Драбблы по Саюкам

Сборник мелочи разных лет
по одному из любимейших фэндомов
Всё, кроме специально отмеченного,
по заявкам Ёжика и на её идеи

Санзо, Босацу и сигарета
Санзо сидел на подоконнике и задумчиво курил. Дождь был ещё где-то там, далеко в предчувствии, и настроение – просто стандартно мизантропическое.
Рядом с монахом сидело существо, которое Годжо называл «роскошной женщиной», а образованный Хаккай – бодхисатвой любви и милосердия. Санзо же в качестве самого приличного определения использовал просто «нечто».
Нечто строило глазки, касалось колена Санзо своей коленкой под полупрозрачной тканью и спрашивало:
– Конзен, деточка, неужели ты никогда не расскажешь тётушке, чему ещё плохому научился?
– Не хочу.
– Тогда хоть сигаретой поделись!
…Богиня демонстративно кашляла, а Санзо хмыкал:
– Не верю, что за столько столетий не пробовала и не научилась.
– Да нет, просто прямой поцелуй всё-таки был приятнее!

Кенрен/фем!Тенпо
– Так вот почему ты разводишь у себя такой беспорядок, шеф! – генерал Кенрен хитро подмигнул. – Спряталась за книжками – и переоделась, особенно если проблемы какие…
– Вот и нечего у меня убираться, – зеленоглазая Тенпо и не подумала смутиться, – а то ещё прокладки найдёшь…
– Ничего, я никому не расскажу! А вот если найду лифчик – то свистну. Никто же не догадается, что он принадлежит маршалу Западной!
– Вот этой дряни ты тут точно не найдёшь. Под форму неудобно, под всё остальное ни к чему.
– Значит, ты грудь бинтами перетягиваешь. Я поражён, что тебя до сих пор ещё никто не вычислил.
– Кому надо – те знают. А ты тоже только сегодня…
– Неправда, с первого взгляда! Но сказать решил только сегодня. Потому что раз ты допустила меня в своё личное пространство – значит, была готова к тому, что я всё узнаю!

Гоку/Санзо (подарочное для Диана*)
Все откуда-то знали, хотя бы краем уха слышали, что Сейтен Тайсей – вообще-то великий мудрец, равный небу. Годжо в это не верил. Хаккай был бы очень непрочь пообщаться с этим существом, когда оно не в ярости, а спокойно. Санзо… а что Санзо? Он просто знал, что только он один в состоянии обуздать свою обезьяну.
И вот однажды, в одном из боёв, снова понадобилась скрытая сила Гоку. И снова это была его собственная инициатива.
– Если не справитесь со мной потом – можете убить, – отважно заявил мальчик, протягивая руку к обручу.
Но все надеялись, что до этого не дойдёт.
Когда все враги были повержены, Гоку – то есть нет, уже другое, «то» существо, Сейтен Тайсей – стал в ярости кидаться на своих. И, не дожидаясь, пока на обезумевшую обезьяну дружно навалятся Хаккай и Годжо, Санзо сбил существо с ног при помощи своей сутры.
Чудовище упало и забарахталось, но пока оставалось в сознании.
– Стойте, я разберусь! – самонадеянно крикнул Санзо. И с обручем в руке склонился над брыкающимся Гоку. – А ну прекрати, тупая обезьяна! Я же тебя люблю, придурок, и убивать не хочу, а ты…
Кулаки существа теперь уже молотили по спине Санзо, но не слишком сильно. А после слов монаха руки чудовища со странной осторожностью закогтили его плечи, потянули к себе…
Миг – и теперь уже на спине лежал Санзо, придавленный крепким мальчишеским телом – и от неожиданности позволял себя целовать. Крепко, почти до крови… Но руки-то у монаха остались свободными. И когда существо перевело дух – Санзо одним движением вернул обруч на место.
Гоку, вместо того, чтобы потерять сознание, захлопал невинными глазками:
– Ой, Санзо, я никому ничего не сделал? А почему я на тебя упал?
– Свалился, – монаха душил нервный смех, и со стороны это смотрелось непривычно и даже жутковато.
– А почему ты плачешь? – Гоку осторожно стёр пальцем слезинку на золотых ресницах.
– Потому что ты чёртов кретинский идиот! Слезь с меня уже, вырастешь – поймёшь! – а сам, однако же, одной рукой прижимал мальчишку к себе, а другой трепал по волосам…
Странное существо внутри Гоку ухмылялось. Оно-то понимало гораздо больше, чем все они тут, вместе взятые…
«До встреч, Санзо».

