Матрос Фёдор

МАТРОС ФЁДОР.

Наш минёр Фёдор Козлов получил новое назначение, и не куда-то, а на гвардейский ракетный крейсер «Варяг». Командиром БЧ-3. В том, что он справится, мы не сомневались: за 3 года после училища молодой офицер, служа на сторожевом корабле, не задерживавшемся у пирса бригады, приобрёл отличный опыт, стал настоящим морским офицером.
Его уважал экипаж и Фёдор слился душой и с коллективом, и со ставшим родным железом. Вот и решил он, покидая корабль, оставить на нём память о себе. – Незадолго до ухода пришёл ко мне в каюту и в соответствии с Корабельным уставом попросил на то разрешения, предъявив эту «память» - маленького, похожего на лисичку, рыженького щеночка. Ну, разве можно было отказаться от такого симпатяги! Единственное, что я потребовал на прощании Козлова с экипажем, когда он вручил щенка минёрам, это определить ответственного за его содержание и место обитания. Всё это было тут же решено, а Фёдор попросил дать новому члену экипажа имя Федя, с чем, понятно, все мы согласились.
Жизнь наша корабельная набирала обороты – готовились к боевой службе в Южно-Китайском море. Отрабатывались задачи боевой подготовки, проводились стрельбы, шло обучение каждого моряка, сплачивался экипаж.
Федя, быстро растущий на флотском пайке, так же быстро всему обучался: он не только умел подавать лапку, но точно знал, куда бежать по звонку тревоги, и что при подъёме Флага нельзя лаять, а на пирс можно сойти лишь с разрешения вахтенного у трапа. Усваивал он премудрости корабельной службы настолько быстро, что подчас его ставили в пример некоторым из его двуногих сослуживцев.
Правда, некоторые познания он приобретал в, мягко говоря, некомфортных условиях. – Однажды сигнальщики заманили его к себе на мостик и любознательный Федя чуть не сыграл оттуда за борт, когда порывом ветра подхватило вытащенный им из ячейки флаг и обернуло пёсика. С тех пор сигнальщики перестали пользоваться его доверием, а их пост он навсегда включил в список запретных для себя мест. А какой ужас малыш пережил, когда минёры забыли его в помещении под реактивными бомбомётами! – Над головой со страшными ударами и диким воем стартовали двенадцать ракет. Когда пост открыли, Федя убежал в кубрик со скоростью этих ракет и дней пять не выходил оттуда. И с тех пор никакими яствами не заманить его было даже близко к РБУ.
Как и старший Фёдор, Федя был силён в спорте. – Команда, к которой он примыкал, неизменно побеждала при перетягивании каната, конец которого он тоже тянул изо всех сил. На шлюпочных соревнованиях он всегда был вперёдсмотрящим и с восторгом подставлял мордашку встречным ветру и брызгам. Ну, а футбольный мяч, то и дело улетавший в заросли густой приморской травы и кустарника, мы без азартно бегущего за ним Феди никогда бы не нашли.
Каждому военному известно правило «Знать начальство в лицо». – Федя тоже следовал ему. И если командира корабля или старпома с замполитом при встрече он приветствовал лёгким помахиванием хвостика, то при виде комбрига, начштаба и начпо он просто застывал и сопровождал их преданным взглядом.
Федя быстро вырос, но ростом он не превышал небольшого корги; он и похож был на помесь корги с лисой, только потемнее и полохматее. Его обаяние не знало границ и было всесильно. И когда в день выхода на боевую службу впервые прибывший на борт будущий адмирал и командир эскадры Сергеев Валерий Николаевич при виде дежурящего у сходни Феди с красно-белой повязкой вахтенного на шее заулыбался и начал интересоваться происхождением «этого лисёнка», мы поняли, что можем рассчитывать на некоторое снисхождение от грозного комбрига.
Дальнее плавание открыло Феде множество новых вещей и явлений. За первые полгода жизни он успел избороздить, считай, всё Японское море, видел Сахалин и Курилы, всё больше места суровые, холодные, а тут море тёплое и рыбы летают. Федя, активный помощник рыбаков на якорных стоянках и у пирса, и в этой обстановке не оставался без дела: он хватал падающих на палубу летучих рыб и нёс на камбуз. За день крылатых набирался целый лагун и понятно же, что Федя был в числе первых, вкушающих жареную рыбку.
Изумляли Федю и хохлатые азиатские цапли: во-первых, он видел их впервые, а во-вторых, раньше ему не встречались такие наглые птицы – знакомые ему русские чайки были осторожны и никогда не садились там, где были люди, а эти спокойно так рассаживались на леера на расстоянии вытянутой руки, расхаживали под ногами, а Федю вообще игнорировали, чего ни одна чайка без опасности для хвоста не могла себе позволить. Федя побаивался их длинных тонких клювов и только издали полаивал.
