Старик-2. Ги де Мопассан

Тёплое осеннее солнце падало во двор фермы над высокими буками. Земля на лужайке, истоптанной коровами, была влажной от недавнего дождя и чавкала под ногами, а яблони, покрытые тяжёлыми светло-зелёными плодами, сыпали ими в сочную зелень трав.
Прошли 4 молодые тёлки, выстроившись в ряд и мыча по направлению к дому; пёстрые куры копошились на навозе перед стойлом и квохтали, в то время как 2 петуха беспрерывно пели и искали червей для своих милочек, звонко их подзывая.
Калитка в заборе открылась, и вошёл мужчина лет 40, выглядевший на все 60, морщинистый и скрюченный. Он шёл широким медленным шагом из-за тяжёлых сабо, полных соломы у него на ногах. Слишком длинные руки болтались вдоль тела. Когда он приблизился к дому, рыжая шавка, привязанная у огромного грушевого дерева рядом с бочкой, служившей ей будкой, завиляла хвостом и затявкала от радости. Мужчина крикнул:
- Цыц, Фино!
Собака замолчала.
Из дома вышла крестьянка. Её широкое, плоское, костлявое тело вырисовывалось под льняной блузой, стянутой в талии. Грязная короткая юбка спускалась до середины ног, одетых в синие чулки, и женщина тоже носила сабо, полные соломы. Чепчик, некогда белый, но пожелтевший теперь, прикрывал несколько жидких прядей, приклеенных к голове, а тощая, смуглая, некрасивая физиономия носила то тупое и дикое выражение, которое часто встречается на лицах крестьян.
Мужчина спросил:
- Ну, как он?
Женщина ответила:
- Господин кюре сказал, что ночь не протянет.
Они вместе пошли в дом.
Пройдя через кухню, они вошли в низкую тёмную спальню, едва освещённую единственным окном, занавешенным тряпкой. Толстые балки потолка, почерневшие от времени и закопчёные, пересекали комнату от края до края, поддерживая пол чердака, где денно и нощно бегали полчища крыс.
Земляной влажный пол казался жирным, а в глубине комнаты вырисовывалось белое пятно. Монотонный свистящий звук, хриплое дыхание с бульканьем воды, как от разбитого насоса, исходило с кровати, где агонизировал старик, отец крестьянки.
Мужчина и женщина подошли и посмотрели на умирающего мирным смирившимся взглядом.
Зять сказал:
- На этот раз это точно конец, и не обязательно ночью.
Фермерша ответила:
- Он с обеда так хрипит.
Они замолчали. Глаза отца были закрыты, лицо носило землистый оттенок и было таким высохшим, словно вырезано из дерева. Через приоткрытый рот вырывалось затруднённое дыхание, и при каждом вздохе на его груди приподнималась и опадала грязная простынь.
После долгого молчания зять произнёс:
- Ничего не поделаешь. Всё равно, надо позаботиться о саженцах, тем более, что погода хорошая.
Его жену встревожила эта мысль. Она подумала несколько секунд и заявила:
- До субботы его не похоронят. О саженцах можно позаботиться и завтра.
Крестьянин поразмыслил и сказал:
- Да, но завтра надо приглашать гостей на поминки, мне придётся  5 или 6 часов идти из Турвиля в Манто.
Женщина тоже помолчала пару минут:
- Только 3 часа, ведь ты можешь выйти ночью и идти через холм. Ты можешь сказать людям, что он уже умер, ведь это уже почти правда.
Мужчина казался сбитым с толку, взвешивая последствия, которые могло иметь это предложение. Наконец, он решился:
- Я пойду.
Он собрался выйти, но вернулся в колебаниях:
-  Раз уж тебе нечего делать, запеки яблоки, сделай 4 дюжины порций для тех, кто придут на поминки, ведь их надо будет угостить. Печь разожжёшь пыжом, который под навесом в давильне. Он сухой.
Он вышел из спальни, вернулся в кухню, открыл буфет, взял хлеб, аккуратно порезал его, собрал крошки в горсть и бросил их в рот, чтобы ничего не пропало. Затем подцепил ножом немного солёного сливочного масла из коричневого чугунка, размазал по хлебу и принялся медленно жевать.
Потом вновь пересёк двор, успокоил пса, который вновь начал тявкать, вышел на дорогу и удалился в направлении Турвиля.

