Доброта в миокарде

Около умывальника валялась деревянная миска, перевёрнутая вверх дном. Длиннохвостая такса, почти кутёнок, путалась под ногами. Желая общаться, она добродушно схватила посетителя туалета зубами за брючину и игриво зарычала.
— Эх-х, карапузина… Чего с тебя возьмёшь? — отозвался удручённый мужчина. Андрей Иванович Самоха наклонился, чтобы погладить животное.
—  Ты чья такая шкодливая? — спросил он у псины. — Кто тебя запер в отхожем месте? — И нравоучительно пробурчал напоследок: — Вот, купируют хвостик, тогда и поскулишь, и повизжишь, и завоешь, лохматая озорница, а пока оставь мою штанину в покое.
Таксы — очаровательные создания. Многие люди их считают самыми умными и преданными друзьями на белом свете. Обученная такса лучше других собак находит ядовитые вещества в поклаже у пешехода. Однако её невольное обитание в служебном туалете и причудливая игривость удивили Самоху. Собачонка ему показалась излишне самоуверенной и капризной. Может быть, её наказали за баловство? Впрочем, он сам очутился в конторе пограничной заставы как нарушитель.
Это приключилось в Медыке. То ли облава какая? Раньше Андрей не замечал усердности у польских солдат, но, ведь, раньше он ничего не нарушал, а, вот, сегодня дежурный по вертушке надолго призадумался, глядя в замызганный паспорт седого пилигрима, и не дважды, а трижды пересчитал на пальцах дни, проведённые Самохой в Европе. Проверяя чужие документы, часовой боялся ошибиться и оскорбить подозрением незнакомца. Ведь, Андрей Иванович Самоха не походил на того, кто нарушает законы ежедневно. Да и был он намного старше охранника, годился ему в отцы. Благовоспитанный пограничник показал свои расчёты и тактично объявил Андрею, что им просрочена виза на пребывание в Европе. Через минуту к вертушке подошёл сердитый конвоир и повёл нарушителя в комендатуру.
Это было некстати… Добираясь до пограничного окна в Украину, Самоха сильно устал. Целые сутки он ехал из Чехии с пересадками, полуголодным, в переполненных европейских вагонах второго класса: то сидя в коридорчике на пристенке, согнувшись при этом как вопросительный знак, то стоя в тамбуре у приоткрытого окошка, упираясь головою в охлаждённое стекло, остужая горячую голову ветерком. Гудели ноги, ломило плечи, болело сердце. И, вот, ещё одна напасать оказалась. Ведомый под караулом Андрей Иванович Самоха захотел в туалет.
— Эй!.. Ты кто по званию будешь, а-а?.. Пограничник?
Они проходили мимо уборной. Повсюду в мире запрещаются разговоры конвоиров и арестантов.
— Как мне к тебе обращаться, польский солдат?.. Я хочу в туалет.
Стражник Самоху понял, но грубо отрезал.
— Ни вольно .
— Як же ни вольно, пане? — возмутился ведомый. — А права человека в Европейском Союзе? Ведь, ими очень гордятся в мире. Я — больной диабетик.
Мимика выдала солдата. Андрей Иванович догадался, что сказанные слова дошли до конвоира, и наобум лазаря добавил к ним.
— Пятнадцать лет назад в Женеве были приняты важные документы о больных сахарным диабетом. — Самоха остановился около двери в туалет и объявил: — Я дальше никуда не пойду, мне по этому закону необходимо каждые два часа бесплатно мочиться в виду моей болезни. Позвольте это сделать сиюминутно.
Ошарашенный конвоир размагнитил закрытую железную дверь и допустил больного Самоху в уборную.
Ох, и немало нарушителей попали на карандаш к польскому воеводе в тот самый горячий летний день. И пузатые и худые, в пот растаявшие от солнца, люди даже в тени коридора не просыхали и утирались платочками да салфетками, а самые пожилые из них, такие как Самоха, чертоватые с виду горемыки размазывали солёные капли по лицу рукавами широких мятых рубах или ладонями. Зудела липкая кожа под всклоченной бородой.
