К вопросу о культуре питания

       - А ты чего суп не берешь? спросил Андрей
       - А я супы… как-то не очень…
       Мы набрали, каждый по своему вкусу, хотя, какой там вкус в столовой, это тебе не дома и не в ресторане. И все же поели, попили, поговорили. Паша стал рассказывать про изысканные блюда, которые довелось ему в жизни отведать.
       - Едим, стало быть, анчоусы...
       - А чё?! - прервал я его, прикинувшись полным дикарем в области изысканных блюд. Смешно получилось, " Анчо " и " А чё ", посмеялись от души! Хорошо я его с небес на землю, то есть в родную столовку, опустил.
       - О, а я гляжу у тебя " посуда любит чистоту", надо же, все сметелил! Вижу, нравятся тебе столовские яства! - Паша тоже попытался поострить.
       - А я беру только то, что точно съем, просто никак не могу оставлять объедки. Вы, вон, с Андрюхой понабрали, а половину в тарелках так и оставили.
       -  О, да у тебя такие правильные манеры! Интересно, где же таким учат?
       - Да есть места...
       Взвод, чеканя строевой шаг, застыл перед входом в столовую
       - Взвод! Руки в локтях согнуть, бег на месте, - скомандовал сержант и тридцать взрослых парней неуклюже затоптались, нелепо стуча сапогами, об асфальт.
       - Справа в колонну по одному в столовую бегом марш!
       Как хорошо, что ни друзья, ни родные не увидели этого позора. Залетели в столовую, на бегу срывая пилотки, встали за столами, потом по команде сели. В столовой жутко пахло гнилой тряпкой и чем-то еще, явно не вызывающим аппетит. Ковырнули ложками местные угощения, попробовали, да так все и оставили. Уж больно вкус отличался от привычного, да в животах еще переваривались гражданская колбаса, сыр и хлеб с маслом, привезенные еще из дома.
       Так повторялось несколько дней, но потом ложки только и успевали мелькать (вилок, кстати, не было), через неделю на столах ничего из еды не оставалось, а ложки вылизывались дочиста. Как же тяжело подниматься вверх по лестнице интеллектуально-культурного  развития, и как легко спускаться по ней вниз, кубарем летя и не разбирая пути. Я был с детства до неприличия брезглив, мог ли себе представить, что смогу чужой грязной ложкой доедать еду за кем-то. Да, через пару недель мы, как саранча, сжирали все, что плохо лежало. Ухитрялись наваливать в одну тарелку и первое и второе и быстро запивать компотом, мол, в желудке все равно это перемешается. Время на прием пищи было ограничено и надо было успеть до того как сержант встанет и даст команду  на построение. Потом была строевая подготовка для лучшей усвояемости пищи, и был дикий ужас от мысли, что следующая кормежка будет совсем еще не скоро.
       Если за порядком следил сержант, то можно было получить оплеуху или пинок, ну вдруг что-то не так. А вот, если что-то не понравится дежурному офицеру, то он ногой бил снизу по краю стола и все тарелки дружно подпрыгивали и разбрызгивали все свое содержимое в произвольном направлении.
       Путь в казарму был совсем не прост.
       - Араз, араз, араз два трее!
       Почему-то обязательно надо было коверкать слова, это традиция, что ли такая была! Если прошли плохо, значит, урок не усвоен. Возвращались обратно к столовой и повторяли весь «пройденный материал»!
       Березы и сосны прямые и высокие, как мачты устремились в небесное пространство цвета ярко синей бесконечности. Словно ракеты,  стояли  они на страже сказочных лесов и прозрачных озер со скалистыми берегами. А вот дороги здесь были, напротив извилистые, да, кроме того, как в аттракционах, то круто падали вниз, то взлетали вверх к небу. В грузовиках, перевозивших нас, постоянно ломались лавочки, так что ездить приходилось чаще всего стоя, держась друг за друга.  Да мы уже привыкли немного к реалиям солдатской жизни. Как – никак три месяца службы в учебном полку. Вот, уже и пришло время опробовать нас в деле. В доблестных железнодорожных войсках учения, это работа. Один призыв укладывает путь, другой его выправляет. Строили второй путь от Илемсельги до Кедроозера.
       Нашему призыву выпала честь выправлять путь, то есть  брошенные на щебеночный балласт решетки (рельсы со шпалами) надо было привести к требуемым параметрам. Взвод солдатиков, вооружившись ломами и воткнув их в щебенку рядом с рельсом, по команде офицера толкал решетку в указанную сторону.
       - Десять ящиков вперед! Подобрались! И рэз, и рэз, и рэз!
       Потом офицер смотрел в оптический приборчик и, понимая, что слегка переборщили, давал другую команду
       - Десять ящиков назад, стали с  внешней стороны нитки. Подобрались! Толкаем назад. И рэз, и рэз, и рэз.
       И так весь перегон. Потом надо было еще и шпалы «по эпюре» перегонять, чтобы они располагались равномерно. Для этого брали кусок шпалы, вбивали по два костыля с каждой стороны и вдвоем колотили по шпалам, сдвигая их в нужную сторону. Такая колотушка называлась гитарой.
       Поначалу все происходило в пределах станции, но потом нас раскидали по всему перегону, хоть не большому, но все же девять с половиной километров. Так что обед доставлялся на рабочие места. Наш взвод был совсем не далеко, и обед понес нам дежурный по кухне своим ходом. Не знаю, как он все это дотащил, два трехлитровых бачка с первым и со вторым, ложки, посуда, компот и хлеб. И все это он пронес два километра. Но ходить мы там все любили, там было сказочно красиво и в пути некому было на тебя дико орать, поэтому  старались идти не спеша, чтобы, наконец, вдоволь насладиться красотой тех мест и тишиной, располагающей к позитивному мышлению.