Оставшись одна, жена принялась за работу. Она открыла ларь с мукой и приготовила тесто. Она долго месила его, то и дело переворачивая, затем слепила большой жёлтый шар и оставила его на углу стола.
Потом она пошла за яблоками и приставила табурет к сволу, чтобы не повредить плоды палкой. Она отбирала плоды очень тщательно, выбирая самые спелые, и складывала их в передник.
Кто-то позвал её с дороги:
- Эй, мадам Шико!
Она обернулась. Это был сосед, господин Озим Фаве, мэр, объезжавший свои земли. Он сидел, качая ногами, на тачке с удобрениями. Она ответила:
- Чем могу служить, господин Озим?
- Как ваш папаша?
Она крикнула:
- Почти конец. В субботу будут поминки, в 7 часов, мы спешим, пока погода хорошая.
Сосед откликнулся:
- Понял. Удачи! Не болейте!
Она вежливо ответила:
- Спасибо, и вам того же.
И продолжила рвать яблоки.
Едва вернувшись в дом, она пошла посмотреть на отца, ожидая найти его мёртвым. Но с порога она услышала его монотонное хриплое дыхание и, не захотев терять время на то, чтобы подходить к кровати, начала готовить угощение.
Она заворачивала яблоки в тонкие листики теста и складывала в ряд на краю стола. Сделав 48 шариков, которые были разложены по дюжинам, она решила приготовить ужин и подвесила котелок над огнём, чтобы сварить картошку, так как рассудила, что не стоило разжигать печь в этот день, ведь завтра у неё будет много времени на приготовления.
Муж вернулся к 5 часам. Едва переступив порог, он спросил:
- Кончился?
Она ответила:
- Ещё нет, ещё хрипит.
Они пошли посмотреть. Старик был совершенно в том же состоянии. Его хриплое дыхание, размеренное, как движение стрелок, ни ускорилось, ни замедлилось. Оно только слегка меняло тон в зависимости от того, был это выдох или вдох.
Зять посмотрел на него и сказал:
- Он угаснет, как свеча, мы и не заметим.
Они вернулись в кухню и молча начали ужинать. Проглотив суп, они принялись за бутерброды, затем, когда тарелки были вымыты, пошли обратно в спальню старика.
Жена, державшая небольшой ночник с коптящим фитилем, поднесла его к лицу отца. Если он не вздохнёт, он мёртв.
Кровать мужа и жены пряталась на другом конце спальни в некоторой разновидности ниши. Они молча легли, потушили свет, закрыли глаза, и вскоре два звука неровного дыхания слились с беспрерывным хрипом умирающего.
Крысы бегали на чердаке.

Муж проснулся с первыми лучами солнца. Его тесть ещё был жив. Он растолкал жену, встревоженный живучестью старика.
- Слушай, Феми, он никак не умирает. Что нам делать?
Он знал, что она может дать дельный совет.
Она ответила:
- До вечера он не доживёт, это ясно. Нечего бояться. Лишь бы господин мэр не возражал, чтобы его всё равно похоронили завтра, как в случае с отцом господина Ренара, который скончался точно в день посева.
Его убедили эти доводы, и он ушёл на поле.
Его жена испекла яблоки в тесте, а затем занялась работой на ферме.
В обед старик всё ещё был жив. Подёнщики, нанятые для пересадки саженцев, приходили группками посмотреть на него. Каждый что-то говорил ему, затем они возвращались к работе.
В 6 часов, когда муж вернулся, старик ещё дышал. Зять испугался, наконец.
- Что же нам теперь делать, Феми?
Она не знала, что сказать. Послали за мэром. Он пообещал закрыть глаза и разрешить похороны на следующий день. Медицинский чиновник тоже пообещал из уважения к мэтру Шико выдать свидетельство о смерти с подправленной датой. Муж и жена вернулись успокоенными.
Они легли и уснули, как накануне, смешивая свои звонкие храпы с хрипом старика.
Когда они проснулись, он всё ещё был жив.

