Инженер-двухвостка

Я, не закрыв за собой дверь, стоял на пороге и смотрел как висит, подвешенная на гвозде, крупная Икона Николая Чудотворца. Образ глядел на меня тревожно и с подозрением, я чувствовал себя устало, прошедший день был ужасно скомканным, бурным, как и любой другой день, проведенный на моей новой работе в должности инженера.
С кухни кричала хозяйка гостевого дома:
— Ты закрывай дверь плотно, а то бесы да комарье налетит. Я хоть образ-то и повесила от нечисти этой на гвоздь, но на святого надейся, да сам не плошай, так и живем. Закрывай-закрывай, плотнее.
Я хлопнул дверью и прошел в свою комнату, где, не включая свет, бросился на кровать.
Коленька, сотвори же чудо, сделай меня чуть счастливее, вызволи меня из этой дыры и дай сил.
Я вижу себя двухвосткой, которая очутилась в спальне. Одним острием хвоста я делаю больно себе в наказание за то, что вторым острием я делаю больно начальнику отдела стандартизации и контроля качества Гнущему Михаилу Альбертовичу, и так больно, что мы оба, обнявшись, плачем в горести. Хозяйка открывает дверь, слыша наши жалобные стенания, и говорит:
— Вот он, Коленька, каков, бесов не пустил в дом, не пустил комарья, а двухвостку размером с инженера по подготовке производства — проспал!
— Снимите ее с меня, — кричит Гнущий Михаил Альбертович, — она убивает все живое во мне!
— Все живое в тебе давно подохло, паскуда е**ивая, — кричу я ему, роняя слезы на его лицо.
Хозяйка гостевого дома бьет меня тапком, но не может пробить хитиновый панцирь на моем теле, бьет еще разъяренно и отчаянно, вымещая на мне всю злобу на постояльцев этого веселого гостевого дома. Я двухвостка, которая делает больно себе и ему, и терпит удары по спине хитиновой и вытянутым хитиновым ягодицам. Не надо, Вера Степановна, прошу вас, прекратите, вы рушите наши весы, баланс, вы заставляете трещать по швам этот Инь и этот Янь, вмешиваясь в боль, которую я испытываю, и боль, которую причиняю. Я кричу:
— Прекратите!!! — получаю тапком по морде, она не может пробить ни головы моей, ни панциря. Кажется, я почти что совершенное существо, но по-прежнему крайне озлобленное и раздражительное.
Мария Степановна отчаялась и вышла из комнаты. Спустя пару минут она пригласила Николая, у которого за поясом блестела позолоченная арабская сабля с гравировкой на витиеватом непонятном языке – очень богатое украшение для такого простого мужчины, как Коля.
— Зачем же ты так? — спрашивает меня он.
— Не знаю,— говорю,— так получается, чувствую, что так надо, и все тут.
— Духов слушаешь?
— Кого?
— Духов.
— А ты кто?
— Я? — удивился Коля.
— Да, ты. Ты кто? — спрашиваю.
— Николай. Ты чего, меня же все знают, — он замялся и спросил, — а ты кто?
— Ты – дух, а я – двухвостка.
Николай плюнул в мою сторону, достал из-за пояса свою красивую, мудрую саблю и одним движением снес ею мою голову, я вдруг ощутил легкость и совсем перестал чувствовать боль. Спасибо тебе, Коленька.

Утром на стене прихожей уже не было никаких икон.