Дед. Беспринципный рассказ

Был конец декабря две тысячи какого-то года, и было семь часов вечера. В это время у нас на дворе уже ночная темень. Кладбищенский сторож Никита Старостин, молодой человек лет тридцати, вышел из своего казённого домика на крыльцо и осмотрелся вокруг себя. Ни одной живой души кругом. Тишина да стужа. Не слышно даже отдалённого воя голодных собак. Луна круглая, полная лила бледно-холодный свет на тихое кладбище, заваленное по самое некуда пушистым снегом. Снег завалил всё: дорожки, памятники, кресты. Высокие памятники ещё выдавали себя своими престижными верхушками, а прочая мелкота была надёжно погребена до весны в сугробах.
Никита зябко передёрнул плечами. С четырёх часов дня, когда начали синеть и сгущаться сумерки, на него навалилась необъяснимая тоска. Он пробовал было смотреть телевизор. Не получилось. Повсюду какая-то навязчивая трескотня: все ругаются, все поучают и кричат, кричат, кричат, а толку-то всего этого!
Никита хотел было вернуться в домик, но вдруг какой-то странный, тихий, волнующий звук поразил его. Будто чья-то погибающая душа звала его, Никиту, на помощь. Сторож медленно перекрестился, но звук опять повторился, и опять, опять… Никита поспешно зашёл в дом. В домике было тепло и уютно, но тоска наваливалась на парня с ещё большей силой. Не будучи в силах совладать с нею, он достал мобильник и позвонил своему давнишнему другу Игнату Струмилину. Игнат ответил тотчас же.
– Привет, Никитос! Как жизнь? – весело заговорил он.
– Хорошо, – ответил Никита. – Слушай, Игнат, у меня есть к тебе просьба. Не мог бы ты сейчас приехать ко мне?
– А что случилось?
– Да я и сам не пойму что. Вроде бы ничего. Всё тихо, всё в порядке, а на душе неспокойно. Гнетёт что-то.
– Водка есть? – деловито спросил Игнат.
– Была. Всю выпил. Не помогает. Голова ясная, а на душе тоска смертная. Звуки какие-то мерещатся. Будто кто-то зовёт меня.
Мобильник помолчал, потом опять послышался голос Игната.
– Понятно. Депресняк давит. У многих сейчас такое. Ну ладно. Я приеду. Сейчас буду, – сказал Игнат и прервал связь.
Никита подсел к окну и начал смотреть на дорогу, которая шла от ворот кладбища до города. Она была пустынна и тиха. Город в отдалении мерцал бесчисленными разноцветными огнями. Там было суетно и шумно. Народ на улицах толкался везде и всюду в преддверии новогодних праздников, но туда не хотелось. Однако и здесь, в этой кладбищенской тишине было тошно. Зато здесь воздух был целительный, здоровый. Городские дымы и выхлопы ветер относил куда-то далеко в сторону. Идеальное место для него, переболевшего туберкулёзом, пережившего операцию на лёгких. А всё из-за перестройки. Пришлось ему когда-то в течение нескольких лет потусоваться на радиорынке и в жару, и в мороз. Торговали они вдвоём с Игнатом порнушными кассетами. Потом взялись за мобильные телефоны. Здорово им тогда подфартило. Деньги шли хорошие. Помня о финансовых заморочках прошлых лет, они с Игнатом деньги перевели в недвижимость: квартиры, машины, дачные участки. Теперь всё это надо держать в порядке: страховать, ремонтировать и прочее, прочее. Забот хватало. Здоровье вот только подвело. Игнат выдержал. У него и бизнес покруче потом пошёл, а он, Никита, сплоховал, подхватил заразу. Врачи, правда, обнадёживают: «поправишься», говорят, «поживи подальше от города годика три да питайся полноценными продуктами, и всё будет хорошо». Здорово всё-таки, что Игнат оказался другом хоть куда и в радости, и в горе. Не бросил он его, помог найти работу за городом. Морально поддерживает его и его семью. Вот и сейчас он летит по загородной дороге к нему, своему другу.
