1 Глава
Евроремонт превратил памятник деревянного зодчества в модернизированный свихнувшимся хозяином деревенский курятник. Снующие между столов клуши – методистки спешили снести яйца отчетов и планов городской культуры. Несмотря на толпу праздношатающихся разномастных деятелей искусств мужеского пола, большая часть яиц оставалась неоплодотворенной. Партеногенезные птенчики культурных мероприятий круглый год пугали горожан своими уродствами. Но в мэрии поощряли потуги творческой интеллигенции, исправно выдавая деньги на содержание инвалидного потомства.
На Настю, как на предмет интерьера, никто не обращал внимания. Наконец, заметила главная курица, по совместительству её подруга – Сонька. Пока, дымя сигаретой и раздавая на ходу указания, она двигалась в её сторону, «мебель» с тоской размышляла о том, сколько никчемных, пустых лет эти тётки здесь прокопошились. «Твою мать! Неужели и моя жизнь прошла в курятнике?» Пронзительная мысль вытолкнула из гостевого кресла и швырнула во вкусный весенний воздух.
Выдохнула табачный дым и заскользила по аллее к выходу между весело кивающими ветками кленов. Улыбки прохожих, привлеченных её арабесками и кабриолями, нисколько не смущали. Даже мигом намокшие в талом снегу пуанты не беспокоили.
Порывистый танец кардинально изменил настроение. «Я-то при чем? Пусть себе копошатся», - подумала о курятнике. И вдруг замерла посреди тротуара, уставившись на Дом купца Алдонина. Огромные постмодернистские стеклянные двери сделали старинный особняк похожим на пожилую невесту, вырядившуюся в подвенечное платье, а яркий макияж вывесок усиливал нелепый вид. Дама изо всех сил старалась держать приличный тон, обнажая в натянутой улыбке парадного крыльца перламутровые зубы шикарной плитки, таращась подведенными глазками витрин.
Настя, вдруг ощутила твердые носки пуантов, мокрую ткань, прилипшую к озябшим ногам, устало опустилась на всю стопу прямо в грязную снежную кашу. «Как же я домой – то в пуантах дойду?» - затосковала она, выбирая на тротуаре местечко посуше.
Неожиданно лужи остались далеко внизу. Сильные руки подхватили, закружили, понесли в спасительное тепло. «У нас ведь свадьба!» - неожиданно вспомнила.
Их давно ждали. Жених растер Настины озябшие ноги, налил водки, от которой она мигом поплыла. Так и сидела босая, пьяненько улыбаясь, блаженно привалившись к родному плечу. Гости лицемерно - сочувственно улыбались, словно каждый знал, что невеста пьянчужка. Но царапнувшая обида ускользнула, тело наполнилось томительной нежностью к люби-и-имому, близкому. И он никого и ничего вокруг не замечал, обнимая, свою еди-и-инственную.
2 Глава
Настя повернулась, чтобы смотреть, не отрываясь, в родное лицо, обвила руками подушку и проснулась. Долго лежала, не открывая глаз, старалась удержать звериную нежность в подвздошье, в груди, боясь её выдохнуть. Все утро прикрытыми веками отгораживалась от контрастных углов реальности, удерживая на сетчатке глаз родной образ. Углы нещадно мстили, то и дело вонзаясь, в мечущееся по дому упругое Настино тело.
Проспала, конечно. «Какой дурак ставит первую пару», - со студенческой злостью подумала она. «Не дурак, а Тамарка – гадина, - поправила себя. - Знает змеюка, что мне вставать рано – нож к горлу». Фамилия деканши соответствовала гадской натуре – Гадецкая, - а яд старухиной неприязни отравлял Настину жизнь в любой подходящий момент. «Или неподходящий, с чьей стороны смотреть, - усмехнулась отравленная и тут же спохватилась, даже грудь ощупала. - Где? Все! Нет! Утекло, ушло!». Замерла, постояла, пытаясь ощутить глубоко внутри хоть малюсенький комочек ночной нежности, ничего не нашла и со вздохом заставила себя покинуть убежище.
Углы торжествующе смотрели ей вслед.
3 Глава
Как ни старалась, не удалось сберечь сухое тепло в стильных сапожках - на остановке выпрыгнула прямо в грязную жижу. «Пуанты надежнее», - поджимая пальцы, с улыбкой вспомнила ночную прогулку. И тут, точно во сне, кто-то подхватил и перенес на сухой островок тротуара. «Жаль, не на свадьбу», - рассмеялась Настя, приземлившись прямо пред пронзительные змеиные очи Тамарки. Олежек, блондинистый атлант с античным профилем, спасший кураторшу из талых вод, скользнул за спину мегеры и растворился в холле среди студентов.
- Репетируете с раннего утра? – ядовито поинтересовалась Тамарка.
- С ночи, - в тон ей ответила Настя, пытаясь тоже проскользнуть мимо деканши.
Но та загородила плоской фанерной фигурой дорогу и зашипела: «Я вам иду навстречу, ставлю пары с самого утра».
«Вот сука», - подумала Настена. Вслух с максимальным подтекстом выдала: «Я безмерно благодарна! Кто бы еще так обо мне позаботился?!»
- Я не ради благодарности, да вы на неё не способны, а для общего дела, в данном случае - отчета. А чтобы высыпаться, по ночам спать надо, а не…
- … трахаться? – закончила за неё Настя.
Тамарка поперхнулась, покрылась красными пятнами, рванулась к двери, услужливо распахнутой перед ней кем-то из студентов.
Победа подогрела радостную злость, отодвинула мысль о треклятых бумажках, сжиравших море времени и сил. Через десять минут, высушив в туалете бумажными полотенцами мокрые колготки, сунув ноги в уютные разношенные туфли, Анастасия Николаевна впорхнула в репетиционный зал.
Студенты всегда с замиранием сердца наблюдали за походкой наставницы, пытаясь с порога распознать, в чьем образе нынче явилась. От этого зависела их нелёгкая жизнь в ближайшие четыре часа. Ясно, что она в любом случае будет напряженной, но одно дело сильфида, другое, как сегодня, валькирия.
«Валькирия» обвела группу цепким взглядом, замечая любую мелочь, каждое движение, и замерла перед сценой. Не села в любимое кресло - дурной знак. Народ подобрался, демонстрируя полную боевую готовность.
- Кому сидим? Кому кроликов изображаем? - звучным голосом поинтересовалась Анастасия. - На мастерстве зверушек будете показывать. Давайте работать. Сцена битвы. Начали!
С чего бы еще могли начать при таком её настроении? Подстегиваемые жесткими окриками, ребята быстро разогрелись и вошли в нужный темп. Она, почти довольная, делала короткие, точные замечания, и, казалось, репетиция пройдет благополучно, но на любовной сцене неожиданно застряли. Утренний спаситель, Аполлон – Олежек, мямлил, его партнерша куксилась.
- Что за курица здесь пробежала?! В прошлый раз все было! Что вы там квохчете?!
Анастасия неожиданно выросла за спиной девицы, отчего та вздрогнула и скукожилась.
- Ну, было же все. Что ты скулишь? Спроси его о главном. Ты в последний раз спрашиваешь. А дальше нет ничего, кончится всё, убьют его! - бушевала Настя.
Она резко обернулась и оказалась лицом к лицу с пленником, уцепившимся побелевшими пальцами за веревочную решетку декорации. Серые глаза ночного возлюбленного из сна слали неистовый, страстный призыв. Настя поперхнулась, с трудом проглотила жесткий ком и тихо, с силой вытолкнула: «Как же ты мог оставить меня?» Реплика была не по тексту, но Олег подхватил: «Я должен!».
- А как же я?! Как я?! – голос наполнился невыносимым страданием. – Как же я буду без тебя?! Как я буду без тебя жи-и-и-ть?!
Мучительный крик облетел зал и замер.
- Я вернусь, - тихо, но твердо и ясно казал Олег.
Неожиданно она просунула руки сквозь ячейки веревочной решетки, взяла в ладони его лицо и притянула близко – близко к своему. Долго смотрела в глаза, прощалась. Казалось, еще миг и выпьет поцелуем потаенную нежность возлюбленного. Но нет, отпустила, отступила на шаг, медленно, с трудом, отвернулась, сгорбилась и поплелась вниз, в темный зал. Спряталась в свое кресло и молча слушала ноющее сердце.
Ребята отмерли, аплодировали. «Слава богу, решили, что показ. Гениальный показ прощания с жизнью», - глотая слезы, думала Настя. Собралась с силами и, почти нормальным голосом, объявила перерыв. Народ, бурно обсуждая случившееся, рванул в курилку. Последней, медленно, беспрестанно оглядываясь на замершего посреди сцены Олега, ушла «главная героиня». Он стоял и смотрел в темноту, точно в то место, где корчилась Анастасия.
Отвел рукой решетку, уверенно двинулся к ней. Сел рядом и ровно произнес: «Анастасия – значит, преодолевшая, а еще воскресшая».
- Я попробую, - попыталась отшутиться, - ты иди.
- Я вернусь, - тоже полушутя ответил он.
Настя промолчала.
После перерыва репетировали сцену убийства.
4 Глава
Убить. Положить пальцы на тощую грязную шею, прямо на голубую бьющуюся жилку, придавить её и ждать, пока перестанет пульсировать. Она не будет дергаться, так и умрет, не заметив ничего в коматозе. А если будет? Если будет, можно взять за голову и резко повернуть её вбок, до щелчка сломанного позвоночника. Потом медленно опустить на кровать и наблюдать, как гаснет водянистый взгляд.
Новенькая соседка тревожила Настю своим жутким сходством с Ольгой. Те же рыбьи мутные глаза, лягушачий рот, маленькая круглая головка на тонкой шее. Плоскогрудую, плоскозадую фигуру утяжеляли накачанные ноги и руки танцовщицы, казалось, пришитые от чужого тела. Короткими пальцами с плоскими квадратными ногтями, она без конца теребила то край одеяла, то подол больничного халата, блуждая отсутствующим взглядом по беленым стенам.
«Этими мерзкими, корявыми щупальцами лапала грудь, лезла, царапая заусенцами, в промежность. Гадость какая! Сука! Руки сильные, жесткие, как клещи. Дыхание зловонное от табачного перегара. Что, если отчикать разделочными ножницами уродливые пальчики и засунуть их ей по одному… Нет здесь никаких ножниц, ничего колюще – режущего нет. Только мятое, вонючее постельное белье».
Настя сняла наволочку, оглянулась на запертую дверь и на цыпочках двинулась к «Ольге». Подошла вплотную, та никак не отреагировала. Продолжала молча раскачиваться. Ничего не изменилось и, когда наволочка скрыла голову, а завязанные края плотно сжали жилистую шею. Отвратительные пальцы все также перебирали обтрепанный край одеяла. Настена приготовилась затянуть узел, но в коридоре послышались голоса и звяканье посуды. Поспешно развязала, сорвала наволочку с головы соседки и до прихода санитарок успела надеть обратно на свою подушку.
Няньки внимательно осмотрели больных, не заметив ничего необычного, разлили по тарелкам вонючий суп с мочалками расплывшейся капусты, шлепнули по шматку слипшихся макарон, украсили натюрморты на тумбочках стаканами с мочой, именуемой чай с сахаром. Настя отпила немного и, не притронувшись к еде, легла, свернувшись калачиком, лицом к стене.
Ночью её мучил, исходивший от соседки тухлый запах немытого тела, проникающий в носоглотку даже через сложенное вчетверо полотенце. Не выдержала, резко села и в свете ночника увидела устремленные прямо на неё рыбьи глаза. Ольга не раскачивалась, не перебирала пальцами, сидела, не шевелясь, вперив в Настю безумный взгляд.
- Ты что? Чего уставилась?
Сумасшедшая не ответила. Настена трясущимися руками сняла наволочку, накинула ей на голову, связала концы и изо всех сил стянула узел. Впервые за неделю соседка подала голос - завизжала. Не переставая вопить, с неожиданной силой она схватила душившие руки, мешая затянуть смертельную петлю.
Санитары и медсестры знали свое дело. Разняли, упаковали, укололи, уложили.
Утром доктор Иван Ильич долго расспрашивал Настю, что случилось, кто на кого напал, и почему на голове у Светланы была наволочка.
- У какой Светланы? – удивилась Настя. – Я надела Ольге на голову наволочку, при чем тут какая-то Светлана.
- Анастасия, вашу соседку зовут Светлана, неужели вы за год не запомнили её имени? Анастасия Николаевна, вы меня слышите?
5 Глава
- Анастасия Николаевна!
Настя вздрогнула и, наконец, отозвалась:
- Почему год? Всего неделю.
- Ну, как же неделю? – вскипел проректор. – Мы в начале учебного года анкеты выдали, конец второго семестра, а вы до сих пор не сдали, между прочим, одна из всех кураторов. Настя потерла пальцами виски и пробормотала: «Ерунда какая-то».
После столь наглого замечания проректор Иван Ильич побагровел, засопел, хрюкнул и заголосил:
- Что вы себе позволяете? Думаете, если у вас там, - он ткнул пухлым пальцем в потолок, - свои люди, можете оскорблять всех подряд. Тамару Ивановну сегодня до слез довели.
Настя изумленно глянула на Тамарку. Что – что, а заплакать она вряд ли могла. Интересно, где у неё яд? Где у змеи яд? Надо будет посмотреть у Брема.
- Насчет слез я сомневаюсь, а про анкету… Что вы так обижаетесь, будто сами этот бред написали?
Коллеги дружно прыснули. Настя нечаянно попала в точку. Заведующий из багрового – красного сделался бледно – синим и свистящим шепотом выдал:
- Вы, вы – нахалка. Зазвездившаяся…
«****ь», - чуть было не ляпнула Настя, но вспомнив утреннюю стычку с Тамаркой, промолчала. Сдернула ремешок сумки со спинки стула и с мыслью: «А вот ремешком хорошо бы получилось его придушить. Так бы и впился в жирную шею», - покинула заседание кафедры.
Позволить себе такой финт могла только Настя, к чему все давно привыкли, а начальство притерпелось, хоть и буйствовало иногда, как сегодня. На самом деле Настена ничего себе не позволяла, просто делала, что хотела, не опасаясь увольнений, не надеясь на волосатую руку. Уволят, так уволят. Обычно не увольняли, она им была нужнее, чем они ей. Никаким пофигизмом, выпендрежем, хамством тут и не пахло. Отсутствие барьеров и авторитетов – естественное Настино состояние с момента рождения. А про звездизм – это он от зависти.
«А вот выпьем сейчас с Сонькой кофейку в “Пещере”». Вспомнился вкус больничного чая, и рот наполнился горьковатой слюной. «Что за черт?! Засыпать стала среди бела дня, и снятся мерзости всякие. Хотя на заседании кафедры и не такое привидится», - хмыкнула Настя и зацокала каблучками по оголившемуся асфальту.
- Анастасия Николаевна!
- Что ж за день-то такой! - разозлилась Настя. – Покину я сегодня эти галеры?! Чего тебе, Олежек?
Античный герой глянул на неё родными серо-голубыми глазами, и в солнечном сплетении завозился знакомый комочек боли. «Сбрендила, старая дура! - выругала она себя. – Ну, похож – похож на Андрея, а дергаться-то зачем». Пока он шел к ней, откидывая белокурые волосы со лба, таким знакомым жестом, что зубы ныли, она старалась справиться собой, «сделать» нормальное лицо. Но воспоминание об утренней репетиции смело остатки сопротивления, и острая боль пронзила висок. Настя резко побледнела. Олег испуганно спросил: «Вам плохо? Давайте, я вас провожу».
- Нам плохо, давайте, - попыталась пошутить, но вышло как-то жалко.
И пока он вел её, уверенно ухватив под руку, усаживал на любимое местечко в «Пещере», размешивал сахар в чашке с кофе, она, ни слова не понимая, слушала его успокаивающий голос и потихоньку отпускала, растапливала иголку в виске и жесткий комок боли в животе.
- Вы согласны? – неожиданно пробился вопрос.
- С чем?
- Как, с чем? Что нужно заменить или меня, или Ляльку в спектакле.
- Зачем?
- Вы меня совсем не слушали? Я же объяснил, у нас не получится с ней.
- Почему? У вас чудный дуэт…
- Был.
- Почему - был? Просто последняя репетиция, - Настена замялась, - неудачная. Так бывает. Пройдет.
- Не пройдет, а прошло, - упрямо сказал Олег.
Обозначились скулы, жесткие складки у рта. «А он уже не Олежек, - подумала Настя, - вырос». Вслух спросила:
- Что прошло?
Он собрался с духом и выпалил:
- Влюбленность наша с ней прошла. Ну, или моя. Она смотрит на меня все время, как брошенная собачонка, и скулит, вы правильно сказали. А там надо, ну, вы знаете.
- А куда влюбленность подевалась? - насмешливо спросила Настя и процитировала, – «Вчера еще в глаза глядел, а нынче - все косится в сторону. Вчера еще до птиц сидел, - все жаворонки нынче – вороны».
Олег вспыхнул.
- Вам уже лучше? Тогда я пойду.
- М-да, ненадежный ты кавалер, да и любовник, получается, ненадежный.
Настя понимала, что провоцирует, но не могла затормозить, словно вместе с шипами и иголками растаяли тормозные колодки. И это была явно сексуальная провокация, абсурдная, но приятная.
Вспомнилось, как много лет назад, на этом самом месте она вот также с удовольствием, врастяжечку, дразнила жгучего красавца, кареглазого брюнета, ужас, какого известного артиста, Юрочку. А он молча улыбался загадочной, отстраненной улыбкой и не сводил с неё умопомрачительных глазищ. Для неё, пока что, это была игра, а он сразу понял, что пропал. Ох, как «звезды в ночи светили, детям глаза слепили! Ах, как они любили!»
«Да что со мной? Наваждение. Надо выпить. Надо срочно выпить», - по-довлатовски подумала Настя.
Погасила загадочную улыбку. Двумя привычными точными движениями собрала и завязала в узел непослушные, вьющиеся черные волосы. «Официальным» голосом подвела черту:
- Хорошо, Олег, я подумаю.
От неожиданности он откинулся назад. Но тут же овладел собой, поймал нужный тон и, ответив: «Спасибо, Анастасия Николаевна», - поднялся и быстро пошел к выходу.
«Все повторяется. Вот так же Юра уходил через этот полутемный зал в их последнюю встречу. Ушел навсегда... Надо срочно выпить. Надо выпить».
Холодная водка сначала не произвела на неё никакого действия, но через пару минут в животе потеплело, и рука привычно полезла в сумочку за сигаретами. «Черт! Курить бросила. Иногда жаль. Сейчас бы затянуться», - затосковала Настя. Официант «прочитал» её жесты и понятливо исполнил безмолвную просьбу, выложив на стол пачку и зажигалку. Она благодарно кивнула.
На маленькой эстраде музыканты настраивали аппаратуру. Юра стоял посреди сцены и смотрел, как она идет через зал. Положил гитару и двинулся навстречу. Лабухи, официанты, посетители замерли, наблюдая их сближение. Словно воздушные гимнасты скользили по проволоке с электрическим током, искрило. Сошлись. Он бесконечно долго смотрел ей в глаза, наконец, сказал: «Люблю. Но время кончилось. Поздно». Она поняла - это прощение и прощание. Как больно! Сейчас сердце разорвется.
Но не выдержало его сердце. Умер под окнами кардиологического отделения, на остановке. Почему на остановке? Он и на автобусе никогда не ездил.
Сморгнула слезу, плеснула в рюмку остатки водки, глотнула и поспешила в ночь, скользкую, сырую, ветреную.
6 Глава
Ветер ерошил густую Юрину шевелюру. Она смотрела из окна второго этажа, как оркестранты выносили инструменты, аппаратуру, кофры, укладывали в кузов грузовика. Странная машина для гастролей. Как и куда они на ней поедут? Больше всего тревожило, что Юра уедет не попрощавшись. Вот музыканты забрались наверх, закрыли задний борт. Хотелось реветь от обиды и отчаяния, но Юра поднял голову и махнул ей рукой. Мигом вылетела во двор, прижалась, растворилась. Господи! Как хорошо! Так бы и стояла вечность, нет, вечности.
- Возьми мена с собой!!!
- Тебе нельзя со мной.
- Ну, почему?! Я хочу с тобой! Прошу тебя! Прошу-у-у!
- Тебе пока нельзя со мной.
- А когда будет можно?
Молчит.
- Почему ты не отвечаешь? Ты не хочешь взять меня?
- Не могу. Не разрешат.
- Кто может нам запретить?!
А сердце молотит, как бешеное. И так больно, так тоскливо. Вот сейчас, сию минуту, уедет. Не-вы-но-си-мо!
