Нью Йорк, Нью Йорк

               


1               
               
Сапожник Яков Шарф чинил обувь и думал о Боге. Яков сидел на низеньком табурете, сгорбившись, у окна в кухне. Окно выходило в небольшой дворик, по которому бегали куры. Этот угол в кухне служил Якову сапожной мастерской. У Якова, человека уже не молодого, но и не очень старого, была аккуратно подстриженная седая бородка клинышком, а голову покрывала чёрная ермолка. На плите в противоположном углу от Якова в кастрюлях что-то варилось и булькало. Запахи кухни смешивались с запахами сапожного клея и кожи. Дверь открылась и в дом вошла жена Якова Хана. Она поцеловала мезузу, прикрепленную к косяку двери, и прошла к плите. Хана старая женщина, седая и в очках, загромыхала кастрюлями.
У Якова и Ханы было два сына: старший Иосиф и младший Арон. Других детей им Бог не дал. Старший сын Иосиф уехал в Ленинград учиться, а выучившись остался в Ленинграде навсегда. Младший сын Арон по молодости лет жил с родителями. Яков с женой тоже собирались переехать в Ленинград, но всё откладывали. Здесь, в местечке в Белоруссии, в маленьком провинциальном городке, где жили евреи, литовцы, поляки, русские, белорусы у Якова был свой маленький сапожный гешефт, дом, куры, корова, огород. В этом маленьком городке Якова знали все, и он Яков знал всех. Младший сын Якова Арон, застенчивый и молчаливый парнишка, закончил школу-семилетку и не мог решить, что же ему делать дальше. Но отец его Яков не хотел, чтобы сын болтался без дела. Был у Якова в городе хороший знакомый Хасин, заведующий в городе продовольственным магазином. Хасин чинил у Якова обувь. Яков поговорил с Хасиным. Возьми сына на какую угодно работу. Нечего ему болтаться без дела. Одноглазый Хасин, жизнерадостный толстяк, всегда в дорогом, хорошо пошитом костюме, вечно с папиросой в углу рта, согласился.
- Ладно. Подумаю. Возьму его, пожалуй, рабочим к себе на склад.
Склад находился в подвале магазина и состоял из нескольких кладовых. В одной кладовой хранились мясные туши, в другой молоко, сыр, масло, сметана. Хлеб находился в отдельной комнате в металлическом шкафу. Ящики с картошкой, свёклой, луком, бочки с селёдкой, квашеной капустой стояли в отдельной кладовой, мешки с крупой и мукой в другой. Была ещё одна кладовая, где хранились ящики с бутылками вина, водки и минеральной воды. Степаныч, заведующий складом, маленький старичок, прихрамывающий, показывал Арону кладовые и объяснял, что ему нужно делать.
- Приходят машины с товаром. Надо разгрузить. Развести по кладовым. Потом сиди, отдыхай. Приходят продавцы за товаром - надо взвесить, отпустить товар. Потом сиди, отдыхай. Когда взвешиваешь овощи, фрукты надо недовешивать на усушку 100 грамм на ящик. Понял? Научишься.
Степаныч и зимой и летом носил на голове облезлую, лоснящуюся кошачьего меха шапку. На нём был белый, грязный фартук и обут он был в грубые рабочие ботинки. Степаныч время от времени снимал головной убор и вытирал вспотевшую лысину какой-то тряпицей, вытащенной из кармана потрёпанных брюк. В конце дня в кладовую спустился Хасин. Улыбка на лице. Папироска в углу рта. Большой, набухший живот.
- Степаныч, приготовь-ка мне пакет. Вызывают в горком. Как всегда. Рыбки, икорки... Ну, ты знаешь.
Арон находился рядом. Хасин обратился к нему.
- Ну, как работается, молодой человек?
Арон молчал.
- В жизни нужно уметь мычать, - сказал Хасин, растягивая каждое слово и он похлопал Арона по плечу.
Во время перерывов, когда вся работа на складе была сделана, Арон и Степаныч сидели на ящиках с овощами и Степаныч рассказывал Арону о своей службе во время первой мировой. О том, как он ходил в разведку и был тяжело ранен, лежал в госпитале и его списали - освободили от службы в царской армии. О своей любви к замужней бабе.
Арон все-таки надумал поступить в техникум и начал готовиться к экзамену. Но готовился зря. Началась война. В начале июля сорок первого немцы вошли в город. Весёлые и усталые они распевали песни, купались в протекающей через город реке и заигрывали со встречными женщинами. Образовывая гетто, власти города выделили евреям несколько улиц. В небольшом доме Якова Шарфа поселилось десять еврейских семей. Яков был хорошим сапожником, и это продлило ему и его семье жизнь. Немецкие офицеры очень заботились о красоте своих сапог, а сапоги эти время от времени требовалось чинить, и Яков оказался нужным человеком.
Наступила зима, февраль 1942 года. Стояли трескучие морозы. Приказ из Германии требовал ликвидации гетто. Ликвидации шла полным ходом уже несколько дней. С утра гетто было окружено жандармерией, эсэсовцами и полицией. Усиленный отряд полицаев на крытых брезентом грузовиках вывозил евреев куда-то за город. Им говорили: едете работать на новый объект. Обратно никого не привозили.
Рассвело. Послышался рёв приближающихся автомобилей. Лай собак. Стук сапог в дверь. Яков открыл дверь. На пороге стоял знакомый ему полицай Феликс. Отец Феликса чинил у Якова обувь. Рядом с Феликсом немец в форме войск СС держал список людей, проживающих в этом доме.

2

Сиренево-розовый рассвет окрашивал края зимнего февральского неба, обещая солнечный день. Стояли трескучие морозы и не верилось, что весна уже не за горами. Феликсу Янушкевичу не хотелось выходить наружу из хорошо протопленного двухэтажного кирпичного здания, покрытого выцветшей тёмно-розовой краской, где расположился отряд по борьбе с партизанами и евреями. Феликс, не высокий и широкий в плечах парень, имел грубые, неправильные черты лица. Феликса ожидал тяжёлый рабочий день. Предстояло уничтожить много евреев. Не все жиды без сопротивления шли на смерть. Некоторые сопротивлялись, не хотели идти в грузовики, готовые для погрузки. Кое-кто пытался убежать. Это был уже второй день такой тяжёлой работы. Не зря же им деньги платят, хорошо кормят, одевают, обувают. Нутро Феликсa приятно грел выпитый им крепкий чай с сахаром вприкуску. На языке ещё чувствовался привкус белого с розовыми прослойками посоленного сала положенного на ломоть чёрного хлеба. Жить можно! Феликс полез в боковой карман шинели и достал пачку крепких немецких сигарет. Он вытащил сигаретку, прикурил и сладко затянулся. Ух, хорошо! На улице пальцы обожгло порывом ледяного ветра. Пришлось натянуть рукавицы. У здания стояли наготове, с работающими двигателями, несколько крытых брезентом машин. В автомобиле, на который вскарабкался Феликс, уже сидели люди в такой же, как и у Феликса, форме с белыми повязками с надписью «Polizei». Машина тронулась.
После окончания школы Феликс устроился учеником токаря в мастерские городского железнодорожного депо. Феликса обучал делу опытный рабочий токарь Иванов. Огромного роста, в больших толстых пальцах Иванов держал в руках металлическую болванку и объяснял Феликсу, как из этой болванки нужно сделать деталь. Феликс махал головой - понял и начинал работать на станке. Токарный станок свистел, трясся, чихал, пищал, и очередная деталь была забракована. После нескольких дней такой работы Феликс больше никогда не появлялся в мастерских.
Отец Феликса, Николай, крепкий ещё мужик, лысый, с багровым цветом лица, наверно, от того, что проводил много времени под открытым небом, и ещё от того, что любил выпить.
Николай служил на кирпичном заводе всю свою сознательную жизнь. До первой мировой войны он работал на заводе грузчиком. Приезжал заказчик на своей рабочей лошади, запряжённой фурой, и Николай загружал фуру красным строительным кирпичом.
Началась первая мировая война и Николая мобилизовали. В начале войны во время восточно-прусской операции он попал в плен, сидел в концентрационном немецком лагере, а потом, до заключения большевиками Брестского мира, батрачил на немецкой ферме. Война закончилась и Николай вернулся в родной город на кирпичный завод. На фронте в периоды затишья рядовой солдат, бывший петербургский студент, обучил Николая грамоте. На заводе, куда он вернулся, узнав, что он теперь грамотный, поставили его в отдел сбыта заведующим.
Мария, жена Николая, полька и католичка, осиротела в младенчестве и ее воспитывала очень набожная тетка. Мария выросла и тоже стала очень набожной и красивой девушкой. Высокая и с тонкой талией, голубыми глазами, белокурыми густыми волосами до плеч. Она проводила много времени в костёле в жарких молитвах у статуи девы Марии или у распятия Иисуса Христа. Она знала из библии, что Мария и Иисус были иудеями, и не понимала, почему они совсем не походили на тех евреев, которых она видела каждый день. Мужчин - бородатых, с пейсами в чёрных сюртуках и чёрных шляпах. Женщин - в париках или платках, длинных до земли платьях и одетых во всё чёрное.
Мария умерла во время родов, и Николай остался один. Один Николай растил сына и подмечал за ним странности. Феликс с наслаждением мучил котят. Бросит котёнка в отхожую яму, смотрит и радуется, как несчастный котёнок пытается вырваться из-под поглощающих его нечистот. Николай наблюдал, с каким наслаждением Феликс топит в болоте слепых щенят, или с наслаждением перерезывает глотку свиньи, которая в отчаянии и от боли хрюкает и визжит и фонтан крови льётся в подставленный металлический таз.


