Глава 5. Её последствия

Снег шел не прекращаясь.
Он безумствовал и свирепствовал.
Снег начался, когда Ильницкий вернулся домой после злополучного события в больнице. А было это уже под утро.
Он шел двое суток.
Город стал одним большим белым комом, – все вокруг казалось новым и чистым.
Ильницкого же преследовала мысль, что все следы этого изначально «гиблого» дела если еще не засыпало снегом, то уж точно основательно запутало вьюгой.
В день похорон снег закончился. Как будто высоко небе перекрыли какой-то вентиль. Снег перестал идти. Неимоверные и неописуемые по размерам сугробы на улицах, конечно, никуда не делись, но стало тихо.
Анну Стрельникову хоронили в узком кругу.
Ильницкий заметил среди присутствующих известные ему уже лица.
Мария Алексеевна выглядела достаточно спокойно и уверенно.
Маленькое существо с аристократическими манерами и солидным возрастом, с которой Егор впервые столкнулся в больнице, все время находилось рядом со Стрельниковой.
Где-то по близости от сестры покойной то и дело мелькала большая мужская фигура в черном пальто. В это пальто был облачен Струкалин.
Знакомые лица немногочисленных друзей Анны Стрельниковой также появлялись среди тех, кто присутствовал на траурном мероприятии.
У незнакомых же, как шепнул Ильницкому на ухо находящийся рядом с ним Стас, основания для присутствия на похоронах были соседскими.
Народу было немного.
И было как-то тихо. Никаких приглушенных разговоров присутствующих, шепотков в кругу хоронящих, истерик или рыданий. Все проходило спокойно.
Ильницкий стоял недовольный сам собой. В его голову лезли глупые мысли. А глупых мыслей он не любил.
Он думал про приметы.
Стандартно у всех на слуху ассоциация с тем, что если на похоронах идет дождь, то это значит хоронят хорошего человека, что о нем скорбит даже природа. А еще помнится мама любит говорить, что солнечная погода на погребении признак того, что усопший был светлой и доброй личностью.
А что снег? Это тоже аналог дождя? Снег тоже «хорошая» примета? Рождаясь где-то в вышине невесомые и пушистые снежные хлопья своей легкостью и чистотой должны служить утешением для родственников и близких?
Снег начался, когда Анна уже умерла. Снег закутывал город эти два дня, но сейчас-то оно закончился.
Здесь и сейчас было тихо и спокойно.
Предельно тихо и максимально спокойно.
«О чем интересно это? Это о том, что она ушла, а сказать всем тем, кто собрался у ее могилы нечего? Или о том, что уход так внезапен, что еще никто и не понял, не осознал, не прочувствовал?».
Ильницкий отгонял от себя эти глупые философские размышления. Толку от них никакого.
После окончания стандартной церемонии у могилы, все присутствующие неспеша направились к транспорту, находящемуся у въезда на кладбище. Поминальный обед должен был состояться в кафе рядом с домом на Больничной.
Стрельникова оставалась у могилы пока гости неспешной вереницей, почти гуськом, уходили по расчищенной дорожке от места захоронения. Пожилая дуэнья что-то тихо сказала Марии Алексеевне на ухо. Та почти незаметно кивнула. И осталась одна у могилы.
Егор внимательно наблюдал за всем происходящим.
Он дождался пока присутствующие на церемонии доберутся до машин, а затем кивнув Стасу чтобы тот также уходил с толпой, подошел поближе к могиле.
На фоне бесконечно белого полотна, в которое превратились все кладбище, из снега тут и там выглядывали глыбы надгробных памятников. Где-то они были видны, где-то совсем засыпаны. Единственным пятном, нарушающим эту сказочную зимнюю картину, был холм земли, почти песка, возвышающийся на месте, где только что похоронили Анну.
Это была старая часть кладбищ. Здесь не было новых могил, – только подхоранивали к уже имеющимся родственникам.
