Дом обуви. Глава 1

     Вышли мы как-то с Гиви незадолго до обеденного перерыва с предприятия, где практику преддипломную проходили. Заведующего лабораторией, в которую нас трудиться послали, куда-то вызвали. По всему выходило, что он на работу уже не вернется, вот мы и решили по-тихому смыться. Погода была далеко не октябрьской, а скорее по-майски теплой, солнышко пригревало не на шутку, в общем, все располагало к прогулке на свежем воздухе, а не к сидению в полуподвальном помещении, где в окошки, находящиеся высоко над головой, только кусочек неба и можно было разглядеть. Предприятие на Сельскохозяйственной улице располагалось, поэтому мы неторопливо пешочком до проспекта Мира дошли, а  там, на троллейбус номер 9 сели. Надумали мы вдвоем по центру прошвырнуться, но тут я вспомнил, что давно в сретенский букинистический магазин не заглядывал. Я и предложил Гиви выйти на одну остановку пораньше, на пару минуток заскочить в "Букинист", а уж дальше пешим ходом к площади Дзержинского отправиться. Гиви такой ход событий вполне устроил. Когда он учился в начальной школе, их семья жила в высоком здании дореволюционной постройки, находящемся прямо напротив дворца, когда-то принадлежащего графу Растопчину, единственному сохранившемуся до наших дней на улице Дзержинского старинному дворянскому особняку. Гиви очень хотел показать мне, пусть даже на поверхности, как шел подземный ход, соединявший здание КГБ с тем домом, где жила когда-то его семья.   

     Магазин на Сретенке был весьма неплохой, но только для своих. Я в число избранных не входил, поэтому рассчитывать, что мне удастся там, что-нибудь интересное приобрести, я, конечно, не мог. Правда, недавно туда на работу новую продавщицу приняли, в отдел изобразительного искусства, так вот с ней у меня кое-какой контакт начал налаживаться. Собственно я и хотел всего-навсего с этой Людой поздороваться, да пару комплиментов, до которых та была весьма охочей, ей на ушко шепнуть. Время поджимало, до закрытия магазина на обед оставалось минут пятнадцать, а троллейбус застыл на углу проспекта Мира и Колхозной площади.

     - Едет, что ли кто-то? – задал я вопрос не Гиви, а так в пространство, поэтому ответа даже не ждал.

     Бывало, вот так до получаса приходилось стоять в ожидании пока, поблескивая разноцветными огоньками, мимо не пронесется машина, кого-нибудь из членов Политбюро ЦК КПСС.

     Но нет, в этот раз нам повезло, и троллейбус начал медленно перебираться через Садовое кольцо. Обеденный перерыв должен был начаться через пять минут, но мы уже бегом влетели в магазин. Я сразу же устремился в дальний угол, где находился отдел искусства. Людмила стояла, отвернувшись от зала, и подкрашивала губки, когда я подкрался к ней и тихонько, но достаточно внятно, произнес:

     - Мадам, ну зачем, зачем вы тратите деньги на всю эту ерунду и мишуру? Вы и без всех этих примочек ослепительны и неповторимы.

     - Ванька, - с улыбкой, демонстрирующей прекрасный уход хозяйки за своими зубами, повернулась продавщица, - не мог, что ли пораньше?

     - Золото мое, изо всех сил мчался, но кто-то ехал по Садовому, и мы, черте знает сколько, проторчали на углу. Представляешь, первыми стояли. Правда, должен признаться, что мы с товарищем, кстати, познакомьтесь - Гиви – Людмила, опаздываем. У него деловая встреча на площади у Детского мира, но я его уговорил сюда заскочить, пообещав, что не задержусь. Поэтому, чао какао, люблю, целую, - и наклонился через прилавок, чтобы дотянуться до ее щечки.   
 
     В этот  момент в магазин ворвалась парочка ребят. Размахивая какой-то толстой книгой, они попытались заскочить в товароведку, но там уже было закрыто, и они, поплелись назад. В зале остались только мы с Гиви, да Людмила, которая кивком головы показала нам дорогу на выход. Делать было нечего, пришлось подчиниться.