Перед дверьми, за которыми оформляли протоколы, уже сидело несколько человек. Немолодой украинец поведал Андрею Ивановичу о том, что он решился перейти границу раньше положенного срока — всего лишь на день.
— Такое случалось без проблем, а вот ныне все солдаты взбеленились и штрафуют за всё подряд.
Бедняга украинец долго не мог застегнуть свою увесистую сумку, набитую под завязку вещами. В мягкие тряпки, в его запасную одёжку, была укутана водка. Многие туристы, идущие в Польшу из Украины, тянут это горячее пойло через границу. У поляков водка в магазинах в разы дороже, и выручка от продажи с рук — подспорье для украинца. Но есть лимиты на перевозку. По две бутылки на брата. То же касается сигарет и всякой штучности, не объявленной в запретах.
Дознаватели занимали большую комнату, которую иначе как залом не назовёшь. В растворе дверей Андрей Иванович увидел несколько столов. За ними возвышались начальницы в униформе. Каждая на ломаном украинском языке расспрашивала попавших в сети их службы виновников о причинах нарушения теми паспортного режима и подолгу объясняла им их оплошности и права.
— Пани Марта, — торжественно обратился пограничник к женщине, занимавшей в зале самое важное место под государственным польским флагом, — мы русского задержали. Мне подсказали, что вы одна знаете русскую грамоту.
— Да, я прекрасно разумею, пан Марек, всякую грамоту: и по-русски, и по-немецки, и по-английски, — величаво ответила Марта.
— За русскими нужен глаз да глаз.
— Пан Марек, я вижу этого русского.
— Вот его предварительная бумага. Неделю назад один сердитый здоровяк из Тюмени много скандалил и качал на нашей таможне свои права.
— Я слышала об этом, — сказала Марта.
— Но мы его усмирили… А вот этот косматый демон приехал из Оренбурга, — пограничник покосился на Самоху и полушёпотом произнёс: — он тоже качал свои права на посещение туалета.
— Вот как? — удивилась женщина.
— Да-а… Вот так-то… Он заявил мне о сахарном диабете. Что есть для него на этом свете международный закон, по которому ему положен бесплатный туалет в любом учреждении Европы.
— Я не помню такого закона, пан Марек… Должно быть, мужчина из Оренбурга вас обманул. Уходя, вы оставьте входную дверь приоткрытой вот так же, как она приоткрыта сейчас, и будьте на всякий случай неподалёку и начеку.
— Я буду неподалёку. Вы только покличьте, пани Марта, и я покажу ему, где раки зимуют.
— А сейчас, пан Марек, позовите очередного влачигу .
Таким оказался украинец. Едва его место в коридоре освободилось, как две раскрашенные девицы переместились поближе до двери и затараторили о том, что они поймались раньше этого мужчины.
— Отпустите нас поскорее, пани Марта, — обратилась более долговязая из них через порог к великой столоначальнице. — А то мы опоздаем в Шегини на наш автобус.
— Ваши автобусы ходят до самой ночи, — отрезала Марта.
— У-у, мартышка, — пробубнила девчонка себе под нос, но начальница услышала и рассердилась.
— Ты, проститутка, пойдёшь у меня под вечер.
Это было так неожиданно и грубо после важности, с которой она недавно вела беседу с польским солдатом. Андрей Иванович рассмеялся. Марта покопошилась среди бумажек и взяла его сопроводительную записку.
— Пан Андрей, — стрельнула она глазами из-за двери. — Я вижу, что вам очень весело в окружении украинских проституток.
— Помилуйте, пани Марта, это — дети. Ваше обращение с ними грубо и неприлично для офицера.
— Я знаю про этих детей немного больше, Андрей Иванович.
