Мифы и были Куликова поля

Вступление
Куликово поле до сих пор окружено тайнами, загадками и мифами. Историки и лжеисторики, археологи и просто любопытные вс; спорят и спорят, где же была Куликовская битва. Одни говорят: около стен Москвы, другие – в Рязанской земле, третьи – в Воронежской земле и т. д. Главным аргументом против того, что битва была на Куликовом поле, там, где Непрядва впадает в Дон, является тот факт, что, мол, нет явных больших археологических находок.
Не буду вступать в этот спор. Для меня важнейшим аргументом в пользу того, что именно на Куликовом поле, что сейчас в Куркинском и Кимовском районах Тульской области, была знаменитая битва, является особая энергетика, или святость этого места. Куликово поле манит к себе. И далеко не каждому раскрывает свои тайны.
А тем, кто стал гостем этого удивительного места, оно порой посылает сокровенные мысли и слова, как, например, автору этих строк:
«Небо. Васильковое небо. Какое глубокое васильковое небо! Почему-то, когда смотришь на такое глубокое васильковое небо, звучит голос, но не твой, а в тебе. Тихо-тихо: «Домой… Домой… Домой…». Это истосковавшаяся душа рвется к Богу! Ищет душа Отца, чтобы, торопясь и сбиваясь, поведать Ему о своих земных страданиях, лишениях и скорбях; о боли и страхе! И, выговорившись, со слезами припасть к Творцу и утешиться на груди любящего Отца!!!
Сейчас-сейчас! Сейчас я поднимусь, легко оттолкнувшись от земли! Вперед! Вверх, к Отцу, видимо, пришел должный час! И пусть надоевшее тело осталось лежать средь степных ковылей. Отче, помилуй мя! Прими блудного сына…
Люди! Как много людей. Как много людей стоит в тишине! Почему они все молчат? Почему их взгляды устремлены на меня? Почему в их взглядах страх, сочувствие и радость?! Да, великий воин этот азиатский исполин. Сколько знатных бойцов приняли смерть от его беспощадной руки?! Есть от чего устрашиться! Потому в их глазах страх! Знаю, братья, что сей поединок – погибель моя, и не надо жалости, ибо за вас, други, полагаю душу свою! И ныне возрадуемся, братья, яко с нами Бог!!! Кого убоимся?!
Конь мой, сердечный мой брат, верный мой товарищ в жарких сражениях, или ты струсил?! Ну, не робей, одолеем нехристей, яко с нами Бог! Кого убоимся?!
Пора! Простите меня, братья, Христа ради!
«Бог простит!» – словно тихий шелест летит над нестройными рядами. «Бог простит!». «Господи, помилуй мя грешного!».
Хэй! И безжалостный металл впивается в конскую плоть. Хэй! И огненная волна накрывает разум. Хэй! Хэй! Хэй! И нет боли, нет страха, только сердце рвется из груди! Хэй! Хэй! Хэй! И знает конь о близкой кончине седока и, не щадя себя, неистов в последнем служении. Хэй! Хэй! Хэй! Трещат кости, рвутся жилы, стонет плоть, но нет боли. Быстрей стрелы, быстрей мысли, наперегонки со степным горьким ветром. Хэй! Хэй! Хэй! Летит, не касаясь земли, конь, а на нем – всадник в черной схиме, с копьем наперевес. Черный всадник Армагеддона!.. Яко с нами Бог!
Что тверже всего на свете? Алмаз?! Нет, лжете! Нет ничего прочнее воли человеческой, выкованной в кровавых сражениях. Нет ничего крепче воли человеческой, закаленной болью поражений и радостью побед! Нет ничего острее воли человеческой, отточенной молитвой и постом! И летит эта воля над землей, неумолима и тверда! И нет такой силы, которая остановила бы ее… Яко с нами Бог!
Вот он – момент истины! Словно в самом длинном сне, неудержимая воля прошивает плоть исполина вместе со щитом и доспехами, словно масло. Пронзает воина насквозь, прихватив по пути, ненароком, из тела и его душу! Но слишком силен воин, и содрогается земля от удара и стонет! Дети земли, услышьте скорбный стон матери вашей. И всех, видевших этот поединок, леденящим легким ветерком коснулась смерть… Немногим посчастливится увидеть багряный закат…
Небо! Васильковое небо! Какое глубокое васильковое небо! Отец, не остави мя! Прими своего сына…».
Да, Куликово поле привлекало и привлекает много златострунных певцов. Вот и Александра Блока оно не оставило равнодушным:
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь – степной, наш путь в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы ночной и зарубежной –
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
А. А. Блок. Из цикла стихотворений «На поле Куликовом». 1908 г.
Накануне
Как известно, могучее Древнерусское государство, Киевская Русь, несколько столетий успешно отражавшее нашествия азиатских орд, распалось на отдельные феодальные княжества. Новых завоевателей теперь встречало не общерусское войско, а разрозненные дружины и ополчения отдельных князей и городов.