     На крыльце стояла та самая парочка. Скорее всего, они решили дождаться открытия магазина, но, увидев нас, оживились. Пока мы из магазина выходили, я успел их хорошенько рассмотреть. Тот, который справа стоял с книгой в руке, был помоложе, повыше и вообще, как-то покрупней. Трудно понять было, окончил он уже школу, или продолжал там учиться. Волосы у него были коротко стриженные "под ежик", цвета непонятного, не светлые и не темные, так серединка на половинку, лицо круглое, уши слегка оттопыренные, глаза карие небольшие, ничего особенного, самые обычные, нос приплюснутый с явно сломанной переносицей, то ли хозяин любитель подраться, то ли боксом занимается. Крепкого телосложения парень, но при этом, какой-то рыхлый. А в целом, обычный, на улице с таким встретишься, внимания не обратишь. А вот, второй мне откровенно не понравился. Был он значительно старше первого, наверное, ему уже к тридцати приближалось. Светловолосый, с фасонной новомодной прической, по названию "скобочка". На голову его было приятно посмотреть, но вот я его глаза, очками прикрытые, увидел, и мне сразу же стало не по себе. Серые, холодные глаза, без проявления каких-либо чувств, такой убьет и даже не поморщится. Передо мной стоял настоящий бандит, он даже скрывать свою агрессию не пытался.

     - Искусством интересуетесь? Видел я, как вы на книжку эту глядели, - он кивнул на книгу альбомного формата, явно живописного плана, которую все также держал в руках его спутник.

     - Саш, не бойся, дяди тебя не укусят, подойди поближе, да книгу из футляра вытащи, - приказным тоном, требующим моментального исполнения, проговорил старший.

     Младший вразвалочку сделал пару шагов и остановился между Гиви и своим товарищем. Перевернув футляр так, что книга сама по себе выскользнула из него, младший подхватил ее свободной рукой и протянул Гиви. Я сразу же понял, что это изданный на западе тематический альбом, но вот страну или время, разобрать издали не смог. Молодой раскрыл альбом, где-то посередке, и буквально в нос сунул Гиви прекрасно напечатанную репродукцию одного из моих любимых полотен Питера Брейгеля Старшего "Перепись в Вифлееме".

     "Значит голландцы", подумал я. "А интересно было бы на титул глянуть, кто хоть издал эту красоту".  Пока я стоял в сторонке и раздумывал, старший к Гиви пристал, наверное, он его среди нас в главные определил, вот и начал именно на него напирать:

    - Ты же специалист, вот и скажи нам, сколько эта книжка стоить будет, да где ее продать лучше.

     Спроси он меня, я тут же сказал бы, что цена такого альбома никак не может быть меньше ста, а то и ста двадцати рублей, а продать его можно будет лишь в магазине иностранной литературы, там букинистический отдел имеется. Но, он задал вопрос Гиви, вот тот по простоте душевной, да поскольку никогда себе даже и представить не мог, какие цены на книги бывают, ответил коротко:

     - Червонец, красная цена, - и начал с крыльца вниз спускаться.

     - Подожди парень, - окликнул его тот, который постарше, - я знаю, что она дороже, но очень деньги нужны, поэтому договоримся так, червонец и бутылку водки давай, и  забирай себе эту книгу.

     Я достал из кармана десятку и три рублевые бумажки:

     - Давай.

     - Нет, так не пойдет, - неожиданно заартачился старший, - бутылку мы должны раздавить все вместе, вчетвером.

     - Где ее сейчас возьмешь? Почти во всех магазинах перерыв.

    - В ГУМ пошли.

     - С каких это пор в ГУМ'е водярой торгуют? – искренне удивился Гиви.

     - Есть там отдел один, я это точно знаю.

     Напор со стороны старшего был настолько сильным, а мое желание получить книгу так велико, что я махнул рукой, дернул за собой Гиви, и мы пошли в сторону площади Дзержинского.

     Старший сразу пошел галопом. Он подгонял перед собой младшего и изредка оглядывался на нас, идем мы, или нет.

     Мы шли, отстав на десятка полтора метров, что дало возможность тихонько переговариваться.