Ожидающий опроса столоначальницы украинец виновато оглянулся назад. В его просящем взгляде была усталость. Самоха остепенился и замолчал.
— Вот так то будет получше, пан Андрей, — отметила Марта. — Мы с вами тоже очень скоро поговорим о том, как вы оказались без визы в нашей республике.
И не услышав возражений из коридора, главная воевода этого зала взялась за украинца.
Между тем, появлялись новые нарушители. Их принимали иные сотрудницы, и никто из задержанных не возмущался на какую-либо несправедливость. Люди подписывали бумаги без разговоров, торопливо. Пограничное дело спорилось, время текло. Тот самый сердитый конвоир, который доставил Самоху в комендатуру, неустанно витал как челнок, сопровождая людей из зала опросов в штрафную кассу. Потом он приводил их обратно за резолюцией и напоследок сопровождал до вертушки. Оттуда их отправляли по назначению суда. Чаще всего выдворяли на Украину. 
Марта немного остыла. Она приказала своим сотрудницам принять девчонок. Юные нарушительницы границы были в слезах. По их лицам струилась размазанная косметика, девчонки походили на арлекинов. В своё оправдание они щебетали, что приезжали из Львова в Краков для участия в конкурсе красоты. При этом показывали какую-то газетёнку, доказывая своё присутствие на помостах. В ней в половину передовицы виднелись цветные фотографии вихляющих ногами красоток. Попробуй-ка, ткни стареющей даме в лицо своей успешностью, и наживёшь неприятельницу до смерти. Все эти наивные детские доказательства оказались ничтожными. У девчонок не было визы.
— А в прошлый раз вон та длинноволосая поймалась вообще без документов и называла себя Олесей, когда сегодня она — Наташа, — подсказала Марта сотрудницам.
Вторую девчонку звали Ольгой. Она вела себя скромнее Наташи и отвечала на все вопросы комендатуры без театральных излишеств. Обиду глотала молча.
Украинец освободился. Шагая под конвоем из кассы, он пересчитывал свои последние деньги, которые остались после уплаты штрафа. Должно быть, на эту поездку несчастный человек их долго откладывал. Перед самым уходом навсегда в свою многострадальную страну мужчина тихо проговорил, обращаясь к Самохе:
— Вы не показывайте ей свои гроши, пан. Скажите, что вы их потратили в Европе. Она штрафует не всех, а только тех, у кого имеются евро. На вас составят бумажки, погутарят немного и выведут за кордон.
Самоха расположился напротив Марты.
— Подайте ваш паспорт, — приказала женщина. — Я — Марта Лехтински, глава отдела переводчиков Медыки. Ваше первое имя?
— Андрей.
— Я не боюсь вашего дерзкого взгляда, пан Андрей. Не сверлите меня безбожно своими глазами. Как ваше второе имя?
— Самоха.
— Ваше гражданство?
— Я — русский.
— Нам нужно правильно отвечать — Российская Федерация.
— Я совершенно с вами согласен, пани Марта. Моё гражданство — Российская Федерация.
— У вас одно гражданство?
Марта была моложе Самохи на десять лет и показалась ему привлекательной, но одинокой. «Отсюда, пожалуй, злость, — подумал Андрей, — которую она источает на службе». За соседним столом раздались всхлипы. Это заревела длинноволосая Олеся-Наташка.
— Не штрафуйте, — молила она сотрудницу, ведущую её дело. — У нас и так немного денег.
— Вы же утверждаете, пани Наталия, что принимали участие в престижном фестивале красоты? Вам разве за это не заплатили?.. Как вы попали в Польшу?
— Они были спрятаны в чемоданах, — ехидно вмешалась Марта, прислушиваясь к беседе соседей. — Она и в прошлый раз мне говорила, что её привезли в багажном отсеке. Врёт.
— Мы приехали на автобусе. Очень официально.
— Я не вижу у вас ни визы в паспорте, ни пограничной отметки, вы потеряли проездные документы, — продолжала пытать Наташку сотрудница заставы. — Объясните мне, почему?