Ильницкий стоял рядом с сестрой покойной и разглядывал фамильное захоронение. По–другому назвать его было и нельзя. Большая полоса земли была огорожена невысокой оградкой, внутри которой стояли памятники. Надписи на них можно было прочесть. Видимо капая новую могилу к похоронам, расчистили и другие захоронения.
Слева на право были три надгробья.
На первом было написано: «Иван и Александра Дубновы».
На втором: «Михаил и Екатерина Дубновы».
На третьем: «Алексей и Елизавета Стрельниковы».
Четвертым было захоронение Анны Стрельниковой. На него работники службы захоронения поставили деревянный крест, фото в рамке и аккуратно уложили все принесенные цветы. Цветы на могиле были только живые. Никаких венков или искусственных букетов не было.
Живые цветы на фоне почти песчаной земли смотрелись на удивление живописно. Здесь были в основном розы и почти все темно красного цвета. Это яркое пятно на небольшом по размеру темном фоне в окружении белого невольно притягивало взгляд.
Егор не любил покойников и похороны, но удивительно спокойно переносил пребывание на кладбищах. Было что-то умиротворяющее в этой тишине.
Мария Алексеевна, почувствовав его присутствие, посмотрела на него. Ее какой-то бездонный взгляд, казалось, проникал глубоко в его голову, а возможно и мысли. Егор тряхнул головой и попытался отогнать от себя это появляющееся настораживающее чувство.
–  Насколько вы знали мою сестру? – поинтересовалась она почти буднично.
Егор не увидел зареванных глаз или красного носа, не почувствовал дрожи в голосе, не ощутил приближения нервной истерики. Все было предельно спокойно, – погодные условия, исполненные правила траурной церемонии, присутствующие лица, а также сестра покойной.
–  Ни насколько, – ответил он ей также буднично и добавил. – Не успел.
–  Зачем тогда пришли? – спросила она.
– Ну причины есть, но думаю сейчас о них говорить не стоит. Если можно считайте, что я так высказываю свои соболезнования вам о случившихся обстоятельствах, – предложил Ильницкий, надеясь, что его фраза будет понята правильно. – Я присутствовал при смерти вашей сестры… Так уж вышло.
– Ясно. Вы поедите на поминки?
– Не думаю, что это уместно и правильно, – указал он.
– Можете вечером заехать. Мы так и не смогли поговорить, но если разговор был начат, то надо его завершить. После шести я думаю вполне подойдет.
– Хорошо, – согласился Егор.
Он был рад приглашению Стрельниковой. С одной стороны, время для разговоров было не совсем удобное. Все же сегодня похоронили сестру Марии Алексеевны. С другой стороны, судя по поведению и реакциям стоящей рядом с ним особы, разговаривать с ней было вполне возможно. Явных признаков истерики или нервных срывов он не замечал.
– Может вас подвести? – предложил он.
– Нет спасибо. Я доберусь.
– Хорошо. Тогда до вечера, – произнес Ильницкий и оставил Стрельникову около могилы одну, направившись к выходу с городского кладбища.
Стас ждал его у машин. Он курил сигареты и говорил по телефону.
– Я сегодня тебе нужен? – поинтересовался он у подошедшего Ильницкого.
– Нет. Мог меня и не охранять. Тут и людей не много, и все они не ходячие мертвецы, да и я не президент, – усмехнулся Егор.
– Кто его знает… этих математиков. Умные женщины – это бедствие. Накрутит она всем нам уши как школярам, – выдохнул Стас с обреченностью в голосе. – Если ее сестрица, без званий и регалий, устроила нам тут «шухер», то на что способна эта особа с докторской степенью? Я вообще молчу.
– Вот и молчи, – Егор почти улыбнулся причитаниям знакомого. – И она профессор.
– Что ни новость – то трагедия, – продолжил уничижающую тирраду Стас.