Он оторвал её от себя и запрыгнул в кузов. Закричала, срывая голос, полезла за ним, протягивает руки: «Помогите!». Мужчины молча отвернулись. Юра отвернулся. Почему все стоят? Как же они поедут стоя? А сама все карабкается. Вот сейчас, почти получилось. И вдруг он обернулся. Лицо черное, вздувшееся, страшное - лицо покойника. Отпрянула, спрыгнула вниз. Машина тронулась.
- Напугать хотел! А я опять предала его. Надо было все равно лезть, хвататься за него. Не могу без него! Он же мой!
Машина исчезла из виду.
- Теперь все. Теперь нескоро.
Так безутешно она не рыдала даже на его похоронах.
7 Глава
Подушка мокрая. Во рту пересохло. В груди ворочается боль, острыми лопастями рвет по живому. Ночь. Ветер за окном треплет едва прикрытые молоденькими листочками ветки. Они стучат в стекло, жалуются. Кому же мне пожаловаться? Раньше можно было прижаться к бабушкиному мягкому боку и выговорить ноющую грудную боль. Сейчас бабуля там, далеко, вместе с Юрой, и Насте пока к ним нельзя. А так хочется.
Встала, распахнула окно, вдохнула холодный воздух. Долго смотрела вниз, представляя, как летит мимо балконов и окон, шлепается кулем на жесткий асфальт. Интересно, что чувствует человек, пока летит, успевает ли он что-то почувствовать? Страх, ужас невозможности отменить, остановить падение? А боль, боль после удара? Как долго он её чувствует? Сколько времени длится страдание до блаженного мига облегчения, свободы, смерти?
Замерзла. Закрыла окно и пошла на кухню, включила чайник. Дернула ящик стола, потянулась за чайной ложкой, увидела «мясной» нож. Приложила острое лезвие к узкому запястью, представляя, как полоснёт, но поняв, что узкая косточка, идущая от сгиба кисти, мешает добраться до вены, переместила блестящую сталь выше. Придется с силой надавить и вжикнуть, перерезать сразу. А если не сразу, станет больно и бросишь. Все ненадежно, даже таблетки. Надо точно знать, какие и сколько выпить, чтобы уснуть и не проснуться, не вырвало. Главное, чтобы никто не помешал.
Ну, помешать особо некому. Одна одинешенька. Настя хмыкнула. Целый день сегодня цитатки из неё так и сыпались. Мальчика испугала. Ах, Аполлон, ах, Аполлон! Ну, вот опять. Что ж ты такой нервный, ранимый? Артистическая тонкая натура. Натура - дура. Похоже, на раздвоение личности. Слово за слово, хреном по столу. Все. Придется выпить снотворное и утром с дурной головой идти на репетицию. А какие варианты? Выключила чайник, запила таблетку противной теплой водой из кувшина и отправилась ждать сон.
Настя боялась бессонницы. Был дело - не спала месяцок. Мука начиналась на вечерней заре. Выражение красивое, состояние дерьмовое. Вид заходящего солнца и ранних сумерек за окном неизменно вызывали чудовищное, отвратительное ощущение под ложечкой. Будто огромный солитёр впивался и сосал, вытягивал жизнь. Гнетущая тоска накрывала разом и мучила до часа Быка, сменяясь тревогой, смятением, терзающим жертву до рассвета.
С первыми солнечными лучами появлялась немотивированная бодрость выспавшегося человека. После недели без сна достигла нирваны. Балетная выучка сделала Настину походку легкой, скользящей, но тут она словила ощущение, что тело плавно приподнимается над землей и того гляди воспарит. Левитации не случилось, но телесная легкость, «летучесть», осталась. Через месяц сдалась отцовскому другу, Ивану Ильичу. Опытный психиатр успокоил, что она пока не свихнулась, просто переутомилась, выписал элениум и отправил восвояси. Сон постепенно наладился. Но страх бессонницы остался.
В одно из таких утренних парений её подловила Ольга. Заприметив Настю издалека, лесбиянка рванула наперерез. Бежать было поздно. Придвинувшись как можно ближе, истекая вожделением, та ядовито поинтересовалась: «А что это у тебя походка такая скованная, вся, как на шарнирах? Заболела?»
Это был не первый случай нападения, не могла простить отказа. Настя вспомнила, как после травмы позвоночника узнала, что Ольга распространяет слухи, будто у неё деформирована спина и растет горб. Тогда, после расставания с балетом, на любой удар она реагировала обостренно. Из нирваны не было желания даже просто послать «доброжелательницу». Так и уплыла, оставив желчную суку ни с чем.
8 Глава
Но сегодня ей остро хотелось физически уничтожить подлую тварь. Тем более, что та лежала всего в нескольких шагах, на соседней койке, доступная и беззащитная во сне. Теперь Настя все хорошо продумала. Собранные за неделю таблетки снотворного, тщательно размяла и размешала в Ольгином стакане с компотом. Точно больше никогда не проснется. Настена низко наклонилась, вглядываясь в ненавистное лицо. Спит. Спит жаба. Вот они, отвратительные липкие губищи, норовящие присосаться к любой части Настиного тела, как только она оказывалась в зоне досягаемости. Похотливые, раздевающие глазенки закрыты и больше никогда не откроются. Уродливое, вечно вожделеющее тело успокоится навсегда.
Настя осторожно вытащила из-под головы чудовища подушку, накрыла сверху и навалилась. Через некоторое время Ольга задергалась, но совсем вяло. Прижала сильнее, и толчки прекратились. Тогда она осторожно приподняла орудие убийства и внимательно посмотрела жертве в лицо.
- Сдохла! Точно сдохла!
От радости хотелось кричать и прыгать, но Настена только тихонько довольно хихикала, боясь привлечь внимание ночной дежурной.
Подушку подсунула покойнице под голову и вернулась на свою кровать. Впервые за последнюю неделю она крепко и легко уснула без таблеток.
- Настя! Настя!
Кто-то настойчиво тряс её за плечи и громко окликал, выдыхая прямо в лицо противный запах табачного перегара. «Неужели не сдохла?!» - испугалась Настя. Но, увидев на плече пухлую руку с аккуратными ноготками, успокоилась: «Не Ольга». Старшая медсестра с беспокойством всматривалась ей в лицо. Повернула голову – Ольгина постель пустая. Сестра уловила Настин взгляд и лживо – успокоительно сказала: «Перевели твою соседку в другую палату. А ты все спишь и спишь сегодня. Я испугалась, что ты тоже…» И осеклась.
- Что тоже? - насторожилась Настена.
- Ничего, ничего. Ты вставай. Завтрак проспала. Обедать пора.
Тощая, спитая, неопределенного возраста нянька, Митривна, таскавшая Насте тайком сигареты, принесла обед на железном обшарпанном разносе. Видно, и время обеда уже миновало.
- Сколько времени, Митривна?
- Да уж шестой час. Напугала ты всех. Думали, что как соседка твоя, снотворным траванулась.
- Она отравилась?
- Танька – то? Ну, да. Иван Ильич говорит, видно, таблетки за несколько дней собрала, выпила разом и не проснулась.
- Постой, какая Танька? Её Ольгой зовут, звали…
- Что ты путаешь? Татьяна Первачева… Да что с тобой? Что ты?
Опытная Митривна рванула к двери. Через минуту, корчившуюся и вопящую, Анастасию спеленали, укололи.
Санитарка получила нагоняй «за свой поганый язык». А Настя, оказавшись в серых сумерках пустынной улицы, тоскливо подумала: «Сейчас бы к бабушке».
9 Глава
И пошла привычно по Интернациональной, но почему – то в обратную сторону от родного дома. На пересечении с Мира свернула к четырехэтажной хрущевке, про себя отметив, что в теперешнем бабушкином доме на первом этаже тоже булочная. Для них, любительниц свежей выпечки, хлебное соседство - большое везенье. Всегда успеешь купить рожки с маком, пока не разобрали, в крайнем случае, посыпанную сахарной пудрой сдобу.
Мелькнула мысль: «Что ж она мне номер квартиры не сказала?» Но уверенно, как раньше дом, определила подъезд и нужную дверь. Этаж оказался первый, пропахший сыростью и плесенью.
Настя вдавила кнопку звонка и услышала его тут, на площадке, - так громко он отозвался в тишине квартиры. Еще пару раз звонила, вздрагивая от резкого дребезжания. Сердце заколотилось, вспомнился детский страх - вдруг бабушка долго не открывает, потому что умерла. А через секунду сама чуть не околела от испуга. В квартире резко, громко и настойчиво зазвонил телефон. И с каждым ударом звонка по оголенным нервам росла уверенность, что мертвая бабушка внимательно наблюдает за ней в глазок и вот – вот распахнет дверь. Током прошибла мысль: «Так она же на самом деле умерла! Пять лет назад!» Скатилась по лестнице, чувствуя незримое, опасное присутствие покойницы.
Абсолютно пустая улица, свинцовая тяжесть сумерек и дикий страх, что вот – вот её схватит за плечо мертвая бабушкина рука, приказывали бежать, но ватные ноги не слушались.
Со стороны бывшего бабушкина дома, по проезжей части, шли люди. Они двигались колонной, как на первомайской демонстрации, следом ехали грузовики, в кузовах тоже стояли люди. Настя поняла, что выражение «волосы на голове встали дыбом» не фигуральное. Демонстранты были голые. Белые, разбухшие, как размокшее мыло, тела, огромные и безобразные, двигались, словно жуткие заводные игрушки. Когда покойники поравнялись с остолбеневшей Настей, стало ясно - они её не видят.
Настена пристроилась в хвост колонны и скоро вместе со всеми дошла до старого кладбища, примостившегося возле заброшенного аэропорта. Она почему-то решила, что у них здесь очень важное дело. И не ошиблась. Теперь стало ясно, что ужас ужасов тоже существует. Почти все могилы оказались разрытыми, гробы развороченными, а трупы раздеты и выброшены из могил. Такие же неестественно белые, распухшие, как её спутники, только неподвижные. Надругательство над беспомощными телами, бесстыдно выставленные напоказ гениталии мертвецов, привели Настю в ярость: «Смерть безобразна, но беззащитна. Что ж это за сволочь тут вандальничала? Мразь!» И озадачилась: «Как же я их всех одна приберу? У меня и лопаты нет. А бабуля, как Юра, пугала, чтобы не просилась к ней».
Завязала в узел непослушные волосы и пошла искать лопату.
10 Глава
Телефон голосом китайской игрушки изображал Моцарта и затыкаться, похоже, не собирался. «На чем они там играют, когда звонки записывают? – разозлилась Настя. – Придется взять. Все равно, кроме меня некому. Что у них за кладбище такое, телефоны есть, а лопат нет. Ну, где же ты?» Аппарат лежал на рыхлой земле, выброшенной из могилы. Настя потянулась и наткнулась тыльной стороной ладони на угол тумбочки. Выругалась и открыла глаза. Точно, Сонька вчера нашкодила, звонок поменяла. То – то у неё морда хитрющая была, когда под предлогом «дай позвонить, а то мой сел», шарилась в её телефоне.
- Что, сволочь, звонишь убедиться, что шутка удалась? - хрипло поинтересовалась Настя.
- У меня все всерьез. А сволочью, даже и не припомню, кто меня в последний раз называл, - близко, будто лежал рядышком на кровати, сказал Андрей.
- Память короткая, - пошутила Настена. А сердце, совсем как недавно с Олежеком, заныло.
- Разбудил? У тебя выходной или Тамарка смилостивилась, расписание поменяла?
- От неё дождешься милости, как и от тебя, - и тут же поинтересовалась, - кстати, ты не знаешь, где у змеи находится яд?
- Железы у неё специальные во рту…
- Молочные?
- Ядовитые. От них канал идет к зубам. Когда кусает, надавливает на железы, и яд перетекает в зуб, а уж потом в жертву. Ничего ты о себе не знаешь.
- Зато ты, похоже, познал себя полностью, - отрезала Настя.
- Собачимся, как обычно, - вздохнул Андрей. – Ты мне приснилась.
Настя чуть было на автомате не ответила: «А ты мне нет», - но промолчала. Представила, как она рассказывает мужу сон про кладбище, а он, как всегда, слушает только её голос, абсолютно не вникая в смысл слов, и зарылась с головой в одеяло.
- Соскучился по тебе, - пробился сквозь холлофайбер родной голос.
Так он был хоть немножко дальше. Говорил смело, точно зная, что не бросит свой ****ский театр и не рванет к ней в Тьмутаракань. Он даже когда-нибудь осмелится снова сказать ей, защищенный тысячами километров, что любит. Телефон все стерпит. Безопасно.
- А мне приснилось, что мы женились. Я была пьяненькая и в мокрых пуантах, а ты, как обычно, на высоте. Но подпоил меня ты.
- Тоже, как обычно, - засмеялся Андрей. - Хочу потрогать твои кудряшки. Вижу, как наматываешь локон на палец.
Это было выше человеческих сил.
- Локон, - передразнила она. – Локоны у девочек в партере, а у меня кудри. Все, мне пора собираться.
Молчание.
- Алло! Отключился?
- Нась?
Удар ниже пояса. Нельзя её так называть, там, за тридевять земель, собираясь вернуться в следующей жизни. А может, и совсем не собираясь.
- Мне, правда, пора. Пока.
И быстро нажала отбой. Едва отдышалась, телефон зазвонил снова. Не вытерпев пластмассовой музыки, ответила:
- У тебя сегодня нет репетиции или девушка бросила?
- Репетиции – твоя епархия, а на девушек я пока не перешла. Хотя, чем черт не шутит, если ты вдруг согласишься, может, и попробую, - прокуренным басом сообщила Сонька.
- Дура ты! И шутки у тебя дурацкие, особенно про звонок.
- Не понравилось? – деланно удивилась подруга. – Не любишь ты Моцарта. Темнота! А что, Андрей звонил?
- Андрей, не Андрей, какая разница, - взвилась Настя. – Ты чего с утра трезвонишь?
- Договаривались, - обиделась Сонька.
- А-а-а! Нам же в баню! Ты номер заказала?
- Заказала, - все еще обижался бас. – На двенадцать.
- Все, бегу. Давай, пока. Да, Сонь!
- Чего?
- Не злись.
- Еще чего? На больных не обижаются, – заржала Сонька и отключилась.
Грудь у Соньки была красивая, но, по её словам, давно, когда Крупская была еще девушкой. А сейчас две здоровенные дыни уныло глядели в пол, приободряясь только в шитом на заказ бюстгальтере. На других частях тела мяса наросло непропорционально меньше, и дыни, покоясь на арбузике живота, все равно выделялись.
- Эх! – мечтала Сонька, намыливая зрелые плоды, - отдать бы половинку при разделе имущества моему Петюне. И ему хорошо, бабу надувную покупать не надо, и мне легче.
- Тогда еще кой-чего придется положить в довесок, - засмеялась Настя.
- Щас! А я чем писать буду?
- Молодец ты, курить бросила, - блаженно затянувшись, - похвалила подруга.
- Я много еще чего бросила. Тебе кто не дает?
- Так я, вроде, тоже. Петюню, вот, бросила.
- Я не о том. Мне тут недавно сон приснился, что в вашей конторе ремонт сделали. И стала она похожа на еврокурятник.
Сонька расхохоталась.
- Да уж! Если случится такое чудо, наш памятник точно превратят во что-нибудь несуразное.
- Сонь, тебе не надоело всю жизнь там сидеть, одно и тоже делать?
Подруга задумалась.
- Так я не умею больше ничего. Это ты у нас талантами обременена. А я …
- Но ты же и не пыталась.
- На базаре торговать? – желчно поинтересовалась Сонька.
- Зачем, на базаре? Неужели тебе что-то новое не хотелось попробовать. Научилась бы.
- Эх, если бы, да кабы, я бы еще пару раз замуж сбегала. Но ко мне, в отличие от тебя, в очередь не стоят. Приходится куковать.
- Я, несмотря на очередь, тоже кукую, - мрачно заметила Настя.
- Да, ладно, чего ты? Не депрессуй, - подхватилась подружка. – И потом, кто тебя от культ-придурков прикрывать будет? А так у тебя…
- … «там» свои люди, - договорила за неё Настя. – Знаю – знаю, на днях кислоглазый неуч, Иван Ильич, попрекал.
И Настя со злым юморком поведала о заседании кафедры, стычке с Тамаркой и других местечковых новостях. Сонька для кулуарных сплетен самый подходящий человек. А про сны, звонки, разве с ней поговоришь. Попробовала сегодня, вон, что вышло – обидела.
11 Глава
Про сны ни с кем не поговоришь. Только с Митей получалось. Но Митя далеко, не там, где Юра с бабулей, чуть ближе – за океаном, - но все равно недоступен. «****ент временно недоступен», - вспомнилась шутка из дурацкого анекдота. Как выяснилось, не временно, навсегда. Он то, как раз, брал её с собой, да она не поехала. Правда, до отъезда Митя успел сделать ребенка какой-то старой деве из музучилок, а Настена выйти замуж за Андрея, но такие условности им некогда не мешали. Просто ей и в голову не приходило с ним поехать, и, главное, что он может этого хотеть. Как выяснилось, он был уверен, что где бы и с кем оба не фестивалили, - все равно они пара, предназначены друг другу. Каждый раз удивлял её детской непосредственностью в своей уверенности.
Проболтавшись в Питере год, готовясь к эмиграции, изучая на тайных явках Иврит, и что там у них еще положено, вдруг явился. И страшно удивился, что она замужем. Особенно его задела фантастическая красота Настиного избранника. Напрягся, стушевался на себя непохожий. Потом спросил в коридорчике: «Зачем ты вышла за него? Нам же надо уезжать?» «Первый раз слышу. Кому - нам? Куда? Кто мне об этом сказал?», - искренне изумилась Настя.
Митя всегда был уверен, что она его понимает без лишних слов, с ней не нужны специальные договоренности. Настя не понимала или делала вид, или все же обижалась на него за свободное дрейфование. А он верил, что они одинаковые.
- Мить, мне сон приснился.
Митя взгромоздил её на холодильник, и, обняв коленки, заглядывал снизу в глаза. Он все время ставил её на какой-нибудь пьедестал - на стул, на диван, на парапет - и поклонялся. Сейчас стянул в прихожей пальтишко, утащил на кухню, усадил на холодильник и стосковавшимися глазами разглядывал свое божество.
- Мить!
- Да…
Она провела пальцем по его смуглой щеке, скользнула на шею, на грудь. Бездумно, привычно, пытаясь точнее сформулировать свое ночное переживание. А он залился краской от возбуждения и с силой сжал её ноги. Совсем не ожидала такой бурной реакции - он, оказывается, на самом деле скучал и хотел её до одури.
Для Настены его проявления чувств всегда были неожиданностью. Вот он стоит на пороге ранним утром восьмого марта, смущенно перетаптывается, вынимает из-за пазухи цветок, а на улице мороз двадцатиградусный. Или вдруг приходит к ней в больницу, в палату для тяжелых и обосновывается, как у себя дома. Таскает на руках в сортир, причесывает, веселит соседок, привозит телевизор, торт, заводного цыпленка. Несет Настю в коридор, подальше от любопытных глаз, усаживает на колени, приглаживает непослушные волосы, баюкает как ребенка, выслушивает её дикие сны.
И всё равно, ей всегда казалось, что у них с ним просто дружба. А секс? Ну, так, молодость, гормоны. Конечно, ей только казалось, а он точно знал, как и Юра, что любовь. И как Юру, она предавала его - не доверяла. Тело, сны доверяла, а любовь нет. Не мог он её любить. Все остальные, совсем для неё неважные, могли, а Митя нет.
И когда он пришел прощаться, она все еще не верила, что он всерьез предлагает уехать с ним. Слишком красивый, слишком умный, талантливый, замечательный, многими любимый, чтобы мог её любить. Слишком гордый и свободный, как она сама.
Не простил. Улетел в Хайфу, потом в Америку. Сначала еще верил, что она передумает. Звонил из Израиля и смешил рассказами, как пишет музыку, сидя в ванной с холодной водой, выползая на улицу, когда солнце сядет. Остроумно описывал свою подработку в овощной лавке, приукрашивая, и без того колоритные, местные реалии. Опять не спрашивал, полагая, что Настя и так знает - он её ждет. А она не знала, пока он снова не спросил напрямик: «Я уезжаю в Штаты, поехали». Улетел. И никогда больше не позвонил, не написал, не послал весточки через друзей. Уволил из своей жизни, как делала она сама, не возвращаясь и не давая никаких шансов, как бы ни было больно.
12 Глава
Больно, очень больно. Освобожденные от «смирительной рубашки» руки, отходили.
- Нам нужно поговорить, наконец, об Ольге.
Настя молчит. Иван Ильич хмурится.
- Настя!
- Ольга умерла.
- Умерла не Ольга, а ваша соседка по палате, Татьяна Первачева.
- Я сама её убила, отравила.
- Первачева скончалась подругой причине.
- Я её убила.
- Почему вы хотите убить Ольгу?
Настя молча накручивает прядь волос на палец.
- Она сделала что – то очень плохое? Обидела, оскорбила вас?
Молчание.