Серебристо-серый внедорожник подкатил к кладбищенским воротам. Никита поспешно одел полушубок, шапку, валенки и побежал открывать ворота. Внедорожник подъехал к сторожке. Встревоженный Игнат вылез из него. Заглушил мотор и пошёл в домик вслед за Никитой.
– Ну, чего ты дуришь? – заговорил он, снимая с себя дублёнку и меховую шапку. – Какие звуки тебе мерещятся? Моя Зина говорит, что тебе к неврологу надо обратиться. На, вот, пока прими. Зинаида тебе послала глицин с витаминами. Говорит, здорово помогает.
Игнат вытащил из кармана пакетик с таблетками и подал его Никите. Затем он уселся за стол поближе к окну. Никита растерянно топтался перед ним, не зная, что сказать.
– Да ты чай поставь! Жратва-то у тебя есть? Только скажи, я мигом смотаюсь до ближайшего магазина.
– Всё у меня есть, – ответил Никита. – И хлеб, и масло, и колбаса, и даже варёная курица есть.
Он открыл дверцу холодильника и начал доставать из него всё, что годилось для приятного ужина двоих молодых мужчин. Вскоре закипела вода в чайнике. Никита разлил кипяток по кружкам, бросив туда по пакетику заварки. Игнат, глядевший в это время в окно, вдруг насторожился и приподнялся с места.
– Постой-ка, – тревожно шепнул он Никите. – Там, на улице, кто-то есть. Сейчас я его видел. Прошёл только что мимо окна.
Никита на мгновение остолбенел, уставившись на окна остекленевшими глазами.
– Спокойно, – произнёс Игнат. – Нас двое. Это уже кое-что. Глицин при нас. Высшее образование тоже. В привидения мы не верим.
В эту минуту кто-то тихо постучался в дверь сторожки.
– Кто это? – прошептал Никита. Губы его не слушались. Одеревенелые руки тряслись мелкой дрожью.
– Спокойно! – крикнул Игнат. – Нас двое!
Он вышел в коридорчик, отделявший жилое помещение от улицы.
– Кто там? – спросил он резким голосом, в котором чувствовались власть и сила.
– Прохожий, – ответили за дверью. – Пустите, люди добрые. Замёрз я совсем, пропаду на морозе.
Игнат, поколебавшись самую малость, открыл дверь. На крыльце стоял маленький человечек в вязаной щапочке и нейлоновой курточке. Личико его, заросшее седой бородёнкой, было всё в глубоких морщинках. Он сильно промёрз. Его трясло, и в его узеньких косых глазках блестели слёзы. Игнат взял его за руку и втащил в коридор.
– Входи, дед, – коротко приказал он. И закрыл входную дверь на засов и на ключ. Потом он легонько втолкнул старичка в комнату.
Никита сидел за столом. Ноги уже не держали его.
– Дед, какого чёрта ты шатаешься по кладбищу да ещё в такой мороз? – сурово говорил Игнат, наливая старичку стакан кипятку. – У меня коньяк есть. Примешь с морозу? Садись к столу.
Старичок сел на стул возле стола. Стопку коньяка он проглотил с благодарностью, а потом, взяв негнущимися руками стакан чаю, начал пить его маленькими глоточками. Между тем Никита, к которому силы начали потихоньку возвращаться, поднялся со стула и подошёл к Игнату.
– Игнат, посмотри на этого старика. Он тебе никого не напоминает?
Игнат зашёл к старичку спереди. Внимательно посмотрел на него и весело ухмыльнулся.
– Слушай, дед, – заговорил он, – Ты ведь очень похож, знаешь, на кого?
Старичок грустно улыбнулся в ответ.
– Я знаю, на кого я похож. На Владимира Ильича Ленина. Только, батенька, всё дело в том, что я и есть Ленин.