И теперь, где бы ни скрестила русская рать мечи с монголо-татарскими саблями, будь то река Калка (1223 г.), или река Сить (1238 г.), или река Пьяна (1377 г.), – везде позор, везде поражение. За какими бы крепостными стенами ни прятались русские князья, будь то Рязань, или Владимир, или Суздаль, или Киев, или Чернигов, или Галич, – везде смерть и разорение. Казалось, что враг непобедим, и страх перед татарином вошел в плоть и кровь русского народа, в его генетическую составляющую.
Ужасную картину представляло для Руси батыево разорение. Население Русской земли в результате трех с половиной лет войны сократилось на одну треть, а в княжествах, через которые прошло основное нашествие (Рязанское и Владимиро-Суздальское), оно сократилось в два раза. Если учесть, что на Руси до монголо-татарского нашествия проживало 6-8 млн. человек, то убито было не менее двух-двух с половиной миллионов человек. В процентном отношении это более чем в два раза больше, чем за годы Великой Отечественной войны (тогда погиб каждый седьмой житель Советского Союза, или 27 млн. чел.). Кроме того, на Волгу был уведен большой полон.
Почти все города княжеств, кроме Новгородской земли, Смоленского и Полоцкого княжеств, были сожжены или разрушены. Так, археологи подсчитали, что из 74 изученных ими древнерусских городов домонгольского периода 49 (или две трети) были разорены Батыем. Причем 14 из них так и не поднялись из развалин, еще 15 городов не смогли восстановить былого значения и превратились в села. Так, погибла Старая Рязань (современная Рязань стоит на другом месте); Белгород Рязанский (он так и не был восстановлен и сейчас неизвестно даже его точное месторасположение); погиб и рязанский город Воронеж (только в 1586 г. на его месте построили острог для защиты от набегов крымских татар). Был уничтожен довольно-таки известный в то время город Дедославль – центр земли вятичей и главный город на тульской земле (лишь в 1553 г. здесь была построена дубовая крепость, а сейчас на месте города вятичей стоит большое село Дедилово). А сколько русских городов остались известны только археологам? Например, навсегда были утрачены после батыева разорения такие тульские города, как Корнике, Волконеск, Рославль, Свинеск, Польский, Микитин на Плаве. В наше время хорошо изучены лишь остатки древнерусского города Корнике. По имени этого города в свое время была названа одна из местных засек – Карницкая, или Корницкая.
В 1238 году татарами была сожжена деревянная Москва, в этом же году погиб город Козельск, прозванный Батыем «Злым городом». В 1239 году татары сожгли Чернигов, а в 1240 году погиб Киев – «матерь городов русских». В нем из двух тысяч домов осталось всего несколько домов, из 40 тыс. жителей – несколько сот человек. Погибли многие памятники культуры, в частности, известная Десятинная церковь (Успенская церковь). Итальянский купец Плано Карпини, побывавший на Руси вскоре после батыева нашествия, сообщал в своем труде «История монголов», что последние «произвели великое избиение в земле Руссии, разрушили города и крепости и убили людей… Когда мы ехали через их земли, мы находили бесчисленные головы и кости мертвых людей, лежавших на поле».
Кроме того, монгольское вторжение явилось печальным рубежом в истории России, так как последовавшее затем татарское иго задержало развитие страны на сто пятьдесят-двести лет, причем именно в тот момент, когда передовые страны Западной Европы начали особенно быстро развиваться. Был законсервирован натуральный характер хозяйства страны, в то время как на Западе развивалась цеховая промышленность и начался процесс первоначального накопления капитала. На Руси наблюдался упадок каменного строительства и исчезновение ряда сложных ремесел, например, изготовления стеклянных украшений.
***
Монголо-татарское нашествие стимулировало натиск на Русь сил Запада. И это не только крестовые походы шведов и немецких рыцарей, но и агрессия Литвы и Польши. В результате в XIII веке Русская земля была разорена и затем разорвана надвое могучими силами Запада и Востока. Юго-Западная Русь оказалась под властью Литвы и Польши, а Северо-Восточная Русь оставалась под властью Золотой Орды. С этого момента каждая из русских областей пошла своим историческим путем.
Власть Золотой Орды над Северо-Восточной Русью, или Великим княжеством Владимирским, заключалась в выдаче князьям ярлыков (разрешений) на княжение в своем княжестве, в том числе ярлыка на «великое княжение», и в так называемом «выходе», т. е. уплате дани деньгами и кровью, т. е. участием русских войск в завоевательных походах золотоордынских ханов. Правда, дань кровью, благодаря Александру Невскому, была вскоре отменена ханами.