Санзо/Хаккай (по мотивам отыгрышей)
– Неправильно ты, Хаккай, мне руки целуешь. Надо ладонью вверх переворачивать! Дай покажу.
– Санзо…
– Вот только не говори, что ты недостоин. Это же не для того делается, чтобы выражать благоговейные чувства. В Камасутре на этот счёт знаешь что написано?
– И что же? – Хаккай улыбается, пряча, как всегда, истинные чувства – но для Санзо его волнение и смущение не тайна.
– Поцелуй рук мужчине – это признание ему, желание быть с ним на ложе.
– О. Какие интересные книги читают нынче в монастырях…
– Да вообще-то я это прочёл в какой-то газете, в разделе «смесь». Ну что ты ржёшь, я сейчас показывать буду, что обещал…
И показывает. Не только ладонь целует – но и каждый палец по отдельности, отдавая дань этим волшебным рукам, медленно, нежно, трогая кончики пальцев языком и совсем чуть-чуть всасывая каждый губами…
У Хаккая перехватывает дыхание, ему просто не верится, что Санзо умеет так… А тот посматривает на сердечного друга – мол, учись, как надо!..

СТ!Гоку/ёкай!Хаккай (тоже подарочное)
В таком виде они сталкивались только в часы страшных сражений, когда нужно было или вдвоём смести всех, или одному успокоить другого, младшего. Оба переставали быть собой, и Хаккай только и старался совсем себя не потерять – а Гоку просто менял сущность на другую. О которой потом и не помнил, которая почти не бывала не бешеной.
Но иногда всё же…
Однажды, когда Хаккай, едва контролируя себя, пытался удержать, уговорить – существо, которым стал Гоку, не стало накидываться на него, стучать им об асфальт… То есть нет, с ног-то сбило, прижало – но потом глянуло в глаза, показывая дикую глубину, и принялось тискать…
– Ну, если тебя это успокоит… – голос тот же, интонации незнакомые, без привычного успокаивающего «ладно, ладно…» Вроде и ласково, но как-то пугающе – особенно в сочетании с улыбкой.
А дальше всё смешалось – длинные волосы обоих, побеги лозы, царапающие когти…
За подробностями борьбы Санзо и Годжо не наблюдали. До них донеслась только фраза, сказанная чужим, совсем незнакомым, не хаккаевским и слишком взрослым для Гоку, голосом:
– Я хотел бы поговорить с тобой… если мы успеем. Если безумие нас не сожрёт.

Когайджи/Яонэ (на фикфест)
Она предана ему бесконечно. Однажды – и на всю жизнь. Она всегда-всегда останется почтительной, его служанкой и рабыней, она никогда ни словом его не укорит, не скажет, что он был неправ. Она только иногда будет нарушать его приказы. И всегда – ждать его, чтобы преданно утешить. Залечить его раны. Быть целителем – значит врачевать не только тело. Главное – душа. Борьба, метания, сомнения. У Когайджи-сама есть мечта и цель, и об этом не надо только стенать – надо что-то делать. Для того друзья, команда. Для того живёт на свете она, Яонэ, чтобы подставить плечо, но при этом дать почувствовать себя сильным.
И самое большее, на что она надеется, – это что её повелитель, пусть бранясь, вытащит её из очередной передряги. Унесёт на руках, скажет снова – не смей, ты нужна мне… Яонэ верится в это с трудом, но сердцем она всё-таки чувствует: она действительно ему дорога.
И если бы она посмела подтолкнуть его к тому, чтобы он сам это осознал!
Быть может, пора просить помощи у так называемых врагов?..

Нии Джиени/Хван-хакассе (на фикфест)
– Идите к чёрту, уберите руки!
У неё не получается толком его отпихнуть. Он пахнет императрицей – единственной, кого желает доктор Хван.
– Вы всё равно не устоите, мисс Отличница.
– Почему она желает вас? Не меня?
– А меня желают все. Быть может, я смогу научить вас чему-то, что пойдёт на пользу вашим завоеваниям.
Нии Джиени скучно. Кого он хотел бы – те далеко, кого он легко может – тех неинтересно. Хоть какое-то разнообразие.
Удар. Прямо по очкам. Летят на пол, хорошо – не бьются.
– Какой темперамент.
Он перехватывает её руки и пытается повалить Хван на стол. Она отбивается как может, но запах императрицы сводит с ума. А теперь видны ещё и слабые следы помады на его щеках и шее…
– Сдайся. Ты будешь пахнуть мною. Это может сработать.