– Да ну! Однако, даёшь, ты, дед! – только и нашёлся что ответить Игнат. Он посмотрел на Никиту и, приложив указательный палец ко лбу, покачал головой.
– Если вы – Ленин Владимир Ильич, – спросил Никита. Он не сводил со старика внимательных глаз, – То кто же тогда лежит в мавзолее?
– Не знаю, батенька. Возможно, кукла какая-нибудь, загримированная под меня. А вы, молодой человек, что-то бледноватый вид имеете. Нездоровы?
– Туберкулёз, – ответил Никита.
– А-а-а, – протянул старичок. – Зловещая болезнь. Скольких она моих товарищей унесла. Товарищ Свердлов, можно сказать, умер у меня на руках. Ну, расскажите, молодые люди, как вы живёте? Как настроение? Чем занимаетесь?
– Прежде вы скажите, как нам называть вас? – спросил Игнат. – Неудобно называть вас «товарищ Ленин Владимир Ильич». Непривычны мы. Хотелось бы как-нибудь покороче.
– Ну, что ж, можно, – хитро улыбаясь, ответил старичок. – У меня было много партийных кличек. Ну, например, Старик.
– Старик? – Игнат поморщился. – Нет, не пойдет. «Старик» – слово-то какое корябистое. Хотите, я вас буду называть «дед»? Коротенькое слово, домашнее, милое. Оно тебе больше подходит.
Старичок кивнул головой.
– Ну, дед, раз так, давай присоединяйся к нам, ужинать будем. Смотри, сколько у нас всего на столе.
Старичок внимательно обозрел поверхность стола, заставленного закусками.
– Недурно, – сказал он. – Совсем недурно. Вы неплохо живёте. В 1918 году в Петрограде было значительно хуже.
– Ты, дед, не болтай ерунды. Давай ешь. Оголодал, поди, шатаясь по кладбищу? – улыбнулся Игнат.
Никита и Игнат добросовестно уничтожали съестные запасы Никиты. А старичок медленно и старательно пережёвывал бутерброд с колбасой, предварительно порезав его на мелкие кусочки. «С зубами проблема, –подумал Никита, – И одет не по сезону».
– Скажите, дедушка, зачем вы бродили по кладбищу? – спросил он. – Тут только по основной магистрали пройти можно, а чуть в сторону свернёшь, и по пояс в снег провалишься. Да и время уже тёмное.
– И, правда, дед, – вступил в разговор Игнат. – Какого чёрта ты сюда забрёл? Зачем? Замёрз бы запросто. И вообще, куда ты идёшь? Куда тебе надо? Завтра утром к Никите сменщик придёт, мы в город поедем. Хочешь, мы тебя в город отвезём, куда скажешь? Домой к твоей старухе. У тебя бабка-то есть? Кстати, её не бабой Надей зовут?
Старичок перестал жевать и отвёл глаза в сторону. А Игнат не унимался.
– А хорошо, дед, что у тебя детей не было. Каково бы им сейчас было, твоим потомкам, среди нас, сегодняшних.
Старичок злобно сверкнул глазками.
– Не пойму я вас, молодые люди. Вроде бы вы добрые, а ум у вас злой и насмешливый. Сто лет назад мы не такими вас представляли.
Никита при  таких словах старичка чуть было не поперхнулся, а Игнат, благополучно проглотив то, что у него было во рту, немного подумав, улыбнулся.
– Ну, дед! – воскликнул он. – С тобою не соскучишься. Сто лет назад моя прабабушка (царство ей небесное!) девочкой была, юной комсомолочкой. Моя мама говорила мне, как она, то есть её бабушка, плакала перед смертью. «Что плачете, бабушка?» – спрашивала её моя мама. «А плачу я, деточка, по тем ребятам, которые погибли в Гражданскую войну. Сколько их было, господи! И за что они погибли? Такие юные, воодушевлённые… За что? Ты, деточка с Игнатушкой (то есть со мной) пирожками возле магазина торгуете. Да разве ж царь мешал кому-нибудь пирожками торговать? Зачем же были революция, Гражданская война, и всё, что потом было?». Вот так говорила моя прабабушка. А ум свой я от неё перенял, от своей прабабушки, да ещё от своей матери. Если б не она, загнулись бы мы во время перестройки к чертям собачьим. Тут не только пирожки были. Моя мать со страху давила на все кнопки, которые ей только попадались. Кое-что сработало, и мы не пропали. А сколько моих друзей, одноклассников лежит сейчас на этом кладбище! Кто снаркоманился, кого по пьянке ножом зарезали, кого застрелили. Вы это сто лет назад могли себе представить?