Кроме того, малейшее неподчинение ханам каралось опустошительными набегами, которые на Руси прозвали «ордынскими ратями». В русских летописях отдельные нашествия назывались по имени их предводителей. Первой такой «ратью» после батыева погрома была «Неврюева рать», посланная на Русь в 1252 году, чтобы предотвратить восстание, готовящееся великим князем Андреем Ярославичем против Батыя. По свидетельству летописца, «Неврюева рать» нанесла Северо-Восточной Руси больший ущерб, чем поход Батыя. Особенно часто походы золотоордынских ханов на Русь совершались во второй половине XIII – первой четверти XIV вв. Так, только за 1275–1300 гг. произошло 15 походов. Наиболее значительными были «Дюденева рать» в 1293 г. (по имени предводителя Тудана); «Токтомерева рать» в 1295 г. (по имени предводителя Токтомеря); «Федорчикова рать» в 1327 г. (по имени предводителя Федорчука). Ордынские рати всегда приводили к разграблению русских земель. Только «Дюденева рать» закончилась разорением 14 городов. Страшная «Федорчикова рать», насчитывавшая около 50 тыс. воинов, полностью разгромила и сожгла тверские земли. Как писал летописец, «и людей множество погубиша, а иных в плен поведоша, а Тверь и все грады огнем пожгоша».
Естественно, что у каждого русского человека события тех времен вызывают гнев, печаль и сожаление о тех «злогорьких» временах. Но давайте обратимся к анализу событий, который дает нам русская религиозная мысль.
В русских летописях тех лет и историко-эпических произведениях, в частности, в «Повести о разорении Рязани Батыем» и «Слове о погибели Русской земли», которое было написано между 1238 и 1246 годами, звучит мысль о том, что нашествие татар было Божией карой за грехи русских людей. Как говорит летописец, «за грехи наши и неправды, за умножение беззаконий наших наслал Бог поганых, не их милуя, а нас наказывая, дабы воздерживались от злых дел. И этими наказаниями наказывает нас Бог, нашествием поганых, это ведь батог Его, дабы мы опомнились и воздержались от дурного пути своего» (Из Тверской летописи). В первую очередь за грехи князей, делает вывод современный наблюдатель, допустил Бог такое бедствие на Русской земле: «Из-за гордости и высокомерия князей допустил Бог такое. Ведь много было князей храбрых и надменных, и похваляющихся своей храбростью» (Из Тверской летописи).
***
Но Бог милостив, Он дал Русской земле передышку на сорок лет, так называемую «великую тишину».
Это было с 1328 по 1368 год, когда не случалось татарских набегов и войн с Литвой. «И бысть оттоле тишина на сорок лет, и престаша погании воевати Русскую землю и закалати христиан, и отдохнуша и опочиша христиане от великыя истомы и многыя тягости и отъ насилия татарьскаго, и бысть оттоле тишина велика по всей земли», – писал летописец.
За время «великой тишины» русская земля подготовилась в духовном, экономическом и политическом смысле к новым тяжким войнам и испытаниям. В.О. Ключевский писал: «Время с 1328 года по 1368 год, когда впервые пошел на Северо-Восточную Русь Ольгерд Литовский, считалось порой отдыха для населения этой Руси, которая за это благодарила Москву. В эти спокойные годы успели народиться и вырасти целые два поколения, к нервам которых впечатления детства не привили безотчетного ужаса отцов и дедов перед татарином: они-то и вышли на Куликово поле».
«Великая тишина» – это как бы синоним странствия евреев по Синаю, когда Моисей 40 лет водил свой народ по пустыне, пока не умерли все те, кто был рожден в рабстве в Египте, и не народилось поколение свободных людей. Так и на Руси за 40 лет «великой тишины» народилось новое поколение, не ведающее страха перед татарами.
«Великая тишина – это было время правления Москвой великого князя Ивана I, прозванного Калитой за то, что всегда носил при себе мешок с деньгами – калиту – для раздачи милостыни бедным, и его сыновей – Симеона, прозванного Гордым, и Ивана II, прозванного Кротким. А также это первые годы правления Великим Московским княжеством малолетнего Дмитрия Ивановича при регентстве митрополита Алексия. Именно при этих князьях началось возвышение Москвы и возрождение Русской земли.
А с чего началось возрождение Русской земли? С духовной составляющей. С возрождения монастырей, с монастырской колонизации.
В дремучих северных лесах собиралась братия, строили храмы, кельи, возводились крепостные стены. Так возникли главные и знаменитые монастыри, среди которых был Троицкий монастырь, основанный в 1337 году «великим печальником о земле русской» преподобным Сергием Радонежским (1314-1392). Около монастырей стали селиться крестьяне, появились сёла. Они разрастались, превращались в посады или даже в города. В монастыре можно было помолиться, спрятаться за его крепостными стенами от врага.
Вслед за монастырями стало возрождаться сельское хозяйство. Крестьяне начали постепенно восстанавливать свои подворья, вводили в оборот заброшенные участки и осваивали новые земли. На пустошах и лесных полянах вырастали починки – новопостроенные деревни в один, два и более дворов. Хотя крестьянская колонизация в основном шла на север, где было безопасней жить, тем не менее много таких деревень-починок появилось на тульской земле как прообразы будущих больших сел.