     - Вань, на кой хрен тебе эта книга сдалась?

     - Слушай меня дорогой. Тебе тридцатник помешает что ли? Если нет, то не задавай глупых вопросов, а лучше расскажи мне о подземном ходе под улицей.

      Гиви сразу вспомнил о своем обещании, и пока мы шли до площади, рассказывал о замурованных подвалах, где когда-то сидели особо опасные государственные преступники, и о том, как их ночами посещали Сталин с Берией, и о прочих таких делах. Я ему иногда возражал, ну это, когда он начинал явные небылицы рассказывать, а иногда завистливо вздыхал, ведь мне так складно да красиво придумать, ни когда бы, ни удалось. В общем даже не заметили, как подземный переход миновали, да на углу бывшей Никольской оказались. Вот тут и я начал рассказывать, вспомнив, как однажды задержались мы допоздна в гостях у бабушкина брата, семья которого на 25 октября жила, и меня спать на подоконнике уложили, настолько он широким был. Я все порывался дом дяди Сережи найти, но они все друг на друга похожи. Все построены во времена она, стены у всех метровой толщины, в общем, бросил я эту затею, тем более, что уже и вход в ГУМ появился на горизонте, да и ребятишки там стояли, нас поджидая.

      - Что вы плететесь, как на похоронах? – цыкнул на нас старший, - давайте за мной, только не отставайте. Отстанете, дорогу дальше не найдете.

     И он начал пробираться через народ, который в любое время в ГУМ'е толпился. К нашему с Гиви удивлению, на первой линии действительно работал продуктовый отдел, а может он там недавно открылся, а может всегда существовал, только мы этого не знали, поскольку в муравейник этот людской заходить не любили. Да и что нам там делать было, в те юные годы? От дождя прятаться, если в это время на Красной площади окажешься? Или, если мама заставит с собой туда пойти, купить какую-нибудь тряпку из одежды? Самих нас это место, ну никак не привлекало.

     В отличие от других рядов, где продавщицы просто с ног валились от объема выполняемой ими работы, в продуктовом царила тишь да гладь. Полки, конечно, пустыми не были, но стояло на них то, что приезжим, коих было большинство в этом вертепе, совсем не требовалось, а москвичи все это и поближе к дому купить могли. Крупы всяческие, макаронные изделия, пачки с солью, да трехлитровые баллоны с соками, вот, пожалуй, и вся бакалея, ну а в гастрономии все было заставлено банками с консервами различными, среди которых целые пирамиды возвышались с крабами, неизвестно по какой причине совсем мало востребованными в то далекое время. В винном отделе, несмотря на то, что там ассортимент соответствовал требованиям покупателей, народ тоже практически отсутствовал, поэтому наше появление вызвало некое оживление среди трех продавщиц, которые собрались у углового прилавка и  чесали языки. Да и то оживление это было только в том, что они начали спорить, чья очередь наступила обслужить эту непонятно, что желающую приобрести группу молодых людей. Я подошел к ним достаточно близко и отчетливо все это расслышал. Наконец, одна из жриц прилавка, толстая тетка с кокетливым кокошником на голове, направилась к кассе, около которой, уже чуть ли не копытом бил в нетерпении, старший:

     - Что брать то будете? – вопрос еще не успел до конца прозвучать, как ответ полетел ему на встречу:

    - Бутылку "Особой" и сырок плавленый.


    Три рублевых бумажки перешли из рук в руки, касса звякнула и вожделенная бутылка оказалась в руках страждущего выпивки человека:

     - Пошли скорей. Так с вами и опоздать можно.

     - Куда идти-то, - обреченно спросили мы с Гиви почти хором.

     - Есть тут один подъезд, - последовал ответ, и старший с немыслимой скоростью рванул, куда-то в сторону.

      "Сейчас в толпе скроется, иди, ищи его потом вместе с моим трояком, ловко он все это проделал, Так купить дурачков…", - мелькнула у меня мысль.

