Леденцы

 – Хочешь, расскажу сказку? – громкий вопрос, чтобы услышала. Ладони нежно поглаживают бледные руки.
– Хочу.
– Слушай.
... Янке было лет пять, не больше – маленькое недоразумение с неровно обстриженными русыми волосами, торчащими в разные стороны. Жарким летом ее коленки были исчерчены глубокими багровыми царапинами, лютой зимой маленький нос постоянно краснел от холода, когда девчонку всё-таки удавалось заманить домой, растереть спиртом озябшие ноги и облачить их в колючие махровые носки.
Больше всего на свете Янка любила гостить у бабушки, хоть бабушка и жила в том же самом подъезде на три этажа ниже. Когда за окном  бесновалось черное ненастье, Янка запрыгивала в стоптанные огромные тапочки и мчалась вниз, к бабушке, в натопленную до жара кухню.
  Бабушка плясала у плиты, перехватывала руками кастрюльки, мыла чашки в раковине, дула на кипящий компот из сушеных яблок и смородины (яблоки связками висели на окнах, напоминая баранки). Янка залезала на высокий табурет и замирала, ожидая момента наступления волшебства.
Волшебство всегда наступало.
На столе уже красовались металлические пластины, распахнутые, словно голодные рты. Янка облизывалась, ерзая на стуле, и тогда бабушка вручала девочке самые главные вещи – кусок бинта, топорщащийся бледными нитками, и янтарную бутылку с подсолнечным маслом.
Высунув от усердия язык, Янка принималась густо смачивать бинтик и обводить им каждую впадинку на металлических пластинках. Девочка ощущала себя почти что волшебником, человеком, от которого зависело всё на свете – стоит зазеваться, и сокровища прилипнут, разломятся, будут некрасивыми и кривыми...
В жаркой кухне, где на обоях мерцали капельки влаги, на узкой плитке в кастрюльке закипал сахар. Бабушка разводила его водой и ставила топиться на синий язычок конфорки, и сахар булькал, темнея и золотясь, наполняя всю квартиру неповторимым и сладостным ароматом карамели.
Бабушка в моменты сотворения волшебства выглядела так, что у Янки дыханье перехватывало – румяная, улыбчивая, она порхала по узенькой кухоньке, иногда убирая полными ладонями прилипшие ко лбу темные кудряшки.
Когда сахар, расплавившись, превращался в тающую реку, бабушка с внучкой снимали кастрюльку с плиты, осторожно держа прихватками. К тому времени старенькие, пожелтевшие металлические плитки были плотно сомкнуты и обвязаны бечевкой крепко-накрепко, чтобы сокровища получились ровными и красивыми.
Янка вцеплялась в ручки кастрюльки, затаив дыхание. Казалось, бабушка доверяла величайшую из миссий – самой повелевать расплавленным металлом, огненной лавой, творить красоту и самые вкусные сладости на свете.
Сверху металлических конструкций красовались темные дырочки – Янке предстояло аккуратно залить в них кипящий, шипящий и плюющийся горячими капельками сахар, не разлить, долить столько, сколько нужно. Порой, видя дрожащие руки и горящие детские глаза, бабушка помогала, раздавая указания готовить палочки.
Ох, эти палочки! Вся семья знала, что палочки следует собирать с огромным усердием и бережностью. В ход шли трубочки из-под чупа-чупсов, деревянные палочки эскимо, трубочки из-под сока... Янка, обтирая их чистой тряпкой, аккуратно вставляла палочки в глянцевый и все еще кипящий сахар.
Потом бабушка и внучка сидели на кухне, болтая обо всем, хихикая, попивая теплый еще и чуть кисловатый яблочно-смородиновый компот. Янка морщилась, требуя газировки, но бабушка лишь усмехалась и советовала налегать на витамины.
Когда пластинки остывали, а главное – застывали в них сокровища, Янка разматывала желтоватую бечевку с прилипшими капельками сахара, раскрывала металлические объятия формочек и замирала...
Золото сияло под теплым светом лампы, отбрасывая блики на обои. Тонкие черты, сладостно изгибающиеся края, коричневый застывший сахар, раскаленное и остывшее сокровище... А самым прекрасным было то, что золото можно съесть!
Бабушка аккуратно отделяла леденцы, складывала их в шуршащий целлофановый пакетик, а Янка вилась под бабушкиными руками, помогала, грызла сладкое счастье в виде искрящихся петушков и белочек, облизывала тонким язычком ярко-зеленые палочки и мычала от восторга, мечтая откусить от каждого по кусочку...
На кухне все еще сохранялось тепло, и Янке невдомек было, тепло ли это от остывающей плиты или от теплых бабушкиных рук, которые лохматили короткие волосы и крепко-крепко обнимали тоненькое тельце. Самым вкусным лакомством в детстве Янки были вот эти вот хрустящие леденцы из чистого сахара – и настроение поднимается, и душа ликует, и что-то внутри поет и радуется от каждого укуса, когда сахаристые бока ломаются с веселым треском, а на языке поселяется божественная неземная сладость...
Янка хрустела леденцами, болтая короткими еще пока ногами под столом, жмурясь от восторга. Сияющие капельки расплавленного сахара таили в себе и бронзу, и медь, и немного пряной медовой теплоты, и бабушкину заботу, и любовь, и тепло бесконечного детства.