Стали возрождаться старые (Владимир, Суздаль, Рязань) и молодые города (Тверь, Нижний Новгород, Москва). Появлялись новые города. Города были не только княжескими резиденциями, но и центрами ремесла и торговли.
Возродились и старые тульские города (Тула, Белев, Новосиль), появились новые (Алексин, Одоев, Венев, Кашира), хоть в то время они были больше похожи на сторожевые пункты и резиденции удельных князей, чем на торгово-ремесленные центры.
Наиболее возвысившиеся и разбогатевшие в торговле города стали претендовать на центры объединения русских земель. В XIV веке главный спор за первенство на Руси шел между Москвой и Тверью.
***
Новые военные испытания выпали на Русскую землю в княжение великого московского князя Дмитрия Ивановича, прозванного Донским. Впрочем, его ранее княжение, когда он был в отроческом возрасте, прошло относительно спокойно. А князем он стал после смерти отца, в возрасте девяти лет.
Дмитрий родился в 1350 году и был сыном Иоанна Красного и великой княгини Александры, внуком Иоанна Калиты, праправнуком святого благоверного великого князя Александра Невского.
В «Слове о житии и о преставлении князя Димитрия Иоанновича», написанном, предположительно, Епифанием Премудрым в последнее десятилетие XIV века, говорится: «Воспитан же был он в благочестии и славе, с наставлениями душеполезными, и с младенческих лет возлюбил Бога».
Детство Дмитрия прошло под непосредственным влиянием святого митрополита Алексия, который фактически заменил девятилетнему князю отца. Неудивительно, что воспитательное воздействие святого развило собственные высокие качества Дмитрия. В том же «Слове» о нем написано: «Еще юн был он годами, но духовным предался делам, праздных бесед не вел и непристойных слов не любил, и злонравных людей избегал, а с добродетельными всегда беседовал. И Священное Писание всегда с умилением он слушал, о церквах Божиих усердно заботился… С чистой душой и ясным умом держал земное царство и готовил себя к небесному, и плоти своей не угождал».
В 1359 (или 1361 - по другим предположениям) году Дмитрий был вынужден предпринять путешествие в Орду. Поездка грозила смертельной опасностью, но будущий глава государства должен был собственными глазами увидеть положение дел: соприкоснуться с врагом, уже более века мучившим родную землю.
На время ярлык был утрачен – малолетнему князю московскому Орда предпочла суздальского князя Дмитрия Константиновича, «мужа зрелого». Однако в 1362 году в результате очередного переворота в Орде пришел к власти хан Мурут, который, не без содействия митрополита Алексия, направил великокняжеский ярлык с послом в Москву. Суздальский же князь не захотел пропустить Дмитрия Московского во Владимир, куда тот шел венчаться на великое княжество. Но, увидев полки Москвы, в страхе бежал. Дмитрий, достигнув Владимира, прошел здесь древний обряд вокняжения, а в 1366 году укрепил союз с Суздалем браком с княжной Евдокией Дмитриевной, которая до последних дней его и своей жизни была верна венчанию с великим князем Дмитрием Ивановичем.
Когда Дмитрий возмужал, на его долю выпали ратные подвиги. Для защиты от нападения врагов по приказу князя в 1367 году началось строительство первого каменного кремля. Кремль был построен из белого камня, отчего в песнях и преданиях Москва осталась «белокаменной».
Вначале Москва вела борьбу с Литвой и ее союзниками – тверским и смоленским князьями. «Первая литовщина» произошла осенью 1368 года, когда литовский князь Ольгерд с союзниками стоял под Москвой, но не смог взять ее, смутившись видом каменного кремля. Затем последовал второй поход Ольгерда на Москву в 1370 году, тоже завершившийся неудачей для литовцев.
В 1371 году тверской князь Михаил отправился в Орду просить ярлыка для себя. Новый хан Золотой Орды решил дать его Михаилу. В Москву же был направлен ханский посол с оскорбительным приглашением Дмитрию Иоанновичу во Владимир на венчание Михаила. И здесь великий князь, приобретший мудрость и силу государственного правителя, поступил как свободный человек, истинный хозяин положения. «К ярлыку не еду, а в землю на княжение Владимирское не пущу, а тебе, послу, путь чист», – изрек он. Дмитрий Иоаннович перекрыл путь Михаилу во Владимир, ордынский же посол, прибывший в Москву, был встречен великим князем любезно, что в какой-то мере подготовило дальнейший его успех. В этом же году Дмитрий Иоаннович отправился в Орду, чтобы прекратить происки Михаила. На этот поступок, как и на прочие свои важные политические действия, великий князь имел благословение митрополита Алексия. Восьмидесятилетний старец сопровождал его до самой Коломны. Великий князь вернулся в Москву с ярлыком.
Ни одного значительного государственного решения Дмитрий не принял без благословения Церкви. Три фигуры, облеченные духовным саном, оказались ключевыми в его жизни: это святитель Алексий, преподобный Сергий Радонежский и Феодор Симоновский, впоследствии архиепископ Ростовский.