С прибытием в основной пункт базирования на предстоящие 9 месяцев – Камрань – Федя познакомился с новым видом людей – вьетнамцами. До того он видел только советских моряков и себя считал таковым. А могло ли быть иначе, если он собак видел только едва открыв глаза, но за давностью собачьих лет и тогдашней несмышлёностью их не запомнил.
Моряки, птицы, рыбы да корабельные крысы с тараканами – вот и вся знакомая ему фауна. Федя понимал, что птицы и рыбы живут в другой, недоступной ему, среде. Крысы и тараканы жили рядом с ним, но не умели разговаривать и вообще во всём отличались от него. А вот моряки были для него родными, из его стаи – он жил там же, где они, питался тем же, занимался теми же делами, он понимал их, а они его.
Вот Федя и решил в силу жизненной неопытности, что так похожие на моряков вьетнамцы тоже моряки и с ними можно вести себя так же, как на корабле. Каково же ему было узнать о своей ошибке, когда, прогуливаясь по пирсу невдалеке от корабля, он, приветливо виляя хвостом, подбежал к позвавшей его группке вьетнамских морпехов, охранявших базу. – Один из них схватил доверчивого пёсика, грубо скрутил и сунул за пазуху форменной рубахи. Там на ошеломлённого Федю пахнуло чем-то таким ужасным, таким кошмарным, что он, хотя и оцепенел от страха и вероломства, но завопил так громко, как никогда себе не позволял ни до, ни после.
Услышав рулады Феди, вахтенный старшина, уже наслышанный о кулинарных пристрастиях вьетнамцев, дав на ходу два звонка вызова дежурного по кораблю, метнулся на пирс, догоняя двинувшихся к себе похитителей. Те не стали спорить, благо вой Феди заглушить они не успели, и скоренько от него избавились. Похищенный же полетел на корабль с прытью не меньшей, чем из-под РБУ.
Так Федя понял, что не все люди – моряки, и стоило хотя бы одному вьетнамцу появиться на самых дальних подступах к нашему пирсу, ничто не могло свести его с корабля. При этом он начинал неистово лаять и вахтенные у трапа этим бессовестно пользовались: ведь можно и вздремнуть или ещё как-то отвлечься – Федя никого не прозевает.
В Камрани Федя узнал и ещё об одном необычном для него деле – профилактическом гранатометании. Оно производилось апериодически специальной вахтой с целью отпугнуть или уничтожить подводных диверсантов. В этом деле не было никаких послаблений: все знали, что именно на месте стоянки нашего СКР вьетнамские диверсанты подорвали американский эсминец.
Федя быстро усвоил: если командир БЧ-2 лейтенант Толстой В.А. вынес на палубу сумку с гранатами, будет интересно. Первую гранату Виктор бросал за борт сам, но при помощи Феди – разогнув усики кольца, он позволял тому вытащить его зубами. Граната пахла отвратительно, хотелось выплюнуть, но Федя терпел – как же, важное дело выполнял. Когда граната взрывалась на глубине одного-полутора метров, по корпусу будто стальным прутом ударяло. Федя при этом подпрыгивал на месте всеми четырьмя лапами и восторженно визжал.
Не успев привыкнуть к базе, Федя испытал новое потрясение. – К пирсу ошвартовалась плавмастерская ПМ-5. Только Федя собрался познакомиться с камчадалами, как увидел чудо: по сходне сбежала маленькая светло-серая с тёмными ушками и хвостиком, в белых «носочках» собачка. Как потом выяснилось, она была лайкой, но почему-то ростом не вышла. Федя остолбенел поначалу – он каким-то чутьём понял, что перед ним существо такой же породы, как он, тоже моряк, но, как и он, маленький. Юлька – так звали её, уже встречала собак, и Феде, родственной душе, обрадовалась и быстро вовлекла его в игру.
Собачки почти не разлучались, попеременно посещая оба корабля, весело носясь по пирсу и радуя глаз экипажей. Федя был весел, как никогда. Но спустя две недели после его встречи с подружкой мы ушли в море. Юлька стояла на пирсе, Федя – у поднятой на борт сходни. Мы ещё подшучивали – дескать, морячка моряка провожает.
Когда через три недели ошвартовались, Федя и командир корабля Писаренко А.И. отправились на ПМ-5, ставшую к тому времени штабным кораблём эскадры. Командир – для доклада командованию, Федя – за компанию и на поиски Юльки, почему-то его не встречавшей, что тоже дало повод для шуток – нашла другого, видно, пока Федя морячил.