— Я не знаю.
— Она не знает, — с этими словами Марта повернулась к Андрею, чтобы продолжить его опрос. — А вы-то, пан Андрей, что делали в Польше?
¬— Я еду через Польшу транзитом в Украину.
— Откуда вы едите?
— Из Чехии.
— Действительно. У вас в документе повсюду чешский шенген. Вы прибыли в Медыку самостоятельно или вас доставили под конвоем?
— Пани Марта, до вашей вертушки я добирался добровольно. — Дело в том…
Он объяснил переводчице, что консул, решая вопросы о выдачи виз, иногда добавляет так называемый «коридор». Это — период, в течение которого обладатели «шенгена» могут использовать отведенные для туризма дни. Своевременно Самоха не разобрался в этой части закона о визах и наивно подумал, что ему добавили лишнее время для пребывания в Европе от чистого сердца. Марта была поражена.
— В России всё ещё верят в бескорыстность Европы? — удивилась женщина.
— Да-а… Ещё не истлела доброта в миокарде, — угрюмо согласился Андрей, имея в виду свои болячки.
— Вы, Самоха, — простак. Помилуйте, чешский туризм это — бизнес Чешкой республики. Между прочим, Андрей Иванович, самые дорогие визы для поляка это — визы в Россию. Однако, бессердечная Москва открывает их за огромные деньги. Или я ошибаюсь?
— Вы правы, Марта… Но это — Москва. Не к лицу её принимать за образец всея Руси.
— Не лукавьте, Андрей Иванович… Я повторяю свои вопросы. Что вы делали в Чехии? Вы — мелкий коммерсант?
— Ваша милость, увольте, я состязался в шахматном турнире.
— Значит, вы — преуспевающий спортсмен?
— Вы, конечно, смеётесь?
— Тогда я спрошу конкретнее. Где вы были позавчера, в тот день, когда закончился срок вашей визы?
— В Есенике.
Этот курортный городишко расположен в пограничных горах, и, пожалуй, в какое-то время истории был польским. Среди участников шахматного турнира Самоха встретил немало приезжих из Варшавы, из Познани, из Гдыни. Марта не стала выведывать в каких широтах находится Есеник.
— Чем вы это докажите? — спросила она.
Андрей Иванович растерялся.
— Ничем, — ответил он, но спохватился. — Я занял в этом турнире первое место. Есть почётная грамота.
— Предъявите.
Самоха воротился в коридор, где валялся его полупустой походный рюкзак. Он согнулся над ним, и в спешке дрожавшими и липкими от пота руками принялся выкладывать на пол свои грязные вещи. В одном из внутренних отсеков рюкзака лежала папка с бумагами, среди которых вместе с туристическими картами и офертами многих организаций, проводящих открытые шахматные турниры, лежал цветной диплом, подтверждающий его пребывание в Чехии. Пограничник, проходивший мимо, что-то недобро пробурчал, увидевши таракана, убегающего от тряпок.
— Пани Марта, — представил Андрей Иванович ей документ, скреплённый печатью. — Я выехал их Чехии в этот же самый день. В три пополудни было закрытие турнира. В четыре я сел в электропоезд и помчался в Богумин через Оломоуц. Вот мои проездные документы. Ночью я вырвался в Краков. Туда я добрался поутру и тут же выехал в Пшемышль .
— Я отсниму ваши билеты на ксероксе и учту причину вашей задержки в Европе при вынесении резолюции. Возьмите ваш паспорт.
Когда она его листала, то увидела деньги. За неимением бумажника Андрей Иванович держал их воткнутыми в обложку. Самохе стало досадно. «Теперь эта важная особа знает, что я состоятельный человек, — подумал он, — и совет украинца мне не пригодится. Штраф придётся заплатить. Печально, что все тобою выигранные деньги уходят на погашение долгов за какое-то нарушение правил миграции, в которых не разобрался».