Никита положил руку на плечо Игнату.
– Игнат, успокойся. Это же старик. Он больной. Что с ним спорить? Доживает последние денёчки. Отвезём завтра его в город, сдадим в какую-нибудь больницу или в полицию и пусть они там разбираются, куда его девать.
– Разозлил он меня, – проворчал Игнат. – Ты прав, конечно. Только недавно такой же старый хрен пришёл к нам в мастерскую, принёс сотик. «Почините, мальчики». Ну, мы и сделали всё на совесть, а он ушёл и денег нам не заплатил. «Я-де пенсионер, у меня льготы, у меня заслуги. Вы мне обязаны». Я ему тогда сказал: «Ты к нам, дед, больше не приходи. Нам налоги платить надо, аренду, товар закупать, детей ростить и всё оплачивать. Иди к тем, у кого нет таких забот, а нас не трогай».
– Успокойся, Игнат, – говорил своему другу Никита, – Возьми глицин под язык, успокойся. Ты волнуешься, а дед-то наш уже спит сном праведника и в ус не дует.
Старичок и вправду давно уже спал, положив голову на стол. Тепло, коньяк, ужин вконец разморили его. Игнат некоторое время пристально смотрел на старичка.
– Как думаешь, кто он такой?
Никита пожал плечами.
– Бомж, наверное. Бездомный бродяга. Умом, видать, хорошо тронулся из-за сходства с товарищем Лениным. Кто бы он ни был, не дай бог никому быть на его месте. Где-то надо уложить его. Пусть отсыпается.
Никита снял с вешалки поношенную овчинную шубу, расстелил её на полу возле тёплой печки, сверху шубы положил старое одеяло. Вдвоём с Игнатом они перенесли старичка на это немудрящее ложе, накрыли сверху курткой и вернулись к столу, к прерванному ужину. После ужина они оделись и вышли на крыльцо. Тихая морозная ночь охватила их. Кладбище, засаженное когда-то деревцами, которые по истечение нескольких лет превратились в мощные деревья, выглядело причудливо и величаво. Луна освещала многослойный иней, укутавший серебристым бархатом ветви деревьев, мерцала на поверхности пушистых сугробов. Обильный снег ещё не успел уплотниться, осесть. Он хранил свою воздушность и нетронутость. Чистейший в мире воздух веселил лёгкие, слегка покалывал щёки, разгонял по жилам молодую веселящуюся кровь. Долго они стояли молча, глядя то на луну, то на туманное небо, то на кладбищенские деревья, тяжело нависшие над могилами. Наконец, мороз загнал их обоих в дом.
– Как думаешь? – спросил Никита у своего друга, – Что будет с нами со всеми и со страной?
– Жить будем, – ответил Игнат. – Жили же люди до нас и после нас жить будут.
– Надо только постараться жить так, чтобы те, кто придёт нам на смену, не осуждали нас, как мы этих.
Говоривший это Никита кивнул в сторону спавшего старичка.
– Да уж, – задумчиво проговорил Игнат, – Эти… не дай бог, вернутся они, то-то будет весело, то-то хорошо. Они нас всех к стенке поставят, всех, кто пережил перестройку. Ведь по идее-то нельзя было пережить её, а мы пережили. Как? Вот ведь вопрос. Чтоб недолго думать об этом, всех туда, к стенке!