- Если мы не разберемся с этим, вам придется оставаться одной в палате, возможно, в изоляторе. Вы представляете опасность для своих соседок. Я не хотел бы назначать… более жесткие препараты, но вы не оставляете мне выбора. Ну, хорошо…
13 Глава
- Ну, хорошо. Даю вам еще неделю. Не больше. К концу месяца мне нужно сдать отчет по анкетированию, а его еще нужно написать, с учетом всех результатов. И не надо иронизировать. Кто-то должен делать и эту работу, Анастасия Николаевна.
Иван Ильич втиснул распухшее тело в кресло и занялся бумагами на столе, давая понять, что разговор окончен. Настя вышла, не сказав ни слова.
«Какая-то подозрительно молчаливая сегодня. Стерва. И не вышибить её пока», - раздраженно хрюкнул Иван Ильич, втягивая, вечно текущую по задней стенке носоглотки, слизь. Неприятная привычка, не замечаемая им самим, всегда сигнализировала подчиненным о раздражении начальника.
Настины каблуки отбили в наступившей тишине тревожную дробь, и «кролики» сменили «стойку» на позу смирения. Метресса уселась в кресло и тихим, ровным голосом уронила перед собой в стол: «Сцена тюрьмы». Если любовная сцена называется тюремной, пощады от «железной девы» не жди.
Ребята опустили веревочную решетку, Олежек с Лялей замерли по обе стороны. Диалог играли две марионетки. Еще неделю назад никакое Настино настроение не могло внести диссонанс в их дуэт, они её попросту не замечали.
- Хватит, – негромко, пугающе спокойно, перебила Анастасия. – Театр Карабаса закрывается. Мальвина уволена. Какую «другую целовать» выбрал, ответствуй, кабельеро?
Вот и ударила в самое уязвимое место.
- Вы сюда учиться приехали, златокудрый красавец, или кобелировать?
Олег стоял в центре площадки, как и в прошлый раз, вцепившись тонкими пальцами в веревки решетки.
- Укокошил одну партнершу, выбирай другую. Так, глядишь, к сдаче придется мальчикам переодеваться для нашей звезды. Будем пробовать с той, которую выбрал мой господин. Ну, кого?
Олег круто развернулся и пошел к выходу через «карман» сцены. Студенты окоченели от ужаса предстоящей расплаты, но Настя сказала неожиданно повеселевшим голосом: «Смотрите, какие мы ранимые?! Творческие натуры. Идите, перекурите душевные страдания. После перерыва попробуем с Ритой».
Рита радостно вспыхнула и первой рванула в курилку.
14 Глава
Своим появлением Татьяна одномоментно выключила галдеж в репзале. Поклон, пауза, писклявое сообщение: «Ольга Валентиновна с сегодняшнего дня ваш новый репетитор». Конечности Валентиновны – мечту французов – явно приставили от другого туловища. Выпученные водянистые глазки и огромный лягушачий рот на маленьком треугольном личике навязывали новой репетиторше соответствующее прозвище, но не прижилось. Может, брюшка не хватало? Хриплый зычный бас, особенно контрастирующий с Танькиным писком, неожиданно вырвавшийся из тщедушного тельца, заставил класс прыснуть, нарушая жесткие правила. При Изабелле, не позволили бы себе вольности. Но Фельдфебель, прозвище данное Ольге группой, всё им припомнит на плацу паркета, и не раз, и не два. Она все помнит и всегда рассчитывается, а за свою дурацкую внешность, голос, неудавшуюся карьеру – с лихвой, особенно с длинноногими зазвездившимися балеринками.
Много раз пожалели танцоры о неожиданно покинувшей их мышке – Таньке. Особенно девочки, когда проявилась сексуальная ориентация Фельдфебеля. Безвредная писклявая Танька казалась им теперь божьим даром. Позабылись шпильки раздевалочных шуток на её счет, простили мышке все пять раз, когда она их заложила хореографу. А наказание господне – недоделанная лягушка – показала им, какими могут быть гнев господень и небо в алмазах.
Быстро уловив, кто здесь прима, Ольга положила на Настю глаз. И первое время выделяла, делая замечания более лояльно и не слишком громко. Но не получив благодарности, не говоря о взаимной симпатии, усилила напор.
Главная атака случилась во время попойки после шефского концерта, на выезде. Фельдфебель осталась «присмотреть» за студентами, чтоб чего не вышло. Первая налакалась и, приткнувшись к Настиному бедру, все старалась подбить её «дернуть по маленькой». Настена вырвалась на балкон покурить, и тут возбужденная самка настигла предмет вожделения. Грубо, как перепивший мужик, притиснула сильными руками к стенке и стала лапать, норовя одновременно залезть в трусы и обслюнявить поцелуем. Заусенцы нещадно царапали, а смесь табака и водки вызвала волну тошноты и прилив злости. Настя схватила насильницу за жидкий узел пережженных окраской волос и рванула так, что лягушачья головка откинулась назад и щелкнули кривые прокуренные зубки. Лютый мат и угрозы, брошенные в спину, изменили Настину жизнь. Дрожь, сердцебиение сменились сначала ледяным спокойствием, а потом жгучим желанием убить суку, не покинувшим её никогда. Она круто развернулась и пошла прямо на Ольгу. Звериное чутье подсказало той правильное решение. Оттолкнув Настю, она рванула в комнату, под защиту толпы.
С тех пор одного Настиного взгляда было достаточно, чтобы Фельдфебель заткнулась. До последнего дня в училище репетиторша остерегалась к ней приближаться. Только тихонько гадила за спиной, распуская сплетни, особенно после травмы и ухода Настены, глупо предположив, что опасность миновала. А зря. В лице несостоявшейся возлюбленной ходила её смерть.
15 Глава
Рита теребила веревки, озиралась, вопросительно кивала сокурсникам. Олег не появлялся.
- Ну, куда пропал твой любовник? – весело поинтересовалась Настя.
Неожиданная перемена настроения была кстати. Иначе за Олежкину выходку всем бы не поздоровилось.
- Что ж, у Александра появился шанс. Вперед!
Саша – полная противоположность Олега - смуглокожий, коренастый, среднего роста, длинные черные волосы стянуты в узел. Мечта половины девчонок курса. Вторая половина грезила об Аполлоне. Пара уверенно вела сцену, про себя не один раз сыгранную, вырвавшуюся, наконец, на волю.
Настя, как когда-то Изабелла, едва заметно, одобрительно кивала.
- Неплохо, молодые люди, - резюмировала она.
Но короткая похвала Валькирии - предел мечтаний любого её студента.
Заглушила тяжелой дверью возбужденный гомон и, рассыпая в гулком коридоре монетки цокота тонких каблуков, поспешила на волю. Внезапно остановилась и прислушалась. В пустом коридоре неровно маячил посторонний звук. Миновав пару громадных окон, на глубоком подоконнике третьего увидела свернувшуюся в клубок Лялю. Клубок скулил и шмыгал.
- Ляля? Ты чего? Слезами делу не поможешь. Работать надо, - назидательно сказала Настя, отводя тяжелые льняные волосы с лица девушки.
Ляля подняла голову и на всхлипах выговорила:
- Не хочет он со мной работать.
- Олежек? Ну, это поправимо, с другим партнером попробуешь. Сашу сегодня ввели. Да и у Олега пройдет… творческий кризис, - пошутила Настя.
Но её шутка произвела неожиданный эффект. Ляля безудержно зарыдала в голос, выкрикивая, что у него и так уже все прошло. Пришлось достать из сумки бутылку с водой и полить девчонке на голову. Постепенно истерика стихла, лицо утерли, нос высморкали, благо у Насти в сумке полный комплект на все случаи жизни.
- Тебе придется справиться с этим, даже, если будет очень больно. Иначе сломаешь себе жизнь. Чужому сердцу не прикажешь, - увещевала Настена.
- Вам хорошо говорить, вы вон какая, - все еще всхлипывая, выговорила Лялька.
- Какая?
- Красивая, гордая и …
- бессердечная валькирия, - закончила за неё Настя.
Девушка вспыхнула.
- Да, ладно. Педагоги всегда знают свои прозвища. Хорошо, хоть не гюрза. А насчет сердца ошибочка вышла, точно есть, иначе, что там так болит всегда некстати.
Настя потерла левую сторону груди, тяжело вздохнула, заправила Ляльке за ухо непослушную прядь и направилась к выходу, отметив, что звонкости у каблуков поубавилось. На улице остановилась и, задрав по очереди ноги, осмотрела подошвы. Набойки оказались на месте.
«Должно быть, оглохла от рыданий», - хмыкнула Настя.
В сквере, на скамейке сидел Олег. «Что ж за место такое, заговоренное, никогда не могу пораньше уйти. Ну их всех к чертям собачьим!», - рассердилась Настя. Стук каблучков снова позвончел. Она пролетела мимо Олежки, но круто развернулась, плюхнулась на скамью и насмешливо спросила:
- Ну, что, Аполлон, тоже убиваешься?
Парень вздрогнул от неожиданности, поднял голову.
- Почему тоже, кто еще?
- Великая тайна! Не я, кончено, Лялька.
Олег завздыхал, забурлил, того и гляди, начнется извержение.
- Да ты не пугай меня, пуганная. Лучше скажи, что случилось с тобой? Влюбился что ли?
Белую мраморную кожу Аполлона залила алая краска. Он, как намедни, в кафе, молча играл желваками.
- Безответно, что ли влюбился? В кого? Кто перед красотой несказанной устоял? - забавлялась Настя.
Олег неожиданно посмотрел ей прямо в глаза и, собравшись, как перед прыжком, выдал:
- Вы.
- Что вы? Я же шучу.
- Вот именно, вы всегда шутите.
- Я обидеть не хотела, - оправдывалась Анастасия.
- Жалеете? Так еще обиднее. Влюбился пацан безответно, бедняжечка, - передразнил он.
- Да совсем мне тебя не жалко. Чего жалеть красавца такого? Ты, чем убиваться, пошел бы и поговорил с ней.
- Хорошо. Я говорю. Анастасия Николаевна, я вас люблю.
Настя оторопела.
- Не смешно, Олег. Дурацкая шутка.
Резко поднялась и ринулась к подошедшему трамваю.
- Я не шучу, не шучу! - раздалось вслед.
Он в два прыжка одолел расстояние до трамвайной двери, но она захлопнулась, осталось только беспомощно шлепать растопыренной пятерней по стеклу, привлекая Настино внимание. Но валькирия не обернулась.
16 Глава
Хочу домой, к маме. С мамой она никогда не делилась. Вместо поддержки та начинала немедленно поучать и виртуально перестраивать Настину жизнь, рьяно и слегка агрессивно. Но можно сесть на кухне, обмакивать вареники в блюдце со сметаной и бездумно слушать мамину болтовню, жалобы, тысячу раз слышанные воспоминания. И полегчает, как после церкви.
А может, в церковь зайти. Нет. Не любила Настена эту зашуганную церквушку, неуклюже притулившуюся одной стороной к старой деревянной развалюхе бывшего городского радиоузла, а другой, к покрытым серебрянкой прутьям железной решетки, защищавшей учеников интерната глухонемых от религиозного опиума. Окна церкви, как и его настоятель, старенький пего-седой батюшка Александр, испуганно, подслеповато щурились на громаду девятиэтажки, подпиравшей церковный фасад. Нет, еще больше зажмет. А до подгорного, старого, намоленного храма, добираться долго. Лучше к маме.
Но с мамой тоже не сложилось. Именно сегодня у неё случился очередной приступ агрессии, которую непременно нужно было выплеснуть в истерике. Обвиняя всех и вся в, старательно выращенных из всякой ерунды, «страшных» несчастьях, жалуясь и требуя немедленных перемен от правительства, остеохондрозного позвоночника, мерзкой погоды, она изо всех сил старалась включить дочь в старую игру «А ну-ка, переубеди меня, что я не сирота!» Настя, в сотый раз закручивая ложкой воронку в чае, тихонько напевала себе под нос, как обычно делала, стараясь удержать, рвавшиеся наружу выражения, которые не принято говорить родителям. Покопавшись в телефоне, неожиданно «вспомнила» срочное дело и, оставив неудовлетворенную несостоявшейся истерикой мать, высочила из квартиры, скатилась по ступенькам. «Куда ты все бежишь, от кого бежишь?» - упрекала её в свое время свекровь. «Куда – куда? К чёрту в зубы! А действительно, куда? Может, к Соньке. Нет, у неё сегодня очередной отчетный аврал. Придется пить в одиночку».
Настя свернула к ближайшему супермаркету и притормозила, лаская взглядом миленького щенка бигля. Хитрюга трепал хозяйскую штанину, а сам косил глазом, чтобы еще такое прихватить. На обратном пути её поджидал золотистый ретривер, устроивший башку прямо на ступеньке. Выжидающе глядя на дверь, пропуская равнодушным взглядом чужих, скапливая поток любви для своего единственного и неповторимого. И как только он появился, воспитанный пес, не нарушив команды «сидеть», поднял голову, промахнул хвостом тротуар, подался вперед, спрашивая взглядом: «Ну, что так долго? Я уж начал беспокоиться!» Настя представила гладкий податливый широкий лоб, мокрый горячий нос и у неё запершило в горле.
Дома залпом выпила бокал сухого красного, вывалила на ковер альбомы с фотографиями, выбрала «собачий», забралась с ногами в кресло и, прихлебывая терпкое вино, теперь уже мелкими глотками, всматривалась в любимую мордаху.
Эту милую рыжую сволочь Настя приобрела в кондитерской. Забежав выпить чайку, она застала явно расстроенную продавщицу в одиночестве. Приготавливая чай, та все время косилась под стойку. Когда раздалось поскуливание, замерла с чайником в руках и испуганно посмотрела на Настю.
- Что у вас там такое?
Бедняжка молчала, не зная, что сказать.
- У вас там что, собака?! – изумилась Настена.
Женщина обреченно кивнула:
- Щенок.
- Покажите.
Без конца поглядывая на дверь, бедняжка вынула на свет божий маленький рыжий скулящий комочек. Голубые младенческие глазки искали мамкину титьку.
- Да ведь это мой щенок! – воскликнула Настена.
- Правда?! – изумилась продавщица.
- Конечно, именно его я искала.
Страдалица расслабилась и на радостях выдала всю биографию малыша. Он оказался сынок таксы, гульнувшей с биглем. Коварный хозяин потаскухи скрыл её грех и выдал, обещанного в подарок подруге кондитерши щенка, за чистопородного. Но обман раскрылся, пришлось метиса забрать, а дома у пострадавшей хозяйничает здоровенный алабай, на дух не переносящий никаких конкурентов.
- Он же его задушит! Вот и приходится носить с собой на работу. Но люди-то всякие бывают. Могут и санинспекцию вызвать, прикрыть. Замучилась я. Вы правда его возьмете?
- Конечно. Он - мой щенок. Сколько вам заплатить?
- Что вы? Ничего не нужно, берите так.
- Так нельзя. Нужно хоть монетку положить.
Настя выложила на прилавок серебристый кружочек. Счастливица упаковала приданое - бутылку с соской, пакет молока, подстилку - и проводила их до дверей.
Настена шла по коридору к гримерке под восторженные взвизгивания обалдевавших от щенячьей милоты актрисуль, и сама млела. А кода Андрей изумленно, как ребенок, распахнул глаза и «поплыл», потискивая, поглаживая рыжее чудо, удовлетворенно заметила: «Я же говорила, мой щенок!».
В тот же день, не задумываясь, Настя дала малышу имя – Крош. Более хулиганской собаки у неё за всю жизнь не было. Он прятал Андреевы носки, разматывал рулоны туалетной бумаги, опрокидывал ведро и растаскивал мусор по всей кухне. Сгрызал в отместку за одиночество Настины очки, чужие книги, ремешки сумок. Срывал с вешалки одежду и безжалостно драл меховую опушку на куртках. Получая нагоняй, бесстыдно пользовался своей милотой, простодушно удивляясь, ну, как можно ругать такую прелесть, да еще такими словами.
Она не могла его не отдать. Они были так похожи с Андреем, будто тот был собачьим папой.
Рыжая бестия преданно заглядывала вам в глаза, а через секунду исчезала, ныряя, в, только ей ведомый, лаз под дачным забором. Еще через минуту его маршрут можно было проследить по бешеному лаю соседских собак, которых, зная, что они пленники, пёс бесчестно и нагло задирал, проносясь мимо. Нагулявшись в свое удовольствие, Крош тем же тайным путем проникал обратно и крадучись устраивался на веранде, будто всегда тут и был. В ответ на упреки изображал оскорбленную невинность или тяжкое раскаяние.
В дачном поселке о нем ходили легенды, большая часть из которых – истинная правда. Однажды в ночном магазине, обаяв продавщицу, стащил связку молочных сосисок - свое любимое лакомство - и сбежал. Пострадавшую не столько возмутила кража, сколько прелюдия с заигрываниями и жестокий обман. Мерзавец, заглотав сосиски вместе с неделимой оберткой, пару дней мучился, пытаясь вытянуть целлофановый жгут у себя из-под хвоста. Пришлось помочь. Лента оказалось приличной длины. Это ж сколько сосисок вошло в небольшое тельце?!
Соседские коты, едва завидев Кроша, без разбега брали двухметровую высоту, перемахивая заборы из профнастила, за которые совершенно невозможно уцепиться. Бродячие собаки со всей округи бесспорно признали его своим генералом, охотно присоединялись к бандитским вылазкам и безоговорочно слушались. Как-то, отчаявшись дозваться мерзавца, Настя отправилась на озеро одна и увидела красавца, шествующего во главе своры разномастных собак, размером от овчарки до спаниеля, по центральной улице поселка. Веселый боевой задор так и пер из рыжей тушки. Можно сказать, из него сочилась, брызгала во все стороны харизма.
- Ах ты, скотина! – закричала Настя. - А ну, немедленно иди сюда!
Вся спесь мигом слетела с командира. Он так расстроился, что решил было ослушаться и осмотрелся, нельзя ли свалить.
- Что-о-о?! Не слушаться?!
Такой откровенной наглости он не мог себе позволить и нехотя, с лживо - безразличной мордой (так и хочется сказать лицом) подошел и встал рядом.
Ну, как их разлучить. Как бы оба ни любили Настю, она оставалась всего лишь их женщиной, а между собой они были одной крови. Так и улетели вдвоем бизнес классом, безусловно, полагающимся таким шикарным мужчинам. Мерзавцы!
17 Глава
Она все-таки зашла в церковь. Вернее, они с Нелькой зашли, а Аська почему-то осталась снаружи. Воздух внутри был солнечный и пыльный. Пусто, ни одного человека, и шаги прозвучали неожиданно гулко. «Странно, свечи не горят и лампады», - неприятно удивилась Настя. «Наверно, чистили все перед родительским днем», - шепотом отозвалась Неля. Постояли под куполом, как считала бабуля, в самом намоленном месте, ожидая благодати, но только усилилась смутная тревога. Девчонки поспешили на выход.
В весеннем сквере, тоже на удивление безлюдном, лишь Аськина фигурка маячила вдалеке, на детской площадке. «Чем бы дитя не тешилось», - пошутила Нелька. И они двинулись к, по-щенячьи радостно приветствующей их, подружке. Новенькие блестящие листочки одуряюще пахли, солнце, хоть и спряталось за тучи, грело по-весеннему. И всё же, что-то было напряженное, опасное, в тусклом свете, тишине и пустынности бульвара.
- Где народ? Время полдень? - озвучила свое беспокойство Настя.
- Так на кладбище, поди. Поминальный день, - отозвалась Неля.
- Ах, да. Сегодня весь город на кладбище. Помнишь, на том месте, где сейчас храм, старые деревянные домишки стояли. А там, где крест, вон, левее Аськи, огромадная лужища была, целый пруд. Аська каталась весной на плоту с пацанами, а сейчас…
Одна и та же мысль накрыла их одновременно: «А сейчас Аська умерла!» Они подошли уже совсем близко к качелям, на которых, непривычно молчаливая Ася тихонько покачивалась, свесив ноги в школьных ботинках из Детского мира. Она тотчас узнала, что раскрыта, и хитро улыбалась, поглядывая на подруг лукавыми глазами-сливами.
Настя испуганно шагнула назад и предложила Неле: «Пройдемся». Та понятливо кивнула, и они двинулись по дорожке вокруг храма. Аська неслышно спрыгнула с качелей, пристроившись в хвосте. Живые ускорили шаг, но и покойница заторопилась. При этом все делали вид, что просто гуляют. Скоро, чтобы оторваться, пришлось перейти на рысь. Толстуха Нелька тяжело дышала. «Игноришь спорт, а зря, - заметила Настя. – Надо ближе к церкви подойти». Действительно, чем ближе к храму, тем сильнее Ася отставала. Она по-прежнему молчала, но заметно злилась, чего с ней при жизни никогда не случалось. На все неприятности она обычно реагировала со смешком и юморком.