3

Дорога, по которой двигалась колона грузовых машин, тянулась между озером и лесом. Озеро было сковано льдом. В машинах находились измученные, усталые люди, прижатые плотно друг к другу. Несмотря на пронизывающий холод, люди не чувствовали холода.
Впереди колоны двигалась крытая брезентом машина, набитая полицаями. В машине было весело: пели песни, курили, рассказывали анекдоты. Колону замыкали мотоциклы с установленными на них пулемётами. На мотоциклах сидели солдаты в форме СС.
Машины остановились. Дана была команда слезть с машин, построиться в ряд по четыре человека и идти колонной вглубь леса. Выйдя из леса, люди увидели свежевырытую яму. У края ямы стояли полицаи, офицеры СС и сторожевые собаки. А когда люди подошли совсем близко к яме, то увидели в яме трупы, лежащие друг на друге. Несколько человек в панике бросились бежать. Среди них был и Арон. Он успел добежать до леса, но пуля догнала его.
К началу немецкой оккупации кирпичный завод встал. Кому нужны кирпичи в такое время? Немцы пытались развивать сельское хозяйство в деревнях вокруг города, животноводство для снабжения немецкой армии, но из этого ничего не получилось, так как немцы постоянно должны были тратить свои силы и энергию на борьбу с партизанами. Сосед Николая Лука, бывший милиционер, решил открыть хлебопекарню в здании опустевшего городского помещения. Немецкое начальство одобрило идею хлебопекарни и помогло раздобыть нужное оборудование. Одному Луке с женой и единственной дочерью было тяжело справиться с таким производством; требовался ещё хотя бы один помощник. Вот Лука и предложил Николаю, своему соседу, работу в хлебопекарне. С вечера жена и дочь Луки просеивали муку. В три утра Николай был в пекарне, замешивал тесто и ждал, когда оно поднимется. В пять утра тесто делилось на ровные части и закладывалось в печь. Аромат выпеченного хлеба заполнял пекарню. В шесть приходил хозяин и горячий ещё хлеб укладывали в мешки. Николай запрягал хозяйскую лошадь и вёз хлеб в два ресторана, где питались приехавшие в город с фронта на отдых немцы. Один ресторан для офицеров, другой для солдат. В деревне, недалеко от города, стоял гарнизон немцев, и туда вёз Николай хлеб. Всё, что оставалось отвозилось, на городской рынок.
Николай вёз хлеб в деревню, где стоял полк немцев. Дорога, по которой ехал Николай на лошади, проходила между озером и лесом. Яркое солнце и белоснежный, искристый снег слепили глаза. Ехать по этим местам было небезопасно: партизаны. Но Николай не боялся. Партизаны знали Николая. Каждый раз проезжая эти места, он знал, что они будут поджидать его, и он даст им несколько буханок свежего, ещё тёплого, с корочкой, вкусно пахнущего хлеба. Откуда-то, со стороны леса, издалека, доносились автоматные выстрелы. Из леса вышли на дорогу два человека. Николай знал их. Оба партизана заросли бородой и одеты были в старые солдатские сапоги. Один был одет в немецкую солдатскую шинель, другой был в тулупе и в ватных брюках. На головах их были потрёпанные шапки-ушанки. Партизаны были вооружены.
-  Как дела дядя, Николай? - сказал один из них. - Как вкусно пахнет хлебушком!
Николай соскочил с телеги и поднял брезент, под которым лежали мешки с хлебом. Он развязал один мешок и достав оттуда несколько буханок, засунул хлеб в протянутый мешок.
- Где это стреляют, ребятки? - спросил Николай, прислушиваясь к далёким выстрелам.
- Жидов убивают. Второй день, - ответил тот, что постарше, в тулупе.
Партизаны поблагодарили за хлеб, попрощались и ушли. А Николай, натянув брезент на мешки с хлебом, поехал дальше. Николай сдал хлеб немцам и возвращался в город на рынок продать оставшийся хлеб. Высоко над головой светило яркое солнце. Белый, искристый снег слепил глаза. Трескучий мороз пробирал до костей. Николай знал обратно в город путь покороче. Он съехал с главной дороги и завернул на другую дорогу, ведущую в город через лес. В лесу стояла торжественная тишина. На деревьях толстым слоем лежал пушистый снег. И только тогда, когда птицы поднимались с деревьев или садились на них и с ветвей падали хлопья снега, тишина нарушалась. Вдруг Николай услышал тихий стон. Он оглянулся по сторонам. Может быть ему показалось? Но стон повторился опять. Стон исходил из дупла широкого, многовекового дерева. Николай остановил лошадь, соскочил с телеги, подошёл к дереву и осторожно заглянул в дупло откуда исходил звук. В дупле, свернувшись клубком на прошлогодних опавших листьях, лежал человек. Лица его не было видно. На нём было только нижнее бельё: белые, испачканные кровью кальсоны и белая окровавленная рубаха. Николай дотронулся до плеча незнакомца. Человек застонал, поднял голову, и Николай увидел его лицо.
- О, да я же знаю тебя. Сын сапожника Якова. Поднимайся!
Николай попытался вытащить Арона наружу. Но было уже поздно. Арон перестал дышать. Он был мёртв.