      Ну, уж нет, вон младший в толпе маячит. Нам-то он и нужен, книжка же у него. Мы с Гиви поднапряглись и младшего догнали. Теперь не уйдут. Однако, к нашему удивлению, старший стоял у самого дальнего выхода из ГУМ'а на улицу Куйбышева, и терпеливо нас ждал. Увидел, головой мотнул и опять рысью вперед. Подъезд, о котором он говорил, оказался в каком-то дворе. Я в жизни бы этот двор не отыскал среди громад министерств и ведомств, но подъезд этот существовал, и там квартиры были, где люди жили. До кодовых замков тогда даже фантасты не додумались, поэтому мы быстренько вовнутрь заскочили. Старший привычным движением бескозырку на горлышке бутылки ногтем подковырнул, и тут же без промедления в себя приличное количество горячительной жидкости влил, а затем бутылку Гиви  протянул. Тот аккуратно рукой вытер обслюнявленное горлышко и поднес его ко рту, стараясь губами не касаться. Два небольших глотка и вот бутылка у меня в руках. Я проделал ту же самую процедуру, что и Гиви, и тоже пару небольших глотков теплой вызывающей отвращение водки в себя влил, и тут же кусочком сыра "Дружба", любезно протянутым мне младшим, зажевал. А вот тот, освободив свои руки от сыра, вцепился ими в бутылку и не отрывал ее ото рта, пока последние капли водки туда не перетекли.

     - Ладно, "чирик" гоните и забирайте книгу, заслужили, - подвел итог старший и неожиданно добавил, - нам некогда, скачки вот-вот начнутся, а мы тут с вами лясы точим. Пойдем, Сашка, - и опять куда-то вперед помчался, как будто выпитая водка ему дополнительную энергию придала.

      Я младшего за руку придержал, и вопрос задал, который у меня уже сколько времени на языке вертелся:

     - У тебя такое добро еще есть? - и, услышав в ответ:

     - Полно, - начал его долбать:

     - Я так думаю, денег ты этих уже не увидишь, - замолчал на секундочку, дожидаясь его реакции.

     - Конечно, он их все на лошадок поставит, - моментально прозвучал ответ.

     - Я так и думал, - продолжил я свою атаку, - давай мы у тебя книги напрямую купим. Тебе с ним делиться не придется. Как считаешь? – и опять на секунду замолчал.

     - А, что, здорово было бы, - без всяческого раздумья ответил младший, видимо ему такая мысль самому уже в голову приходила.

     - Тогда говори, где живешь, мы завтра туда часа в четыре, как с работы пойдем, подскочим. Хорошо?

     - Ладно. Я в Доме обуви живу. Знаешь, такой на Мира, но там встречаться не очень удобно. Давай у "Мечты импотента" увидимся.

    - Где, где? – опять, чуть ли не хором спросили мы с Гиви.

    - Не слышали, что ли? Так у нас новый памятник космонавтам прозвали.

    Мы еще, что-то спросить хотели, но тут откуда-то издалека рык раздался:

     - Сашка, ты где. За спиной моей договориться, сука, хочешь? Дуй сюда быстрей.

     Бедный Сашка сорвался и умчался на этот ласковый и  нежный призыв.

     Мы с Гиви начали выбираться из переплетения дворов, пока не оказались на асфальтовой дороге.

     - Ну, а с этим добром, что мы теперь делать будем? – кивнул он на книгу, которую я крепко держал в руке.

     Я взглянул на часы:

      - Теперь нам надо до четырех в магазин иностранной книги успеть. Только там такую литературу покупают. Магазин за Никитскими воротами расположен, так что в нашем распоряжении всего сорок минут. Успеем?

      - Если надо, то должны успеть, - услышал я в ответ, и мы припустили.

      Красную площадь пролетели, даже не заметили. Вот и Московский университет, великого Казакова творение, позади. Не успели на Герцена повернуть, а уже Консерваторию, которая с левой стороны там находится, за спиной оставили. Впереди показалось здание ТАСС, я на часы взгляд бросил, в запасе еще двадцать минут имеется, значит должны успеть. Мимо церкви, в которой венчались Александр Сергеевич с Натальей Гончаровой мы не спеша прошли. Негоже спешить в этом святом месте, а затем опять припустили.