«Что ж мы так и будем здесь круги нарезать, - поинтересовалась Нелька. – Она уходить не собирается». Неожиданно Ася оказалась прямо перед ними, подруги встали как вкопанные. Настя почувствовала леденящий ужас. Он заполнил все тело и выдавливал остатки дыхания. Хватая ртом воздух, Настена пыталась найти руку подруги, но натыкалась на что-то мягкое, шерстяное. Скосила глаза и увидела, что зажала в кулаке полу любимой Нелькиной вязаной китайской кофты и чуток форменного школьного платья. «Надо отпустить, - промелькнула мысль, - Нелька за кофту башку оторвет».
Настя разжала руку, выпустила угол подушки и проснулась. «Как в плохом фильме. Героиня просыпается, тяжело дыша, вспотевшая и испуганная, долго не может прийти в себя», - нервно хмыкнула «героиня». Вспомнила, что сегодня на самом деле поминальный день: «Вот и снится подружка. Надо помянуть. Сейчас Соньку позову, мяско пожарю». Но готовить не хотелось, отправилась в «Пещеру».
Настя не ходила на кладбище, несмотря на все уговоры и скандалы матери. Едкий запах гниющего мяса раздирал носоглотку, и через полчаса начинала нестерпимо болеть голова. Волосы, одежда, тело – все пропитывалось тошнотворным запахом, который с трудом смывался и отстирывался. Мать говорила, что она все выдумывает, просто пахнет травой и высыхающей землей. «Никому не пахнет, а ей пахнет мертвечиной. Люди зарыты на два метра под землю, какой может быть запах?» Но после кладбища Настю неизменно выворачивали наизнанку жуткие рвотные спазмы и сутки не отпускала мигрень.
Мать смирилась и ходила ухаживать за отцовской могилой, кушать крашеные куличи и яйца, устроившись на шершавой доске скамьи, с любительницей поминальных застолий – золовкой Галиной. Они с удовольствием вспоминали всех умерших родственников до седьмого колена («о покойниках только хорошее»), оттягиваясь на ныне живущих. Перемыв под рюмочку кости всей родне, довольные друг другом, разъезжались в разные концы города, до следующего года, чьей-нибудь свадьбы или похорон.
18 Глава
Сонька уже смоталась на кладбище, помянула родителей и прибыла слегка навеселе, на взводе, готовая в любой момент пустить слезу или обложить матом первого попавшегося, удобного, человека.
Закусив первую, «не чокаясь, царство небесное вечный покой, пусть земля им будет пухом», сигареткой, она внимательно осмотрела Настю и подозрительно поинтересовалась: «А ты чего такая вздрюченная? Случилось что?».
- Нет. Сон приснился. Аська покойная, одноклассница, - нехотя отозвалась Настена.
- Ну, так это к родительскому. Помянуть надо.
Сонька с готовностью потянулась к графину с водкой.
- Погоди. Пусть горячее принесут, а то ты уже хорошая.
Соня послушалась. Она только Настю и слушалась, больше никого не признавала. Прокуренным басом, отсылая куда подальше любого советчика, не взирая на чины и возраст.
- Хорошая девчонка была? - спросила она, выпуская дым из ноздрей.
- Веселая, хохотушка, болтушка. Её в классе все любили. Никогда ни на кого не обижалась. Да её и не трогал никто. Один раз только физичка выгнала из класса за болтовню. Уесть хотела, сказала, что от Аськиного стула больше пользы, чем от неё самой. А она обрадовалась свободе, стульчик так аккуратно задвинула и говорит: «Зато он не такой симпатичный, как я».
Правда, красивая была, как ассирийская принцесса. Родители азербайджанцы. Четыре сестры имелось, все горбоносые, тощие, в мать. И хитрожопые, злобные тоже в неё. А Аська – ладненькая такая, добродушная, открытая - в отца. Отец у них после инсульта на инвалидности сидел, чинил втихушку обувь соседям за копейки. А мамаша из многодетности выкачивала все, что можно, да бесконечно на больничном от работы увиливала. Вроде, еще мошенничала слегка. У них легенда семейная ходила. Кто-то из обманутых мотался постоянно деньги выбивать. Однажды звонят, она мужа посылает: «Иди, только не открывай, скажи, что меня дома нет». Он приковылял к двери и говорит: «Зоя просила передать, что её нет дома».
Вот ленивая Ася была в мамку. Училась кое-как, в школу тусоваться ходила. На троечки восемь классов окончила и устроилась в регистратуру, в поликлинику рядом с домом. Ей везде легко было, её и там любили, чернявого светлячка.
- Умерла от чего? – спросила Соня.
- Нелька десятый заканчивала, я второй курс хореографического, когда Ася заболела. Встретила тетю Зою, она зло так говорит: «Здоровая всем нужна была, а теперь, кроме Нели, никто не заходит». Я же не знала ничего. Ася упала зимой, в гололед, сильно ушиблась, хромала, но не сломала ничего. А к весне – саркома мягких тканей. Нелю пытала, почему мне ничего не сказала, а она отвечает, что Аська не хочет никого видеть. Я все-таки пошла. Шок до сих пор не прошел. На кровати одеяло, никакого тела, и голова над ним. Только там, где ступни, две неровности. Волос почти нет и на малюсеньком лице огромный, выпученный, глаз. Она под наркотиками, но вдруг меня узнала. Не знаю, как я поняла, что узнала, но это точно. Может, одеяло зашевелилось или жуткий страдающий глаз подсказал.
На похороны из всего класса только я одна не пришла. Не могла я себя заставить. Не хотела, чтобы она осталась для меня такой, я глаз этот старалась забыть. Водки в первый раз в тот день выпила. Нелька обиделась, с тех пор со мной больше не разговаривает, всю жизнь, представляешь. Не могла я ей это объяснить, да она бы и слушать не стала. Но Ася всегда снится здоровой, хорошенькой. Первый раз сегодня вспомнила жуткий её вид перед смертью.
Настя вздрогнула, официант стукнул тарелкой по столу.
- Ой, извините, я нечаянно.
- Всё нормально.
Потянулась к налитой рюмке:
- Помянем.
Водка обожгла горло, а может слезный комок еще не отпустил.
- Выпиваете, шерочка с машерочкой. Праздник? Или поминки по ушедшей любви? - квакающий смех раздался прямо над ухом.
Настена не обернулась.
- Знаешь, Оля, сегодня день такой, ругаться нельзя, но ты, все равно, иди на ***, - ровно, но с угрозой, произнесла Сонька.
Фельдфебель молча отошла. На другом конце зала подсела к ярко – рыжей, в боевой раскраске, бабенке.
- Да, постарели её машерочки, - засмеялась Соня. – Ну, что ты так на эту лягуху реагируешь. Побелела вся. Выпей и успокойся. Хрен с ней.
- Хрен ей, как раз, не нужен, - пошутила Настя.
- Эт-т точно. Ну, вот, очеловечилась. А помнишь…
И Сонька увела её в сад совместных приятных воспоминаний, и они не заметили, как стемнело, как ушли старые, потрепанные лесбиянки, как разговор перескочил с ушедших на живых.
«А чем мы лучше мамы с тетей Галей? - размышляла Настя, пытаясь справиться с непослушным замком на сумочке. – Только тем, что пьем в кабаке, а не на кладбище».
19 Глава
Шагнула в сумеречный лабиринт вечерних улиц, бездумно пробрела вперед. Остановилась на перекрестке. «Порядком набралась. Заблудилась что ли? Как же я доберусь теперь? Все таксисты повымерли», - размышляла Настена.
- Повымерли, здесь все повымерли. Может, вернуться обратно, в "Пещеру", - прозвучало из-за спины.
Вздрогнула, обернулась. Никого.
- Допилась до чёртиков. Точно, надо вернуться.
- Здесь нельзя назад, только вперед, - подсказал другой голос.
Испуганно озираясь, двинулась в предполагаемом «вперед». Бормотала, подбадривая себя: «Нет никого. А кто говорит? Говорит Москва». Пьяно хихикнула. Но вскоре стало не до смеха. Сколько бы и в каком направлении не прошла, снова оказывалась на заколдованном перекрестке. Был бы Митя, взял на руки и отнес домой.
- Ми-и-и-тя! - закричала истошно, как пьяная истеричная баба.
«А я и есть, пьяная баба, - сказала громко вслух, подумала и добавила, - но не истеричная. Просто по Мите скучаю. Где ты, Митя?»
- Мити здесь быть не может, - заверил первый голос. - Так что, лучше вернуться.
Настя решила, раз она все равно свихнулась, попробовать получить совет.
- Тогда, может, Олежек есть? Он меня пару раз выручал.
- Олега тоже нет, ему еще рано, - ответил второй голос.
- Что рано? - удивилась Настя.
- То, что Юре в самый раз, - первый голос наполнился желчью.
- Юре...
- Юрам тоже рано, - вступил в спор второй.
- Юрам? Юра у меня один единственный... был...
Настена заплакала.
- Еще один будет, - мягко пообещал второй.
- Этой дамочке хоть Содружество рыцарей Вальхаллы подай - всех угробит, - откровенно зло выдал первый.
- Угробит? - удивленно повторила Настя.
- Здесь не нужно повторять такие слова, - посоветовал первый.
- Где - здесь? Почему нельзя? Какие слова?
- В лабиринте, - успел вклиниться первый. - А слова здесь любые сбываются.
Настя вмиг протрезвела. Взлетела и увидела огромный лабиринт, заполненный серым вязким туманом, и себя в самом центре. У единственного входа маячили две фигуры - в черном и белом балахонах.
- А ведь, правда, где вход, там и выход, - подумала она и проснулась.
20 Глава
Группа сдавала этюды. Нужно было успеть до начала зачета пачкой заполненных анкет осчастливить Ивана Ильича, проскользнув мимо Тамарки, которая всегда найдет к чему прискрестись.
- Сдам спектакль и уеду. Уеду, уеду на той неделе в среду. Надену шапочку с пером и больше не приеду, - напевала про себя Настя. – Буду валяться на песке, жрать «вредные» чебуреки, запивая домашним винцом, и блаженно молчать. Можно ни с кем не разговаривать сутками. Красота!
- Красота! – подтвердил треснутый Тамаркин голос. – Кто-то в комиссии надрывается, а кто-то порхает.
- Должен же кто-то и этим заниматься, - повторила Настя коронную фразу начальника.
- Не многовато для одного человека такого рода занятий? – язвила Тамарка.
- В самый раз. Каждому свое, - отчеканила Настя.
И не оставляя мегере шанса на компенсацию, скрылась за дверью приемной.
- Сука! – выругалась про себя Тамарка.
- О то ж! – подтвердила Настена с другой стороны двери.
- Анастасия Николаевна, там с вашим студентом неприятности, - притормозила секретарша убегавшую Настю.
- С каким студентом, - уже догадываясь, поинтересовалась Настя.
- С Олегом Чистяковым. Он заявление принес на отчисление. Ему всего год остался. Иван Ильич просил вас зайти.
- У меня зачет, - отвертелась Настя, - после зайду.
Сунула голову в курилку, разгоняя рукой клубы дыма, окликнула:
- Олег! Можно тебя на минутку?
Он напрягся, собрался, как перед прыжком с вышки. Вышел - нырнул.
Настена осмотрелась, кругом полно народу, невдалеке маячит «понимающая» Тамаркина физиономия. Она молча пошла к выходу, Олежек за ней.
Сели на знакомую скамью в сквере.
- Не надо, Олег, - сказала она, будто продолжая начатый разговор. – Однажды я так сломала свою жизнь вместе с позвоночником. Говорят, могла танцевать в Михайловском. Вот так же дернулась по глупости и слетела в оркестровую яму. Чудом снова стала ходить. Танцевать уже никогда. А любовь? «Все проходит, пройдет и это» - банально, но правда. Это я тебе тоже из опыта говорю. Боль притупится, обиды облетят, как шелуха, а счастливое навсегда останется в сердце. Еще бога поблагодаришь, за то, что подарил любовь. У некоторых ведь так и не случается, - кивнула она на маячивший в окне второго этажа носатый Тамаркин профиль. – Пошли. На зачет опаздываем.
Студенты в экзаменационной вздрючке. Преподы задерганы отчетами. Все почти невменяемые. Но вот тишина - начались показы, и все устаканилось, вошло в рабочую колею. Настя наоборот – больше и больше заводилась. Её раздражали слишком ровные этюды, не за что глазу зацепиться. Бездарь сплошная, никчемность. Как они до третьего курса доучились? Вдруг Олег сделал что-то такое, простое до гениальности. Сапоги в ряд, люди вповалку, ногами на зрителя, и тишина. День победы. Спят бойцы, впервые за четыре года, безмятежно, спокойно, разувшись, спят в тишине. И никаких тебе салютов, Левитана, криков «Ура». Ах, Олежек, ах, голубчик!
Настя, привычно сунула руку в сумку за сигаретами, чертыхнулась, вспомнив, что завязала. «Еще один рывок – сдать спектакль, и свобода».
21 Глава
- Раз - и, два - и, батман тандю, раз - и, два - и, хватит ногу чесать, раз - и...
Весь первый год в театральном ей казалось, что студенты мало работают. Сорок минут у станка - для балетных только разогрев. Зато через часок - полтора взмыленное тело становится послушным, податливым, как пластилин.
- Раз - и, два - и, вынули плечи из ушей, плие. Пронесло вас? Чего на горшок сели?
Только ко второму курсу Настя прониклась своеобразием актерской пахоты до седьмого пота. Но и здесь, как в балете, получается не у тех, у кого шаг, подъем выше, работоспособность супер, а у того, кто умеет благодаря им передать "волнения страсти". Владеешь инструментами - талант, душа и тело - артист. Балетная жесткая выучка, стержень, помогли войти в новую профессию, не остаться "белой лебедью", а на театральном жаргоне, "голубой героиней" - вечной Снегурочкой.
Мастер курса перевел бешеный темперамент "великой немой" из пластики в речь. Вера Холодная переродилась в Валькирию. Открылся чудный, завораживающий голос и уверенно "встал". Родилась и состоялась актриса.
Настена выросла у балетного станка. С пяти лет тяжелый труд, редкие похвалы, радость выступлений. Хореограф божьей милостью, Изабелла Владимировна, ужас и мечта любой ученицы –стала её судьбой. Попасть к ней в класс - поймать Синюю птицу. Настя – тогда ещё Митиль, до валькирии оставался десяток лет - птицу поймала, точнее, он нашли друг друга.
Миниатюрная красотка Изабелла, капризно оттопырив пухлую губку, изредка удовлетворенно кивала, наблюдая за воспитанниками. Неожиданно вскакивала и выдавала гневную тираду, сопровождаемую резкими хлопками маленькой ладошки по крышке рояля. Давно изучившая характер "куклы" аккомпаниаторша, спокойно пережидала бурю, и вступала с указанного места. Класс тоже давно привык к торнадо и, вычленив замечания, старался их исправить. Более опасные последствия имели выговоры, сделанные спокойным, ровным тоном. Именно он был предвестником реальных карательных мер, вплоть до отчислений.
Паскудный характер искупался талантом раскрыть ученика и сделать из него настоящего перспективного танцора. Слезы, редкие среди жестко дрессированных балетных, кровавые мозоли, "посаженные" ноги, замечания: "Тебе во вратари, подбери хвост, не мигай попой", - не всегда здоровая конкуренция, - не могли заставить добровольно отказаться от работы с Изабеллой.
Переняв у мастеров зоркий взгляд на скрытое в ученике "зерно", Настя прихватила заодно жесткую манеру общения и чуткое внимание к реальным проблемам студента. Когда ушла преподавать, от желающих поступить к ней на курс приходилось прятаться, как раньше от поклонников у служебного входа в театре.
22 Глава
- Театр - моя последняя любовь, - ответила Настя на материнский упрек за глупый отказ уехать с Митей. - И ты забыла, я замужем.
- Господи, ну, какое замужество, комедия, шутовство, - горячилась Ирина Петровна. - Где он, твой муж?! А-у-у? Андрей, где ты?
- Ты переигрываешь. В конце - концов, если мне приспичит в дальние страны, могу уехать к своему шуту.
- Так, поезжай! Что ты сидишь тут, соломенная вдова?!
"Вдова" отозвалось резкой болью в груди. Настя поморщилась, отхлебнула остывший чай и собралась уходить. Понимая, что переборщила, Ирина не удерживала дочь, виновато суетилась, навязывая домашнюю стряпню.
Настя служила в театре. Обласканная режиссером и зрителем, завистников, особенно завистниц, имела больше, чем друзей. Что было вполне привычно.
Там и познакомилась на банкете по поводу премьеры с Сонькой. Она уже тогда была большой начальницей от культуры. Несмотря на разницу в возрасте, характер имели схожий - независимый, волевой, дерзкий. Многое еще роднило - чувство юмора, одиночество в толпе завистников. Сошлись родственные души.
Сонька познакомила их с Андреем. По чину ей полагалось встречать и ублажать великих артистов - гастролеров. Андрей был великий оперный баритон. Не без умысла подруга привела его к Насте на спектакль. Задумка полностью удалась. Темпераментный певун вспыхнул в момент. Легкий в общении, остроумный, галантный, для Насти, добровольно заключившей себя в башню одиночества, стал Иван - царевичем. Допрыгнул, надел кольцо, умыкнул из Кощеева царства.
Поженились они быстро, и Настена под стенания главрежа, бросив театр, улетела в столицу. А там, как известно, чужих не любят, своих полно. Но потеснились под давлением мужниных связей и регалий. А дальше обычный серпентарий театральных интриг. Андрей предлагал оставить змеёвник и летать с ним по белу свету, жить в свое удовольствие.
- Хочешь сделать из меня эскортницу, - разозлилась Настя. - Ошибочка вышла. Летать могу, но не сопровождающей.
Поссорились в первый раз. И в последний. Мужу предложили контракт, отказаться от которого - порушить карьеру. Разлетелись в разные стороны: он в дальние страны, она домой, к маме. Желая сохранить брак и отношения, которые всегда оставались дружескими, купил Насте квартиру в центре её родного города. Так и жили соломенными вдовцами, перезваниваясь, шутливо пикируясь, мило болтали и ничего не меняли.
Сонька устроила Настю преподавать в театральное училище. Ей неожиданно понравилось. И хоть театр настойчиво повторял приглашения, Настя отказывалась.
23 Глава
- Здорово, кума! – голосом балаганного шута начал разговор Андрей.
- На базаре была! – подхватила Настя игру.
- Никак глуха?
- Купила бы петуха, да денежки на отпуск берегу, - рассмеялась Настена.
- А я про него и звоню. Прилетай. Погоды нынче стоят дивные, - старался держать шутливый тон, но чувствовалось – нервничает.
- Чего делать будем?
- Целоваться, обниматься.
- А потом?
…
- Потом я освобожу тебя от «слишком много меня», ты вздохнешь облегченно, а я улечу зализывать раны. Нет уж, я лучше к чебурекам, в Лазаревское.
- Зачем ты…
- … всё усложняю. А ты зачем звонишь? Чтобы снять груз, поставить галочку. Приглашал – отказалась, сама дура.
-Ты ведь знаешь, что это не так, знаешь, что я…
- Что ты? Слабо? Ты, да я, да мы с тобой, давно прекрасно обходимся друг без друга.
- Мне плохо без тебя, - неожиданно ворвался он в её монолог.
- Мне тоже, но я терплю. И буду терпеть до тех пор, пока не станет хорошо.
- Нась, а если я приеду?
- С чего это вдруг? Зачем? Целоваться, обниматься, а потом по кругу.
- А если останусь?
- Это бесчестная провокация, - закричала Настя. – И ты это знаешь, мерзавец.
В трубке послышался заливистый лай.
- Видишь, мы оба давно откликаемся на «мерзавец» гораздо охотнее, чем на свое имя. Ты так кричала, что он из соседней комнаты услышал. Подумай.
- Я уже все решила, а о том, что вы мерзавцы и думать нечего, и так ясно. Пока.
«Такое настроение испоганил. А, может, правда, рвануть к нему. Ну, уж хренушки! Поеду к морю, заведу себе горячего кавказского парня. Надоели белобрысые мерзавцы! А пока надо выпить, надо срочно выпить! Главное не спиться, а то у алкашей весь кайф пропадает, только бы залить «горящие шланги». Жалко последний кайф потерять», - размышляла Настя, громыхая хламом в кухонном ящике, в поисках штопора.
24 Глава
Приличный премьерный банкет перешел в фазу безумной, безобразной гулянки, во время которой все тайное становится явным. Безответные любови и взаимные ненависти. Сдерживаемые обиды и жалобы, амбиции и претензии. Развязались галстуки и языки, соскользнули бретельки с плеч, обнажив живописные и не очень перси. Свернулась жирными комочками пудра, потекла тушь, расплылась помада. Без конца закуривали, туша предыдущую сигарету в остатках еды, пили, что придется, из чужих стаканов, не закусывая. Пели, ссорились, признавались в любви, дремали в уголке дивана.