4

В начале сорок четвёртого, как немцы, так и русские предчувствовали, что конец войны не за горами. Русские готовились к операции "Багратион" по уничтожению немецких группировок, а немцы проводили операции по уничтожению партизанских отрядов, численность которых насчитывала около двухсот тысяч. Коллаборационисты нервничали. Партизаны, зная их настроения, подбрасывали им листовки, в которых призывали присоединиться к партизанам. После войны разберёмся. А сейчас переходите на нашу сторону. Это вам зачтётся. Феликс решил перейти к партизанам. На это его подбил бывший учитель географии, полицай по кличке Рубильник. Это прозвище он получил из-за своего необычно длинного носа. Для того, чтобы убедить партизан в своей лояльности, нужно было привести к ним кого-нибудь из начальства. Рубильник предложил напоить начальника полиции Соколовского. Соколовский любил хорошо выпить. Его нужно напоить, связать и отвести к партизанам. Как раз в это самое время Соколовский получил от немцев награду - железный крест за особую храбрость и находился в хорошем расположении духа.
В зимний тихий вечер Феликс и Рубилник отдыхали в казарме. Народа в казарме было мало, большинство полицаев патрулировало территорию. Накануне была проведена очень удачная операция по ликвидации партизанского отряда. Удалось убить командира отряда и много рядовых партизан, захватить оружие и продовольственные запасы.
В казарму вошел Соколовский. В руках у него была большая, зеленоватая бутылка с мутным самогоном.
-  Ну, кто желает партизанского самогончика? Подходи.
Феликс и Рубильник подошли со своими кружками.
Началась пьянка. Когда бутылка закончилась, Феликс предложил Соколовскому продолжить в доме у своего отца Николая. Николай знал о планах сына и одобрял решение Феликса. Он понимал, что и ему нужно уходить к партизанам. В доме отца пьянка продолжилась. Соколовский был вдребезги пьян. Заговорщики скрутили ему руки и ноги, а в рот воткнули кляп. Соколовский мычал, барахтался. Феликс ударил его поленом по голове, и он заглох. Заговорщики завернули Соколовского в брезент и вынесли в телегу, подогнанную к крыльцу.
Какое-то время Феликс воевал на стороне партизан. В сорок четвёртом было абсолютно понятно, что немцы проигрывают войну. После того, как отец Феликса, Николай, погиб в одной из партизанских операций, он решил, что пришла пора уносить ноги, но уже было поздно: война закончилась. Феликс заработал десять лет лагерей. Сидя в лагере, Феликс узнал, что на Украине бандеровцы имеют типографию, где печатают и продают фальшивые паспорта. Они продавали фальшивые паспорта даже евреям во время войны.
Феликс, в бытность партизаном, спрятал в лесу драгоценности, награбленные им у евреев. Выйдя из заключения, Феликс сказал начальству, что возвращается на родину. Он приехал в родные места. Дождался ночи. Отыскал спрятанные драгоценности и утром уехал на Украину. На Украине он нашёл нужного ему человека, заказал ему документы: паспорт и трудовую книжку, расплатился и уехал в Ленинград. До войны ребёнком Феликс с отцом ездил в Ленинград. В Ленинграде у отца жил родной брат, но он умер во время блокады. Живя в маленьком провинциальном городке, ребёнок не мог предположить, что где-то существуют пяти-шестиэтажные здания, огромные, величественные дворцы и храмы. Феликсу всегда хотелось вернуться в этот великолепный город.

5

Поезд остановился у платформы Московского вокзала. Феликс вместе с толпой вышел на Невский проспект. Моросил тёплый июньский дождик. Феликс шёл по Невскому проспекту. Устал. Хотелось есть. Он свернул с Невского на какую-то улицу и увидел сквер. Феликс зашёл в сквер и присел на скамейку. Дождь перестал. Из-за туч вышло солнце. Феликс снял старый, чёрный ватник и положил рядом с собой на скамейку. Развязал вещевой мешок, достал буханку чёрного хлеба, оторвал кусок и стал с жадностью есть. К скамейке подошёл и присел на краешек длинный, худой старик. Старик видимо давно не причёсывался. Седые, волосы падали на глаза. И из ушей торчали волосы. На кончике его орлиного носа висели очки с поцарапанными стёклами.
– Доктор, - представился он Феликсу, - Нет, я не доктор. Доктор, между прочим, моя фамилия, – сказал он, хихикая, с лёгким еврейским акцентом.
Старик был одет в старое, очень коротенькое пальтишко и в галоши на босу ногу.
- Похоже вы не местный, молодой человек.
- Из Сибири. Приехал в ваш город сегодня. Хочу пойти учиться, - соврал Феликс.
- А где живёте? - спросил старик.
- Пока нигде, - ответил Феликс.
- А деньги есть? - спросил старик.   
- Деньги есть, - ответил Феликс.
- Живите у меня, - предложил старик. - Я вам поставлю раскладушку.
- Годится, - сказал Феликс.
- Ну, пошли тогда ко мне, - сказал старик.
Они шли недолго. На углу улицы Гороховой стоял старый пятиэтажный дом грязно-жёлтого цвета. Они поднялись на пятый этаж. Старик задыхаясь, достал ключ, открыл дверь. Они шли по длинному тёмному коридору коммунальной квартиры. Старик остановился у своей комнаты и открыл дверь. Комната, куда они вошли, оказалась большой и светлой, но бедно обставленной. В одном углу комнаты стояла голландская изразцовая печь, напротив печи стояла неубранная металлическая кровать. Посредине комнаты стоял круглый стол и на нём лежали стопы книг и остатки еды. На стенах, оклеенных старыми выцветшими обоями, висело несколько картин. На одной картине была изображены дети: мальчик и девочка. На другой - два молодых человека: мужчина и женщина. Этот жалкий старик был когда-то известным переводчиком с английского. Он переводил Драйзера, Хемингуэя. Во время блокады его семья: дети, жена погибли, а он как-то выжил, но стал очень больным человеком. Несколько раз он куда-то пропадал и оказывался психиатрической лечебнице. Ему назначили маленькую пенсию по инвалидности, на которой можно было еле-еле сводить концы с концами. Но, как только он чувствовал себя лучше и у него было больше энергии, ему в голову приходили разные идеи. Последнее время его идеей фикс было сдавать угол в своей комнате.
- Ну, как, нравится? - спросил Доктор.
- Не плохо.
- Вот здесь поставлю вам раскладушку. Ну, так что же, рассчитаемся?
- У меня сейчас с собой денег нет. Мне нужно кое-куда сходить за деньгами. Где здесь ломбард поблизости? 
- Я не знаю. Спросите у кого-нибудь на улице.
- Доктор, я скоро вернусь.
Феликс вышел от сумасшедшего старика. Он был зол. Никуда не деться от этих жидовских морд. За что он их так ненавидит? Что они лично сделали ему плохого? Он не мог припомнить. С раннего детства он слышал: евреи такие, евреи сякие...
Распогодилось. Феликс сбросил с себя ватник и смотрел на проходивших мимо пешеходов. Кого бы спросить, где здесь поблизости ломбард? Феликс остановил прохожего. Им оказался подвыпивший мужичок в рабочей одежде, забрызганной извёсткой. "Маляр, наверное", - решил Феликс.
- Слышишь, парень, ты, случайно не знаешь, где здесь ломбард?
- Да, тут рядом, мать честная. Я иду в ту сторону. Пошли.
- Закурить не найдётся? Сейчас вот заложу кое-что...
Они дошли до здания ломбарда.
- Ты меня подожди здесь немного. Я тебя хочу угостить.
- Да никаких проблем, мать честная. Буду ждать. У меня перерыв на обед.
В очереди к приёмщице, которая находилась за перегородкой с окошком, стояло несколько человек. Оценщицей в ломбарде оказалась женщина средних лет, полная, с ярко накрашенными красными губами. Её светлые волосы были коротко подстрижены и завивались мелкими кольцами. Ждать пришлось недолго. Приёмщица оглядела Феликса испытующим, опытным взглядом. Феликс выложил на прилавок несколько золотых вещей. Оценщица осмотрела каждую вещь и назвала цену. Цена была низкая, но Феликс не стал спорить - нужны деньги.
Феликс вышел на улицу. Мужчина дожидался его, сидя на корточках у стены дома, и курил.
- Я даже не узнал, как тебя звать? - поинтересовался Феликс.
- Да, Егоркой меня зовут, мать честная.
- Что это у тебя? Что ни слово, то мать честная.
- Привычка такая. У меня и кличка Мать Честная. Все меня так зовут.
- Ну, вот что, Мать Честная. Где здесь можно выпить и посидеть?
- Да есть тут по близости одна пивная. Пошли покажу.
Они шли недолго. Феликс всматривался в лица прохожих. Повсюду ему чудились евреи. Особенно, если у человека был длинный нос. Феликсу так и хотелось оторвать этот поганый нос. Они подошли к шестиэтажному жёлтому зданию на первом этаже которого висела вывеска "ПУШКАРЬ". Внутри было накурено, шумно и пахло пивом. Они сели за длинный, деревянный стол. Подошёл человек и записал в чёрный блокнот: две больших кружки пива, 300 водки и копчёный лещ.
На столе стояли чёрные сухари, посыпанные солью. Друзья захрустели сухарями.
- Ну, вот и водочка подоспела, - сказал, потирая руками Феликс. Человек снял с подноса пиво, водку, и тарелку с нарезанным на широкие куски лещом. Феликс разлил водку.
"За знакомство!"  - и они опрокинули стаканы. После этого закусили лещом, закурили и стали потягивать пиво. Феликс прислушался к разговору соседей справа. Там сидела группа молодых людей.
- Почему в России не любят евреев, но поклоняются еврейскому богу? В России все ненавидят всех — это нормально, менталитет такой.
- Евреи стояли за "крещением Руси", за первой мировой, за революцией в России, за второй мировой и за геноцидом русского народа, который продолжается и сейчас... Я всё же считаю, что евреи — это не нация. Это секта в христианстве, которая отказалась считать Исуса Христа богом.
- Вы почитайте Тору, хотя бы в переводе. Это же самая человеконенавистническая книга из всех. Евреи всерьез считают себя "богоизбранным народом", и это те самые ребята, история которых буквально написана кровью. Как можно хорошо относиться к народу, который ненавидит и презирает все остальные народы?
- Вася, а я их уважаю, евреев. А кто ещё мог бы нести такой светоч чёртову уйму тысяч лет?  Их ненавидят в России от зависти, что сами так не делают, от лени...
Мать Честная тоже прислушивался к разговору соседей.
- Э в р е и, - сказал он, растягивая это слово, - люди… как и все. 
Феликс посмотрел на Мать Честную со злобой.
- Я их давил вот этими самыми руками, - прошипел он с такой ненавистью, что Мать Честная испугался.
- Да, успокойся ты, мать честная. Давай-ка лучше выпьем.