В садик Янка на собственный день рождения заходила королевой – бабушка с мамой раскладывали по столам кусочки ароматного медового торта, а Янка с кульком в руках одаривала ребятишек маленькими сияющими леденцами, в которых будто поселилось солнышко. Торт был тоже особым – бабушка полночи пекла коржи, отчего аромат стоял на весь подъезд, мама взбивала крем, а потом весь вечер отгоняла от холодильника папу и Янку, которые хоть пальчиком хотели мазнуть по сладкой начинке...
Но главное – леденцы. Ведь их делала сама Янка: сама мазала формочки растительным маслом, сама заливала расплавленный сахар, сама отковыривала золотистые фигурки. Сама протягивала их ребятам.
– Ты где купила такие леденцы? – с восторгом вопрошал Тёма, откусывая голову статному и точеному петушку.
– Сама готовила, – гордо отзывалась Янка. – Вместе с бабушкой.
Бабушка стояла в углу группы и улыбалась, хрустя сладкими и крошащимися золотинками леденцов, не сводя глаз с маленькой, но такой уже взрослой внучки.
... На кухне царила форменная разруха – почти потерявшие рисунок обои были густо заляпаны каплями жира, в раковине который день кисла замоченная посуда, ведро стояло переполненным. Яна испытала жгучий приступ стыда за весь этот кавардак, но уже в который раз поняла, что ничего не изменится, как не отстирывай и не отмывай.
На столе, заставленном чашечками и мисочками, лежали густо присыпанные пылью формочки. Темные краешки ощетинились хлопьями ржавчины. Яна сидела прямо напротив бабушки, гладя ее руки и всматриваясь в светлые глаза, в которых океаном застыла безмятежность.
– Хорошая история, – с трудом произнесла бабушка, а в глазах ее отразились порхающие в дуновении ветерка занавески и большой алоэ в разломанном горшке на подоконнике.
– Не помнишь? – с горькой улыбкой спросила Яна.
– Не помню, – согласилась бабушка.
Такое бывает, к старости, когда мысли ускользают, как желейные конфеты, разбегаются кто куда, не ухватить их пальцами. Всё это бывает – и заваленная тарелками кухня, и ослабевшие полные руки, и лицо в сетке морщин, и пустые светлые глаза, которые порой узнают внучку, а порой остаются пустыми и безмятежными.
Пора было включать торшер с ободранными краями, приниматься за уборку, выбрасывать пакеты с мусором, отмывать кружки и кастрюльки, доставать из пакетов румяные помидоры и бархатные сочные персики, но Яна сидела, перебирая бабушкины пальцы в собственных руках.
Вспоминала сладкие леденцы, жаркую кухню и босые короткие ножки, которые не доставали до пола. Теперь ноющие и длинные ступни, покрытые мозолями от узких туфель и целого дня беготни по городу, упирались в засаленный ковер.
Порывшись в сумке, Яна с улыбкой достала оттуда что-то маленькое и тонкое:
– Знаешь, а ведь я до сих пор палочки собираю. Глупо так, да... Столько лет прошло, а я всё в салфетки заворачиваю и домой приношу. Будто надеюсь однажды, что мы с тобой снова поставим сахар плавиться, сделаем белочек, мишек, петушков...
Бабушка пустыми глазами смотрела на палочки и ничего не понимала.
– А впрочем, кто мешает? – улыбнулась Яна и встала, решительно закатывая рукава рубашки. Жажда вновь погрузиться в детство накрыла девушку с головой.
...Вечер толпился тенями за окнами, заглядывал черными глазами в освещенную кухню. Там, в жарком мареве от варящегося грибного наваристого супа, от томящихся фрикаделек с рисом в томатном соусе, от песочного пирога с персиковой начинкой, бегала с кастрюльками румяная Янка. Бабушка, сидящая за столом, неспешно прихлебывала черный крепкий чай и смотрела на всё так, будто когда-то это уже видела.
На столе, связанные случайно найденной веревкой, стояли формочки с застывающими леденцами. Сахар, плавящийся и булькающий пузырьками, готовился вот-вот стать детскими сокровищами. Уж повзрослев, объездив несколько стран и порой позволяя себе забрести в дорогой ресторан, ничего вкуснее и слаще этих леденцов Яна в жизни не пробовала.
Она знала, что всё было не так красиво и празднично, как казалось в детстве – порой самодельный торт и легкие в приготовлении сахарные леденцы были необходимостью, нуждой, но в памяти осталось не это. Вечер, бабушкина кухня, восторг от того, что девочка сама готовит расплавленное золото...
Спустя час они сидели с бабушкой, хрустя леденцами. Прямо как тогда, в детстве. Сахар таял на языке, губы липли, пальцы становились сладкими, а в трубочки из-под чупа-чупсов можно было еще и свистеть, съев очередного петушка из русских народных сказок.
– Вкусно? – спросила Яна с улыбкой, катая на языке раскрошившийся сахар.
– Вкусно, – кивнула бабушка, и глаза ее потеплели. В них мелькали мысль, узнавание, старческая беззаботность. Бабушка крепко сжимала внучкины руки и целовала ее в румяные щеки, позволяя насладиться этим кратким моментом настоящего семейного тепла. – Спасибо.
– Это тебе спасибо. За всё. 
Ночь застывала чернотой там, на улице. На маленькой уютной кухоньке сидели, обнявшись, одна пожилая женщина со светлыми глазами да повзрослевшая девочка Янка.
На столе перед ними янтарем переливались леденцы.