По эту сторону молчания. 12. Дом Фаины Ивановны

Подходя к дому Фаины Ивановны, Оконников думал, что большего дурака, чем его младший брат, наверное, нет. Он знал всех его друзей, и те его знали и не раз говорил:
-Взять того же Кешу – вроде бы дурак дураком, ан нет, не дурак. Недавно видел его на базаре. Он был не один, с ним только посмотришь - сразу скажешь, что конченные (алкоголики). И он впереди. И как бы они отдельно, а он отдельно. Прошел так быстро. Меня он не видел. А я решил не задираться к нему. К тому же было видно, что он занят и, чтоб отвлечь его от дела, то это – преступление. Понятно, какая занятость: появились деньги, вот они сорвались с места и… А деньги у него. И они (их было человек пять) стараются не отстать. И так стараются, что чуть ли не бегут. Подставь кто одному из них ножку, не заметят – все повалятся на землю, потому что ничего перед собой не видят: ни продавцов, ни покупателей, которые расступаются перед ними - только Кешину спину. А у тебя и денег нет. Он работает и еще, ты говорил, ворует.

Борька оправдывался: мол, и я так могу.

-Так в чем же дело? Моги.

Он постучал в черное окно, послышался шум: вроде как кто, неверно ступая, прошел по комнате.

-Неужели не слышит? Боря! - позвал он его.

Тот, видно, услышал или же и раньше слышал, но притаился, и теперь решил выйти к нему, включил свет, он сначала зажегся в столовой, а затем, когда с шумом распахнулась дверь в коридор, то - в коридоре, и  подошел к двери.

-Что тебе? - спросил он.

-Открой, - сказал Оконников.

-Не открою.

Оконников хотел сказать, что тот дурак, идиот, недочеловек, и как это не откроет, когда это было, чтоб не открывал, это черт знает что, он удивлен, как такое возможно, что он стучит в дверь и вместо того, чтоб открыть, Борька говорит, мол, не открою, из-за чего? он что - совсем спятил, было-было, но такого еще не было, но сдержался, и решил не то чтобы схитрить, хотя, может, и схитрить, потому что в большей степени здесь было того, что называют прикинулся дурачком: вроде ничего не понимает и главное не видит этой ненависти, которая через рот течет слюной, не слышит грубых слов.

-Мне надо взять для матери полотенце, - сказал он.

Оконников слышал, как в замке повернулся ключ, и дверь открылась. «Пьяный», - решил Оконников. Борька был в плавках, босиком и имел вид только что снятого с креста безумного разбойника Гестаса .
 
-Бери и уходи. Чтоб твоего духу тут не было, - сказал зло Борька.

Оконников промолчал, решив, что будет придерживаться выбранной линии, и прошел дальше в дом.

-Что с замком? – заметив, что дверь в спальню Фаины Ивановны открыта, спросил его Оконников. – Ты взломал дверь!?

Видно, теперь пришел его черед возмущаться. И тут он, казалось, уже забыл о своем решении.

-Взломал. И не только эту. Так что, убирайся! - он кричал, перемежая обычные слова матом, так, что было слышно на улице.

Другой, окажись на его месте, махнул рукой: «Ну, тебя, дурака такого»,- и ушел в надежде на то, что в другое время тот будет трезвым, и тогда в спокойной обстановке они обо всем договорятся. Но он не ушел. На Оконникова, как казалось, крики не произвели нужного действия.  Конечно, ему было неприятно, когда тот обзывал его. Но что он мог сделать: ответить тем же? Можно было и ответить. Но потом. Сейчас он хотел во все разобраться. Вернее не разобраться, а объяснить брату, что тот ошибается, что он не хозяин в этом доме, хозяйка – Фаина Ивановна. Но тот не хотел и слышать, что не его. Он кричал: «Он мой! Мой! Я прописан здесь! А ты вон!»

Оконников, пока Борька стоял в дверях и так орал, ходил по спальне. Сначала он подошел к кровати, переложил одеяла, как будто между ними должно быть полотенце. Затем открыл ящик комода, хотя точно знал, что там его не могло быть. Наконец, подошел к гардеробу и стоял там минуты три, не решаясь его открыть. «Если открою, туда обязательно заглянет Борька, а ему не надо знать, что там», - подумал он. И не открыл его.

Борька повернулся к нему спиной, чтоб уйти. Следом за ним вышел Оконников.

Когда они оказались узком коридоре, Борька процедил сквозь зубы:
-Мразь.

И тут Оконников не выдержал.

-Сам мразь! - выкрикнул он.

-Пошел вон отсюда, пока я тебя не прибил! - закричал тот и для большей убедительности ударил рукой в дверь, которая была открыта. Она ударила о стену  и  тут же отскочила от нее. В двери, зазвенев, задрожало стекло, и на пол упал, выпавший из фальцев, кусок замазки.

Они стояли в узком коридоре друг против друга.

-Только не надо угрожать, - сказал Оконников.

-Пошел ты! – крикнул Борька.

-А будешь угрожать вызову милицию, - пригрозил ему Оконников.

-Это я вызову милицию. Я прописан, а ты кто здесь.

-Я же тебя и прописал.

-Ты. Ну, и что.

Оконников пошел в залу и сел там на диван.
 
Борька – в столовую.

Оконников слышал, как тот говорит по телефону: «Милиция. Я хочу вызвать милицию…» «Пусть вызывает», - подумал он и включил телевизор.

-Сейчас приедет милиция, - забежав в залу, сообщил он и выключил телевизор.

Тут Оконникову позвонила Тамара Андреевна. «Да, вот сижу, - сказал он в трубку. – Угрожает. Не надо. Он сам вызвал. Как хочешь. Можешь прийти».

Борька ушел курить.

Оконников опять включил телевизор. В голове все перемешалось: и страх из-за того, что он не знал, что говорить милиции, и уверенность в своем преимуществе, и зачем здесь жена. Он понимал, что струсил, поэтому и сказал Тамаре Андреевне, что Борька угрожает, что может приходить.

-Еще здесь? – ввалившись в залу, рявкнул Борька. – А знаешь, если б не я, тебя давно убили. Привык за моей спиной прятаться!

-Когда это я прятался? - криво усмехнувшись, спросил его Оконников.

-Помнишь, к тебе приходили торпедовцы. Это я им сказал, что им здесь делать нечего.

-Не помню. Я их не видел.

Оконников слышал, как Борька в прихожей говорил по телефону: «Снимите вызов». Там, видно, удивились тому, что тот так быстро поменял свое решение, потому что дальше последовали объяснения. «Видите ли, это брат. Мы с ним помирились», - говорил он.