6

Иосиф Шарф, сын Якова, приехав в Ленинград, остановился у брата отца, портного Моисея Шарфа. Моисей был толст и его так все и звали за глаза: Мойшa-толстяк. Моисей много курил и много работал. Он работал на государственной швейной фабрике, а дома обслуживал частных клиентов.
- Мойше, - говорила ему жена его, маленькая, пухленькая Берта, неся на тарелке большой кусок фаршированной рыбы, его любимое блюдо. - Ну, когда же ты перестанешь работать? Отдохни.
Моисей ел с большим аппетитом свой кусок рыбы. Закуривал папиросу. Вставал из-за стола и шёл в другой конец комнаты, где стоял ещё один стол для работы. На этом столе стояла швейная машина, лежали бумажные выкройки, куски тканей, нитки, иголки, ножницы, мел. Только Мойше начинал работать, как в комнату из кухни приходила с тарелкой, наполненной пирожными-корзиночками с кремом, Берта.
- Тебе надо похудеть, Мойше. Пойди погуляй.
Ох, уж эти пирожные! Объедение!
Дядька по знакомству устроил Иосифа рабочим - подсобником к себе на фабрику и оставил его у себя временно, пока в фабричном общежитии не освободится койка.
Два года Иосиф работал на фабрике, жил в общежитии, а вечерами учился на рабфаке при Ленинградском военно-механическом институте. После окончания рабфака Иосифа зачислили в институт со стипендией и общежитием. После окончания института Иосифа направили на вагоностроительный завод имени Егорова на должность инженера-конструктора. Завод Егорова предоставил Иосифу общежитие.
Иосиф был одним из тех способных, молодых и энергичных людей, в которых так нуждалась страна. Его продвигали по службе, и очень скоро он стал старшим инженером.
В единственный выходной день Иосиф чувствовал себя одиноко. Не хотелось находиться в общежитии. Он шёл гулять по городу или заходил к своему дяде Моисею. В этот раз у дядьки сидели за столом гости.
- А, да это же наш инженер. Заходи племянник. Познакомься.
За столом сидел маленький, худенький человек, лысый и в очках. Рядом с ним сидела крупная, полногрудая девушка. У неё был очень здоровый цвет лица и красные щёчки.
- Знакомься, племянник. Это мой друг Матвей. Но мы все его зовём Столяр. Матвей столяр-краснодеревщик. А это рядом с ним его доченька Лизачка. Будущий врач. Студентка медицинского института.
Тётя Берта, как обычно, наготовила много вкусного и бегала из кухни в комнату и обратно принося всё новые кушаньями. Дядя Моисей пыхтел папиросой. Он раскраснелся от вкусной еды и выпитой водки. Его огромный живот стал ещё больше и упирался в стол. Столяр запел задыхаясь (у него была астма) еврейскую песню, и дядя Моисей начал ему подпевать.
Через час Лиза встала и сказала ей пора уходить - надо готовиться к экзамену. Иосиф тоже заторопился. Никто их не стал задерживать. Всё понятно - дело молодое. Иосиф и Лиза шли вдоль канала Грибоедова. Впереди виднелись купола-луковки храма Спаса на Крови. Был светлый вечер в начале весны. Лиза рассказывала об институте, медицине, о книгах, которые она читает. Иосиф молчал. Ну, разве Лизе будет интересно слушать о том, чем он занимается. Завод, общежитие, его институтские приятели? Книги? Он читает мало. Просто нет времени. Все вечера заняты: партсобрания, митинги. Приходит домой в общежитие и валится спать. Парторганизация, как одному из самых образованных в их цеху, поручила ему каждую среду после работы читать лекцию о международном положении. Тоже требуется время, чтобы подготовиться. Но, говорить о чём-то надо. И Иосиф начал рассказывать о своём детстве. О своём маленьком провинциальном городке. О своих родителях, о младшем брате. Подошли к трамвайной остановке. На остановке стояло много народа. Лиза ждала трамвай, идущий на Петроградскую сторону. Она ехала заниматься к подруге.
- Лиза, могли бы мы с вами увидеться? – робко спросил Иосиф, краснея.
- Конечно можем. На следующей неделе у меня два трудных экзамена. Надо много заниматься. Можем увидеться в следующее воскресенье.
Подошёл трамвай. Они попрощались. Лиза вскочила на подножку трамвая и начала протискиваться во внутрь.
Иосифу было двадцать семь лет и ему уже мечталось иметь любимую женщину, детей, семью. Эй, будь что будет! Иосиф побежал за тронувшимся трамваем, успел вскочить на подножку и, работая локтями, проталкивался к тому месту, где стояла Лиза. Лиза смотрела на него с удивлением.
  - Лиза, выходи за меня замуж? – сказал Иосиф, - У меня, правда, негде жить. Но мы можем снимать комнату… Я неплохо зарабатываю…
- Так быстро... Мы друг друга совсем не знаем. Давай поговорим об этом в следующее воскресенье. «Мне нужно подумать», — сказала Лиза смущённо, оглядываясь по сторонам.  Окружающие посмеивались.    
Лизин отец, Матвей Шарф, при НЭПе открыл мебельную мастерскую по реставрации старой и производству новой мебели. Его мебель была высокого качества и пользовалась спросом среди жён советских партийных аристократов и богатых нэпманов. Матвей разбогател, завёл знакомства с влиятельными людьми и купил большую квартиру в лучшей, центральной части города. Но хорошая жизнь продолжалась не долго. С концом НЭПа кончилась и счастливая жизнь Матвея-Столяра. Квартиру и накопленные деньги отобрали. Хорошо ещё, что не посадили. Старые связи помогли. И поселили его и дочь в маленькой двенадцатиметровой, темной комнате, в коммуналке. Дом располагался в заброшенной части города и был нелепой архитектуры. Единственное окно комнаты выходило в темный двор-колодец. И под окном лежали наколотые и сложенные дрова для отопления сырых и темных квартир.