     В магазин вбежали без десяти четыре, и я в товароведку устремился. Очереди не было, так что я сразу же в окошко протянул книгу и свой достаточно замызганный паспорт. Приемщица, очень полная тетка неопределенного возраста, которую все книжники называли просто тетя Маша, сидела на своем месте, но на меня не обратила ни малейшего внимания. Я был совершенно поражен. Тетя Маша читала книгу… Обычно, когда посетителей не было, она в одной руке держала зеркальце, а в другой рейсфедер и тщательно выискивала волоски, которые можно было выдернуть, при этом совершенно неважно откуда – из брови или верхней губы. "Я прихорашиваюсь", так она называла эту процедуру. Я всегда удивлялся таким  женщинам, ей уже на пенсию пора, а она все красоту наводит. Ведь тому, кто в гробу лежит, абсолютно все равно, как он при жизни выглядел.   

      Побоялся я, что сейчас она окошечко свое закроет, и все, придется завтра еще раз сюда переться, вот и решился на немыслимый поступок, тихонько по стеклу постучать. Ноль внимания. Я уж еще раз хотел повторить, как смотрю, а тетя Маша на меня поверх очков глядит. Заметила, что я увидел, и говорит:

      - Не стучи. Видишь, человек занят. Дай дочитать, - и опять свои глаза вниз опустила.

      "Интересно, - думаю, - она до абзаца хочет дочитать, до конца страницы или главы? А может так вообще до конца книги? И, еще любопытно, что это она читает? Книга в старом любительском полукожаном переплете, скорее всего той эпохи, когда ее издали. Так, что явно антикварная", - додумать дальше я не смог, книга была отложена в сторону, а тетя Маша мой паспорт листать начала, как будто первый раз его видит.

     Я, конечно, завсегдатаем ее коморки не был, но время от времени в этот магазин заходил, когда книги на языках различных попадались. Чаще всего я их у одного своего знакомого хорошего приобретал, специально, чтобы тете Маше отнести. Знакомый мой этот, почему-то не любил иностранные книги и не просто не любил, а тут же пытался от них избавиться, причем по самой, что ни на есть смешной цене – за рубль или даже за полтинник у него можно было приобрести приличные книги иностранной печати XIX или даже конца XVIII века. Толя, так этот знакомый просил себя называть, хотя он был лет на пятнадцать постарше меня, был известной личностью в книжной среде. Вечно неунывающий, небольшого росточка, круглолицый, с постоянным ярким румянцем на щеках, за что получил прозвище – Толя-морда, он носил небольшой, но весьма весомый чемоданчик, набитый книгами, и в свободное от работы время бродил по палаткам утильсырья, находя там немало замечательных книг. Не редко попадались там книги и на различных иностранных языках. Чаще всего на французском или немецком языках, реже на английском. Такие книги Толя еще брал, и то, если состояние хорошее было и картинки в них имелись, а вот  на всяких экзотических языках, таких как китайском или японском, не брал совсем. Почему книг на французском или немецком языках, напечатанных в том числе и готическим шрифтом, было больше, чем на английском, понятно. В России интеллигенция недолюбливала англосаксов, которые свои экономические интересы распространяли на весь земной шар, и, защищая их, готовы были нарушить любые ранее достигнутые договоренности. Сплошь и рядом в большинстве вооруженных конфликтов, вспыхивающих в различных уголках мира, была видна, как теперь принято говорить, рука Лондона.

      Следует отметить, что тетю Машу большинство книжников недолюбливало. Нечиста на руку она была. Регулярно, перед тем, как принять и оценить книгу, она доставала какой-то потрепанный гроссбух и пролистав его не спеша из конца в конец, заявляла, что эта книга заказана такой-то библиотекой и поэтому цена у нее будет такая вот и ни на копейку больше. Когда я первый раз это услышал, то даже загордился, вот я какую редкую книгу в магазин принес. Но потом мне ребята объяснили, что это у нее такой прием имеется, чтобы ценную книгу подешевле купить. Поэтому, когда она оценила, принесенный мной томик Гете, изданный при жизни великого немца, в семь с полтиной, я его сдавать отказался, заявив, что в Питере такой же стоит четвертак. Мне об этом приятель тамошний сказал.