— Ваше семейное положение, пан Андрей?
— Это важно?
— Я выполняю свою работу и выбираю посильную меру наказания для вас. Отвечайте мне, как надобно.
— Слава богу, я не женат, пани Марта, — сказал Самоха.
— Вы только его послушайте, коллеги! Этот человек неженатый и славит бога!
В помещении стало тихо. Подчинённые Марты, а также Наташка-Олеся и Ольга замолчали, обратив свои взоры на Андрея.
— Это что-то усугубляет? — удивился Самоха.
— Каждый мужчина должен иметь семью.
Беседа перестала быть юридической. Марта подняла нравственный вопрос, и пристыжённый человечище растерялся. Он повсюду был неудачником. Его бестолкового фанатизма боялись не только подруги, но даже родители, не познавшие счастья, ушедшие навеки в могилу. Самоха был обречён на растление после смерти. Ему мерещилось это время. Он предугадывал проклятия санитаров, ломающих двери в его обиталище, и кривотолки соседей. Но всякий надеется на добрую память, на лучший исход.
— Вы тоже одинокая женщина, пани Марта. Я предлагаю вам руку и сердце.
Это сорвалось случайно, и тишина обрушилась с новой силой. Где-то на оконном стекле зажужжала, забилась полудохлая муха, за нею следом Олеська-Наташка хмыкнула в руку и рассмеялась после долгого рёва. И только потом рабочая атмосфера пограничной конторы восстановилась, наполняясь административными словесами. Марта ответила Андрею не сразу. Она была не солдаткой, а солдатом на рубеже своей страны.
— Я не стану вашей супругой.
— Вот так же, слово в слово, отвечали мне другие женщины, пани Марта. Не осуждайте меня за одиночество. Это — мой крест.
Потом около часа ещё дежурный по коридору сопровождал Самоху по разным кабинетам. В одном Андрею отсняли в фас и профиль его лицо, в другом, без угля, на сканере взяли отпечатки пальцев обеих рук. Повсюду случились формальности да задержки. Перезагружали компьютер. Очень долго вспоминали пароль от базы данных прошедших лет. Внимательно проверяли её: не нарушал ли Самоха границу в иные годы, не находится ли он в розыске за что-нибудь плохое? Искали им неоплаченные штрафы. Чист оказался.
А между тем… Рабочий день подошёл к концу. Нарушителей пограничного режима уже почти не осталось. Безвизовые украинские девицы Наташка и Ольга прошли все пристрастные опросы переводчиц и смиренно ожидали шныреватого солдафона в коридоре около двери в тот самый зал, где их «окрестили»  и костерили на все лады. Они уже получили на руки свои бумажки и приготовились к выдворению домой. Наташка была, как будто, спокойна, даже отмыта и подкрашена после плача, а вот её суровая подружка всё ещё утиралась. Увидевши коридорного, она поднялась у него на дороге и потребовала:
— Верните мне цуцика …
Тот ничего не ответил. Как шахматную фигуру, он молча отодвинул капризницу и направился к Марте за приказанием. Настырная Ольга пошла за ним.
— Этот самый мужчина, пани Марта, забрал мою собаку.
— Она — бездомная собака, — важно ответил польский солдат.
— Нет, она — породистая собака, — выкрикнула из коридора Наташка-Олеся.
— Собака без паспорта, пани Марта, — объяснился пограничник. — Она не привита и больна.
— Неправда, моя собака привита всеми уколами, — упрямо твердила Ольга.
— Об этом есть какие-то справки? — спросила Марта. — Откуда у вас собака?
— Мне её подарили на конкурсе красоты.
— Пани Марта, — сердито добавил в своё оправдание пограничник, — вы не устали слушать её враньё о конкурсе красоты. У меня имеется законный протокол изъятия этого цуцика на таможне.
— Вы умеете оформлять протоколы, пан Марек, я знаю об этом, — сурово сказала Марта.