       На беду с нами офицер был, не знаю, кому и зачем он там понадобился, по мне, так и сержанта было довольно. Как только он увидел принесенный обед, сразу огорчился, стал что-то кричать в лицо солдатику, дергая кулаками, брызгая слюной и используя кодовые военные фразы, трудно переводимые на человеческий язык. Ну, общий смысл его слов сводился к тому, что какая-то бродячая собака посмела припереть это вонючее пойло в грязных свинячьих бачках, мол, он же не свинья, чтобы принимать это за пищу!
       - Товарищ капитан, но мы из таких же бачков едим, вам даже лучшие выбрали. Что же, мы по-вашему свиньи?
       - Да, вы и есть свиньи! Грязные, вонючие свиньи и жрать вам надо по-поросячьи!
       Было великое желание тотчас отредактировать его гордый патриотический профиль, но с самых первых дней службы нас осведомили о том, что бывает с борцами за справедливость в армии. Никому не хотелось увеличивать срок своей службы и переходить из почетной категории отдачи священного долга в совсем не почетную категорию отбывания срока.
       Время шло, мы двигались дальше, обед стали доставлять на машине, занимался этим добрым делом прапорщик Тарасов. Да не тот Тарасов, про которого вы подумали, этому, за глаза, меняли первую букву на «Д» и впереди добавляли еще парочку других. Получалось довольно забавно, но, как оказалось, очень даже правильно. Однажды наш взвод оказался дальше других и обед нам привезли в последнюю очередь. Смотрит Вовочка, так звали нашего прапорщика, а в машине еще буханка черного хлеба нарезанная осталась.
       - Как же так, то ли я обсчитался, то ли кому-то не додал. Что же делать? А, буду, что ли еще разбираться! Эй, принимай добавку!
       С этими словами он стал выкидывать куски хлеба из машины, а внизу началась драка, мол, «это мой кусок, я его первый поймал». А он стоял наверху и весело смеялся, да еще и подначивал.
       - Вот еще, хватайте! Ха, ха, на кого Бог пошлет! Ну, кто там из вас сильнее? Давай, давай, бей его!
       С тех пор за ним прочно закрепилась его новая  фамилия. И произносили ее, уже вслух, вовсе не церемонясь. А когда он заглядывал в наш вагончик, то ему выражали «общественное презрение», называя его тем, кем он и был. Была такая добрая традиция. Да если бы кто-то один, а тут тридцать глоток орали на весь лагерь! Даже офицеры его стали подначивать, нарочно коверкая его фамилию.
       А к хлебу было отношение особое, бывало, кусок в кармане спрячешь, потом  с корефанами в перекур его на троих, пока никто не видит. Но тут с хлебом еще один случай произошел. Как-то наш товарищ …арасов не довез нам ни первого, ни второго. Ну, нет больше, а где, кто же его знает! Поскольку мы, да и сержанты, были еще людьми наивными и верили в некую справедливость, решили прибыть в лагерь и доложить о случившемся офицеру по снабжению. Мы зашли в его вагончик, он мирно спал, сладко зевая и сыто потягиваясь.
       Выслушав наш доклад, он сильно обиделся на нас и стал ругаться, применяя опять-таки ту же специфическую военную терминологию, которую вы вряд ли поймете без перевода. А смысл был примерно такой: 
       - Как вы посмели меня, майора, потревожить во время заслуженного сна, да еще по такому незначительному поводу! Вот я давеча под столом в вашей поросячьей столовой нашел кусок хлеба! Что это значит? А это значит, вы ироды, свиньи  грязные и не цените старания страны, которая для вас хлеб выращивает, вы, твари неблагодарные, под стол его бросаете! Ну, я вас, собаки беспородные, заставлю Родину любить! С сегодняшнего дня  я вам урезаю пайку, чтобы знали!
       Ну, не все так грустно было, денежное довольствие же получали и из дома немножко присылали. Рядом в поселке был магазин, возвращаясь мимо него с перегона, как-то попросили сержанта притормозить. Как раз мы получили свои три рубля восемьдесят копеек и, вооружившись этими деньгами, кинулись в атаку! Я взял себе батон белого хлеба за 16 копеек, такой же, как у нас в Подмосковье. Он хорошо сжимался в руке и быстро принимал свою форму, когда его отпустишь, а какой у него был запах! Кружилась голова! И, пока мы доехали до лагеря, я весь этот батон сожрал!
        И офицеры далеко не все были такие уж злодеи, помню капитана Юшкевича, хороший мужик! Был он тогда  в звании капитана, этакий вечный капитан, которому никогда не быть майором, потому, что человек он был, а не погон. Попали мы  с ним в патруль по городу, еще в «учебке», так он нас в столовую сводил, в настоящую гражданскую столовую и накормил за свой счет. Вот тогда, первый раз в жизни мне понравилась еда в столовой! А на перегоне в Карелии он нас учил, как костыли забивать, больше некому было. И мастер-класс выдал в конце урока, с трех ударов одной рукой костыльным молотком (это такая узкомордая кувалда) загнал костыль в шпалу!
       Много лет спустя, работая на «железке», я узнал, что такое может далеко не каждый опытный путеец показать. И еще я понял, что в жизни не бывает ничего плохого или хорошего. Это лишь эмоциональная оценка. Все, что с нами происходит надо воспринимать, как урок, как задачу для решения. И если задача решена правильно, ты остаешься человеком. В противном случае «остаешься на второй год». Вот я теперь ничего и не оставляю в тарелках и накладываю всегда ровно  столько, сколько смогу съесть. И никогда не оставлю недоеденным кусок хлеба  и не выброшу  его! Не могу.