорая помощь. Родился в рубашке.

Наверное, после этих событий он стал мне по-настоящему дороже и ближе.
А ещё я помню, как из Сибири приезжал к нему на свадьбу с Катей – моей дочкой. Ей тогда исполнилось четыре годика и было это в 1985 году. На перекладных, как всегда: ночным поездом до Красноярска, а из Красноярска в донецкий аэропорт – самолётом. Тогда я впервые и увидел ту, которая потом пошлёт меня…
Мы с Катей подарили им кинокамеру, на которую я заснял эпизоды их бракосочетания. Оцифрованный вариант они хранят.
Устали мы с Катюхой в той поездке основательно. На обратном пути специально в Красноярске пошли в кино, чтоб поспать в тёмном зале.

Помню, как впервые повстречался с племянником Женькой. Ему было чуть больше годика, когда 19 декабря 1987 года я неожиданно ввалился в квартиру родителей на мамин день рождения. Первым к двери на звонок выбежал маленький мальчик, который никогда меня не видел и стал радостно кричать:
- Дядя Неня приехал! Дядя Неня приехал!
И прыгал передо мной, как радостный мячик, смеясь и улыбаясь. Трогательной получилась наша первая встреча. Никогда не забуду.

Чуть позже ему и его младшей Алёнке родители по настоянию мамы сменили отцовскую фамилию на материнскую. Она боялась, что её детей будут дразнить и цеплять к ним отфамильные клички. Я на это тогда реагировал спокойно – дети не мои, у них свои родители. Да и отец говорил мне когда-то, чтоб я смело менял фамилию, если будет надо. Как космонавт Джанибеков, которого в Ейском ВВАУЛ знали курсантом Крысиным. Но этим фактом в стране никто не владел, а мне о нём стало известно только, когда я переехал в Ейск и местные, услыхав мою фамилию, спрашивали не родственник ли я того космонавта.
Об одном тогда жалел, что одним Евгением Крысиным на земле стало меньше.

В общем, жили по-братски: мы иногда – в гости к ним, на родину, они каждое лето – к нам, в Ейск. Никаких причин для ссор и разногласий не было. Бывало, моя жена водила племянников на рынок и одевала их там во всё новое, красивое и модное. Брат говорил тогда: никогда не забуду.

Первый звонок для меня прозвучал 1 августа 2004 года В тот день Женьке исполнилось 18 лет и было это в Ейске. Лето, жара, а у парня причёска на голове, как у девицы. Вернее, как у папы – тот тоже всю жизнь украшает себя длинноволосой шевелюрой. Вечером я пригласил всех в ресторан по торжественному случаю, а с утра усадил племянника в машину и отвёз в парикмахерскую. Жека знал, куда мы едем, и был согласен. Не знали только мама с папой. Но парню 18 лет! Что, в таком возрасте надо спрашивать маму, какую причёску носить мужчине? Оказывается, надо было.
Когда я привёз домой и выставил на показ коротко, по-летнему остриженного восемнадцатилетнего ребёнка, мать его(!) учинила мне грандиозный скандал! Никак не ожидал я такого поворота! Никак!!!
И никто не ожидал. Наталья Николаевна испортила праздник всем. Ни я, ни моя жена, ни отец мой, присутствовавший при этом, не могли унять её. Уж как я ужом ни извивался перед ней, но гнев этой женщины не утихал. До вечера она молчала, ходила темнее ста подвалов и не смотрела в мою сторону. В моём доме. Вечером, в ресторане такое поведение продолжилось. За столом был не праздник, а поминки по утраченным волосам совершеннолетнего сына. Слёз только не было, к счастью. Так оно и продолжалось бы, если б в кабак не привезли корзины роз. Я выбрал самую большую, с красными длинноногими цветами, штук пятьдесят их там было, не меньше. Жене родной никогда, ни до, ни после, не дарил таких корзин, а этой родственнице купил. Оттаяла сразу. Не знаю, цветы ли повлияли или у неё в голове тумблер сознания включился, но конфликт был исчерпан. Женькины волосы в конечном итоге до мамкиных кондиций отросли скоро, а осадочек в душе у дяди Жени остался навсегда.
В тот день, оказывается, моя супруга просила брата поговорить со своей женой и призвать её к порядку. Он наотрез отказался. Видел, что происходит, находился в центре событий и не пикнул. Любовь, однако, ничего не поделаешь.
Но я об этом узнал много лет спустя, когда уже был послан в известное место.

А между теми событиями с братом случился инсульт, и я мгновенно приехал спасать его. Хорошо, что первая помощь была оказана вовремя, а то могло бы случиться всякое. Происходило это уже не на советской Украине, а в «нэзалэжной», поэтому в больницу из аптек пришлось собирать и везти все необходимые лекарства. И персональную палату для брата, с телевизором и холодильником, на весь период лежания, договорившись с главврачом, я оплатил из своего кармана.

Наших родителей давно нет с нами. Последним покидал нас, осиротевших взрослых сыновей, отец. Он скончался в ночь на 7 марта 2008 года и 8 марта мы положили его рядом с мамой. Принесли папу к маме на 8 Марта…
В наследство нам осталась трёхкомнатная квартира в девятиэтажном доме на центральной улице Донецка. Я сразу принял решение отказаться от своей доли в пользу брата. Не буду здесь говорить, какими обстоятельствами руководствовался, но решение принял и в Ейске оформил его нотариально.
В 2008 году войны за Донбасс ещё не было и трёхкомнатную квартиру в областном центре можно было продать за хорошие деньги. Но я претендовать не стал. После этого, к моему горькому сожалению, отчий дом был покомнатно сдан в аренду чужим людям. Эх, знал бы! И после всего этого его баба посмела послать меня!

Это был последний звонок. Занавес закрылся. Нет, я надеялся, что кто-нибудь там поумнеет и постарается исправить ситуацию. Ждал звонков или писем, но чудо не случилось. 8 Марта 2015 года пришло по Скайпу письменное приветствие моей жене от кого-то из них, без подписи. Но начиналось оно не с извинений, а так – обычными дежурными словами в женский день. И заканчивалось без извинений за прошлое. А это было совершенно неприемлемо для меня. Я нелицеприятно ответил и удалил из Скайпа своего братского абонента. После несколько раз сам звонил ему по телефону, но не для разговора, а так – напомнить о себе. В тщетной надежде на ответную реакцию. Не случилась.
А в Донецке у моего племянника Евгения родился сын Роман, который мог бы стать Романом Евгеньевичем Крысиным – полным тёзкой моего сына – Романа Евгеньевича Крысина.
Не случилось.