Укрепление политического лидерства Дмитрия Ивановича на северо-востоке Руси, а именно на территории Великого Владимирского княжества, подконтрольного Золотой Орде, вызвало новую агрессию Ольгерда Литовского и Михаила Тверского. Последовал третий поход Ольгерда на Москву в 1372 году.
В этой литовской агрессии на великорусские земли большую роль сыграл город Алексин. Так, еще в 1361 году воины литовского князя Ольгерда напали на Алексин и разорили его жителей. А в 1372 году, во время третьего похода Ольгерда на Москву, недалеко от Алексина, у города Любутска (ныне село Красное), сошлись литовское и московское войско. В авангардном бою москвичи разбили сторожевой литовский полк, после чего Ольгерд отступил. Несколько дней оба войска стояли на противоположных склонах безвестного оврага, а затем разошлись, и Ольгерд с Дмитрием заключили мир.
Поражение Ольгерда помогло Дмитрию расправиться с Тверью, когда в 1375 году он организовал общерусский поход против тверского князя Михаила, принудив его подчиняться Москве.
***
Затем Москва начала жестокую борьбу с Золотой Ордою. В Золотой Орде после захвата ханской власти темником Мамаем (1374-1382) прекратились внутренние усобицы, и Мамай решил восстановить прежнюю власть над русской землей. Он потребовал от Дмитрия Ивановича как от великого князя покорности и уплаты прежней дани. Тот отказался признавать власть Мамая и платить дань. Это означало начало открытой войны с Золотой Ордой.
Что же побудило Дмитрия Ивановича отказаться от политики союза с Золотой Ордой, которую начал проводить еще Александр Невский (ведь Русь считалась вассалом Золотой Орды, ее залесным улусом)? Чтобы ответить на этот вопрос, надо окунуться в эпоху Александра Невского и Дмитрия Донского. Во времена Александра Невского Русь была как бы между молотом (Золотой Ордой) и наковальней (католическим Западом). Отбиться от двух врагов сразу Русь не могла (было слишком мало сил), и нужно было делать выбор между Востоком и Западом. Александр Невский пошел на вынужденный союз с монголами, во-первых, потому, что язычники-монголы (в отличие от католиков) православной вере не угрожали. Во-вторых, монголы русскую землю не оккупировали, а лишь рассматривали ее как вассальную территорию с собственной администрацией и собственными войсками.
Что же изменилось в эпоху Дмитрия Донского? Ни о каком союзе с Западом не было и речи, католический Запад оставался злейшим врагом Руси. Но определяющим стало то, кем являлся Мамай и какую политику он проводил. Во-первых, Мамай не был прямым потомком Чингисхана (Чингизидом), и Дмитрий Донской не признавал его ханом Золотой Орды. Во-вторых, Мамай через генуэзцев, имевших свои колонии в Крыму (Крым был тогда ставкой Мамая), вошел в тайный союз с Римским папой по организации крестового похода против Руси. Кроме того, Мамай и его подданные были мусульманами (Золотая Орда приняла ислам в первой четверти XIV века), и никакой веротерпимости со стороны монголов уже не было. По свидетельствам современников, Мамай говорил своим князьям и вельможам: «Захвачу землю Русскую, и церкви христианские разорю, и веру их на свою переменю, и повелю поклоняться своему Магомету. А где церкви были, тут мечети поставлю и баскаков посажу по всем городам русским, а князей русских перебью». Таким образом, Мамай грозил уничтожением православной веры и оккупацией всей Руси. Поэтому Дмитрию Донскому ничего больше не оставалось, как принять вызов объединенных сил Востока и Запада. Возможно, именно тогда появилась русская пословица: «Много нам бед наделали хан крымский да папа римский».
Первым войну начал Мамай. В 1375 году его орда сожгла город Кашин. В 1376 году ответный ход сделал Дмитрий. Он совершил поход на Волжскую Булгарию. Русские войска осадили город Булгар и, несмотря на наличие у врагов пушек – невиданного по тем временам оружия, вынудили его к сдаче.
В то время в ходе ордынской борьбы за власть сибирский хан Хызр со своими полками захватил все Поволжье. Объединенная Западная Сибирь и Поволжье стали называться теперь Синей Ордой. В ней в 1377 году при поддержке правителя Средней Азии Тимура, или Тамерлана, ханом стал Тохтамыш. Он был одним из потомков Джучи старшего сына Чингисхана. Это стало еще одним предлогом для Дмитрия Ивановича не признавать власти Мамая и стать союзником Тохтамыша в его борьбе за власть над всей Ордой.
В другой части Золотой Орды, которая называюсь Белой Ордой, ханом оставался Мамай. Она занимала территорию Причерноморья, где основным населением были придонские половцы.
