Мои тексты

Когда-то в Лефортово мои тексты читали только некоторые соседи по камере. Но стоило им просочиться сквозь строгую цензуру на волю, как буквами заинтересовались не только подписчики моего блога, но и следак с его высокопоставленным начальством. Я ведь и о них писал. Бедным конвойным приходилось перелопачивать груды никчёмных судейских бумажек, но ручейки букв текли и текли на волю.

В начале этапного пути я забыл в камере "Медведей" тетрадь со своими наблюдениями об этом незабываемом московском СИЗО. Её долго пытался вытащить один хороший человек, напрягая кучу связей. Вытащил, но сначала тетрадь прочитал весь "продол" и уже хотел передать её на главный корпус "старшим братьям", но я взмолился и её отдали.

В Тюменском ШИЗО я писал на туалетной бумаге кусочком грифеля, что по прибытию прятал во рту. К сожалению, огромный кусок этапных наблюдений забрала себе соседка этажом ниже в одном из этапных централов. Понравились рассказы о любви, решила оставить себе. Но о ливанском работорговце я всё же "выгнал текст на волю", что забавно, тоже через женщину, но уже в погонах.

В "краснознамённом" лагерьке я писал только о прошлом. Эти рассказы спокойно уходили по ФСИНовской почте, но прежде их читали: явные агенты, тайные агенты, начальник отряда, иногда начальник начальников отрядов, куратор-оперативник, цензор-оперативник, иногда начальник оперативного отдела, иногда дежурный по смене и всегда обычные зеки. Когда читателей среди зеков, по мнению оперативников, стало чересчур много, мне пригрозили писательским забвением, и я стал шифроваться более тщательно. Тетрадки с буквами носил в рукаве и передавал их также в рукав.

В изоляторе я перестал писать о прошлом и взялся за настоящее. Похоже, операм любопытно было о чём я буду писать и мне позволили пару часов в день вести дневник. Факты и мысли я шифровал, пропуская их сквозь мысли своих эмоций, но на выходе получался столь забавный "Психометраж", что у меня быстро появились по"читатели" среди работников изолятора. Некоторые инспекторы, заступив на смену, интересовались в "кормушку": "Мухачёв, есть что новенькое?" Они без стеснения читали мой дневник и обсуждали со мной что-то им особенно интересное.

Где-то за полгода до освобождения я в письмах стал изредка упоминать, что если мне не отдадут мои тетради, то я не уеду, а поставлю палатку напротив входа в лагерь и буду там жить до тех пор, пока мне не вернут мои записи. Возможно эти буквы дошли до чьего-то высокопоставленного сердца и мои записульки вручили мне перед выходом на руки. Правда новопоставленный опер, хороший кстати на тот момент человек, пожаловался мне, что всю ночь ему пришлось читать какую-то жуткую «пургу» в нескольких блокнотах мелким почерком. Когда я сказал, что это мои скрупулёзно записанные сны за восемь лет отсидки, он почему-то расстроился.

Освобождение - это соцсети, Проза.ру, Ридус... Тысячи беглых просмотров, иногда приятные отзывы. Как вдруг...

Связался со мной старый знакомый. Мотает сейчас срок на одном из "чёрных" лагерей РФ. Рассказал, что у них мои рассказы популярны, а блаткомитет на днях распечатал пару текстов для сходки. Зачитали мужикам и резюмировали: "слушайте и знайте как сидят на других зонах, цените что имеете и скажите спасибо "старшим братьям" за наше положение".

Вот это приятно.