- Надо срочно сматываться, - решила Настя.
В соседней комнате мелькнула знакомая лягушачья мордочка.
- А эта как тут оказалась? - вздрогнула Настена. – Господи, нигде нет от неё спасенья! И некому забрать меня отсюда.
- Пойдем! Я отвезу тебя.
Давненько её так не накрывало. Зарделась, как девушка. Красивый, огненный, жгучий брюнет, как тут обойтись без банальности. Еще вчера сетовала на засилье блондинов. Нате вам, получайте, Анастасия Николаевна. Демон какой-то. И Настя откликнулась, тут бы и отдалась, хоть на столе, хоть при всех. Ольга хищно, злобно скалится у него из-за плеча.
- Пойдем!
Обнимает. Какой горячий! Идут, плывут, летят. Настю раздирает желание. Вот сейчас, здесь, где угодно. Давно она так не хотела мужчину. Да и хотела ли так когда-то? Кого? Разве что Юру. Нет, даже его не так. Никого. Она для демона - открытая книга. Целует сладостно и властно. Ого! От одного поцелуя…
Настя проснулась с ощущением оргазма. И отчаянием от потери. Сон. Исчез, потерян навсегда. Никогда в жизни не встречала этого человека. Может, не человека, демона. Но какого желанного! «Темные соблазняют», - говорила одна знакомая. Но как сладко соблазняют! Настя зарычала от удовольствия и вновь нахлынувшего желания. Заснуть бы и снова оказаться с ним. Черта с два! Ни за что не получится. Ни дров, ни колоколов в наличии, хоть вешайся.
А вот это мысль. Тоже ни хрена не выйдет. Ни веревки, ни крюка надежного. Нынче люстры легонькие, на пиндюльках малюсеньких висят. На чем люди вешаются? В кино только и увидишь старый добрый, надежный крюк. А Витя Баянов, говорят, повесился на шарфе, в подъезде, на перилах. Сложно. Куда привязать, и какой должен быть шарф, чтобы выдержал и длины хватило. Главное, как повиснуть, чтобы узел затянулся. А то еще выйдут соседи, спасать кинутся. Это раньше по ночам все спали. Одни творческие работники за полночь возвращались, да заводчане после третьей смены.
Митя звал её совушкой, мудрой и бессонной. Подарил кулон - сову. Она его долго носила, в очередной раз поражая завистниц оригинальной вещицей. Куда он подевался, давно не попадался на глаза. Поищу, все равно не сплю.
Настя высыпала из коробочек побрякушки и разложила на одеяле.
- Сто лет ничего не надеваю. А какие штучки тут хранятся! Опустилась твоя, однако. Не тянет выпендриваться, не перед кем. Вот она, сова. Настя сжала в кулаке холодную тяжесть, согрела и отворила створку из пальцев. Сапфировые глаза переливались под электрическим светом, как живые. «Живые. Я тоже кажусь живой».
- Совсем, как живая, - вслух сказала Настя.
Хрипловатый, ночной, голос прозвучал чужим.
Теперь доктор Иван Ильич хорошо бы подумал, прежде чем назвать её нормальной. Начальник Ильич давно сдвинутой считает, и не только он.
25 Глава
На сдачу спектакля Настя надела то платье, в котором была во сне. На шею сову, на руку браслет - змейку. «Все мои со мной, - улыбнулась своему отражению. – Давайте, ребята, зовите удачу. Она мне сегодня пригодится».
Ребята с самого начала взяли высокую ноту, и пришлось тянуть, не фальшивя, до финала. Санек молодец, и Рита не подвела. Настин «показ» не пошел для неё даром, повторила удачную находку - трагический захват любимого лица в ладони. Но не выдержала, поцеловала, смазав отчаяние разрыва. Зритель, не видевший предыдущей версии, оценил нынешний финал по высшему разряду.
Разбирали, хвалили, поздравляли. А Настя всё оглядывалась, будто ждала кого-то. Сонька, присматривавшая за ней издалека, неожиданно оказалась рядом и спросила тихонько: «Ты ждешь кого-то?».
- Нет, с чего ты взяла? Да и кого мне ждать?
- Все оглядываешься. Кто тебя знает, вдруг, есть кого.
Неожиданно Настя побледнела, сжав кулаки, подалась вперед.
- А вот и нежданчик! Убью суку!
- Тамарку? Чем это она сегодня тебя так достала? – заинтересовалась Соня.
- Какую Тамарку? Ольгу.
- Где ты её видишь?
- Ну, вон, в бежевом платье, - раздраженно ответила Настя.
- Насть, ты что? Это же Гадецкая принарядилась.
- Что ты мне голову морочишь?
- Ну, посмотри сама. Ваша кобра в декольте дефилирует. Тебе уже везде эта жаба мерещится.
- А она везде за мной и таскается.
- Просто ты на ней зациклилась.
- Скажи ещё, что я свихнулась.
- Свихнешься, если будешь так дергаться. Пойдем, лучше выпьем.
- Да, надо срочно выпить. Пошли, шерочка.
- С машерочкой, - хохотнув сиплым баском, Сонька ухватила её под руку и потащила к столу.
И они выпили, и закусили, потом еще, без закуски. И набрались до положения риз, так что домой Настю с букетами и пакетами дотащил на себе душа человек, коллега по цеху. Даже постоял под дверью, дождавшись, чтобы она повернула ключ.
Не раздеваясь, Настена рухнула на диван в гостиной и отключилась. Проснулась среди ночи от дикой жажды. Долго соображала, почему и на чьем диване оказалась. Наконец, картинка сложилась, и она, взбадривая матерком тяжелое тело, поднялась, чтобы тащиться за спасительной влагой на кухню. И тут же рухнула обратно. Желтое платье светилось в свете уличного фонаря, падавшего из окна. Жабий рот растекся в довольной улыбке.
- Плохое место выбрала, чтобы от меня спрятаться. Не по тебе оно. Чай из веника вместо сухого винца на ночь, разве это для нашей принцессы? Для моей.
Когда Ольга шагнула к ней, Настена закричала.
- Не подходи! Я убью тебя! Не трогай меня! Сволочь!
Похмельному телу не хватало сил. Жаба навалилась на неё и тискала, слюнявила соски, раздвигала жесткой рукой ноги, успевая дрожащим голосом нашептывать:
- Ты же не знаешь, как тебе со мной будет хорошо. Ты только попробуй, моя маленькая…
Ужас и отвращение мобилизовали размякшее во хмелю тело. Ухватив жидкий узел соломенных волосенок на голове нападавшей, Настена впилась ногтями в ненавистную лягушачью морду. Ольга завизжала и выпустила добычу. Вырвавшись из железных тисков, зажав тощий хвостик волос, Настя тащит за него, упирающуюся и матерящуюся жабу. Достигнув цели, с наслаждением долбит проклятой головенкой в стену, бьет до тех пор, пока лягушачьи лапки перестают сопротивляться и безвольно падают.
Присела на корточки и с удовлетворением рассматривает дело рук своих. Вместо лица кровавое месиво, на голове проплешины от вырванных волос. Осушив залпом стакан безвкусного чаю, падает на скрипучую больничную кровать и соскальзывает в сон.
Проснувшись, не открывая глаз, с удовольствием вспоминает безвольную окровавленную тушку у стены. Забытое чувство легкости, свободы, делает тело гибким и послушным. Вскакивает с кровати, бежит еще раз посмотреть на поверженного врага. Но на полу нет ни тела, ни следов крови.
- Уже убрали, - с сожалением думает Настя. – Ничего, Иван Ильич, ничего, дорогой. Теперь-то вы не скажете, что Ольга – плод моего больного воображения.
Иван Ильич у себя в кабинете размышлял над сообщением ночной дежурной. Анастасия так кричала и билась во сне, что пришлось ввести дополнительную дозу. Она успокоилась и до сих пор спит. «Существует ли на самом деле эта самая Ольга? И если да, за что Настя её так ненавидит? Может, сексуальное насилие? Хотя, вероятнее всего, она вымышленный персонаж из другой реальности, воплощающий все женские неудачи пациентки. А что, если разрешить ей убить своего врага, - подтвердить факт вымышленного убийства. Возможно, это приведет к избавлению от навязчивой идеи. Но не станет ли разрешением убивать всех неугодных, поощряя разблокированную агрессию. Хотя, мы же не собираемся пока её выписывать, можно будет понаблюдать».
Так Настин лечащий врач, сам того не подозревая, решил Ольгину судьбу – выдал индульгенцию на её убийство во всех измерениях и реальностях.
26 Глава
После ухода Юры Настя существовала словно душа, в момент клинической смерти покинувшая тело и застрявшая между небом и землей. Полгода она наблюдала со стороны свое функционирующее туловище: как оно ест, не ощущая вкуса, спит провальным сном без сновидений, работает у балетного станка до изнеможения. Жизни в нем было не больше, чем в заводной кукле.
После настоящей клинической смерти душа вернулась на положенное место. Возникла гармония полуживой души и покалеченного, малоподвижного тела. Очнувшись, Настя рассказала милому, искренне переживавшему за неё, как за родную дочь, пожилому доктору, все подробности - с момента падения до воскрешения. Как во время репетиции, нарушая все правила техники безопасности, скользила в антраша и жете прямо к запретной черте перед оркестровой ямой.
Вся сцена разбита на квадраты, каждый балетный танцор проходит инструктаж и знает, на котором из них находиться опасно для жизни. Настя тоже знала. Слепящий свет, кружение, падение, темнота - не стали неожиданностью, как и наблюдение за работой медиков со стороны. Носилки, скорая, реанимация, толчок, возвращение.
Опытный доктор не раз слышал от больных о полетах тела над операционным столом. В Настином рассказе его заинтересовало ключевое слово "снова" во фразе «Снова наблюдала со стороны».
- У тебя уже была клиническая смерть? Когда? При каких обстоятельствах? - выстреливал он профессиональными вопросами.
Настя замкнулась. Доктор притормозил, осознав ошибку.
- Ну, не хочешь, не будем об этом. Главное, шанс есть.
- Шанс на что? Танцевать? - спросила Настена.
Теперь доктор закрылся, скомкал разговор, перешел к осмотру.
- Пошевели пальчиками рук, ног. Отлично! Все хорошо. Укол иглы чувствуешь? Прекрасно!
- Что прекрасно, доктор? – зло выкрикнула пациентка.
Врач замер, сбросил маску и так же жестко, в тон, отчеканил:
- Прекрасно, что выжила. Даст бог, будешь ходить.
И от самой двери бросил через плечо: "Шанс есть".
Митя забросил учебу в музыкальном училище и по очереди с Ириной Петровной, Настиной мамой, дежурил возле неё. Кормил, умывал, расчесывал, осторожно разбирая, спутанные, непослушные кудряшки, подкладывал судно. Сначала Настя не стыдилась его от полной душевной немоты, безразличного бесчувствия, потом привыкла. Они с Митей дружили с голоштанного детства. Вот, если бы у них была любовь, ни за что не позволила бы такие вольности, интимности.
- Митька, тебя отчислят, - слегка ожив, гнала его на учебу.
- Счас! Кто талантами разбрасывается? - смеялся Митя. - Скорее я их всех отчислю.
Что исполнил в свое время.
- Выбирай, - предложил доктор, - или корсет из гипса на девять месяцев и учишься заново ходить на костылях, или шесть месяцев лежишь максимально малоподвижно на деревянном щите и учишься ходить без костылей.
Настя выбрала второе.
Жизнь рядом с увечными душой и телом нелегка. После того, как в палату принесли одноногую красавицу Лизу, стало вовсе невмоготу. Ногу ей безжалостно отрезала электричка, на которую девушка хотела успеть. Лиза истошно кричала, визжала, срывала повязку с культи, швыряла всем подряд в персонал.
Через три дня озверелой жизни Митя поговорил с лечащим врачом, погрузил Настю прямо на щите в «скорую» и отвез домой.
- Вернулась на щите, - пошутила Настя. - Таких обычно хоронят с почестями, а вы со мной возитесь.
- Еще не вечер - уверил Митя.
И весь вечер пел свои новые песни, в надежде увидеть живой блеск в её глазах.
В сорокоградусный мороз Митя забыл ключи, или притворился, что забыл. Час ушел на то, чтобы перевалиться поперек стула, оставленного (случайно?!) возле кровати, и, толкая его ногами, доползти до входной двери. Еще час потребовался, чтобы дотянуться до замка и открыть.
- А ты говоришь, на щите. Со щитом, - счастливо шептал ей на ухо Митька, возвращая в постель.
На следующий день начал учить её ходить. Голова кружилась, глаза заливал пот. Ноги не понимали, чего от них хотят, не помнили, как сгибаться, как переносить на себе тридцать восемь килограмм мяса, костей и черного курчавого руна. Заново учиться ходьбе в восемнадцать сложнее, чем в годовалом возрасте.
- Буратино труднее пришлось, он деревянный и не умел раньше, - подтрунивал Митька, придерживая её под мышки.
Это он подбил Настю пойти в театральное. И, когда летом она благополучно сдала вступительные экзамены, отбыл в очередной гастрольный вояж.
Шестое чувство держало его в курсе Настиных бед. Начались боли, и Митя примчался. Уговорил лечь в больницу. Носил ночами на руках по коридору и баюкал, словно младенца. Тогда Настя стала рассказывать ему сны. Он слушал внимательно и понимал, как она сама, может, лучше.
В месяц бессонницы Митя снова охранял свое божество. Тут у них и случилось. Часа в четыре утра, устав от разговоров, он уложил её, разделся и лег не на диванчик, как обычно, а рядом. Настена удивилась, но разрешила ему все, как раньше позволяла мыть, причесывать, кормить. Митя огорчился, но промолчал.
Так и сложилось. Для неё секс был приложением ко всему, что между ними было.
27 Глава
Из дверей булочной «нового» бабушкиного дома вышел Олег и попал прямо под софит заходящего солнца. За плечами рюкзак, золотистые длинные волосы перехвачены ремешком вокруг головы. «Жалейки не хватает. Какой он Аполлон? Лель», - Настя с улыбкой наблюдала, как Олежек жует свежую булку. Воробьи суетились у его ног, подхватывали крошки и нетерпеливо подпрыгивали в сторонке, поджидая удачу. Олег раскрошил оставшийся кусочек и высыпал ближе к стеночке, чтоб не растоптали. Серые лохматые комочки, чирикая, устремились к угощенью.
- Уезжаешь? А как же я?
Олег встрепенулся, подхватил реплику:
- Я должен.
- Как же я буду без тебя жить?
- Я вернусь, - пообещал серьезно.
У Насти защемило сердце, вспомнившее трагический финал сцены. Поспешила перевести в шутку.
- Куда ты денешься? К сентябрю вернешься.
Олег не ответил.
- Ты забрал заявление?
- За-яв-ле-ние, - проговорил по слогам. - Спохватятся в сентябре, где Олежек, а нет его, не явился, только заявление и осталось.
- Ну, что ты придуриваешься? Я серьезно спрашиваю.
- И я серьезно. Я его забыл на столе в учебной части.
- Главное, что там был, - успокоилась Настя.
- Был, - повторил Олег. - А я тут рожки с маком купил. Вкуснющие. Хотите?
- Хочу, мои любимые. Я думала, их сто лет уже не продают.
- Только в этой булочной и есть.
- Грех объедать бедного студента.
- Студент уже сыт.
Настя откусила зажаристый узкий кончик рожка, прожевала и блаженно зажмурилась.
- Забытый вкус.
Олег смотрел на неё, не отрываясь. Настена смутилась.
- Разве ж такого огромного студента одним рожком накормишь, возьми половинку.
Он взял в ладони её лицо, как она на репетиции, поцеловал. В обморочной слабости пришла мысль: «Как же я теперь буду жить без него?»
Олег, наконец, отпустил, не говоря ни слова, развернулся и пошел к остановке. Троллейбус проглотил Леля, захлопнув складную пасть дверей, и тронулся.
Из оцепенения вывел телефонный звонок. В бессвязном крике Настена долго ничего не могла разобрать. Наконец, вычленила «Олег» и «несчастье».
- Не кричи, Ляля. Скажи медленно, что случилось, - приказала деревянным голосом.
- Олега сбила машина. Прямо на переходе, на углу Интернациональной и Мира, возле булочной.
- Как сбила? - тупо спросила Настя. - Он же в троллейбусе уехал?
- В каком троллейбусе?! - заорала Лялька. - Он… его…
Настя швырнула трубку в стену и села на кровати. Потерла лицо руками. Шершавые. Целую вечность рассматривала маковые зернышки, прилипшие к ладоням.
- В троллейбусе уехал... как же я буду без него… жить…
В учебной части секретарь сразу вспомнила о забытом заявлении. Быстро отыскала в расхристанной кипе бесполезных бумаг, удивившись, что сохранилось.
- Постойте, Олег Чистяков, это мальчик, которого машина сбила?
Настя дернулась, как от пощечины. Молча взяла листок и вышла. Опытная секретарша кумекала, как смачнее преподнести свои подозрения Тамарке.
Настена села на «их» скамью в сквере. Ласково провела пальцами по листку, понюхала его, приложила к щеке. Просто бумажка. Но тут его пальцы написали буковки, крик отчаяния: «Прошу отчислить...» Перевернула. С обратной стороны листа крылатая дева протягивала на раскрытой ладони сердце. «Я вернусь», - обещала подпись под рисунком.
28 Глава
Настя закусывала водку сигаретной затяжкой и снова наполняла рюмку. Сонька озабоченно смотрела на быстро пустеющий графин, но помалкивала.
- Отпускные прогуливаете? - поинтересовался наглый басок.
В сумраке «Пещеры» выделялось светло-бежевое платье без признаков человека в нем. Ольга шагнула к столу, и лампа высветила лягушачью головенку. Настена на секунду вперила в Фельдфебеля немигающий взгляд и неожиданно резко швырнула пепельницу прямо ей в лицо. Попала в лоб. Алая струйка потекла на переносицу, по щекам, с подбородка на шею.
- Совсем свихнулась! - неожиданно сорвалась на фальцет Ольга. - Психопатка! Давно пора в психушку!
Настя потянулась за графином, но Соня перехватила руку и посоветовала:
- Иди, Оля, пока цела. Умойся, а то платье испортишь.
В сумерках официант протягивал матерящемуся платью салфетки, предлагал «скорую», лед. Через пару минут они растворились в глубине зала.
- А хочешь, я выпрошу недельку и рвану с тобой, - предложила Сонька.
Настя молча отрицательно покачала головой.
- Нельзя тебе одной. Вон, на людей кидаешься, - пошутила подруга.
- На жаб, - тихо ответила Настя. - Там земноводных нет, одни курортники.
- А может, все-таки к Андрею поедешь? - робко предложила Соня.
Молчание. Давай я хоть сегодня у тебя переночую. Настя кивнула. Ободренная удачей, Сонька подвинула к Настене тарелку с мясной нарезкой.
- Закусывай.
В ответ отрицательный жест.
- Да что ты все башкой мотаешь? Оторвется. Ты поговори, легче станет.
- Я говорю, - прошептала Настена.
Впервые за последние дни слезы смочили сухие, заполненные песком бессонницы, глаза.
- Ну, наконец-то. Ты пореви - пореви, - уговаривала Сонька.
- Я реву — реву.
Плакала без всхлипываний, просто безостановочно текли слезы из немигающих глаз.
- Господи! Какой мальчик был! – превозмогая слезы, прошептала Соня. - Какой мальчик!
29 Глава
Мальчик сидел на скамейке, на набережной, болтал ногами и облизывал бока у рожка с мороженым. Белокурые кудряшки обрамляли загорелую мордаху. Настена присела рядом.
- У вас мороженое тает, надо скорей облизывать, - посоветовал ангеленок.
Настя вытерла липкую руку салфеткой. Серо-голубые глазищи внимательно наблюдали за её манипуляциями. Мальчишка огорченно вздохнул.
- Что? Неправильно мороженое ем? - поинтересовалась Настя. - Может, покажешь, как надо?
Протянула стаканчик.
- Нет, мне больше нельзя. Горло заболит.
Взгляд доверчивый, открытый.
- Я бы угостила тебя чем-нибудь другим, да не знаю, что ты любишь.
- Рожки с маком.
Настя поперхнулась мороженым, закашлялась.
- Тоже горло болит? - посочувствовал малыш.
Она кивнула.
- Надо срочно попить горячего чаю, - наставительно заметил он. И лукаво добавил, - с рожками.
- Надо. Пойдем, - отмерла, наконец, Настя. - Тебя Олегом зовут?
- Почему Олегом? Я Юрка.
Снова оцепенела. Мальчик забеспокоился. Странная какая-то тетя.
- А мама не будет беспокоиться?
Вот оно что. Значит, нормальная.
- Не мама, а папа. Не, не будет. Я его предупрежу. Он во-о-н там, на лежаке, я быстро. Вы только не уходите, ладно?