– Типун тебе на язык! – воскликнул Никита. – Давай-ка лучше поищем по телевизору что-нибудь поприличнее да попригляднее, а то нехорошо как-то.
Приятели некоторое время бродили по каналам в поисках требуемого, пока, наконец, на «Культуре» не наткнулись на фильм под названием «Гордость и предубеждение». Фильм очаровал их с первых же увиденных ими кадров. Подумать только: столько серий, и ни в одной из них ни одного убийства. На всю ораву действующих лиц один подлец, да и тот какой-то хилый. Подличал по-маленькому. В это невозможно поверить, но это так, такой фильм.
Было уже довольно поздно, слишком поздно, когда приятели уснули перед телевизором спокойным глубоким сном.
Проснулись они тогда, когда не только рассвело, но когда зимнее солнце засияло за окнами.
– Ничего себе! – воскликнул Игнат. – Уже одиннадцать часов! Вот это спали! Так и обед можно проспать.
Никита подошёл к печке, намереваясь затопить её. И остолбенел, уставившись на лежащие на полу шубу, одеяло и куртку.
– Стой, что это? Старик-то где?
Старика не было. Игнат выбежал в прихожую. Дверь была надёжно заперта изнутри на засов и на ключ. Куда девался старик? Если не через дверь, значит, через окно. Но все окна были заперты изнутри крепко-накрепко. Не иначе как через трубу вылетел их странный гость.
Приятели посмотрели друг на друга. Обоим им пришла в голову одна и та же мысль. Скорее всего, вчерашний старик привиделся им во сне. Невероятно, но факт. Решив в дальнейшем не зацикливаться на этом факте, парни умылись, побрились, выпили по кружке горячего чая с бутербродом и вышли на улицу подышать свежим воздухом. А на улице было чудесно. Щедрое солнце осыпало серебром белое безмолвие. Кое-где в снегу вспыхивали разноцветные искорки, Лёгкий морозный парок крутился среди развесистых деревьев, склонённых к земле, укрытой надёжно до весны лёгким пушистым снегом. Кладбище как таковое потерялось среди зимнего великолепия. Оно перестало быть местом скорби и печали. Всё говорило в пользу прекрасного и надёжного бытия. Никита и Игнат смотрели и не могли насмотреться, дышали и не могли надышаться.
– Слушай, Никита, – сказал, наконец, Игнат, – Давай не будем никому рассказывать про старика. Ну, его совсем. Был, не был – какое это теперь имеет значение!
– Разумно, – ответил Никита. – Не надо рассказывать о нём. В лучшем случаем нас с тобой сочтут за умалишённых, а в худшем – осудят за святотатство.
На том они и порешили.
– Я вот насчёт работы твоей думаю, – сказал Игнат. – Увольняйся. Кладбище – это не для тебя. Поищем что-нибудь другое. Может быть, сторожем на дачах? А то здесь всякие видения бывают.
– А на дачах грабители, – ответил Никита, – Хрен редьки не слаще. Всех приходится терпеть.
– Тогда остаётся вот что. У Зины есть дядька. Он живёт в двухстах километрах от города. У него большое хозяйство. Ему нужен помощник. И не просто помощник, а друг, которому можно доверять. Поезжай туда. Там и чистый воздух,  и природа не хуже этой. Работа подвижная. Кстати, Зинаида уже говорила дяде о тебе. Он в курсе и не против взять тебя к себе на работу. Соглашайся. Со временем и приживёшься. Глядишь, и сам станешь фермером. Ну, как?
– Стоит подумать, – ответил Никита.
Оба опять помолчали.
– Странная судьба у нашего поколения, – вновь заговорил Никита. – Гляжу я на всё, слушаю, думаю… Не пойму я, кто у нас с ума сошёл, а кто скурвился.
– Опять депресняк? – засмеялся Игнат. – Брось. Это всё от безделья. Слишком много мы болтаем, умничаем и кричим. Работать надо. Работать. Тогда всё будет хорошо.