7

Вечером 21 июня 1941 года, Иосиф и Лиза возвращались домой из ресторана. В этот день они отмечали первую годовщину своего брака. Пришли домой. В квартире на кухне соседи шумно обсуждали что-то. Из комнат доносились звуки радио. Война... Нападение Германии... Было ощущение, что все это как будто не всерьез. С первых же дней войны завод Егорова начал переходить на производство танков. Инженер Иосиф Шарф был абсолютно необходим заводу и наверняка получил бы "броню". Но Иосиф ушёл воевать, на фронт. В сентябре полк, в котором оказался Иосиф, разместили у деревни Купчино, а в декабре сорок первого полк перебросили в Пулково. Двое суток младший лейтенант Иосиф Шарф и его взвод пытался взять небольшой холмик. Уже много людей полегло. На какое-то время затишье. Яркое солнце. Синее небо. Великолепный зимний день. Мир... Тишина... На белом, сверкающем снегу виднеются непонятно откуда чёрные пятна. Нет - понятно. Это война. Взрывы. Звуки выстрелов. Пулемётная очередь. Все это возвращает к войне. Иосиф получил приказ отходить.  Для того, чтобы отойти на свои оборонительные позиции, взводу нужно было перейти через открытое поле, покрытое глубоким снегом, расстоянием примерно в 500-600 метров. Взвод дождался ночи. Сильный мороз. Ноги вязли в снегу. Люди вскакивали, бежали, падали, ложились. Разорвался снаряд совсем рядом. Засекли. Залегли. Не шелохнутся. Почувствовали, что замерзают и бегут опять. Совсем рядом с Иосифом раздался взрыв. Осколок снаряда попал Иосифу в голову.
Не было боли и не было страха, и не было мысли "умираю". Только в ушах был шум, напоминающий звук двигателя самолёта, идущего на посадку. И всё пропало. 
Лиза чувствовала своим сердцем, что что-то произошло: от Иосифа перестали приходить письма. В Ленинграде начался голод. И наконец пришло извещение о гибели мужа. Лиза горько плакала. Но каждодневная жизнь берёт своё. Голод. Голод. Голод вытесняет все. Одна мысль преследует двадцать четыре часа: еда. Лиза и отец Лизы Матвей смогли через десять месяцев эвакуироваться в Узбекистан. В Узбекистане их поселили в узбекскую семью. Лиза пошла работать в колхоз на сбор хлопка и овощей. Молоко, масло, хлеб, овощи, фрукты сделали своё дело. Лиза и отец окрепли, набрались сил. В Ленинград семья возвратилась в сорок четвёртом. Лиза вернулась в институт, получила диплом и работала в поликлинике участковым врачом. Жизнь налаживалась. Но не хватало одного – мужчины, мужа. Подруга Лизы, тоже врач, познакомила Лизу со своим холостым братом Самуилом. Самуил, конечно, не был героем её романа, но Лизе нужно было как-то устраивать личную жизнь. Пара поженилась. Жили они с отцом в одной комнате. У каждого была своя половина. Две половины разделял платяной шкаф.
Самуил Эпштейн был молод, но выглядел старше своего возраста. Среднего роста, лысоватый, полноватый он плохо одевался. Заношенные брюки. Клетчатая рубашка. Сношенные ботинки. Он плохо видел и носил очки с толстыми стёклами. Самуил получил экономическое образование и работал экономистом на военном предприятии. Ещё учась в институте, Самуил увлёкся теорией марксизма-ленинизма. Он был увлекающийся человек. И, если бы под рукой в то время оказалась бы другая теория (фашизм, маоизм, оккультизм, индуизм, буддизм, конфуцианство, даоизм) то он вполне возможно увлёкся бы и другой теорией. По вечерам, придя с работы домой, он ужинал и принимался за чтение толстого тома Маркса, как некоторые принимаются за чтение увлекательного романа. Они, Лиза и Самуил, были очень разные люди. Лиза любила людей, любила шумные компании, любила азартные игры. Всё перечисленное Самуилу было безразлично. Но, несмотря на разность в характерах, муж и жена редко ссорились. Лиза мечтала забеременеть и родить ребёнка. Но это почему-то не получалось. Ходила к врачу, проверялась. Все в норме. Только через три года Лиза забеременела и родила здорового, хорошенького мальчика. И мальчика назвали Марк.

8

В день смерти Сталина умер и другой человек, но умер тихо, мирно, не заметно. Умер Матвей Шарф по прозвищу Столяр. Пришли религиозные евреи, прочли молитву и увезли покойника на старое еврейское кладбище на окраине города.
В коммуналке у маленького Марика завелась подружка Октябрина, худенькая, костлявая девочка. Отца у Октябрины не было. Мать приводила домой разных мужчин. Октябрина и Марк вместе бегали по крышам дровяных сараев, вместе прогуливали школу и вместо занятий шли в кинотеатр. И наступило время, когда Марику захотелось проверить, что же там у Октябрины под платьем…
Школу Марк не любил, учился плохо, на уроках о чем-то мечтал. В школе Марка обзывали нехорошим словом жид и ему очень хотелось быть русским. И вдруг заговорили: Израиль. Шестидневная война. И такая гордость. Да, да, да я еврей. Я больше не прячусь.   
В середине семидесятых Марк с родителями эмигрировал из Советского Союза в Америку. У отца Марка, Самуила Эпштейна в Нью Йорке проживал дальний родственник, богатый домовладелец. Родственник оказался хорошим человеком. Помог. Устроил Самуила бухгалтером в свой офис недвижимости. А также поселил Самуила с семьёй в скромной квартире в одном из своих домов в Манхэттене за очень небольшую оплату. Дом находился в Манхэттенском районе Вашингтон Хайтс на Беннет авеню, тихой, зелёной улице, на которой поселилось много немецких евреев, бежавших от Гитлера и обосновавшихся на этой улице ещё с тридцатых годов. Большинство немецких эмигрантов были ортодоксальными евреями. Мужчины носили чёрные костюмы и шляпы с широкими полями, на женщинах были парики и длинные юбки. И несмотря на помощь богатого родственника, отец все равно (марксист) постоянно вёл нехорошие разговоры о богатых людях. Мать Марка Лиза английского языка не знала. В пятьдесят с хвостиком тяжело начинать все сначала. Изучать язык. Сдавать профессиональный медицинский экзамен. После стольких лет работы врачом Лиза устроилась сиделкой у богатого старика. Не обидно ли? Старик когда-то работал брокером на фондовой бирже и сделал много денег. К моменту, когда Лиза начала за ним ухаживать, это уже был выживший из ума маленький, тщедушный, старичок. В конце недели старик рассчитывался наличными и каждый раз спорил с Лизой, доказывая, что он с ней уже рассчитался.
Марк находился в том возрасте, когда молодой человек постоянно думает о сексе. И вот наступил день, когда мысли о сексе погнали Марка в район проституток.
В те годы проститутки в Нью Йорке открыто стояли вдоль сорок второй улицы и Times Square. Чёрные ребята свободно предлагали марихуану: "smoke, smoke". Кто-то сунул Марку листок рекламы. В рекламе описывалось заведение девиц в здании за углом. Да и цена устраивала. Подойдя к зданию с заведением, Марк поднялся на второй этаж и заплатил двадцать долларов высокому, толстому чёрному человеку. Человек кивком головы указал: следуй за мной и привел Марка в маленькую комнатку без окон, похожую на тюремную камеру. В комнате ничего не было, кроме одного металлического стула. Чёрный мужчина вышел и в комнату вошла не красивая, костлявая, чёрная проститутка. Марк выскочил из комнаты и начал бежать по направлению к выходу. Проститутка побежала за ним.
Прошло время. Думы о сексе не оставляли. Марк подрабатывал и у него появились деньги на более респектабельное заведение. Заведение, которое Марк решил посетить, находилось в центре города. Марк поднялся на второй этаж, позвонил и дверь ему открыла не молодая, элегантно, со вкусом одетая женщина. Марк рассчитался, и женщина провела его в комнату-бар. Марку предложили коктейль, и он уселся в глубокое, удобное кресло. Минут через десять к нему подошла та же женщина, видимо хозяйка и вежливо попросила пройти за ней. Хозяйка привела Марка в комнату-раздевалку, указала на металлический шкаф, протянула ключ от шкафа и попросила переодеться. В шкафу висел белый, махровый халат. Марк переоделся и оглянулся по сторонам. Вокруг него галдела на идиш группа молодых и старых ортодоксальных евреев. Дверь в раздевалку открылась и в неё вошли несколько девушек. На девушках были купальники и туфли на высоких каблуках. Среди них выделялась особенно одна, высокая, белокурая и полнотелая девушка. Марк направился к этой девушке. От девушки исходила струя мощной энергии, молодости. Чувствовалось, что ей нравится дело, которым она занимается. Марк не мог дождаться той счастливой минуты, когда он обнимет эту статную девушку, но пузатый еврей в ермолке и с длинными пейсами оттолкнул его и проскочил в комнату девушки. Пришлось ждать, но не долго. Пейсатый вышел, и Марк вошел в комнату красавицы. Комната была маленькая и всю её почти-что целиком занимала широкая кровать, покрытая бардовым бархатным покрывалом. Напротив кровати, на стене висел умывальник. Девушка заговорила с Марком на хорошем английском, но с немецким акцентом. Её звали Гретхен, и она училась на медсестру в медицинском колледже. Гретхен была родом из бедной семьи, из маленького городка на берегу Рейна. Мама работает уборщицей в школе, а отец всю жизнь проработал на местной фабрике, но сейчас безработный и целыми днями проводит в пивной со своими дружками, такими же, как и он, безработными. Вот и приходиться работать в этом заведении. Нужно оплачивать учебу, да и помогать родителям. Она рассказывала все это, продолжая делать при этом, все то же, что она обычно делает с другими клиентами, и что она делала перед Марком с пейсатым толстяком. Марк вышел от Гретхен с чувством облегчения. В дверях он столкнулся с двумя молодыми, ортодоксальными евреями. Они шутили и спорили кто будет из них следующий.