В 1377 году большое войско царевича Арапши из Белой Орды разорило Нижегородское княжество и разбило московско-суздальское войско на реке Пьяне. 1378 году Мамай посылает на Москву мурзу Бегича с отборной золотоордынской конницей (20-30 тысяч). На реке Воже в Рязанском княжестве неприятельское войско было встречено дружиной князя Дмитрия и рядом союзных ему князей. Силы были равные, русские, отбив атаку татарской конницы, нанесли ей ряд фланговых ударов, и впервые за всю историю войн Руси с монголо-татарами враг побежал. Как повествует летопись, «и посекли множество побежавших татар».
В битве на реке Воже русские войска одержали первую крупную победу в открытом поле над ордынцами. Но поражение на реке Воже еще более распалило злобу Мамая – он стал готовиться к большой войне с Москвой, чтобы как «второй царь Батый пленить всю Русскую землю». Свой поход на Москву Мамай планировал на осень 1380 года, поэтому он сказал своим подданным «хлеба не сеять, но быть готовыми на русские хлеба».
На пути к Дону Великому
Редко можно найти такое событие в русской истории, которое было бы так увековечено в народной памяти. Во-первых, сведения о Куликовской битве были записаны во всех русских летописях и во многих западноевропейских хрониках, среди которых в первую очередь надо выделить «Краткую летописную повесть о Куликовской битве» и «Пространную летописную повесть о Куликовской битве». Во-вторых, память о ней сохранилась в ряде эпических произведений древнерусской литературы, среди которых «Задонщина, или слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его, князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая» Софония Рязанца, «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского», и «Житие Сергия Радонежского», написанные Епифанием Премудрым, и, наконец, «Сказание о Мамаевом побоище».
Не прошли мимо этого события русские поэты и писатели. Александр Блок, продолжая цикл «На поле Куликовом», писал:
Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:
Не вернуться, не взглянуть назад.
За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат...
На пути – горючий белый камень.
За рекой – поганая орда.
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
И, к земле склонившись головою,
Говорит мне друг: «Остри свой меч,
Чтоб недаром биться с татарвою,
За святое дело мертвым лечь!»
Я – не первый воин, не последний.
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена!
8 июня 1908
***
Приближался грозный 1380 год. Мамай готовил новый поход на Москву, чтобы покончить с ее успехами по объединению северо-восточных русских княжеств и сплочению русского народа в борьбе с Ордой. Но это был уже не очередной карательный набег, а большой поход, сравнимый разве только с нашествием Батыя на Русь в 1237-1240 годах.
В этот поход Мамай собрал не только войска всех своих улусов, но нанял и наемников с Кавказа и Поволжья («бесерменов»), а также из Крыма («фрязей», генуэзцев) и даже рыцарей из Европы. Особенно было опасно, что он вступил с союз с давними противниками Москвы – новым литовским князем Ягеллом (Ягайло) и рязанским князем Олегом Ивановичем. Правда, последний на деле уклонялся от борьбы и даже посылал Дмитрию некоторые сведения разведывательного характера. Поэтому князь Дмитрий, вступив впоследствии на рязанские земли, не велел разорять рязанские города и села.
Мамай предложил союзникам встретить его «на реке Оке, на Семень день», т. е. 1 сентября по старому стилю. Он хотел захватить инициативу и, выйдя к линии обороны по Оке, вторгнуться в центр Русской земли. В середине лета 1380 года Мамай, перейдя Волгу, подошел к устью реки Воронеж. Дальнейшее продвижение Мамая было медленным и осторожным. Он поджидал литовскую помощь, которую обещали ему послы Ягайло.
Дмитрий Иванович знал о приготовлениях Мамая через своего посла Захария Тютчева и разведывательную стражу московского боярина и воеводы Семена Мелика. Он посылает стражи (разведки) в «Дикое поле». Вначале была предварительная стража – это «крепкие сторожевые по имени Родион Жидовинов, да Андрей Попов, сын Семенов, да Федор Стремен Милюк, и иных 50 человек удалых людей двора великого князя». Ордынские разъезды сумели схватить «сторожей», когда они объезжали стан Мамая, но одному из них, Андрею Попову, удалось бежать из плена. 23 июля 1380 года он прискакал в Москву и сообщил великому князю: «Идет на тебя, государь, царь Мамай со всеми силами ордынскими, а ныне на реке на Воронеже!».
Великий князь Дмитрий Иванович посылает в степь новую, или первую, стражу (Василия Тупика, Родиона Ржевского, Андрея Волосатого и Якова, сына Андрея Осляби, и с ними 70 юношей). А вслед за ней вторую стражу (Климента Полянина, Ивана Свеславина, Григория Судакова и Фому Кацибея и еще 33 удальца). Сам же князь немедленно начал «собирать воинства много и силу великую, соединяясь с князьями русскими и князьями местными». Полкам было назначено собираться в Коломне. Между тем «с Поля» приходили новые тревожные вести. А вскоре от московского посла Захария Тютчева, посланного в ордынский стан, пришло сообщение о присоединении к Мамаю рязанского князя Олега и литовского князя Ягайло.