– Понял твой настрой. И будь свободен. А заодно и несчастен в своих размышлениях. Понадобишься – позвоню. Пока ничего не меняется в наших договоренностях, – подчеркнул Егор в завершении разговора.
Ильницкий уселся в свою машину и поехал на работу. У него было несколько свободных часов до встречи со Стрельниковой. А еще куча своих дел. Жизнь стала непредсказуемой. И это ему не нравилось.
Казалось, вот только недавно он смог определить свои приоритеты, оценить свои ресурсы, распределить свои затраты и обозначить ближайшие цели.
Казалось, вот только недавно его жизнь наконец успокоилась и устаканилась, стала управляемой и обоснованной. Вроде бы он только недавно нашел для себя ту основу и фундамент, о котором мечтал.
Казалось, все это стало совсем недавно.
Но нет.
Уже четыре года прошло. Уже четыре года как он живет в самостоятельно созданных условиях и лично регулируемых обстоятельствах. Спасибо за это Лизе. Она, конечно, создавать удобные и необходимые ему возможности не планировала. Но у нее это получилось. Так что, вроде как, и волки оказались сыты и овцы были целы.
И ему казалось и ощущалось, виделось и мнилось что он убрал от себя ту часть жизни, о которой не любил вспоминать и говорить. А оказалось, что нет.
Почему он никогда не думал уехать из этого города? Ну почему же?! Было желание изменить работу, дистанцироваться от отдельных людей порвать некоторые связи. Было много мыслей и эмоций, но все они все рано были связаны с этим городом.
Построить свой дом он мечтал в этом городе.
Не в соседнем.
Не в другой стране.
Не у моря или океана.
А в Усольске… между лиственниц и сосен.
И жить он хотел здесь. Жить и работать. Ездить по теплу на рыбалку на Карачаргу. А еще зимой выбираться кататься на лыжах в Таежное лесничество и сидеть там вечерами у огня.
А теперь он втянут в этот круговорот непонятных поступков, которые по факту могут оказаться необоснованно глупыми. А теперь он выбит из своего любимого теплого спокойного кокона жизни и должен распутать этот клубок безумия.
И опять волки должны остаться сытыми, а овцы целыми…
Только вот повезет ли теперь, как это было несколько лет назад – неизвестно.
Нельзя не признавать одного – эта замечательная история почти шпионского содержания и тайного хищения чужого имущества вполне могла оказаться ловушкой для него. Вот это его беспокоило. Во всей этой замечательной истории, рассказанной ему Петром Алексеевичем, он был склонен скорее найти скрытый умысел Петра Алексеевича, чем корыстный план умершей Анны Стрельниковой.
Бокаев, конечно, постарел и подобрел. Но менее пронырливым он не стал. Честно говоря, у Ильницкого было больше оснований не доверять Петру Алексеевичу и его информации, чем Марии Стрельниковой и ее ответам.
У Егора в голове возникали много вопросов, на которые он либо пока не находил ответов, либо не понимал у кого спросить.
Даже Стасу можно было доверять с определенной степенью и до определенного момента. Вполне возможно, что он знал что-то что не говорили Ильницкому.
Главная проблема с любом деле, в любой затее и предприятии это – чистота информации. Чаще делу вредит не нехватка информации, а ее ложность или искаженность. Зная Петра Алексеевича не понаслышке, он понимал, что его трактовка событий всегда подразумевает изложение в пользу самого себя. Признавать свои ошибки он не любил. Допускать верность действий других субъектов он не соглашался. В общем все как у всех остальных людей, – «Я прав, а они нет!».
Егору казалось, что все эти непонятные обстоятельства, которые произошли несколько недель назад имеют куда более интересные основания, чем все окружающие хотят признавать.
А еще его радовало, что при всем при этом все окружающие ведут себя как на приеме в Кремле, – предельно вежливы и услужливы, проявляют терпение и высказывают понимание. В общем твориться полная дребедень. Не такая реакция свойственна Бокаеву. Вообще неизвестно какие действия и почему совершила Анна Стрельникова. И уж тем более неясно, чего ждать от математика с мировым именем, являющейся родной сестрой покойной.