- Ладно.
Смешно переступая босыми ножонками по горячему песку, добрался до отца, что-то втолковывал ему, указывая на Настю, для убедительности сопровождая горячую речь взмахами розовых ладошек. Мужчина поднялся, нахлобучил измятую панаму, взял сына под мышку и направился к Насте.
- Здравствуйте! Прилип? Он такой, пристанет, не отвяжется. Олег, - представился Юркин папа.
- Настя, - непослушным языком сумела выговорить странная тётя.
- Пойдем скорей, пока рожки не разобрали, - дергал отца за руку Юра.
- Отыскал тут рожки с маком, такие в детстве у нас в булочной на углу продавали. Что интересно, вкус замечательный. А то ведь как бывает, вкус у нового совсем не тот, что раньше. Вы любите рожки с маком?
- Обожаю! - неожиданно для себя рассмеялась Настя.
- Что я тебе говорил?! - торжествующе закричал мальчик. - Она такая, она рожки любит. Мороженое только есть не умеет.
- Я научусь, - пообещала Настя.
30 Глава
- Что будешь там делать?
- Учиться есть мороженое.
- Прекрати ерничать, - рассердилась мать, - я серьезно.
- И я.
- Работать где будешь в богом забытом городишке?
- Бог его, как раз не забыл, родина да, а господь нет. Сохранил там для меня Юрика с Олегом.
- Сбрендила совсем. Ребенок - не игрушка. Не сложится у вас, каково ему придется? Он уже потерял один раз мать. Работы там для тебя не сыскать.
- Все будет хорошо, - раздельно произнесла Настя. - А работу я нашла — буду ритмику вести в школе искусств.
- Ритмику?! - изумилась мать. - Точно свихнулась. Театр там есть? Хоть бы в театр…
- Театр есть, но я в него не пойду.
- Ты же говорила, что театр — твоя последняя любовь.
- Ошибалась. Моя последняя любовь — Олег. А в театр я больше никогда не вернусь.
Помолчали.
- Из-за мальчика этого? Отболит.
- Может, и отболит.
- Когда едешь? - неожиданно спокойно поинтересовалась мать.
- Через недельку. Еще одно важное дело осталось. Пока не сделаю, не уеду.
- Да какое дело? - встрепенулась Ирина Петровна. – Развелась, уволилась, постояльцев в квартиру нашла, вещи отправила.
- Есть еще кое-что, - отстраненно, закрыто проговорила Настена.
Мать подозрительно сощурилась.
- Что задумала?
И, усмиряя беспокойство, шутливо спросила:
- Соньку свою напоить? Так эту бочку дырявую никогда не наполнить.
- Соньку надо сначала отмыть. Пойдем-ка мы в баню напоследок.
В бане непривычно тихая Сонька долго хлопала Настю веником, поддавала парку, надраивала жесткой мочалкой.
- Хватит! Семь шкур уже спустила, - отбивалась Настя.
После кружки холодного пива подругу прорвало.
- Может, зря спешишь? Поехала бы, осмотрелась, притерлась, а уж потом… Зачем срываться? С Андреем тоже… поспешила.
- Срываться, - задумчиво повторила Настя.
- Конечно, срываться. В омут головой.
- Омут — это мысль, но вышло по-другому.
- Да что ты там бормочешь? Точно, сбрендила.
- Мама то же самое сказала. Можешь не повторять. Я в курсе, я свихнулась. Давно. Не переживай, теперь все будет хорошо.
- А, пусть будет, - баском хохотнула Соня. - Давай выпьем за это, шерочка…
- … с машерочкой.
- А Ольга-то умерла. Знаешь?
- Знаю, - спокойно ответила Настя.
- Откуда?
- От тебя.
- Когда я тебе говорила? - подозрительно поинтересовалась Сонька.
- Да, вот сейчас.
- Опять морочишь. Крови она тебе выпила, будь здоров. Грех говорить, но теперь можешь уехать со спокойной душой.
- Это точно.
Снова внимательный взгляд.
- Ты на самом деле ничего не знала?
- Нет. А что?
- Уж больно спокойно реагируешь.
- Что мне, убиваться по ней?
- По ней, кроме рыжей подружки, убиваться некому. Она сорвалась в старом парке со смотровой площадки. Перила сгнили. Что её черти понесли? Туда уж никто сто лет не лазит, на верхотуру.
- Ностальгия по ушедшей молодости. Мы в старый парк вечно с группой на пикники таскались, ну, и она с нами, куда ж без неё.
Сомнения терзали Соню.
- Уж очень ты спокойна.
- Отболело, - отрезала Настя.
31 Глава
Холм рыхлой сырой земли в дальнем конце старого кладбища выделялся среди осевших могил, не заплутали. Устроились на скамейке, на молоденькой травке. «Надо же. Не любили Ольгу, а собрались все», - подумала Настя. Мальчишки открыли вино, разлили в хлипкие пластиковые стаканы. Выпили молча.
Настена ощутила тяжесть мокрой земли. Зачем столько навалили. Хотя, осядет. Крышка гроба держит глинистую кучу, но все равно тяжело. Острый запах испарений от подсыхавшей земли, новенькой травки, липких листочков щекотал ноздри. Странно, мертвечиной совсем не пахнет.
Ей было четыре года, когда умерла прабабушка Аня. Бабушка с теткой взяли Настю с собой. Не с кем оставить, а могилку нужно привести в порядок перед родительским днем. Настя впервые попала на кладбище. Сказали, идем к бабе Ане. Девчушка обрадовалась, наконец-то увидит прабабку, по которой скучала. Удивленно разглядывала железные пирамидки за заборчиками, допытывала, чьи такие маленькие домики. Пришли к новенькой ограде, тетя по-хозяйски открыла дверцу. Никакого домика не было, только черная мраморная плита.
- А где бабушка? Где её дом?
-Здесь.
- Здесь же нет ничего.
Тетка не знала, что отвечать. Бабуля пыталась найти объяснение.
- Бабы Анин дом там, под плитой.
- А где вход? Как она оттуда выходит?
Взрослые молчали.
- Почему она к нам не выходит?
Тетка тайком вытирала слезы.
- Она спит, - сказала бабушка.
- Как она спит там, под плитой, ей же тяжело. Позовите её! Баба Аня! - девчушка кричала и плакала, чувствуя подвох и не понимая, в чем он.
- Обманщицы! Где бабушка?! Надо поднять плиту. Выпустите её!
Пришлось уйти. Дома бабушка умыла Настю святой водой, долго носила на руках, шептала молитву, пока девочка не уснула.
Теперь она на себе почувствовала, как тяжело под землей. Давит не только могильный холм, а вся твердь земная, да еще тоска, неизбывная, невыносимая. Тоска по жизни, по живым.
«Они же меня поминают! - догадалась Настя. - Потому и собрались все. Солнце садится. Сейчас уйдут, а я останусь здесь одна».
Ребята разлили остатки багрового, как закатное солнце, вина. «Нет, посидите еще!» - она попробовала шевельнуться, но зажатое со всех сторон тело не слушалось. Кричать, звать! Голоса нет. Есть только сознание, бессильное вызволить. Настя попробовала вдохнуть, воздух застрял в горле - ни туда и ни сюда. Все же удалось вытолкнуть его и закричать.
- Чи-чи-чи, - совсем как бабуля в детстве, - успокоительно зашептал Олег. - Все хорошо, я здесь. Сон дурной приснился. Сейчас перевернем подушку, и он уйдет.
«Так он, должно быть, успокаивает Юрика, - подумала Настя, прижимаясь горячей щекой к груди мужа. - Господи, как хорошо дышать!»
32 Глава
Девчушки тянули подъем, стараясь не растерять ноги и руки при переходе из одной позиции в другую. В перерыве демонстрировали друг другу шаг и шпагат.
Стосковавшись по станку, Настя с удовольствием показывала, поправляла. С детьми позабылось, что она валькирия. Благодаря Юрику к ученицам прилетела фея. На новогоднем утреннике фея Драже очаровала всех, от мала до велика, показав настоящий балет. Засветились глазенки будущих балерин.
За кулисами Олег подхватил её на руки и понес по темному коридору.
- Так уже было, - шепнула ему на ухо.
- Когда?
- Во сне.
- Теперь буду носить наяву.
- А где Юрик?
- О, они с Софьей нашли друг друга, - засмеялся Олежка. - Не смотри, что ростом разные, два дружка, не разлей вода.
- Да, Сонька еще тот сорванец! - подтвердила Настя. - Надо забрать их, пока чего-нибудь не натворили.
Сонька вывалила на пол в прихожей гору подарков, моментально освоившись и подружившись с отцом и сыном, начала командирским басом строить Новогодние планы. Юрка не успевал восторженно-согласно вскрикивать на её предложения. Выстроив генеральную линию наступления, облапила мальчишку, как медведица медвежонка, и завалилась с ним на тахту читать новую книжку.
— Вот Громозека! - забавлялась Настя, прибирая со стола. - И как её подчиненные терпят?
- Любя! С любовью терпят, - откликнулась Соня из комнаты. - Про Громозеку я все слышала. Порочишь меня перед мужчиной.
- После Юркиного признания вы во веки веков непорочны, - успокоил Олег.
- Он, спит уже, подтвердить не может, - понизив голос, проговорила Сонька, протискиваясь в кухню. - Маловата у вас кухонька для статных дам. Маловата будет, - окинув хозяйским глазом небольшую кухню, подтвердила она.
- Надо…
- Не надо, Соня, - перебила Настя, - нас мама еще своими планами замучает. Жаль, что вы не наши президент и премьер, давно бы в коммунизме жили...
- И жили бы, - громогласно согласилась Соня.
- Тише! А то молодой строитель светлого будущего мигом соскочит, - шикнула Настена.
- Обязательно жили бы хорошо, - убавила звук «Громозека». - А пока я не президент, но кое-что могу.
Она скрылась в прихожей, порылась в необъятной сумище и принесла две бутылки любимого Настиного вина.
- Сонька, ты золото! - обняла подругу Настя.
- Тихо, ребенка на радостях разбудишь, алкоголичка. По-дружески, обязана предупредить, ты женился на пьющей женщине, - обратилась она к Олегу.
- Любовь зла, - с деланным смирением подыграл он.
- Спелись, - резюмировала Настя. – Тогда наливайте, будем пить.
Когда подружки остались вдвоем, Настена призналась:
- Знаешь, я боюсь что-то менять. Кажется, если переместиться из этого маленького уютного мирка, все рухнет. Исчезнет, развеется волшебство, и я окажусь в темном зале «Пещеры», а из-за спины неожиданно появится Ольга. Иногда мелькнет в толпе женщина с пучком соломенных волос на голове или в бежевом платье, я цепенею. Замру кроликом, как мои студенты раньше, и не могу шевельнуться. Потом вижу - чужой человек - отпускает. Морок.
- Умерла она. А страх? - задумчиво проговорила Соня, выпуская привычно дым через ноздри, - Счастлива очень, вот и боишься потерять. Ну, все же хорошо. Мальчик прелесть, муж в тебе души не чает, ты его любишь.
— Вот этого и боюсь. Моя большая любовь всегда плохо кончается. Смертельно опасно меня любить. Да, что объяснять, сама знаешь, все любившие меня мужчины… Мне снятся сны, жуткие. Раньше рвалась к своим умершим, а теперь убегаю от них и не могу убежать.
- К счастью труднее привыкнуть, чем к несчастью. Отболит, - убеждала Соня.
- Ты заболела? - прозвучал неожиданно совсем рядом детский голосок.
Растрепанные кудряшки светились золотистым нимбом вокруг головы, серые глазищи тревожно уставились на Настю.
- Я тебя спасу, вылечу. Когда мама заболела, я малюсенький был, а теперь, знаешь, какой я…
У спасителя слезы покатились горошинами и голос пропал. Настя подхватила его на руки, прижала к себе и, как Олег ночью, зашептала:
- Чи-чи-чи. Все хорошо, я не заболела, все в порядке, сынок. Ты у меня, вон какой сильный, никакая болезнь к нам не сунется, побоится. Помнишь, как в сказке: "Нам акула Каракула Нипочём, нипочём, Мы акулу Каракулу Кирпичом, кирпичом, Мы акулу Каракулу Кулаком, кулаком! Испугалася акула И со страху утонула, - Поделом тебе, акула, Поделом!"
Юрка сонно улыбнулся.
- Ты, правда, не заболела?
- Правда. Спи, мой хороший.
- И любимый?
- И любимый.
Не про все сны рассказала Настя подруге. Самый жуткий - утаила, помня, как насторожила Соню её реакция на смерть Ольги.
33 Глава
- Что ж, Анастасия Николаевна, думаю, мы вполне можем вас выписать, - удовлетворенно проговорил Иван Ильич, втискивая громоздкое тело в узковатое кресло.
- Думаете? - осторожно спросила Настя.
- А вы не уверены? Что ж, ваше беспокойство вполне оправдано. Вы привыкли к больничной обстановке, распорядку, дающему определенное чувство защищенности. Вам кажется, что вы не справитесь, но это опасение пройдет буквально через несколько дней. Близкие люди, знакомые вещи, предметы, домашний уют сделают свое дело. Резкая перемена жизненного уклада — стресс для любого человека.
На следующий день ей выдали домашнюю одежду, сумку, телефон и оставили одну переодеваться в небольшой комнатушке приемного покоя. Она ведь сама пришла в дом скорби под прошлый Новый год. Покорно сменила шикарное трикотажное платье на застиранную рубаху и байковый халат, замшевые ботильоны на старые кожаные шлепанцы. Не задумываясь, даже с облегчением, рассталась с телефоном.
Сейчас, рассматривая свои вещи, как чужие, не решалась снять больничное, ставшее привычным. Платье сохранило запах любимых духов, напомнивший, что там, внизу, ждет мама. Настя переоделась и, забытым движением забросив на плечо ремешок сумки, спустилась вниз. На первом этаже две двери: одна в стационар, другая на улицу. На миг возникло желание вернуться в пропахшую лекарствами больничную духоту, забраться под одеяло и отвернуться к стене. Подергала осторожно ручку двери в отделение. Закрыто. Пришлось толкнуть уличную дверь.
Ранние зимние сумерки, подсвеченные матовым светом фонарей, осыпали колючими искристыми снежинками, звонко заскрипели под ногами. «А где же мама?» Настена беспокойно огляделась. От крыльца к воротам вела узкая расчищенная дорожка, по обе стороны прижатая толстым снежным одеялом. Никого. Старые клены, укутанные в белоснежные шубы, помалкивали насупившись. «За воротами ждет», - догадалась Настя. Поспешила, под мамину защиту, в тепло прогретой машины.
Знакомой бежевой «Ауди» нигде не было. «Неужели уехала, не дождалась? Не может быть».
Трамвай весело звякнул, заманивая в защищенную светящуюся коробочку. Но пока скользила по тротуару неуверенными ногами на каблучищах, обманщик не дожидался, поспешив промахнуть на зеленый. «А, все равно восьмерка не подходит, на вокзал идет». Сунула руки в карманы и наткнулась озябшими пальцами на холодные кругляшки монет. Хорошо, есть чем за проезд заплатить. А руки можно и в рукава спрятать. Подошел девятый номер. «Годится. До самого дома доеду», - автоматически отметила Настя, обживая забытое пространство.
Возле подъезда долго перетряхивала сумку в поисках ключей. Нашлись, как всегда, на самом дне. Долго и безуспешно ковырялась в замке и вдруг замерла прислушиваясь. В квартире кто-то был. «Дура! Чего испугалась? Мама с теткой разминулись со мной и приехали сюда». Нетерпеливо позвонила. Дверь распахнулась. На пороге стояла незнакомая женщина.
- Вам кого?
Настена, не в состоянии вымолвить ни слова, молча таращилась.
- Ой! Анастасия Николаевна, я вас не узнала. Что же вы стоите? Проходите.
В квартире, полной чужих вещей и запахов, незнакомка вдруг забеспокоилась.
- А вы почему приехали? Вернулись?
- Вернулась, - с трудом проговорила Настя.
- Случилось что? А куда же мы теперь, да еще под Новый год? Что же вы не предупредили, мы бы что-то подыскали? Вы же на два года сдали. Может, деньги не пришли за прошлый месяц? – вскинулась квартирантка. – Так у меня чек есть, я распечатаю.
- Нет, все в порядке, не волнуйтесь, - зачастила Настя. Я только… мама обещала…
- Ой, ну, какая я глупая, растерялась. Конечно, Ирина Петровна звонила, я все нашла. Она хотела заехать, а вы сами …
- Вы, на праздники приехали, - прокричала она из комнаты, - всей семьей?
Отвечать было нечего, постоялица и не ждала, с облегчением выплескивала в разговоре внезапный испуг.
- Вот, - протянула небольшую коробку.
Открыла.
- Мама просила передать мне пуанты?! – изумленно спросила Настена.
- Да. А что, это не они? Может, к кладовке другие есть? Поискать?
- Нет, спасибо. Других нет. Это они. Я пойду. Вы извините, пожалуйста, за вторжение.
- Нет-нет, все в порядке, я переволновалась просто. А давайте, раз уж вы здесь, я вам за следующий месяц отдам деньги, все равно пересылать.
И не дожидаясь ответа, метнулась в комнату и, вернувшись, сунула Насте в свободную руку деньги.
- Пересчитайте.
Странная хозяйка помотала отрицательно головой.
- Что-то вы похудели, круги под глазами. Вы хорошо себя чувствуете?
- Болела, - выдавила Настя.
- Грипп? Это такая зараза. Долго не отпускает. Мы в прошлом году все переболели…
- Я пойду, мне пора, - перебила говорунью.
Пальцы замерзли, и она сунула кулак с комком купюр в карман, коробку с пуантами под мышку.
- Как же Иван Ильич, такой опытный доктор, ошибся? Как он мог выписать меня, если у меня не прекратились галлюцинации? Но пуанты настоящие.
Снова открыла коробку и зачарованно уставилась на старые, родные, много лет прятанные…
- Где же мама? Мама не могла меня оставить. Что-то случилось!
Махнула без надежды проезжавшей машине и удивилась, когда та притормозила. Адрес родительского дома выговорился сам.
«Может, со мной все в порядке? Просто разминулись с мамой, а я себя накручиваю. А квартиранты? Тоже логично. Я в больнице, квартира пустая, мама и сдала. Но эта женщина меня узнала. Как? Она не могла меня видеть, если сдавала мать. Сейчас приеду и все узнаю. Надо держать себя в руках. Как учил Иван Ильич, спокойное, критическое отношение к ситуации и ровное дыхание».
34 Глава
Ирина Петровна волновалась не меньше дочери. Она так давно не имела дела с маленькими, с Настиного детства, что боялась не найти общего языка, показаться сухой и натянутой с чужим ребенком. С Олегом они познакомились осенью, на свадьбе, и разу поладили. Но взрослый, воспитанный мужчина – другое дело.
Юрик сам находил общий язык со всеми подряд. И через несколько минут новоявленная бабушка чувствовала себя смешливой, болтливой, обласканной, долгожданной. Мальчик так естественно обнял, уткнувшись головенкой в живот, так доверчиво и открыто заглянул в глаза, что все страхи и придумки вмиг растаяли. С Сонькой они играли в безбашенные игры, боролись и соревновались в сочинении стихов – чепухов, а с Ириной увлечено болтали, как наскучавшиеся друг о друге за время долгой разлуки, бабушка и внук.
- Ты, глянь, прилип, - ревниво пробасила Соня. И оттаявшим голосом добавила, - Оно и хорошо для них обоих. Дождалась Петровна внуков.
- И зятьев, - добавил Олег. – Мы с тещей - одна команда.
- Погоди, сейчас освоится и начнет строить планов громадье про наше расширение, - пригрозила жена.
- А я не против. Чего нам ютиться, вон сколько народу. Пора расширяться. Расширим балкон, построим антресоль с лежаками, - шутил Олег.
- С ней этот номер не пройдет, - предупредила Настя, - у неё все по-взрослому.
- А можно и по-взрослому. Не век же в малогабаритной куковать. Нам пятиметровую кровать, Юрчику танкодром.
- И собаку, - закричал Юрчик, - повиснув на отце.
- Ребенку обязательно нужна собака, - подтвердила Ирина Петровна, появившись следом за внуком на кухне.
- А кто не позволял мне даже болонку завести!? - возмутилась дочь.
- Все течет, все изменяется. У меня время мудрости, - парировала Петровна. - А площадь нужно расширять, чтобы собаки и танки поместились. Я считаю…
- Ну, держись! Сейчас начнется, - засмеялась Настя.
- Я же, как лучше хочу, - обиделась Ирина.
- Конечно, мамуля. Я шучу.
И Настена, впервые за последние годы, искренне, с удовольствием, обняла мать.