      А она в ответ:

     - Вот в Питер и езжай. Десятку на билеты потратишь, день в Ленинграде без дела шататься будешь, да две ночи в поезде проведешь. Много выиграешь.

     Книгу ту я так ей и не стал сдавать, скоро приятель в Москву по делам приехал, он ее у меня за червонец купил, так что я точно в выигрыше остался.

     Покрутила она мой паспорт в руках и  за книгой потянулась. Тут только я сообразил, что в спешке книгу-то даже не раскрыл ни разу и кем она издана, где, да когда, так и не узнал. А тетя Маша книгу из футляра аккуратненько достала, да листать принялась. Но не так как принято, на титульный лист вначале посмотреть, а уж затем дальше продолжать с содержанием знакомиться, нет, она вначале на картинки смотреть стала, а уж затем до титула дошла. Я через ее руки смотрю, так, издательство Cercle D'Art, одно из самых уважаемых в этой сфере мировых издательств. Значит, с ценой я угадал, стольник минимум. А тетя Маша дальше листает и вдруг на свободном листе, который никакого интереса для читателей представлять не должен, надпись дарственную заметила. И сразу же приглядываться стала, уж не Ван ли это Дейк, или того чище Рембрандт эту надпись оставил. Нет, смотрю, сникла тетя Маша, а вслух фамилию того кому книга подарена  произнесла – мистеру Милиевскому. Я это на заметку сразу взял, да, как оказалось, на всю жизнь запомнил.

     - Ну, что я вам могу сказать, - это ко мне тетя Маша обратилась, - книга хорошая, цена ее 120 рублей, но из-за вот этой дарственной надписи, я ее дороже 96 рублей поставить не могу, значит, на руки вы получите – семьдесят шесть рублей 80 копеек. Согласны?

     Конечно, я согласился, смешно было бы не согласиться, вот я и кивнул положительно. А тетя Маша сразу же данные моего паспорта в квитанцию вписала, да мне ее протянула, чтобы я расписался, со словами:

     - Название длинное, писать долго, а время уже позднее. Давайте я вам деньги заплачу, чтобы и вы здесь долго не стояли, а я уж потом с оформлением закончу.

    Ну, я и согласился. Так, с деньгами, которые в руке держал, я в зал и вышел. Смотрю, Гиви у шкафа, где инкунабулы стоят, еще чуть ли ни самим Гуттенбергом напечатанные,  цены изучает.

     Я подошел, спрашиваю:

    - Что, любопытно?

     А, он меня, как героиня в фильме "Приходите завтра", спрашивает:

     - Вань, а, что это за циферки тут написаны, - и смотрит так удивленно, потому что там до трех нулей у некоторых книг нарисовано.

     - Гиви, дарагой, - копирую я жителей Кавказа, - это просто цены. Вообще собирать книги  очень затратное предприятие, но знаешь, любители все равно находятся. И эти книги, которые у нас мало кого интересуют, тоже найдут своего покупателя. Приедет коллекционер из-за бугра, которому важны не деньги, а редкие книги, да купит. Вот так, а пока пойдем отсюда, да составим план на завтра.

     Когда мы прилично уже успели отойти от магазина, я заметил в одном из дворов скамейку и направился к ней. Гиви, как загипнотизированный, шел за мной. Мы рядышком сели, я разжал кулак и честно поделил заработанное:

     - Так, семьдесят шесть восемьдесят минус тринадцать, во что нам обошлась книга, получается шестьдесят три восемьдесят, делим пополам, получается, что мы с тобой стали обладателями некой суммы, равной тридцать одному рублю и девяносто копеек. Держи свои честно заработанные тридцать два рубля.

     Тут мы с ним  еще немного поспорили, и он убедил меня, что моя доля должна быть чуть больше, поэтому мне достались сорок пять рублей, включая те мои тринадцать, а ему все остальное. После этого мы расстались и разбежались по домам, есть хотелось очень сильно, ведь кроме завтрака, за весь день мы съели лишь по крошечному кусочку плавленого сырка.