Такое внушительное количество неясного, непонятного, необъяснимого и необоснованного в пределах одного небольшого, заметенного в данный момент снегом городка, казалось аналогично вулкану в пустыне.
И цель Ильницкого была в том, чтобы не допустить взрыва этого вулкана.
Он хотел мира.
А значит должен был быть готов к войне.
С момента знакомства Ильницкого и Стрельниковой прошло не более недели, но от полученного количества информации можно было начинать писать многотомник.
В каждом факте можно было найти кучу вариаций толкования, в каждом слове – массу подтекстов, в каждом действующем лице – невероятное количество непонятностей.
Стрельникова была выдержанной и уравновешенной. Еще видимо спокойной и здравомыслящей. К тому же рациональной и разумной. Уже такое сочетание качеств в одном организме, да еще при этом женском, было для Ильницкого удивительным.
Она спрашивала спокойно. И отвечала тоже спокойно.
Она не билась в истерике. Вообще не повышала голос и всех выслушивала.
Она казалась ему очень здравомыслящем и рассудительным человеком.
Было ли это так на самом деле – в ближайшее время выясниться.
Что уже удивило Егора Александровича среди последних далеко не скучных и зачастую совсем непредсказуемых событий, так это развитие действа после смерти Анны Стрельниковой.
Конечно, скорее всего, все произошедшее не было связано с историей с драгоценностями. Но для Ильницкого это было показательно и поучительно.
Фраза, брошенная или даже нет, тихо сказанная, доктором Струкалиным крутилась у него в голове. Эти два слова «Готовьте операционные» надоедливо звучали вновь и вновь.
Самая вероятная версия была в том, что у Струкалина была назначена операция. И как бы ни была близка доктору смерть соседки Анны Стрельниковой, он все же оставался доктором в стенах больницы.
А врачом Глеб Струкалин был отличным. Более чем отличным.
И эта самая вероятная версия не проходила только в одном параметре – множественном числе. Фраза звучала как «готовьте операционные», а не «готовьте операционную»”. А доктора это в большинстве случаев не повара, они на двух сковородках одновременно не готовят.
И он оказался прав. Каждый хирург имеет возможность на одну операционную, а за частую он может делить эту операционную еще с парочкой других хирургов.
Так и случилось. В городской больнице к моменту смерти Анны Стрельниковой оказалась куча хирургов самых разных специализаций и направлений. В городской больнице к моменту фиксации биологической смерти этой женщины из палаты нейрохирургического отделения были подготовлены все имеющиеся операционные и все необходимые препараты.
С момента официально оглашенной смерти Анны Стрельниковой начал свой обратный отсчет процесс подготовки и проведения операций по трансплантации различных органов.
Анна Стрельникова стала донором.
Разрешение на это дала ее сестра. Она же помогла в подготовке всех необходимых документов и создании необходимых условий.
Фонд «Дубновых», являющийся, как оказалось, последние десять лет одним из главных инвесторов и попечителей больницы профинансировал операции по пересадке органов и реабилитации пациентов. Фонд «Дубновых»! Оказывается, такой есть!!!
Мария Алексеевна Стрельникова оказалась не только знаменитым математиком. Она оказалась человеком, который был частью этого города. И ей этот город видимо был небезразличен. И ее этот город знал.
Этот город знал многое. Обо всем. Обо всех. Этот город имел свои планы и расчеты. Он реализовывал свою стратегию и тактику. И видимо даже всемогущие, по их собственному мнению, жители этого муниципального образования были не в счет.
Ильницкий жил в этом городе уже тридцать семь лет. Он думал, что знает много о своем городе. Он думал, что знает свой город. Он думал, что знает важное большинство и необходимое меньшинство его жителей. А оказалось – он мало что знает. Либо «чуть–чуть», а скорее всего «почти нечего».