Эти сведения заставили Дмитрия Ивановича выбрать наступательную тактику. Во-первых, нужно было предотвратить соединение врагов и разгромить их поодиночке, начав с самого опасного – Мамая. Во-вторых, необходимо было перехватить стратегическую инициативу, смело выйти с войском к Дону и разгромить ордынцев в генеральном сражении.
Первая стража захватила «языка нарочитого царева двора», от которого в Москве узнали о планах Мамая. Теперь можно было переходить к активным действиям. И утром 20 августа по новому стилю великокняжеские полки по трем дорогам выступили из Москвы в Коломну.
***
Ни одно, даже самое малое дело не делается без промысла Божьего, а тут – борьба с самым заклятым и сильным врагом Руси – Ордой. Естественно, она должна была иметь духовное благословение.
И знаки этого духовного благословения были посланы. Как раз перед выступлением великого князя против татар произошло – как Божественное знамение – чудесное событие. Вот как об этом пишет летописец: «Во Владимире на Клязьме, в храме Рождества Богородицы, где почивали мощи благоверного князя Александра Невского, один инок видел, как у его гроба сами собой загорелись свечи, как подошли два светоносных старца (св. Петр и Алексий) и сказали: „Восстань, Александр, на помощь сроднику своему великому князю Дмитию Ивановичу, одолеваемому врагами". И Александр Невский встал на зов старцев, как живой, из гробницы».
А когда 20 августа после молебнов в Московском кремле войско великого князя вышло из трех кремлевских ворот, возле каждых стояли священники, которые благословляли ратников и кропили их освященной водой. По пути к Коломне, у села Брашева, великий князь увидел на одном из деревьев образ святителя Николая. Восприняв это явление как благоприятный знак, он воскликнул: «Сие место угреша мя!» («Это место греет мне душу!»). Здесь впоследствии был построен Николо-Угрешский монастырь.
Когда же произошел сбор общевоинских сил в Коломне, после праздника Успения Пресвятой Богородицы, Дмитрий Иванович посетил Троицкую обитель. Митрополита Алексия уже не было в живых (умер в 1378 г.), а нового митрополита Киприана, сторонника Литвы, князь недолюбливал. Оставался преподобный Сергий Радонежский, «печальник Земли Русской», к нему для благословения на битву и поехал великий князь. Вот как об этом говорится в «Сказании о Мамаевом побоище»:
«Князь же великий Дмитрий Иванович взял с собою брата своего, князя Владимира Андреевича, и всех князей русских, поехал к Живоначальной Троице на поклон к отцу своему духовному, преподобному старцу Сергию, благословение получить от святой той обители. И упросил его преподобный игумен Сергий, чтобы прослушал он святую литургию, потому что был тогда день воскресный и чтилась память святых мучеников Флора и Лавра. По окончании же литургии просил святой Сергий со всею братьею великого князя, чтобы откушал хлеба в доме Живоначальной Троицы, в обители его. Великий же князь был в замешательстве, ибо пришли к нему вестники, что уже приближаются поганые татары, и просил он преподобного, чтобы его отпустил. И ответил ему преподобный старец: “Это твое промедление двойным для тебя послушанием обернется. Ибо не сейчас еще, господин мой, смертный венец носить тебе, но через несколько лет, а для многих других теперь уж венцы плетутся”. Князь же великий откушал хлеба у них, а игумен Сергий в то время велел воду освящать с мощей святых мучеников Флора и Лавра. Князь же великий скоро от трапезы встал, и преподобный Сергий окропил его священной водою и все христолюбивое его войско и осенил великого князя крестом Христовым – знамением на челе. И сказал: “Пойди, господин, на поганых половцев, призывая Бога, и Господь Бог будет тебе помощником и заступником”, – и добавил ему тихо: “Победишь, господин, супостатов своих, как подобает тебе, государь наш”. Князь же великий сказал: “Дай мне, отче, двух воинов из своей братии – Пересвета Александра и брата его Андрея Ослябу, тем ты и сам нам поможешь”. Старец же преподобный велел тем обоим быстро готовиться идти с великим князем, ибо были известными в сражениях ратниками, не одно нападение встретили. Они же тотчас послушались преподобного старца и не отказались от его повеления. И дал он им вместо оружия тленного нетленное – крест Христов, нашитый на схимах, и повелел им вместо шлемов золоченых возлагать его на себя. И передал их в руки великого князя, и сказал: “Вот тебе мои воины, а твои избранники”, – и сказал им: “Мир вам, братья мои, твердо сражайтесь, как славные воины, за веру Христову и за все православное христианство с погаными половцами”. И осенил Христовым знамением все войско великого князя – мир и благословение…».
***
И ополчилась русская земля на Мамая. Вот как писал Софоний Рязанец в своем поэтическом произведении «Задонщина»: «Звенит слава по всей земле Русской: в Москве кони ржут, трубы трубят в Коломне, бубны бьют в Серпухове, встали стяги русские на берегу великого Дона».