— Он сегодня накормит мою собаку героином, чтобы назавтра она искала наркотики, где попало, — не сдавалась хозяйка.
— Мы, пани Марта, эту собаку усыпим, — заверил конвойный.
— Отведите-ка обеих девчонок на границу, пан Марек, и вернитесь обратно за Андреем. Ваша собака, пани Ольга, будет нами отправлена в приют для животных, — решила командирша. — Оттуда в законном порядке вы сможете её забрать, оформив визу у польского консула.
— Это через полгода? Они же её убьют, — словно в последнюю инстанцию, пробурчала Ольга Самохе, когда её повели по опустевшему лабиринту пограничного центра.
Андрей Иванович вошёл напоследок в государственный зал, где оформлялись важные протоколы. Уставшая Марта не сразу отыскала все его проездные документы и почётную грамоту среди множества иных служебных бумажек, всё ещё в беспорядке разбросанных по её столу.
— Я приобщила все необходимые копии к вашему делу, пан Андрей. Решением коменданта Медыки вы выдворяетесь в Украину. В течение шести месяцев, начиная с этого дня, — женщина оторвалась от документа и объявила решение управы, — вам запрещается появляться на территории Польши. Вы можете оспорить это решение в ниже указанном порядке.
— А где находится воевода, подписавший эту бумагу?
— Остепенитесь, Андрей Иванович. Это самое небольшое наказание за ваш международный проступок. Я учла вашу победу на шахматном турнире и изучила все предъявленные билеты. Вы даже не оштрафованы мною. Ещё не истлела доброта в миокарде у польского воеводы.
Недавно сказанная Самохой эта нелепая фраза стала расхожей.
— Значит, через полгода я вернусь на территорию Польши?
— Пан Андрей… Я сама уберу из компьютера всю информацию про вас, — закончила Марта. — Прощайте, Андрей Иванович.
Покидая контору этой женщины, в коридоре Самоха молча остановился перед дверью уборной и сердито поглядел на солдата. Как по приказу, его конвоир отворил железное полотно. Полы были убраны до блеска. Деревянная миска стояла пустая. В мусорном ящике появилась картонная коробочка из-под обуви. Возле ног у Андрея завертелась туалетная такса, готовая кусаться, и шахматист Самоха увидел замечательный ход. Он уже давно догадался, что это — та самая собачонка, без которой взбалмошная Ольга не чаяла жизни. Андрей открыл свою торбу, бегло вытащил наружу все свои тряпочные пожитки и разместил коробочку из-под обуви на самом дне рюкзака. В неё он осторожно упрятал игривую собачонку, прикормив её растаявшей шоколадкой, и заложил обратно в рюкзак под самую завязку всё своё барахлишко.
— Потерпи немного, добрая псина, под этим гнётом. Я буду скорым.
Вначале такса молчала. Только один Самоха чувствовал её шевеление за спиной и слышал лёгкие постукивания лапок о плотные стенки картона, похожие на удары собственного сердца.
Дежуривший на вертушке пограничник не сразу отпустил горемыку в Украину. Вначале он созвонился с Мартой, что-то у неё спросил, потом переспросил, записал это в свой журнал и наконец-то поставил в паспорте Самохи чёрное разлинованное клише. В этот последний формуляр о депортации польский служивый неторопливо занёс номер административного протокола.
Ближе к украинской заставе щенок освободился из коробки и заскулил, пробираясь между вещей. Но на пункте паспортного контроля его возня немного стихла. Кутёнок уже добрался до верха. Он фырчал, расширяя стянутое выходное отверстие рюкзака острым собачьим носом.
— Я еду в Киев, — поведал Самоха девице, проверявшей его документы.
— Счастливой дороги.
Она не задавала вопросов.