Как наглядно продемонстрировали последние три недели, здесь происходит многое вне его поля зрения. И это многое имеет прямое или косвенное, непосредственное или опосредованное, но все же то или иное отношение к семье Марии Стрельниковой.
Вот тебе и неприятное предчувствие.
Вот и не верь ощущения.
Когда он слушал бренчание дверного звонка, то пытался выстроить в уме последовательный список вопросов в адрес Стрельниковой. Когда дверь открылась, то слова в заготовленном списке вопросов смешались между собой и превратились в кашу.
Пред ним стояла пожилая дама в странном облачении. Он видел ее трижды. И все эти пересечения ярко показывали и характеризовали эту личность. В данный момент она больше напоминала работника советской фабрики, а в более ранние встречи – производила впечатление наследницы дворянского рода. На Любовь Валентиновне была, кажется, какая-то спецовка, – что-то серо–зеленое, невнятное и бесформенное. Венцом наряда можно было назвать красную косынку на голове. А апофеозом всего образа – тряпку в руках. Если бы не серьги с крупными, наверняка драгоценными, камнями в ушах, то можно было б и поверить в этот сформированный одеждой вполне рабочий социальный статус.
– Добрый вечер молодой человек! – услышал он в свой адрес снисходительное приветствие и образ советской работницы развалился окончательно. Фраза была сказана почти по-королевски.
– Здравствуйте, – ответил он спокойно.
– Проходите, – продолжила она разговор и шагнув назад как бы пригласила его войти в квартиру.
– Спасибо, – шагнул он в эту прихожую, непохожую на прихожую.
– Раздевайтесь и разувайтесь, – указала ему Любовь Валентиновна все тем же мягким, но в тоже время «руководственным» тоном.
Дождавшись когда гость освободиться от уличного облачения, Любовь Валентиновна кивком головы пригласила его следовать за собой. Они вошли из комнаты в коридор, затем направились в его левый конец.
Коридор был прямоугольным. А еще в этот раз он был хорошо освещен и доступен для разглядывания. Ильницкий впечатлился увиденным – широким помещением и массивными дверями, расположенными в его стенах. Потолок этой комнаты был высок, а полы застелены деревянным массивом.
Он шел за пожилой дамой в левую часть коридора. В его конце были три двери – прямо, направо и налево. «Прямо как камень у развилки трех дорог» – подумалось Егору. Любовь Валентиновна выбрала левую дверь и он последовал за ней. «Пойдешь на лево – коня потеряешь!!» – «прозудело» в голове Егора. – «Эх… Главное во всей этой ситуации не оказаться тем самым конем».
Огромный размер дверей в коридоре заранее настраивал на то, что за ними наверняка не мышиные норы, однако то, что он увидел за крайней левой дверью мало было назвать внушительным – это было невероятным.
За этой однотипной, в данном пространстве, коридорной дверью было необъятное помещение. Сделав десяток шагов вперед и оказавшись в его центре, он стал неспеша осматривать его.
По стене в которой находилась входная дверь располагался еще и внушительного размера камин. Напротив камина, видимо, стоял диванчик – видны были только ножки, а вся конструкция была накрыта какой-то тряпкой. За диваном виднелась пологая лестница, ведущая на второй ярус открытого пространства. На стене, находящейся напротив входной двери, а, соответственно, и камина, находились два больших окна. Проемы окон были занавешены темными не пропускающими уличный свет полотнищами. Эти окна должны были выходить во двор. Эти окна и «сторожили» Стас с Виктором пару недель. Эти окна были для них, сторожащих и ждущих, знаковыми и показательными. А у дома они были не столь весомыми ориентирами. В голове Ильницкого мелькнула мысль, что навряд ли Анна Стрельникова проводила тут много времени.
Видно было что комната долгое время была необитаемой. По крайней мере, до данного момента. Сейчас в нем бурлила жизнь и происходили активные действия.