Гоно/Каннан, счастливая АУ
– Не смей этого делать. Не смей. Живи!
В его глазах надежда, отчаянная мольба.
– У меня ребёнок от монстра. Гоно, нет, я не могу…
– Тебя это не осквернит. Не смей, я тебе говорю!
Он сейчас уже превращается в ёкая, он не может осознать, что именно происходит – но лоза уже сползает с его кожи, тянется к сестре-жене, вырывает кинжал из её рук.
Даже если ему придётся сейчас слегка её придушить, вырубить – она потом простит. Главное – вытащить отсюда, унести на руках, скрыться куда-нибудь, где будут только они одни. Больше им никто не нужен. А это отродье… это потом, есть же масса способов не дать ему родиться, не о том сейчас надо думать…
О своей ране Гоно в эту минуту тоже не помнит.
…Канзеон Босацу находит их, лежащих рядом – вернее, друг на друге, падая, Гоно уронил Каннан на себя, и она только наполовину с него скатилась. У Гоно на животе рваная рана, у Каннан по ногам течёт кровь, и в ней плавают чёрные сгустки.
– Ну чёрт с вами, заслужили, – вздыхает богиня. – От этого не умирают, сейчас даже помогу. Подождём следующей реинкарнации.

Ещё Санзо/Хаккай (с фикфеста)
Всё время Хаккай боится, что это кончится. Что Санзо надоест эта игра в повиновение. Сменятся капризы, перестанет помогать молчание, полное понимания, и ненавязчивое присутствие. Хаккаю трудно допустить даже мысль, что он действительно может дать Санзо что-то ценное. Что-то, чего Санзо не найдёт больше нигде.
Но ведь Хаккай – единственный, кто Санзо не раздражает. И единственный, кто скажет ему правду, а не просто выплеснет раздражение. Кто поставит, если надо, на место.
И в самом деле, однажды Санзо наиграется в подчинение. Потому что сколько же можно тащить на себе всю эту ответственность! Если нельзя на кого-то её свалить, то можно хотя бы сделать то, что хочется. Отдаться в ласковые руки. Зная, что Хаккай не злоупотребит доверием, что будет с ним бережен. Это сам Хаккай не против жёсткого обращения. Санзо другой – и потому только прикосновения Хаккая он может выносить. И даже уже не может без них.
– Я устал. Будешь сегодня сверху.
– Да, Санзо. Как скажешь, – даром что Хаккай, может, и больше устал.
Главное, он всё ещё нужен Санзо.

Тенпо/Конзен (с фикфеста)
Омут – это чёрная глубина, невидимая, пока в неё не попадёшь. Снаружи, сверху, может быть этакое идиллическое озеро. Нет, лучше море. Зелёное озеро – это неэстетично. Это значит, что оно «зацвело». Брезгливый Конзен ни за что не стал бы в таком купаться.
Впрочем, если бы ему ещё месяц назад сказали, что он будет спать со своим лучшим другом – Конзен тоже только фыркнул бы. В антисанитарных условиях, и вообще… А вот затянуло. Туда, в зелёную глубину, в омут. Так затянуло, что каждый раз забывалось про грязь и беспорядок, про то, что здесь вроде как бы рабочее место. Да про всё на свете забывалось…
Сладко, когда тебя покоряют. А ждать Тенпо, если пропадает внизу, – долго, зато есть ради чего жить. Терпеть здешнюю пыльную вечность. Чтобы раз за разом окунаться в омут – и еле-еле оттуда выныривать.