За старым столом, на поверхности у которого повсюду чернели шрамы от ножей и желтели следы многократных обваров, в широком кресле, сплетённом из ивовых прутьев, почивал пузатый мытник. Когда Андрей Иванович поставил, было, на стол для досмотра свой рюкзак, мытник открыл глаза и посмотрел на человека, идущего из Европы.
— Это ты что ли Андрюха из Оренбурга?
— Андрей Иванович, — поправил его Самоха. — Чем могу быть полезен?
— Тут наши девчата пробегали, Андрей Иванович. Одна из них Ольга верталась и наказала, чтобы я сообщил тебе о том, что ночной маршрут до Львова сегодня отменили
— Вы меня досматривать будете или нет?
— Поторопись, — пробасил дежурный. — Через пятнадцать минут уходит твой последний автобус, квитков уже нимае … А это кто у тебя из торбы выглядывает наружу? Собака?.. Вот и они мне все уши прожужжали про какую-то собаку. Цуцика у них отобрали… Нет, я тебя досматривать сегодня не буду. Иди, пан Андрюха!.. Итак, я бачу , — добрый мужчина.
Покидая мытное место, Самоха услышал, как себе под нос, засыпающий украинский таможенник бормотал, удивляясь: 
— Своих собак что ли мало на Украине? Чего они в Польшу все за ними прутся и прутся?.. А цуцик-то не простой, оказался… Породистый цуцик. Норушница-такса. Как жалко, что я уже давно не охотник, а то бы зашмонал.
От места последнего досмотра послышался храп, похожий на заливистый посвист соловья.
Ненько — родная земля. Источник могучей силы. Пронырливая Наташка уговорила водителя автобуса задержаться сначала на чуть-чуть, а потом ещё на немного. Ольга махала двумя руками над головою и криками торопила Андрея, когда он появился на последнем отрезке пути от границы с Польшей до автостанции в Шегини. И никто из пассажиров, сидевших уже в автобусе, не перечил им, не обзывал их проститутками, все терпеливо ожидали этого последнего, неизвестного им человека из России, калеку, еле перебиравшего ногами по размягчённому в жару асфальту. Никто не хотел, чтобы он остался до утра в этом незнакомом ему посёлке. Единственный пункт по обмену валюты оказался закрытым. Рассчитаться с водителем было нечем. Но всё же Самоху усадили в автобусе на самое неудобное, но, пожалуй, видное место — в центре сплошного заднего ряда сидений, и каждый пассажир мог оглянуться и увидеть героя. Здесь уже знали о том, что он оказался единственным защитником чести двух маленьких проказниц. Поверьте, когда человеку за пятьдесят, а этим проказницам ещё не исполнилось и двадцати, они же — дети. И какая разница, порочны ли девицы на самом деле или нет. В чужой стране своих людей не предают и любят независимо от степени их виновности перед законами, будь они написаны четырежды справедливо. Пассажиры автобуса уже узнали о неудачном сватовстве Андрея к переводчице Марте. Даже более, они хорошо знали о том, что неделю назад Мартышка похоронила супруга. Язвили: «Загнала в гроб». Всех достала Марта Лехтински ретивой службой. Только один Самоха об этом ничего не ведал. И если по совести разобраться, в такую минуту Марта была в его глазах фигурой, достойной чести. «Я вернусь в Медыку, — подумал усталый странник, — и поклонюсь этой женщине до земли».
Оставалось одно неразрешённое дело, и, открывши рюкзак, Андрей Иванович достал собачонку. Когда она учуяла Ольгу, то рванулась из рук у Самохи, почти как птица. Ударивши своего освободителя острым хвостиком по лицу, такса заголосила от счастья. Все пассажиры в автобусе повернулись в сторону это лая. А собака, уже обнявшись с хозяйкой, не только облизала на радости всё её лицо, но и обмочила ей платье. И негде было сменить или застирать его, ибо старенький автобус уже катился в сторону Львова.

9 января 2020 года.
Написано по заказу Союза писателей России. Оренбургская область. Частично опубликовано в газете «Степные родники».