Они были в шоке. Они стояли в изголовье кровати старика, недоверчиво глядя на него, словно думали, что он решил позабавиться над ними, обмануть, рассердить ради шутки, и особенно досадовали на него за время, которое он у них крал.
Зять спросил:
- Ну, и что мне теперь делать?
Она не знала и ответила:
- Как это досадно, всё же!
Они не могли предупредить всех приглашённых, которые должны были прибыть к указанному часу. Решили подождать их, чтобы всё объяснить.
К 6.50 утра появились первые гости. Женщины в чёрном, с закутанными головами шли с печальным видом. Мужчины в жилетах продвигались более решительно, парами, готовые к скорбному мероприятию.
Мэтр Шико и его жена приняли их в испуге и оба одновременно начали плакать, подойдя к первой группе. Они объясняли, что случилось, рассказывали о своих заботах, предлагали стулья гостям, извинялись и старались доказать, что всё у них было устроено, как у всех остальных, без конца говорили и стали неожиданно болтливыми, чтобы никто не мог им ответить.
Они перебивали друг друга:
- Кто бы мог подумать, что он протянет так долго!
Поражённые и слегка разочарованные приглашённые не знали, что делать, как люди, пропускающие ожидаемую церемонию, садились или продолжали стоять. Некоторые хотели уйти. Мэтр Шико удерживал их:
- Давайте всё же перекусим. Мы запекли яблоки в тесте, почему бы не полакомиться?
Лица прояснились при этой мысли. Гости начали тихо беседовать. Двор мало-помалу наполнялся, и первоприбывшие рассказывали новость припоздавшим. Люди шушукались, мысль о яблоках в тесте радовала всех.
Женщины вошли, чтобы посмотреть на умирающего. Они крестились у кровати, бормотали молитвы и выходили. Мужчины, менее жадные до такого зрелища, только бросали взгляд через приоткрытое окно.
Мадам Шико объясняла:
- Он уже 2 дня так лежит, ни больше, ни меньше, ни лучше, ни хуже. Похож на насос, в котором не хватает воды, не правда ли?

Когда все посмотрели на старика, то подумали о закуске, но, так как народу было слишком много, чтобы разместиться на кухне, стол вынесли во двор. 4 дюжины яблок в тесте, золотистые и аппетитные, радовали глаз, разложенные на 2 больших блюдах. Все протягивали руки, чтобы взять свою порцию, опасаясь, что может не хватить. Но оказалось 4 лишних яблока.
Мэтр Шико пробурчал с набитым ртом:
- Если бы папаша нас видел, он бы опечалился. Он так любил эти яблочки!
Толстый весёлый крестьянин ответил:
- Теперь-то он их больше не поест. Всему своё время.
Эта мысль, направленная на то, чтобы заставить гостей задуматься о вечности, лишь развеселила их. Теперь было их время есть яблоки в тесте.
Мадам Шико, расстроенная издержками, без конца бегала в погреб за сидром. Кружки сталкивались и опустошались одна за другой. Теперь гости смеялись, разговаривали громко и начинали кричать, как бывает на шумном пиру.
Вдруг старая крестьянка, остававшаяся при умирающем, удержанная жадным страхом перед тем, что вскоре ожидало её самое, появилась в окне и крикнула тонким голосом:
- Он умер! Он умер!
Все замолчали. Женщины быстро встали, чтобы посмотреть.
Действительно, он был мёртв. Он перестал хрипеть. Мужчины переглядывались и опускали глаза; им было неловко. Ещё не были дожёваны последние куски. Старый греховодник неудачно выбрал момент.
Супруги Шико не плакали теперь. Всё было кончено, они были спокойны и повторяли:
- Мы знали, что это долго не протянется. Если бы он смог умереть этой ночью, всех этих хлопот не было бы.
Неважно, всё было кончено. Его похоронят в понедельник, вот и всё, и вновь поедят печёных яблок по случаю похорон.
Гости уходили, обсуждая произошедшее, но довольные тем, что видели всё это и смогли заморить червячка.
Когда муж и жена остались одни, лицом к лицу, она сказала, сморщившись, словно от боли:
- Опять печь 4 дюжины яблок! Если бы он умер этой ночью!
Муж, более покорный, чем она, ответил:
- Это бывает не каждый день.

6 января 1884

(Переведено 14-15 января 2020)