9

Марк вышел наверх из глубины Нью-Йоркского сабвея, оглушённый шумом, грохотом, визгом скрежущих колёс. В носу всё ещё стоял запах, исходящий от бездомного бродяги, вытянувшегося во всю длину скамьи в вагонe сабвея. В январском утреннем небе плыли тоскливые, тяжёлые облака. Сороковая улица, по которой шёл Марк, была застроена серыми громадинами зданий. Трудовой народ спешил к исполнению своих не радостных обязанностей. Кто-то на ходу пил кофе, кто-то ел бублик, а кто-то сдобную булочку. Кому-то доставляли завтраки по заказу в офисы мальчики в белых фартуках. Обычное Нью Йоркское утро. Марк остановился у входа в серое офисное здание на сороковой улице, ещё раз проверил адрес, вошел во внутрь и направился к лифту. К Марку подошел черный охранник. Голова побрита. Черный череп блестит. Жирный живот стягивает широкий ремень.
- Куда идёте? - с чёрным акцентом, лениво спрашивает охранник. 
- В 'Max Gross Co', - отвечает Марк.
- На третьем этаже, - и охранник жестом руки указывает направление.
На третьем этаже Марк отыскал дверь с табличкой "Max Gross Co". Войдя во внутрь помещения, Марк увидел немолодого человека в ермолке. Человек сидел за столом, освещённым настольной лампой. Перед стариком лежала горка часов.
Компания получала часы из Европы и распространяла их по ювелирным магазинам Нью-Йорка и другим штатом Америки.
- Вы к кому? - спросил старик, вставая из-за стола. У него была короткая шея, плотное тело и седая, густая борода. Старик говорил по-английски с немецким акцентом и был одет просто: белая рубашка и чёрные брюки.
 - Моё имя Марк. Меня прислала к вам на работу благотворительная организация.
  - Ах, да. Вспомнил. Я разговаривал с ними вчера. Работа у тебя будет такая: относить товар к клиентам, а в остальное время делать, то что делают Глория и Хосе. Сейчас я тебя с ними познакомлю. Иди за мной.
В комнате куда вошёл Марк, за длинным, чёрным прямоугольном столом сидели два человека - мужчина и женщина. Мужчина, испанского типа, тёмный, худенький, с недобрым выражением лицa. Чёрная молодая и полная женщина посмотрела на Марка с хитрым выражением на круглом, заспанном лице.
  - Глория, объясни парню, что нужно делать, - обратился хозяин, мистер Гросс к женщине и вышел в соседнюю комнату.
 - Садись рядом, - лениво сказала женщина. Глорию было трудно понять. Она говорила на чёрном сленге.
  Женщина достала с полки коробку и поставила её на стол перед собой. В коробке оказалась партия швейцарских часов.
 - Эти часы надо завести и надеть на них ремешки. Когда будет готово отнесёшь по адресу, который даст тебе мистер Гросс. 
Пять раз в неделю Марк заводил часы, надевал на них ремешки, кожаные или из металла, и разносил их по адресам, чаще всего на сорок седьмую улицу в Манхеттене. Время от времени в офисе появлялась миссис Гросс. Это была женщина уже не молодая. У неё в ушах, на груди, на руках было много золота. Со своим мужем, мистером Гроссом, она говорила только по-немецки и очень громко, так, что иногда казалось, что хозяева ругаются. 