Все в этом доме было интересным. Внутри он был не таким как снаружи. Предчувствие его не обмануло и тут.
Третье окно в комнате было в стене рядом с лестницей на верхний ярус помещения. А еще это окно выходило на дорогу проезда во двор. Это Егор понял, когда увидел в окне высокую сосну. Это окно не было зашторено.
В комнате было много вещей разного возраста, но определенной принадлежности.
Библиотека.
В этой комнате находилась библиотека. Длинные встроенные деревянные полки по стенам были заполнены книгами. Книг было много. Очень много. Видимо не одно поколение «собирало» эту коллекцию.
Мария Алексеевна Стрельникова стояла на верхнем ярусе и складывала книги с полок в стоящие рядом картонные коробки.
– Вы уезжаете? – это был первый незапланированный вопрос. Его не было ни в том самом заранее составленном списке, ни даже в голове. Ильницкому казалось, что это спросил кто-то другой, а не он.
– Да нет. Добрый вечер, – почти буднично и точно спокойно сказала Стрельникова. – Если вы не против, то я продолжу свою книжную миссию пока мы с вами говорим, – Мария Алексеевна посмотрела на него сверху вниз.
– Да нет. Давайте помогу, – предложил Егор и направился к лестнице. Поднявшись на второй ярус, он увидел несколько сложенных коробок с надписями.
– Мне надо все упаковать сегодня, – пояснила Стрельникова.
– У этого действа есть какая-то определенная цели или вы отвлекаетесь? – поинтересовался Ильницкий. Он нехотя скользил взглядом по окружающей обстановке изучая и в то же время запоминая ее.
– И то, и то, – уверенно кивнула она в ответ.
Ильницкий зацепился взглядом за старинные деревянные полки и плотные ряды разных по размеры и объему книг. В близи можно было прочитать их названия и авторов, а также понять примерный возраст.
– Вам нравится? – пролез в его голову голос Стрельниковой.
Когда он посмотрел на нее то заметил слегка наклоненную в сторону голову и пристальный взгляд.
– Вам нравится библиотека? – казалось она специально повторила и дополнила уточнением свой вопрос.
– Да, – ответил Егор и продолжил разглядывать помещение.
– Очень знаете ли ли не современное увлечение печатными изданиями. Сейчас больше любят электронные версии и отсканированые варианты.
– Во всем есть плюсы и минусы, – неопределенно ответил Ильницкий, беря с полки книгу и укладывая ее в коробку.
– Зачем вы их упаковываете? – поинтересовался он.
– В доме начинается ремонт. Библиотека очень ценная и по проекту ее начнут делать первой. Книги очень ценные. И как память и по содержанию. Мне надо отвлечься и надо делать дела. Вот видите – делаю, – как бы пояснила Стрельникова.
В темных штанах и спортивной майке с длинными рукавами она не производила впечатление известного математика. Скорее уборщицы.
– Что планируете ремонтировать? – спросил Ильницкий, погружая очередное издание в открытую коробку.
– Все, – весомо и кратко пояснила Стрельникова.
Егор замер посмотрел на нее. Взглянув на Ильницкого, она увидела его выжидательный взгляд и продолжила складывать книги.
– Данный дом является объектом культурного наследия и по действующим нормам чтобы в нем что-то сделать нужно пройти кучу инстанций и написать кучу документов, – пояснила она, потирая виски.
– Собрали и написали? – поинтересовался он.
– Да. Год рисовали и год согласовывали, – подтвердила она.
– Почему этот дом принадлежит вам? – спросил Егор.
Стрельникова посмотрела на Ильницкого и почти улыбнулась.
– А какие у вас есть версии? Я так понимаю что-то обо мне вы уже знаете. И наверняка свой взгляд на мою личность у вас есть.
– Версий можно настроить сколько угодно, а вот действительность может не совпасть ни с одной из них, – подчеркнул Егор.
– Ну что ж, вполне разумно, – кивнула она головой.