Ели, пили, говорили, строили планы, спорили. Засыпали, умаявшись, чтобы утром заново включиться в счастливую круговерть семейных праздничных забот. Елка, подарки, пироги, фейерверки.
Утром Ирину Петровну разбудил телефонный звонок. «Вот зараза, забыла с вечера выключить. Кому там не спится в выходные?»
- Мам, ты где, - спросил встревоженный Настин голос.
- Где я могу быть? В соседней комнате, - раздраженно ответила Ирина. – Чем трезвонить, пойди и посмотри. Зачем я тебе понадобилась ни свет ни заря?
Она уже хотела нажать отбой, но дочь снова заговорила:
- Мама, зачем ты меня обманываешь? В соседней комнате никого нет. Почему ты не дождалась меня вчера?
- Что за дурацкие шутки, что ты мелешь? – сердилась Петровна. - Где я должна была тебя ждать, на кухне, у чайника?
- В больнице.
- Ты что, с ума сошла? – громким шепотом возмутилась мать.
- Да, я снова сошла с ума, - в отчаянии закричала дочь.
- Не ори! Я сейчас приду, и ты у меня получишь, - пригрозила Ирина Петровна и отключила телефон.
Ирина тихонько, чтобы не разбудить Юрчика, встала и выбралась в коридор. Заглянула в спальню. Настя спала, прижавшись щекой к спине мужа, и уж больно натурально посапывала. Артистка! Театральное училище даром не проходит. Петровна покачала головой и отправилась на кухню. Теперь ни за что не уснуть. Под шум закипающего чайника задумчиво рассматривала заснеженный двор. Что - то не так. Не могла она так громко говорить и не разбудить Олега. Они вдвоем её разыграли? «Я вам покажу, весельчаки!» Ирина на цыпочках подкралась к комнате дочери и неслышно приоткрыла дверь. Супруги крепко спали.
Постояв немного, в надежде, что они себя выдадут, но, так и не дождавшись признаков пробуждения, тихонько вернулась обратно. «Чепуха какая-то. Явно крепко спят. Но кто же тогда звонил? Может, кто-то другой разыграл? А как же Настин голос? Это явно была она». Также, на цыпочках, сходила в свою комнату, забрала телефон. Последний входящий звонок был сделан с её домашнего телефона. Бред! Кто мог звонить из пустой квартиры и Настиным голосом упрекать, что она её не встретила? Нет, все -таки это чей-то глупый розыгрыш. Сейчас столько технических штучек, можно чьим угодно голосом говорить, с какого угодно номера, хоть с президентского. Но кто это устроил?
Ирина Петровна вскочила и поспешила в комнату к Соне. Только она была на такое способна. Сонька храпела богатырским басом, явно не придуриваясь. За время Ирининых перебежек по коридору, с момента звонка, она не могла так крепко уснуть. «Выходит, я сошла с ума. Или кто-то другой подшутил. Но кто? Проснется молодежь, подскажет идею», - решила Петровна.
Но никому ничего не сказала, хотя червячок тревоги точил целый день.
35 Глава
Вчера, столкнувшись у подъезда с соседкой, Настя почувствовала себя жертвой чьей-то глупой шутки.
- Настена?! Ты как здесь? Случилось что? – запричитала Анна Ивановна. – Мама после обеда к тебе уехала.
- Разминулись.
- Как разминулись? Разве вы с мужем не должны были её встречать в своем городе? И почему ты здесь?
- С каким мужем? – оторопело спросила Настя.
- С твоим, с Олегом. Вы что, поссорились? – высказала предположение сердобольная дама. – Но как же Ирина? Заболела?
- Это я заболела, а они разберутся как-нибудь, - разозлилась Настя и скрылась в подъезде.
На этот раз замок открылся легко и посторонних в квартире не оказалось. Не было тут и матери. Настя обошла пустые комнаты и уселась в любимое мамино кресло, рядом с телефоном.
«Телефон, как же я не догадалась позвонить? Отвыкла, одичала».
Её сотовый оказался разряжен. Но бездонная женская сумка хранила все необходимое на все случаи жизни. Нетерпеливо дождалась, пока экран засветился, набрала номер матери. «На вашем счете недостаточно средств для совершения вызова». Черти бы их подрали! Метнулась к стационарному аппарату, неверными пальцами потыкала кнопки. «Абонент временно недоступен…» «Где же ты, абонент? В самолете еще летишь. Куда? Зачем?»
На листочке перед телефоном аккуратным почерком выведено: «Настя, работа. Галя, дом». Тетка! Она наверняка знает, где мать. «Абонент временно…» Они что, вместе улетели к моему мифическому мужу? Нет, соседка про тетку не говорила.
До поздней ночи Настя поочередно набирала номера родных, но механический голос упорно твердил об их недоступности. Не могли они над ней так жестоко подшутить. А вдруг, это идея доктора? Эксперимент такой по самостоятельной реабилитации с помощью мобилизующего стресса. Как-то она сама справится? А если она снова свихнется в условиях стресса, об этом они подумали?
Найдя хоть какое-то внятное объяснение происходящему, Настя, наконец, почувствовала голод. «А в тюрьме сейчас ужин, макароны», - пошутила сама с собой и принялась обследовать холодильник. Запасливая мама голодом не оставила. Сыр, масло, копченая колбаса, оливки. Забытые радости, мечта, после больничной еды – деликатесы. Заварила густой ароматный чай и с наслаждением запивала бутерброд. Цейлонский - это вам не больничная гадость из списанных веников. Настроение заметно улучшилось, и, сделав, на всякий случай, еще пару контрольных звонков, устроилась на диване в гостиной, укутавшись старым родным пледом.
Проснулась, впервые за много месяцев, бодрой и выспавшейся. Ничего страшного не происходит. Она дома, у мамы, еды в холодильнике полно, телефон работает, даже деньги имеются. Вспомнила все вчерашние неувязки и стала искать им логическое объяснение. Могла она забыть, что сдала квартиру сама? Могла. Не в себе была. Могла сказать, что уезжает, и мать всем подтвердила, стыдилась говорить, что дочка в психушке. Про мужа для достоверности досочинила. В конце – концов, она ответит, и все нестыковки сойдутся. Настя набрала номер матери и подскочила от радости.
- Мам, ты где?
- Где я могу быть? В соседней комнате. Чем трезвонить, пойди и посмотри. Зачем я тебе понадобилась ни свет ни заря?
Настя вихрем сорвалась с дивана и побежала в спальню. Никого.
- Мама, зачем ты меня обманываешь? В соседней комнате никого нет. Почему ты не дождалась меня вчера?
- Что за дурацкие шутки, что ты мелешь? Где я должна была тебя ждать, на кухне, у чайника?
- В больнице.
Эксперимент зашел слишком далеко. Даже для Ирины Петровны - слишком. А после жестокой фразы: «Ты что, с ума сошла?» - Настю прорвало.
- Да, я снова сошла с ума! - закричала она.
Хотела добавить, что из-за её шуток она окончательно свихнется, но мать пригрозила: «Я сейчас приду, и ты у меня получишь», - и отключилась.
Обещание погасило зарождающуюся истерику, вернуло уверенность. Если ругается, значит, все хорошо. Интересно, сейчас - это через сколько? Через час, два, три? Как далеко находится «соседняя комната»?
36 Глава
Ни через час, ни через три мама не появилась. Насте надоело маяться ожиданием в пустой квартире. «А позвоню-ка я Соньке», - подумала совсем как та, добольничная Настя.
- Сонь, привет!
- Привет - привет! – шутливо отозвалась подруга. – Давно не виделись.
- Давно, целый год.
- Что, минута за три пошла?
- Можно и так сказать. Пойдем, прогуляемся.
- Мы же вечером собирались?
- Уже почти вечер. Пошли в «Пещеру».
- В «Пещеру»? – удивилась Соня. – У вас тут тоже «Пещера» есть? Шикарно живете.
- Есть. Давай через час, прикольщица.
- Ну, давай. Вдвоем пойдем?
- А с кем еще?
- Ну-у-у… ладно. Вдвоем, так вдвоем.
Сонька отключилась. «Тоже участница заговора? Когда это мы с ней договаривались? Ничего, её я быстро расколю!», - решила Настена и начала собираться. В сумке нашлась косметичка. Из зеркала смотрела бледная, худая, черноглазая, женщина, окутанная облаком черных курчавых волос. Темные круги под глазами, горькие складки в уголках губ, росчерк продольной складки между бровей. «Постарела, Анастасия Николаевна. Ничего, сейчас поправим. У кого пятерка по гриму?» Через пятнадцать минут она преобразилась. Подчеркнула скулы, выделила губы, высветлила веки. Волосы стянула в тугой узел. Нашла красный шелковый шарф в мамином гардеробе. Женщина – вамп.
«Давненько я не брал в руки карт!» - удовлетворенно протянула Настя и валькирией вылетела в вечерний город. По старой привычке проскочила пару кварталов в сторону театрального училища и замерла у знакомой скамейки. Села, поискала в сумке сигареты, закурила. С непривычки закружилась голова, закашлялась. Хотела достать салфетку и наткнулась на сложенный вчетверо листок. Развернула. Крылатая дева протягивала ей сердце. Внизу темнела надпись: «Я вернусь». Сердце защемило, глаза наполнились слезами. Ни черта не отболело. Словно все случилось только вчера. Надо вернуться в больницу, пока окончательно не потеряла ориентиры. Нельзя здесь оставаться.
- Анастасия Николаевна! Вы откуда? В гости, к маме, на каникулы приехали? Почему не заходите?
- Рита, здравствуй! – справилась с собой Настя.
Она начала привыкать к легенде о мифическом городе и новом муже.
- А почему не заходите? Наши обрадуются. Пойдемте, пойдемте скорей, - щебетала обрадованная студентка и по-детски тянула за руку.
- Спасибо, я в другой раз. Меня ждут, - отняла руку Настя.
- Так мы же на праздники уезжаем.
- Я после праздников зайду.
- Вы надолго? Тогда приходите на показы.
- Конечно, обязательно приду.
- Какая вы!.. Еще красивее стали, - восхищенно сказала Рита. - Я побежала, у нас прогон. А может, зайдете?
- В другой раз. До свидания.
Настя поспешила к остановке. Сегодняшний трамвай был сговорчивее, с готовностью подождал и увез с места, куда никто уже не вернется, ни Олег, ни Настя.
37 Глава
- Насть, а ты зачем мне звонила? – поинтересовалась Соня.
- Я? Когда?
- Ну, днем.
- Зачем бы я тебе звонила в соседнюю комнату? Ты прикол новый задумала? - прищурилась Настена.
- А мне ты зачем звонила с утра пораньше? – вклинилась Ирина Петровна. – Видно, ты у нас шутница. Давай, рассказывай.
- Вы что? Разыгрываете?
- Да где уж нам с профессиональной актрисой тягаться, - иронизировала Сонька.
- Ну, хватит, говорите, что задумали, и будем собираться, - рассердилась артистка.
- Куда, в «Пещеру»? - ядовито поинтересовалась Соня.
- Или в больницу? – поддержала Петровна.
- Вы свихнулись? Мы на каток договаривались. Пошутили и хватит.
- Вот именно, хватит. Я пожилой человек, такие шуточки могут до инфаркта довести, - кипятилась Ирина Петровна.
Сонька, предчувствуя семейную сцену, предложила всем успокоиться, выпить чаю и по очереди рассказать свою версию.
- Ну, вы даете! Я честное слово никому не звонила. Утром спала, а днем гладила Юркины вещи. Он может подтвердить, - абсолютно серьезно сказала Настя, выслушав дикие истории со звонками.
- Тетя Соня, ваш телефон звонит, - Юрка принес голосящий «пластмассовым» Моцартом телефон.
- Тоже, скажешь, не твоя работа? - поинтересовалась подружка.
- Это – моя. Око за око, - расхохоталась Настя.
- Сонь, ты где? - поинтересовался в трубке Настин голос.
- Где – где, в Караганде. Тут я, на кухне, - ответила Сонька, отвесила челюсть и уставилась на подругу.
- Фэйс-контроль не прошла? Тебе теперь в зале не подают? – поддели в трубке. – Э! Алло! Куда пропала?
- Я тут, на кухне, - на автомате повторила Соня.
- Про кухню я уже слышала. Давай, возвращайся в цивилизацию, жду за нашим столиком.
- Положила трубку, - прошептала Сонька.
- Кто? Кто звонил? - в два голоса пытали мать и дочь.
- Ты звонила, - все так же, шепотом, ответила Соня, указывая на Настю.
- Розыгрыш! – уверенно заключила Настена. - Чей-то грандиозный розыгрыш. Но только чей? Олег?
- Нет, - уверено отмела кандидатуру зятя Ирина Петровна. – Мне звонили с моего домашнего телефона.
- А мне с твоего старого номера, - подхватила Софья.
- Это ничего не значит. Сейчас техника на грани фантастики, - не унималась Настя, - точно, Олег, больше некому.
- Не он, потому что утром он крепко спал рядом с тобой. Я проверяла, - убежденно сказала Ирина.
- Но кто?! – риторически вопрошало трио.
- Не узнали? Рановато! Утром первого января, куда ни шло, но сегодня. Или вы втихушку приложились, пока мужчина добывал мамонта? - наступал Олег.
- Не успели, но можно бы, - ответила Настя.
- Э, нет! Только после катка. Прибирай мясо, собирай Юрку. И вы, дамы, собирайтесь. Будем ставить балет на льду.
- Постыдились бы над пожилым человеком издеваться, - сыграла Ирина Петровна умирающую старушку.
- Вы еще золотую медаль на чемпионате Европы возьмете, - парировал зять.
- А я лед проломлю, и нас оштрафуют, - попыталась отбиться Соня.
- Лед искусственный, под ним бетонная плита. И как вам не стыдно, лентяйки, вы ребенку обещали? - урезонил Олег.
При слове «ребенок» дамы бодрым шагом разошлись по комнатам, собираться.
- Шантажист! – хохотнула Настя.
- Профессионал!
Муж воспользовался редкой в последние дни возможностью проверить, есть ли у неё под майкой лифчик. И уже начал инспектировать наличие плавок, но плутоватый голосок прервал изыскания на самом интересном месте:
- Целуетесь, обнимаетесь?
- Да, - виновато ответил отец, – а подсматривать нехорошо.
- Я не подсматривал, я пришел сообщить, что уже собрался.
- Вот, человеку всего пять лет, а организован гораздо лучше немолодых тетенек, - похвалил Олег.
- Ты меня имеешь в виду, - возмутилась Настя.
- А кого же еще? – Олежка состроил невинную рожицу.
- А кто мне тонну мяса сгрузил?
- Кто?
- Еще придуривается!
- Другая бы радовалась, муж – добытчик - мяса принес.
- А я радуюсь.
- Ну, вы тут пока поругайтесь, помиритесь, а я наколенники в рюкзак положу, - сказал многозначительно Юрчик и вышел.
- Воспитанный ребенок, тактичный, - рассмеялась Настя.
- Весь в меня, - гордо добавил Олег. – На чем мы остановились?
- На том, что уже седьмой час.
- Ёлки – палки! Что же ты меня отвлекаешь?!
Настя замахнулась полотенцем, и муж, притворившись испуганным, ринулся в прихожую.
- Общий сбор! – закричал он оттуда.
38 Глава
Прошло полчаса, Сонька не появлялась. Настя встала и пошла к служебному входу. На кухне шла обычная ресторанная суетливая, жизнь, и клиентку в неположенном месте заметили не сразу.
- Вы заблудились? - доброжелательно поинтересовалась пышнотелая девица в спецодежде.
Место приличное, персонал вышколенный, в другом могли бы и облаять.
- Я подругу ищу, высокая такая, полная, - заторопилась Настя, понимая, что только полная дура может искать подругу в таком месте.
- Так вы дверь в туалет проскочили, - догадалась повариха. – Вы как выйдете, так направо, вторая дверь по коридору.
- Спасибо большое!
Настя поспешила выскользнуть из-под пристального взгляда и от кухонных запахов. Но фритюрный дух преследовал её до самого выхода на улицу.
Морозный воздух отрезвил: «С чего ты взяла, что Соня там есть? Мама тоже говорила, будто она в соседней комнате». Настя вернулась в зал, не оглядываясь, прошла к своему столику. Выпила залпом рюмку водки, поковыряла вилкой закуску.
- Горячее подавать? – из сумрака зала материализовался официант.
- Горячее?
Настя помолчала, пытаясь ухватить мелькнувшее воспоминание. Официант терпеливо ждал. Споткнувшись об него блуждающим взглядом, нетерпеливо отмахнулась:
- Да, конечно, подавать.
Служитель исчез. Что-то мелькнуло при слове «горячее». Что? В недрах «Пещеры» рождалась знакомая мелодия.
Сон. Оказывается, прошлой ночью ей снился сон. И эта музыка, и горячая Юрина рука.
Настя шла по абсолютно пустой незнакомой улице. Стук её каблуков отражался эхом от брусчатки, бросался на каменные стены домов и, замерев, рождался вновь. Ненавистные серые сумерки, мрачные дома, пожухлые от жары и пыли листья на деревьях. Хотела свернуть, в надежде увидеть последние солнечные лучи, вдруг один из переулков выходит на закат. Но дома стояли плотной стеной. Откуда и куда ведет серая улица? Казалось, она тут бывала. Остановилась, оглянулась. И с той стороны дороге не видно конца.
Из двери ближайшего дома вышел Юра и направился прямо к ней. Блестящие черные волосы непослушной волной падают на лоб, воротник белоснежной рубахи распахнут, любимый концертный костюм, всегда делавший его похожим на сказочного принца, сидит безупречно. Внутренняя загадочная улыбка, улыбка Будды, слегка тронула кончики четко-очерченных губ. Черные глаза – звезды южной ночи – полны нежности и печали.
- Юра!
Кладет горячие руки Насте на плечи, долго смотрит в любимое лицо, обнимает. Горячий, даже через плотную ткань чувствуется тепло его тела. Родной запах. Берет под руку, и они идут вместе в том направлении, куда Настена шла одна. Теперь неважно, куда ведет дорога. Лишь бы идти рядом с Юрой.
Неожиданно брусчатку сменяет утоптанная грунтовка, распавшаяся на два рукава. Вдоль правого торчат кресты и железные пирамидки памятников. С левой стороны, вдалеке, виднеются кирпичные постройки.
- Нам направо?
Юра молча сворачивает влево. В первые дни их феерического любовного карнавала, когда Юрка бросил гастроли, чтобы колесить с Настей по любимым местам, они заезжали в небольшой старинный городок, к его друзьям. Бродили по улицам, упиваясь музыкой камня. «В таком домике мы могли бы жить с тобой вечность!» - залюбовалась Настя на уютный особнячок. Молчун Юрка вдруг разговорился: «Подходит. Не лабаз. Настоящий дом. Его построил один купец для своей возлюбленной. Отец соглашался отпустить её к жениху, если дом будет в точности, как их собственный. Три года строили. Особенно трудно давалась круглая комната в центре здания. Но в день свадьбы невеста умерла. Купец заперся в новом доме. Через семь дней его нашли мертвым в круглой комнате».
- Покончил с собой?
- Нет, сердце остановилось.
- Страсти какие! Надеюсь, нам не обязательно умирать, чтобы жить в круглой комнате вместе? – пошутила Настя.
- Надеюсь, - без тени улыбки ответил Юра.
Во сне дверь в дом с круглой комнатой оказалась заперта.
- У тебя есть ключ? – с надеждой спросила Настя.
- Пока нет. Нужно подождать еще немного, - ответил любимый и обнял.
Горячий.
39 Глава
Казалось, уснет, едва коснувшись подушки. Олег так и сделал, а от Насти сон сбежал. Огромный лунный блин торчал за окном, заливая комнату ярко - желтым светом. Настена тихонько выскользнула из-под одеяла, подошла, встала напротив нахалки. «Чего выставилась?» – шепотом обратилась к ни в чем не повинной спутнице бессонных полуночников. Смутные очертания глаз и губ скорбно глядели из небесной дали. «Все подсматриваешь? Спать мешаешь», - смущенно проворчала Настя и хотела задернуть шторы, но замерла, застигнутая острым ощущением дежавю. Так уже было: луна, трепыхание веток за окном, асфальт далеко внизу, лезвие ножа у запястья. В ту ночь ей приснился Юра. Она провожала его на гастроли, умоляла взять с собой, он не соглашался и отпугнул мертвым лицом. Лоб покрылся испариной. Настя передумала закрывать шторы. Вернулась под одеяло, прижалась к Олегу.
Постепенно сердце успокоилось. Она легла на спину и разглядывала неясные очертания на лунном диске, переместившемся в правый край окна.
«Слушай, - мысленно обратилась Настена к желтоглазой лазутчице, - а ведь с раннего детства моих любимых мужчин зовут Юрами».