10

По вечерами Марк изучал английский язык и программирование в Квинс-колледже. Студентам нравились лекции профессора Гольдберга, говорившего по-английски с русским акцентом. Профессор, большой, грузный, с копной курчавых седых волос, часто отходил от скучной темы финансов - шутил. Профессор не объявлял о своих политических взглядах, но было понятно из его высказываний кому он симпатизирует. Он сыпал цитатами из Маркса, Энгельса, Ленина и Мао.
Марк полюбил Нью Йорк. Пришла весна. В апреле, как это бывает обычно в Нью-Йорке, сразу же наступало лето. На улицу высыпали люди в майках и шортах, но большинство всё ещё было одето по-зимнему. На сорок седьмой улице, имеющую также название Брильянтовой улицы, кипела жизнь. Покупали, продавали золото, бриллианты, ювелирные украшения, торговались. Кого здесь только не увидишь. Ортодоксальных евреев в длиннополых одеждах и белых чулках, в меховых шапках, чёрных широкополых шляпах с длинными вьющимися пейсами, бородатых индусов в чалмах, людей со всего света. Но здесь также можно увидеть и элегантных мужчин и женщин, покупающих изысканные украшения. Кого здесь только не услышишь: идышь, русский, местечковый английский, очень правильный английский, чёрный сленг и прочие языки со всего мира.
Утром Марк отнёс партию часов на сорок седьмую улицу, вернулся в компанию и подготавливал новую партию часов для клиента на сорок седьмой улице. Хосе подготавливал посылку с часами для отправки в какой-то город. Глория клевала носом и делала вид, что работает. Рядом с Хосе стоял маленький радиоприёмник, и оттуда разносилась по комнате весёлая испанская музыка…
Шли годы. Марк учился в колледже, подрабатывал ночным уборщиком офисов, продавцом в магазине, кассиром в супермаркете, официантом. Закончив колледж, Марк нашел работу в консалтинговой компании программистом.  Он работал в группе, обслуживающей федеральное агентство. Агентство инспектировало работу фондовой биржи, следило нет ли каких-либо нарушений финансовой системы.
Каждый год в конце декабря Агентство устраивало вечеринку, посвященную концу года. Это был очень хороший год для агентства: обилие штрафов, полученных от компаний и поступающих в казну, лишение брокеров права на работу, что подчёркивало стремление агентства искоренить нарушение финансовых законов. И Агентство не пожалело денег - арендовалo банкетный зал в Хилтоне. В семь часов вечера, после рабочего дня, Марк и ещё несколько людей из его группы на такси подъехали к Хилтону.
Настроение у всех было прекрасное. Шутили. Смеялись. Официанты на металлических подносах разносили разнообразные закуски. У бара выстроилась очередь. Марк заказал себе порцию коньяка, выпил и пошёл в бар за другой порцией. Впереди Марка в очереди стояла красивая девушка с крупным мужчиной, лица которого Марк не видел, так как мужчина стоял к Марку спиной. Юная красавица была в короткой юбке, на высоких каблуках и у неё были великолепные, сильные и длинные ноги. Её рыжие волосы были зачёсаны назад и завязаны хвостом на затылке. Крупный мужчина, повернулся лицом к Марку и Марк узнал человека - профессор Голдберг.
 - Ба-ба-ба. Да, мы же знакомы...Шарф..., кажется? А вот как ваше имя - не помню.
- Марк
- Лолочка, Марк был моим студентом. Лолочка - моя дочь, - представил свою дочь Марку профессор. Надо бы где-то присесть?
Марк повёл профессора и его дочь к свободному столику. Профессор был навеселе. Он уже успел много выпить.
- Лола пригласила меня на эту вечеринку. Я люблю находиться среди молодёжи.
Кстати, у Лолы завтра день рождения. Лола, давай пригласим Марка.
- Конечно, папа. Марк, придете?
- Приду. Обязательно.
На следующий день, в субботу вечером, Марк стоял у дверей квартиры профессора. Дверь открыла полногрудая, молодая латиноамериканка. На ней была цветная, плотно облегающая её крепкое тело майка. Она была в очень узких джинсах, стягивающих её высокий, круглый зад. На женщине был белый передник. "Уборщица" - подумал Марк.
Появилась Лола.
- Папа еще на работе. Скоро придёт. Это Мария - жена папы, - с улыбкой сказала Лола. - Она почти не понимает по-русски и по-английски тоже. Она доминиканка. Моя мама умерла семь лет назад. Мой папа за смешение рас. Он проводит теорию в жизнь. Он еврей, но мечтает о времени, когда евреи полностью растворятся в других народах.
Через полчаса появился отец Лолы.
 - Ну, к столу, господа. Сейчас мы закусим. Мария, где ты там? - властным голосом крикнул профессор. Из кухни выскочила Мария. Видимо, она стояла у горячей плиты - по лбу её катились капельки пота. Она что-то залепетала по-испански, а затем вставила несколько слов на ломанном русском - Хотово. Зчас.
Она убежала опять на кухню и пришла оттуда с кастрюлей.
- Это моё любимоe доминиканское блюдо. Харчо называется, - засмеялся профессор. - Шучу, конечно, но очень похоже на харчо.
В квартире профессора было много антикварных вещей. Стены были увешаны картинами и гравюрами. Марк ел "харчо" и рассматривал гравюру, на которой была изображена сцена с лошадьми.
 - Это английская гравюра. 19 век. Гравюра в отличном состоянии. Я собираю антиквар и картины. Это моё хобби, к тому же это приносит неплохие деньги.
- Мария, принеси из холодильника бутылку водки, - почти приказным тоном сказал профессор - Мария, ... consiga vodka ...
Мария перестала есть "харчо", выбежала на кухню и принесла запотевшую бутылку Смирновской водки. Профессор откупорил бутылку с водкой и налил всем полные рюмки. Мария начала отказываться. Но профессор настоял на своём.
- Ну, давайте. Лола, с днём рождения! Будь счастлива!
Выпили ещё по рюмке. Мария опьянела. Профессор включил приёмник, нашёл испанскую станцию, стал прихлопывать в такт.
- Танцуй, Мария.
Мария встала и пошла танцевать.
- Он, что издевается над ней? - шёпотом спросил Марк Лолу.
- Папа за равноправие женщин, - хихикнула Лола.
Было уже поздно, когда Марк и Лола вышли от профессора.
Лола рассказала Марку немного о себе. Она работает два года в отделе кадров Агентства. Ее отдел находится в другом здании и поэтому они никогда не встречались. Квартиру снимает с подругой в нижнем Манхеттене на четырнадцатой улице. Марк в свою очередь рассказал о себе. В Агентстве работает год. Снимает студию в Вашингтон Хайтc.
Они дошли до станции сабвея. Марку не хотелось заканчивать этот вечер.
 - Поехали к тебе, - неожиданно сама предложила Лола.
Несмотря на поздний час в сабвее было много народа. Чёрный парнишка с гитарой пел битловский «yesterday”. Шум колёс заглушал песню. Вошёл слепой старик, объявил, что он ветеран и стал просить милостыню. Некоторые отворачивалось, некоторые давали. Лица людей были усталые.
Марк и Лола сошли на сто девяностой улице и вошли в плохо освещенный туннель. Из туннеля они вышли на Беннет авеню. Дом, в котором жил Марк, построен был в так называемом "довоенном" стиле. Квартира, в которую они вошли, находилась на втором этаже. Марк зажег свет и Лола увидела неубранный диван, грязные тарелки на журнальном столике и книжный шкаф. Лола подошла к шкафу и стала разглядывать обложки книг.
- У тебя много русской классики. Гоголь… Пушкин. Я немножко читаю по-русски. Папа со мной занимался. Но в основном я читала русскую классику по-английски.
Лола разделась и забралась с ногами на диван. Марк принёс из кухни начатую бутылку Absolut'а и лимон.
- Я заметил, ты говоришь по-английски без акцента, - сказал Марк.
- Да, меня привезли в Америку, когда мне было пять лет.
Марк обнял Лолу и Лола прижалась к нему своим упругим, молодым и горячим телом.
Наступило утро. Марк ещё спал, когда шум, захлопывающейся за Лолой дверью, разбудил его. Она ушла, не простившись, ничего не сказав на прощанье. Болела голова. На работу Марк сегодня решил не идти. Он позвонил в офис, взял отгул и уснул. Когда Марк проснулся был полдень. Солнце, выглянув из-за тяжёлых, разорванных облаков, осветило кусок потолка комнаты и скрылось. Марк подумал, что пора бы навестить матушку, а заодно у неё и что-нибудь перекусить - его дом был пуст.
Родители жили рядом. Отец по-прежнему работал бухгалтером и все в той же конторе у дальнего родственника, а матушка подрабатывала, ухаживая за старыми людьми. Матушка обрадовалась приходу Маркa. Она была одета в узкие брючки, и на ней была толстая шерстяная кофта, хотя в квартире было жарко. Она сидела на кухне и пила чай с печеньем.
 - Ты, наверно, есть хочешь, а?
 - Да, не откажусь.
Матушка залезла в холодильник и вытащила всё, что у неё было: колбасу, сыр, холодную куру, хлеб.

11

После проведённой у Марка ночи Лола пропала. Марк пытался увидеть Лолу. Звонил ей домой. Никто не отвечал. Отдел кадров Агентства, в котором работала Лола, находился в другом здании и в другой части города. Марк решил позвонить в офис, где могла находиться Лола. Лола взяла трубку.
- Почему не Голдберг, а Штейн?
- А потому, что я была уже однажды замужем. Очередная глупость в моей жизни.
- Куда же ты пропала, Лола?
- Было плохое настроение. Не хотела никого видеть. Кстати, сегодня конец года - 31 декабря. Мы всегда в этот день встречаемся с родственниками в ресторане. Приходи. Я скажу папе, чтобы он заказал ещё одно место для тебя. Придёшь?
- Приду.
Гости собрались в Бруклине в русском ресторане к восьми часам вечера. Было ещё тихо. Музыканты приходят в девять. Первая рюмка, первый тост. И все хотят, чтобы этот тост был коротким. И так хочется уже поскорее опрокинуть эту первую рюмку и почувствовать, как обжигающий напиток впитывается в стенки желудка, и затем опустить в рот этот одетый на вилку кусочек селёдки или колбаски или чего-то там ещё. И пошло и поехало. Звон рюмок, тарелок. Пожалуйста, подайте мне то, подайте мне это. Где-то опрокинулась рюмка с водкой, где-то разлился стакан с каким-то напитком. Белоснежные салфетки валяются под столом. Жёны ругаются с мужьями.
 - Перестань пить! Тебе же нельзя, скотина!
 - Да, пошла ты...
Профессор уже много выпил, когда пришли музыканты и заиграла громкая музыка. Рядом с профессором сидела элегантно одетая, коротко подстриженная блондинка, кузина профессора. Они спорили.
- Большинство населения не платят никаких налогов. Миллионы получают фудстемпы, - говорила блондинка. Она раскраснелась. - Ты, понимаешь это, Сэм?
- Если людям дать фудстемпы - они будут покупать продукты. Это очень даже хорошо для экономики! Понятно, кузиночка?
- Вы - демократы, во всём обвиняете корпорации. Корпорации дают работу, бонусы, корпорации...
- Корпорации нелюди - почти что кричал со злостью профессор.
Заиграла очень громкая музыка. Ничего не было слышно. Профессор и кузиночка вскочили со своих мест и побежали к танцующим.
После нескольких рюмок Лола развеселилась. Она прижалась к Марку и взяла его за руку. У неё были очень красивые руки: белая, мраморная кожа, длинные пальцы.
- Не обижайся, - сказала Лола, - Я просто устала от этой жизни. От всех этих забот. Неужели тебе не надоело? Одно и то же изо дня в день.
- А какой выход, Лола? Мы должны быть довольны. У нас есть работа. Мы живём в Америке. Мы молоды...
- Ерунда всё это! Работа... Америка... Я должна как-то всё это изменить. Как? Пока ещё точно не знаю. Я уезжаю в Калифорнию.
- Голливуд?
- Не знаю. По крайней мере, там всегда лето. Хорошая погода.
- Хочешь я поеду с тобой? – неожиданно для себя сказал Марк, зная что он никуда не поедет.
- Нет. Не надо. У тебя и здесь будет всё хорошо. Ты, знаешь, у меня предчувствие - я рано умру. Как моя мать. Мне нужно торопиться. А сегодня давай веселиться! Пошли!
Они вскочили со своих мест и втиснулись в толпу танцующих людей.
Ещё не начало рассветать, хотя было уже раннее утро, когда Марк вернулся домой. Он лёг, не раздеваясь на диван, и закрыл глаза. Диван покачивался под ним. Через минуту Марк спал, и когда проснулся его тошнило и болела голова. Он знал, что есть средство избавиться от этого состояния - рюмка водки. Но от одной мысли о спиртном его ещё больше затошнило. Наконец, он решился и выпил несколько глотков водки прямо из горлышка. Марку стало легче и он заснул. Марка разбудило яркое зимнее солнце. Он поднялся и сидел несколько минут, приходя в себя. На журнальном столике лежала толстая тетрадь, куда Марк записывал мысли, события, впечатления. Марк взял тетрадь в руки и начал переворачивать листы, иногда он останавливался, читал.
«Кто сказал что в Америке капитализм? В Америке капитализм существует
только при рождении какого-либо предприятия. В самом начале. Затем
начинается рост и возникает корпорация. Корпоративная Америка губит прогресс, она против индивидуализма, она за коллективизм».