Однострочники Санзо/Хаккай
Про медведика
Может быть, Комьё Санзо и хотел бы подарить своему юному воспитаннику плюшевого медведя, не настолько уж он уважал предписания не баловать послушников, но купить было негде, а шить он не умел; может быть, это одна из причин, почему сейчас Генджо Санзо обнимает по ночам Хаккая, прижимает его к себе, не желая упустить ни крупицы тепла…

Благие намерения (Хейзель и Санзо. Хаккай где-то рядом)
– Санзо-хан, эти ёкаи такие отвратительные, поверьте мне, что они не могут желать вам добра, в один прекрасный день они вас предадут, или съедят, или сотворят ещё что-нибудь непотребное… вы только посмотрите на этого вашего, с моноклем, он ведь всем своим видом так и напрашивается, чтобы вы его… ну как так можно, фи, это же ещё хуже, чем хотеть овладеть вашим телом… что такое, Санзо-хан, куда вы уходите, кого вы ищете, это у вас что-то с логикой не в порядке или у меня?..

Сам себе аллерген (Лавлесс-АУ)
Когда Генджо Санзо перестали мучить как кошмары, так и надоедливые зовущие голоса, когда он утвердился в своём статусе и даже к нему попривык – то понял, что у него осталась ещё одна проблема, которой он раньше не замечал: аллергия не просто на кошек, но особо сильно – на собственную белую, мягкую шерсть, покрывавшую ушки и хвост; и способ избавиться от примет невозвратного детства был, в общем-то, один и простой, только вот если уж он так яростно отстаивал свою честь все эти годы одиноких странствий – то теперь уже не свалишь на «меня поймали и изнасиловали»; хотя плевать, пусть кем-то там и считается, что все подлинные и великие Санзо Хоши обязательно проделывали в облачении дырки для хвостов, они бы на Комьё посмотрели, да и к настоятелю с сигаретой в зубах уже начинают привыкать, так что с сигаретой и без ушек – переживут; другое дело, что лучше одному и с аллергией, чем с кем попало, хоть бы и на одну ночь, и потому мучения тянутся ещё пару лет… пока не выясняется, что есть на свете кое-кто, который и чужие тайны хоронит навсегда, и ушки Санзо-сама тоже сбережёт как сокровище – да и сам он не кто попало, совсем нет, ведь очень мало кому удавалось не оставить Тридцать Первого равнодушным, как удалось этому, зеленоглазому, теперь уже не человеку, теперь уже с одним глазом, другим именем и вечной улыбкой…

Обмани меня
– Хаккай… не надо меня обманывать, я знаю, что ты без разговоров отдашь за меня жизнь, но отдать мне самого себя из чувства долга – это не то, чего я бы хотел от тебя, а я же вижу, что никаких других чувств в тебе нет и не было, и я устал ждать, пока они у тебя появятся, и… ладно, чёрт возьми, обмани меня – в первый и последний раз!

Мини-кроссоверы
Рой Мустанг в Тенкае
Никто не знал, что же натворил этот деятель в прошлой жизни такого, после чего попал в ками. Но и Тенпо, и Кенрену сразу стало ясно, что легко теперь не будет. Полковнику Мустангу не мешал потерянный глаз, а прежние неудачи только подстёгивали его амбиции и карьеристские устремления.
– Вот подсидит нас – и что тогда? – Кенрен прикурил одну от одной.
– Да пусть подсиживает, – рассеянно отозвался Тенпо. – Меня – так пожалуйста, я, будучи в нижних чинах, больше сделаю…
– Ну да, и пусть он мною командует и нарушает порядок, который я только-только навёл в наших общих делах?
– Это же всё формальные вещи. Уходи со мной. А он пусть возится с отчётностью и прочими церемониями. Раз уж так рвётся наверх.
– А если всё испортит?
– Совсем уж всё – не должен. Мозги есть, и совесть тоже. Нормально всё будет, ещё и поладим…

Хакурю и Импала на одной стоянке
Огромный джип весело поблёскивал фарами в сторону машины поменьше и поизящнее:
– А ты в кого превращаешься?
– В травоядное. Рогатое, – фыркнула та. – Что поделаешь, марка такая, «импала» – один из видов антилоп…
– Да уж, у меня никакой марки нет, я такой один, – вроде гордился, а вздыхал о неведомом прошлом… – И часто сплю на подушке у своего человека. Ну, то есть ёкая, но все всё поняли.
– Зато я пасусь и траву щиплю, а тебе приходится с их стола есть. Да и два раздолбая не четыре…

Санзо, Эдоген («Охотник на демонов»)
Санзо смотрел на другого священнослужителя, которому обряд предписывал переодеваться в женское платье, жевал вкуснейшее мясо и думал: может, ему и славно живётся, только, переводя на меня, губы красить противно, а ёкаи невкусные, не то что ёи…

2010-2012