Года в четыре она влюбилась в родного дядю, брата отца, Юрия. Ярко – голубые глаза у мужчины с черными как смоль волосами, как магнитом притягивали женщин. Полагался красавцу характер сердцееда, но дядька оказался домашним, семейным однолюбом. Если не считать Насти, привязанность к которой сохранил до последнего дня своей жизни, душой и телом принадлежал только жене.
Молчаливый и закрытый с племянницей расцветал. Учил не девчачьим делам: рыбалке, верховой езде. Вечерами Шопен и огромные альбомы с репродукциями – их общая страсть. Впервые увидев врубелевского Демона, Настя поразилась его сходству с дядей. Но, присмотревшись, решила - не похож - глаза другие. «Черные?», - хитро улыбнулся Юрий. Девочка замялась: «Печальные. Другие».
Вторым Юрой стал троюродный брат – «девчачья погибель», по определению бабушки. Очень похожий на дядю - синеглазый брюнет, с ровным, мягким характером - разбил не одно женское сердце, но выбрал одну и прожил с ней душа в душу всю свою недолгую жизнь.
Старше Насти на шесть лет, опекал, таскал за собой повсюду, отправляясь по мальчишеским делам. Учил плавать, играть на гитаре. Может, потому и характер у Настены получился мужской, что в семье её воспитанием много занимались мужчины.
Тетка и золовка с самого детства всерьез ревновали Настю к мужьям. А уж когда расцвела красавица, вовсе злились, замечая не остывающую с годами нежную привязанность Юриев к пигалице. Открыто проявлять неприязнь не решались, но исподтишка шпыняли.
Даже после смерти не могли простить мужьям этой любви.
- А дядечка-то твой умер, - мстительно сказала Марьяна, жена дяди, - сгорел на пожаре. Дом чужой тушил, дурень.
Тогда Настя впервые испытала острое желание убить женщину. Схватить за волосы и ткнуть головой в стену изо всех сил.
Второй Юра, брат, тоже сгорел, в машине, во время аварии. На похоронах его жена Наталья, впервые открыто, ненавидящим взглядом уперлась в Настю и зло бросила ей в лицо: «Так до самой смерти тебя и любил».
Что задевало облюбленных, обласканных мужьями женщин в их чувстве к родной девочке Насте, она не могла понять до сих пор.
Потом появился Юра - только её мужчина. Единственный у единственной. Никто не ревновал и не делил его с ней. Но и для него любовь к Насте оказалась последней. Как он играл для неё! Как играл только для неё в последний день своей жизни? И ведь знал, что в последний.
Настя всхлипнула. Олег привычно, не просыпаясь, прошептал успокоительно: «Чи-чи-чи. Все хорошо. Я здесь».
А теперь у неё есть Юрчик. Настю пронзила мысль: «Его тоже ждет смерть?! Нет-нет-нет! Его она ни за что не отдаст! К тому же он блондин. Первый в жизни любимый Юрий – блондин. Он сам обещал её спасти, маленький защитник, драгоценный сыночек!»
Юрчик сразу и безоговорочно принял, что Настя теперь его мама, хотя родную мать помнил. Не было мучительной ревности к отцу, к умершей матери. Он сам выбрал её на набережной и прилип, как все Юрии до него.
- Все будет хорошо, - сказала себе Настя.
– Почему будет, есть, - возмущался в таких случаях Олег. – У нас все хорошо.
- Да, у нас все хорошо, - поправилась она и заснула.
40 Глава
- Горячее.
Официант ловко произвел рокировку посуды на столе. Пожелал приятного аппетита и исчез.
Музыка становилась громче, словно приближалась. В мерцании свечей, прикрытых красными стеклянными колпаками, к Настиному столу двигался скрипач. В распахнутом вороте белой рубашки, алый шелковый шарф, такой же, как у Насти на плечах. Остановился рядом и Шопеновский Ноктюрн звучал только для неё одной.
Горлу и глазам стало горячо. Как давно она не плакала! Доктор говорил, что это побочный эффект от лекарств, слезные железы не работают. «Выздоравливаю», - всхлипнула Настя.
Публика аплодировала. Скрипач склонился в поклоне, неожиданно накрыл Настину руку сухой горячей ладонью и шепнул на ухо: «Скоро все образуется. Нужно подождать еще немного». Настя вздрогнула от знакомой фразы. А он уже шел через зал к эстраде, склоняя голову в ответ на аплодисменты.
Вернувшись в пустую мамину квартиру, никому звонить не стала: «Хотят её самостоятельности? Пусть получают. Сами позвонят, как наиграются».
Умылась, отыскала «гостевую» ночную рубашку, переоделась, погасила свет и легла, как вчера, на диван. Свернулась калачиком в надежде скорей заснуть и оказаться рядом с Юрой, возле их дома.
Не получилось. Провалилась в черную яму и проснулась за полдень, разочарованная «пустым» сном. Нужно дождаться вечера и попробовать снова. Не зря дважды обещали, что скоро все наладится. Просто надо немного подождать.
Журнал звонков был пуст. Настена решила держать характер, звонить не стала. Перекусила бутербродом, с удовольствием выпила настоящего чаю.
На улице постояла недолго в раздумье и, минуя трамвайную остановку, пешком направилась в старый парк. Трамвайчик обиженно звякнул вдогонку. «Нечего сердиться. Погода хорошая, прогуляюсь», - про себя ответила Настя. И пошутила: «Когда с трамваями разговаривают – это бред или галлюцинация?»
В запущенном парке чистили только центральные аллеи. Прошла мимо пушки, забраться на которую в детстве входило в обязательную программу прогулки. Крашеные серебрянкой медведица с медвежонком на вершине небольшого холма, как и прежде, провожали взглядом ледянки с ребятней. На занесенной снегом, сгнившей деревянной лестнице, ведущей к смотровой площадке, никто не оставил следов. Не ходят, опасно.
Площадка привлекала студенческую компанию балетных. И с сокурсниками из театрального её любили. Но после падения в оркестровую яму и травмы позвоночника, чудом не став инвалидом, Настя не подходила к деревянному ограждению на краю площадки. Однажды кто-то из ребят в шутку прижал её к шершавым от облупленной зеленой краски балясинам, послышался легкий треск. Тогда Настена на своей шкуре почувствовала, что значит «прошибло холодным потом». Холодная струйка скользнула вдоль позвоночника, в глазах потемнело, рот наполнился сладкой слюной. Она резко побледнела и начала оседать, парень испугался, оттащил её в глубину площадки. Долго извинялся, в шутку удивляясь, откуда у валькирии страх высоты.
Летящая походка и жесткий характер приклеили прозвище на все годы обучения и работы в театральном училище. Никто не догадывался о её тайной миссии сопровождать погибших героев в Вальхаллу. Настя и сама до конца осознала жуткое назначение только после смерти влюбленного Олежки. Жаль, не выпало, как валькирии Сигрдриве, наказание от верховного бога Одина – сон, отлучение от битв и замужество. Образ девы – воительницы, сверкающим мечом зажигавшей Северное сияние, в реальной жизни стал Настиной судьбой.
Вспомнила рисунок крылатой девы на обратной стороне заявления Олега об отчислении. «Отчислении из жизни», - с горечью пробормотала Настя, с остервенением продолжая карабкаться по скользким скрипучим ступенькам. Отравленные стрелы воспоминаний об умерших любимых догоняли и впивались в раскаленный мозг. Проводив Олега в последний путь, дева смерти решила спрятаться в сумасшедшем доме, чтобы больше никто не пострадал. Но и оттуда выгнали. Ничего, сейчас все закончится, нужно еще немного потерпеть.
На площадке спиной к лестнице стояла женщина. «Странно, следов не было, и снег не идет, не могло замести. Как она здесь оказалась? И как некстати», - подумала Настя. Неожиданно зазвонил телефон. «Одумались! Поздно. Не хочу я больше с вами разговаривать». Но звонивший не сдавался. Настена яростно дергала язычок замка в сумочке, рассматривая, знакомую фигуру женщины. Озябшие пальцы справились, наконец.
- Да! Кому я, все-таки, понадобилась? Что значит, кто? Анастасия Николаевна собственной персоной. Крылатая дева. Вот, решила восстановить навыки полета. А вы, собственно, кто? Тоже Анастасия Николаевна. Отлично! Теперь нас двое. Тут еще одна дамочка имеется. Не удивлюсь, если и она Анастасия Николаевна. Раздвоения личности у меня еще не было. Но лиха беда начало. Впрочем, скорее, конец. Я не знаю, кто придумал этот злой розыгрыш, но мне не понравилось…
Женщина у перил обернулась, Настя выронила телефон.
- Ольга!
- Заждалась я тебя, любимая! - прокуренным голосом прохрипела Ольга. – Всю жизнь тебя жду.
- Ты же…
- … умерла. Да, и после смерти тебя жду. Судьба! – рассмеялась скрипучим смехом. - Похоже, дождалась. Теперь будем всегда вместе. Сегодня моя очередь провожать. Провожать валькирию. Пойдем.
Протянула руку.
- Нет! С тобой ни - за что! Убирайся, мразь! Или я убью тебя снова, - закричала Настя.
- Не получится. Я же говорю - сегодня мой день.
Ольга схватила Настю за плечи и резко толкнула на засыпанные снегом перила. Они страшно затрещали и обломились. «Лягушка» намертво прилипла к Насте, крепко охватив руками и ногами её тело. Сначала летели вниз, но после удара о землю взмыли вверх и на дикой скорости устремились по серой трубе к яркому свету в дальнем конце.
Приземлились на что-то упругое. Постепенно свет стал мягче, и проступили контуры множества фигур. Полупрозрачные тени безмолвно колыхались вокруг.
41 Глава
У подножия санного спуска над стеклянной кафешкой красовалась вывеска «Пещера Алладина».
- Значит, Пещера у вас все же есть. Сознайся, это ты мне звонила, знала про «Пещеру», - тихонько спросила Сонька.
- Ты что, сбрендила? – возмутилась Настя. Надоела мне эта дурацкая шутка, осадок неприятный. Голову ломаю, кто мог додуматься и, главное, организовать весь этот спектакль. Говоришь, я тебе со старой симки звонила. Не помню, куда её подевала. Может, выбросила, а кто-нибудь нашел? Попробую набрать, вдруг ответят.
Настя полезла в сумку за телефоном, но Юрчик, как соскучившийся по прогулке щенок, нарезал круги вокруг взрослых и подгонял их на подъеме. Пришлось ускориться.
На вершине Настя нашла сто отговорок, чтобы не съезжать вниз. Не могла преодолеть страх высоты, сохранившийся после травмы. Оставшись одна, когда компашка в очередной раз сиганула с горы на плюшках и ледянках, достала телефон и набрала свой старый номер. Телефон не сразу, но отозвался её собственным голосом. Настена сначала опешила, потом разозлилась. «Сейчас я вас выведу на чистую воду, клоуны», - решила она. Но женщина на том конце решила не сдаваться и тоже стала наезжать. Несла какой-то бред про раздвоение личности и конец чего-то. После фразы «…кто придумал этот злой розыгрыш, но мне не понравилось», Настя взбесилась.
«А мне, вы думаете, это нравится?! Еще издеваетесь! Я вас обязательно вычислю, и, поверьте, вы получите по заслугам. Ало! Ало!»
В трубке щелкнуло, и тот же голос издалека закричал: «Ольга!» Настя испугалась. Вслушиваясь изо всех сил в отдаленный разговор двух женщин, она с ужасом узнала второй голос. Ольга!
- Заждалась я тебя, любимая! Всю жизнь тебя жду, - эхом отозвалось совсем рядом.
Настена обернулась. Она стояла в двух шагах и улыбалась лягушачьим ртом.
Ты же…
- … умерла. Да, и после смерти тебя жду. Судьба! – рассмеялась скрипучим смехом. - Похоже, дождалась. Теперь будем всегда вместе. Сегодня моя очередь провожать. Провожать валькирию. Пойдем.
Протянула руку.
- Нет! С тобой - ни за что! Убирайся, мразь. Или я убью тебя снова, - закричала Настя.
- Не получится. Я же говорю - сегодня мой день. Прокатимся.
Она схватила Настю за плечи и потащила к противоположному склону горы, круто обрывавшемуся вниз.
- С той стороны не катаются, там спуска нет.
Юрка поднялся первым и спешил рулить ситуацией.
- А мы попробуем, - ответила Ольга, подталкивая Настю к опасному краю, - рискнем.
- Но вы же разобьетесь, - насторожился мальчик.
- Уж кто-кто, только не Настя. Она у нас крылатая дева. Взмахнет крылышками и привет. А я за неё подержусь.
Малыш смотрел недоверчиво и встревоженно.
- Она высоты боится, не надо ей пробовать.
Серые глазенки наполнились слезами. Он ухватил Настю за рукав куртки и потянул к себе, подальше от обрыва.
- Ну, со мной ей нечего бояться. Я теперь её крепко буду держать.
- Не надо её держать. Я сам подержу.
«Сейчас сбросит нас вместе с ребенком», - похолодела Настя.
- Не бойся, Юра, тётя шутит. Отпусти мою руку и отойди от края, а то сам поскользнешься и упадешь, - как можно спокойнее сказала она.
- Тетя шутит, - фальшиво подтвердила «жаба».
Но Юрка не поверил. Он еще крепче сжал рукав, для надежности ухватился за полу Настиной куртки и рванул её к себе. От усилий шапка съехала с головы и упала в снег, обнажив золотистый нимб из курчавых волос.
- О, какой ангелок! Значит, тоже крылатый, - веселилась Ольга. – Тогда полетим втроем.
- Отпусти, сынок, - попросила Настя.
- Нет! Я же обещал тебя спасти, помнишь? – упрямо ответил Юрка.
- Что ж такого в тебе есть, что мужики по тебе сохнут насмерть? – зло поинтересовалась Ольга. – Вот этот, только народился, а уже присох. Только я ведь тоже присохла. И теперь никому тебя не отдам. Все, хватит, полетели. Отпусти её, иначе с нами прыгнешь.
- Что за странная идея? Вам что, адреналина не хватает? – пошутил Олег.
Но ему совсем не понравилась, открывшаяся на вершине сцена. Он отбросил «плюшки» в сторону, быстро подошел к замершей троице.
- Отпусти Настину куртку, порвешь, чего доброго, - приказал он сыну, взял его под мышки и поставил как можно дальше от обрыва.
Ольга, воспользовавшись моментом, изо всех сил толкнула Настю к краю. Но безопасность ребенка придала Настене сил. Она отшвырнула жабу с дикой яростью, как когда-то в юности на балконе. Ольга упала, проехала по утоптанному снегу к обрыву. У самого края чудом удержалась, встала на четвереньки, и, не поднимаясь, быстро подползла к Насте, клещами уцепилась ей в щиколотки. Олег, как перед этим Юрчика, схватил жену под мышки и потянул.
- Пусти, - прохрипела Ольга, - вышел твой срок, она моя.
- Черта с два!
Олег дернул Настену к себе, нападавшая к себе. Ей достались сапоги. От рывка она по инерции отлетела назад и соскользнула с обрыва.
- Иди скорей! – закричал Юрчик появившейся Соньке. – Она хочет маму сбросить вниз.
- Кто? – удивилась Соня. И предполагая, что тут без неё затеяли новую игру, включилась. - Да кто ж ей позволит? И где эта негодяйка?
Юрчик растерянно озирался.
- Упала, наверное, вниз.
Сонька подошла к краю обрыва и, оценив высоту, заметила:
- Да, с такой верхотуры опасно падать. А мать твоя, трусиха, где, неужели тоже сиганула?
- Нет, она у папы в руках осталась, - радостно сообщил Юрчик.
Соня обернулась.
- У папы – это хорошо. Только чего ж она босая?
- А её сапоги у той тети остались, которая упала, - сообщил Юрка.
- Ребят, я что-то пропустила? И чего ты босиком, простыть хочешь? - строго спросила подруга.
- А у меня сапоги улетели, - нервно рассмеялась Настя.
Великанша недоверчиво осмотрела поле боя, не обнаружив обуви, предложила:
- Придется тебе все же разок прокатиться. Под горку мы тебя не стащим.
- Придется, - не то вздохнула, не то всхлипнула Настя.
- Ты не бойся, я с тобой поеду, - успокоил Юра.
- И я, - подхватил Олег.
- Моя туша четвертой в «плюшку» не поместится, - захохотала Соня. – Усаживайтесь, я вас подтолкну.
- Готовы, ангелочки мои? Полетели!
Софья столкнула святое семейство с горы, устроилась на ледянке и рванула следом.
42 Глава
Свет постепенно наливался серостью сумерек. Старая знакомая – сумеречная тоска – охватила вмиг, и защемило сердце. «У меня же нет теперь сердца, чему там болеть? Господи! Неужели мне вечно терпеть эту муку!?»
- Тебе решать, - ответил незримый голос. - Тебя давно ждут.
- Ждут? Кто?
Вдруг вспомнила.
- Юра! Меня Юра ждет! Нужно еще немного потерпеть.
- И я тебя давно жду. Запамятовала? Не зря разрешала тебе столько раз меня убивать, - заступила дорогу Ольга. – Ты - моя вечная любовь. Потому и позволили проводить.
- Ненави…
- Не произноси это слово, она специально тебя провоцирует, - послышалось со всех сторон.
Настя вдруг ясно увидела себя в центре огромного лабиринта, среди стен, состоящих из множества серых теней.
«Души! И я теперь душа, - поняла она. – Надо идти к выходу».
Пробежала несколько шагов и почувствовала, что ноги в пуантах совсем промокли. Чем дальше шла по выбранному отрезку лабиринта, тем холоднее становилась вода со снегом под ногами и темнее души вокруг. В дальнем конце замаячил тупик, и жабья Ольгина фигура выдвинулась из стены. Настя остановилась. Куда теперь? По бокам открылось несколько коридоров.
В одном из них появилась бабушка.
- Иди, Настена, тебе сюда, - ласково поманила она.
- Бабуля! Я так скучала по тебе. Я люблю тебя.
- И я тебя люблю.
- Люблю, люблю…- эхом отозвался лабиринт.
Серого в сумеречном свете поубавилось. «Даже ноги согрелись, - заметила Настя. Вспомнила давний сон. - Надо танцевать, легче будет».
Легко проскользнула несколько кругов, но по холоду и потемневшим сумеркам поняла, что снова свернула не туда. Впереди замаячила Ольга. Хотела повернуть назад, но дорогу преградила Ася.
- Здесь нельзя назад, только вперед.
- Аська! Я так виновата перед тобой. Прости родная…
- Давно простила. Ведь я тебя люблю…
И снова эхом прозвучало «люблю», и прояснилось, и стало совершенно очевидно, куда свернуть. Круги расширялись, все больше нужно было пройти до очередного поворота. Настя откуда-то знала, что надо торопиться. «А почему я не лечу, я ведь крылатая дева», - вспомнила она. И сейчас же почувствовала крылья за спиной.
- Дева смерти, - прокричала Ольга из очередного тупика.
Крылья отяжелели, не взмахнуть.
Рядом опустился белокрылый ангел.
- Не верь ей. Ты можешь летать.
- Олежек! – обрадовалась Настя, и вдруг сникла. – Ты ведь сам рисовал меня валькирией. Она права.
- Права, - голос Ольги звучал совсем близко. – Ишь, поналетели, пернатые. Мало она вас погубила? Кыш!
- Не верь ей, - повторил Олег. – У каждого свой выбор. Отвечают только за него. А ты всегда выбирала любить.
Вокруг стало почти светло.
- И убивать, - проскрипела Ольга.
- И уби… - хотела повторить Настя.
Но «живые» стены заволновались, предостерегая:
- Не повторяй, помни, она провоцирует.
- Тебе дали шанс, Анастасия, – выстоявшая и воскресшая, – Олежек улыбнулся, совсем как тогда, на репетиции.
- Я попробую.
Взмахнула полегчавшими крыльями и поднялась над лабиринтом.
Выход оказался совсем рядом. Юра, задрав голову, наблюдал за её полетом. Опустилась рядом и предложила:
- Полетели!
- Любишь ты все усложнять, - улыбнулся он своей загадочной улыбкой Будды. - Всё проще. Можно сразу оказаться там, где пожелаешь.
- Здесь – на том свете?
- И на том, и на этом, - всегда можно сразу попасть, куда тебе нужно и не обязательно через лабиринт.
Настя хотела оглянуться, но Юра не дал.
- Только вперед - назад нельзя.
Взял за руку и шагнул прямо к двери дома с круглой комнатой.
- У тебя есть ключ? – заволновалась Настя.
- У тебя.
Настена с удивлением обнаружила, что сжимает в руке старинный ключ с замысловатыми узорами на ручке. Хотела вложить его в скважину, но дверь неожиданно легко подалась вперед.
- Да тут открыто! – удивилась она.
- Теперь да, - ответил Юра.
- А ключ зачем?
- На память.
Сумерки в лабиринте
© Copyright: Наталья Волохина, 2020
Свидетельство о публикации №220011102112
Свидетельство о публикации №220011102112
Рецензии