12

Рабочий день начинался с кофейной комнаты. У кофеварки уже стояло несколько угрюмых сотрудников с припухшими после ночи лицами. С бумажным стаканчиком кофе Марк шёл к рабочему месту, включал компьютер, пил кофе и шёл в туалет. В туалетной кабинке лежала свежая, оставленная кем-то, газета. Мелькали заголовки. Левые…правые… Последние две недели Марк работал над проектом, не поднимая головы, а теперь сидел без дела. Обычная ситуация. Чем же ему занять себя сегодня во время ланча? Пойдёт в ирландский бар. Поболтается по городу…
На работе Марк подружился с консультантом по имени Ашок. Ашок, симпатичный, белый индус, при разговоре покачивал головой из стороны в сторону. Ашок был старше Марка, женат, имел детей. Как-то они вместе пошли на ланч и разговорились. В Индии у Ашока живет братишка Сураж. Сураж ловкий предприниматель. У него есть хорошая идея. Продавать дешевые индийские мозги в Америку. В Индии труд дешёвый. Молодые ребята с хорошим образованием работают в три смены: пишут программы, тестируют их. Проект создаётся в короткий срок. Прибыль большая как для Индии так и для Америки. “Я вот что думаю: предложим, я и ты, эту идею руководству в письменной форме. Разложим все по полочкам.” – предложил Ашок. Так и сделали. Руководству идея понравилась. Так возникло отделение американской компании в Индии. В первый год в компании уже было триста человек, а через десять, когда Марк стал одним из управляющих директоров компании - три тысячи. Но был ли счастлив Марк? Он был женат. Жена, образованная и красивая, была дочкой одного из руководителей крупного американского банка, с которым Марк познакомился в теннисном клубе. У него было двое прелестных детей - мальчик и девочка. Но Марк не был счастлив. На работе среди таких же, как и он, директоров, было постоянное соперничество. Каждый гнался за следующим чином. Каждый боролся за место поближе к Главному. И дома жена сравнивала их семью с другими, такими же семьями, семьями их круга. Кто-то купил яхту больше и дороже, чем у них. Кто-то купил дом красивее и дороже, чем у них. И так без конца. Всё мало... И Марк начал всё чаще и чаще после работы заходить в бар, где он проводил пару часов в кругу простых, беззаботных, как ему казалось, людей. Марк приходил домой навеселе, жена и дети стали замечать странное поведение Марка. И Марк каждый раз должен был придумывать какие-нибудь истории. И на работе Марк всё чаще отказывался от ланча с сотрудниками и уходил один в какой-нибудь бар подальше от офиса так, чтобы его никто случайно не встретил. Люди замечали, что Марк возвращался после ланча навеселе.
В своих раздумьях Марк завидовал тем бродягам, которых он видел на улицах Нью Йорка. Как мало им надою. Как они свободны. В дни таких раздумий и настроений Марк встречался с пьяницей дядькой Максом. Для пьяницы дядя Макс одет был весьма прилично: чёрный костюм, белая рубашка, галстук, чёрные ботинки блестели. Высокий и худой Макс сутулился. Его седые редкие волосы были зачёсаны назад. С бутылкой спиртного дядя Макс и племянник шли в Форт Траян Парк. Парк распологался на высоком берегу реки Гудзон. С крутого берега, насколько видно глазу, видна извилистая линия реки, круто поворачивающая у горизонта. Другой берег скалистый, тёмно-коричневого цвета, и, начиная с весны до осени, покрытый густой зеленью. В этот летний, солнечный день дядя и племянник сидели на скамейке парка в тени развесистого могучего дерева. Возможно, здесь когда-то рядом с этим деревом краснокожие индейцы разбивали палатки и плясали свои дикие танцы. Возможно, это дерево когда-то в молодости видело солдат Вашингтона. На дорожке парка появился размахивающий руками, быстро идущий человек.
- Да, это же Марксист, - радостно сказал дядя Макс, - Марксист, давай сюда… выпьем.
Марксист, немолодой человек с внешностью еврейского интеллигента, бездомный местный бродяга, лысый, маленький, в очках, был одет в заношенные серые байковые шаровары и разорванные кеды. Его настоящее имя, никто не знал. Все бродяги в округе называли его Марксистом. Говорили, что в прошлом он был профессором экономики в каком-то университете.
- Личность для истории не имеет никакого значения. Бога нет. Пролетарии всех стран соединяйтесь, - Марксист выкрикивал лозунги громко, обращаясь к какой-то невидимой аудитории. Марксист подошёл к скамейке.
- Держи, - сказал дядя Макс и протянул Марксисту пластиковый стакан с водкой. Марксист, трясущейся рукой, с жадностью схватил стакан. Запрокинув голову назад и опустошив стакан, Марксист поморщившись сел на траву.
В этот день Марк напился и не пришёл домой. На следующий день повторилось то же самое. Так продолжалось несколько дней. Когда он появился у себя дома, опухший и грязный, жена прогнала его. Марк просил прощения, обещал взять себя в руки, но ничего не получалось. Он продолжал пить, появлялся в офисе пьяный и в конце концов со службы его выгнали. Все, в кругу в котором он вращался, от него отказались. Марк потерял всё: семью, детей, положение, высокую должность и оказался в лечебнице для алкоголиков.  Выйдя из лечебницы, Марк пытался найти работу. Любую работу. Жить-то надо. Но когда Марк рассказывал кем он был и что он делал - ему отказывали. Пришлось обманывать. И тогда Марка приняли продавцом в супермаркет.
Начало бабьего лета. Душно. Жарко. А в супермаркете прохлада. В гастрономическом отделе очередь. Отрываешь номерок и ждёшь. Обслуживают вас люди с довольными и добрыми лицами. Они предлагают покупателям попробовать кусочек колбаски или сыра или ещё чего-нибудь там такого, лежащего на матовой, пергаментной бумаге. Продавцы не торопятся, спокойно взвешивают, подсчитывают, заворачивают, улыбаются. Обслуживают покупателей три продавца: двое пожилых мужчин пенсионного возраста и один молодой. Молодого продавца зовут Марк.