Вернулись они вместе, без Юльки. Алексей Иванович с досадой рассказал, что её похитили вьетнамцы. Она была не менее Феди доверчива и ласкова с людьми и, видимо, вахта у трапа ПМ-5 была не столь бдительна, как наша. А может, похитители сделали вывод из неудачи с Федей. В любом случае участь собачки была ясна.
Не знаю, насколько Федя понимал язык людей, но, кажется, он всё понял. – Невозможно было так тосковать, как он, не зная истинной причины исчезновения подружки. А ещё Федя после её пропажи изменился: если раньше он только боялся вьетнамцев и лишь издали выражал недовольство их появлением, то теперь просто зверел при виде их, остервенело лаял и бесстрашно бросался с намерением покусать, и удержать его при этом было непросто.
Каким-то неведомым образом Федина тоска трансформировалась в ненависть к алкоголю и пьяным. Узнал я это случайно. – Обходя корабль, возле кормовой надстройки услышал лай и свирепое рычание Феди, доносившиеся из открытой двери каюты мичманов. Я, было, подумал, что он обнаружил вьетнамцев, тайком пробравшихся на корабль. Каково же было моё удивление, когда нашёл в каюте пару мичманов, сидящих на верхних койках, а под ними мечущегося злющего Федю.
Еле выпроводив его наружу, из сбивчивых объяснений мичманов узнал, что якобы Федька сошёл с ума и кидается на людей, а одного из несчастной парочки, подвернувшейся ему, даже цапнул за ногу. Приглядевшись, я догадался о причине агрессии Феди. Когда же немного надавил, мичмана сознались, что добыли у вьетнамцев бутылку лемойки и только её «раздавили», как пришёл Федька (именно Федька, а не Федя-Федюнчик, каким он был для них ещё утром). И не просто отказался от предложенной рюмки, но и взбесился. Видно, и в самом деле Федя всерьёз разъярился, если его, такого маленького, эти здоровенные лбы испугались.
Появилась у Феди и привычка подолгу смотреть на множество плавающих у пирса разноцветных рыбок – в чистейшей прозрачнейшей воде они так напоминали порхающих бабочек над цветущим лугом. О чём думал Федя, застыв перед этой красотой? Возможно, и Юльку вспоминал.
Но однажды вахтенные услышали призывный лай – что-то явно необычное Федя увидел в воде. Как же были изумлены вахтенные: к пирсу подплывал поросёнок. Он был весь розовый, его будущая щетина напоминала причёску блондина-альбиноса, пятачок просто светился розовым цветом. Возраст его наши выходцы из села определили в полтора-два месяца. Откуда он взялся? Мы поначалу решили, что из деревни с противоположной стороны бухты, но там более трёх миль расстояние, течения, акулы.
В общем, вытащили мы этого пловца на пирс. Стали судить-рядить, что с ним делать. А Федя, посчитав, видимо, что это его трофей, взял шефство над Хрюном – строго контролировал его перемещения по пирсу, отгонял от края, дабы опять не свалился в воду. И только приезд тыловиков с ПМТО избавил бдительного стража от его вахты.   
Боевая служба шла своим чередом. Много сложных задач мы выполнили, изрядно устали, а тут ещё тяжёлый климат… Но встретишь Федю, погладишь его, взглянешь в умные преданные глаза и служба легче становится. Замполит наш Володя Макарычев называл Федю своим помощником по снятию у экипажа стрессов. И все мы с ним были согласны.
По возвращении на Родину сначала в шутку, а потом и всерьёз экипаж стал просить поощрить Федю: многие из моряков получили заслуженные награды за ратный труд, все, кто впервые был в дальнем плавании, включены в списки на получение высоко ценимого жетона «За дальний поход», а наш любимец-антистресс без награды. Не по-людски это. Подумал я и, посовещавшись с Макарычевым, включил в этот список матроса Фёдора Фёдоровича Фёдорова. И не прошло месяца, как на ошейнике Феди, сделанном из повязки дежурного по кораблю «Рцы», рядом со звёздочкой блестел новенький жетон.
Спустя пару месяцев ушёл я на другой корабль и с Федей больше не виделся. Он же, как рассказывали бывшие сослуживцы, через год побывал на второй девятимесячной службе, и ещё морячил лет 8-10, пока в начале девяностых вместе с кораблём не ушёл на завод, где производили разделку списанных кораблей.
Минуло почти сорок лет, а до сих пор, встречая похожую на лисичку собачку, невольно улыбаюсь, вспоминая нашего «матроса Фёдора».

13.01.2020.