Общерусский воинский сбор был назначен в Коломне на праздник Успения Пресвятой Богородицы (15/28 августа). Сюда, помимо княжеских дружин великого князя Дмитрия Ивановича (Москва) и его двоюродного брата князя Владимира Серпуховского (Серпухов), собрались князья и бояре с дружинами из городов Великого княжества Московского: Дмитрова, Звенигорода, Владимира, Юрьева, Переяславля-Залесского, Углича, Можайска, Коломны, Костромы.
Также на клич Дмитрия Ивановича откликнулись союзные Москве князья из Белозерского княжества (Белозерска, Каргополя, Кеми, Каргомола, Андома), Ростовского (Ростова и Великого Устюга), Ярославского (Ярославля и Малоги), Тарусского княжества (Тарусы и Оболенска), Новосильского, Елецкого, Муромского, Мещерского, Стародубского княжества.
Вот как повествует об этом «Сказание о Мамаевом побоище»: «И пришли к нему князья Белозерские, готовы они к бою, и прекрасно снаряжено войско, князь Федор Семенович, князь Семен Михайлович, князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский и андомские князья; пришли и ярославские князья со своими полками: князь Андрей Ярославский, князь Роман Прозоровский, князь Лев Курбский, князь Дмитрий Ростовский и прочие многие князья».
Но не откликнулись на зов Москвы давние ее соперники Олег Рязанский и Михаил Тверской. Даже тесть Дмитрия Ивановича, суздальско-нижегородский князь Дмитрий Константинович, не прислал своих дружин зятю. А также новгородские бояре и смоленский князь Юрий уклонились от войны. Но и из этих земель пришла помощь в Коломну. Пришли на войну с Мамаем некоторые смоленские и дорогобужские князья с дружинами, пришел холмский князь из тверских владений, некоторые суздальские князья и ополченцы из Новгорода и Пскова, о чем повествуют летописи и сказания.
Всего собралось в Коломне до 70 князей, не считая многочисленных бояр-воевод, простых ратников и ополченцев. Никогда еще Русь не выставляла на поле боя столь многочисленное и хорошо организованное войско. «От начала миру не бывала такова сила русских князей», – с гордостью заявлял летописец.
В «Сказании о Мамаевом побоище» говорится: «Сыновья же русские вступили в обширные поля коломенские, но и тут не вместиться огромному войску, и невозможно было никому очами окинуть рати великого князя. Князь же великий, въехав на возвышенное место с братом своим, с князем Владимиром Андреевичем, видя такое множество людей снаряженных, возрадовался и назначил каждому полку воеводу. Себе же князь великий взял под командование белозерских князей, и в полк правой руки назначил брата своего князя Владимира и дал ему под командование ярославских князей, а в полк левой руки назначил князя Глеба Брянского. Передовой же полк – Дмитрий Всеволодович да брат его Владимир Всеволодович, с коломенцами – воевода Микула Васильевич, владимирский же воевода и юрьевский – Тимофей Волуевич, а костромской воевода – Иван Родионович Квашня, переяславский же воевода – Андрей Серкизович. А у князя Владимира Андреевича воеводы: Данило Белеут, Константин Кононов, князь Федор Елецкий, князь Юрий Мещерский, князь Андрей Муромский».
На военном совета в Коломне решено было переправиться через Оку и идти на юг, в степь, в «Дикое Поле» на встречу с главным врагом – Мамаем. Войска выстроились в походную колонну по военной тактике того времени. Впереди шло конное войско, разбитое на полки: передовой полк, большой полк, полки правой и левой руки. За конницей следовали пешие полки – «черные люди», «сыны крестьянские от мала до велика», «многие люди и купцы со всех земель и градов» – под командованием Тимофея Вельяминова.
Войско вначале шло на запад вдоль берега Оки. В устье Лопасни была переправа. После переправы через Оку великий князь отправил в поле третью стражу (разведку) во главе с московским боярином и главой разведывательной службы Семеном Меликом. «И, взяв благословение от архиепископа коломенского, князь великий перешел реку Оку со всеми силами и отправил в поле третью заставу, лучших своих витязей, чтобы они сошлись со сторожей татарской в степи: Семена Мелика, Игнатия Креня, Фому Тынину, Петра Горского, Карпа Олексина, Петрушу Чурикова и других многих с ними удалых наездников», – повествует «Сказание».
Далее войско двинулось на юг к верховьям Дона. Правда, на марше сильно отстала «пешая великая рать». Но воевода Тимофей Вельяминов все же успел привести пешцев к началу Куликовской битвы.
Русское войско стремительным броском опередило войско литовского князя Ягайло, остановившееся в городе Одоеве. Ни Мамай, ни Ягайло не ожидали таких решительных действий. Сам же Дмитрий Иванович имел постоянную информацию о действиях противника через своих разведчиков. Когда русское войско пришло «на место, называемое Березуй, за тридцать три версты от Дона», гонцы из «сторожи» принесли точные сведения о местоположении и планах Мамая. Они сообщили, что последний на Кузьминой гати ожидает Ягайло Литовского и Олега Рязанского и после трех дней будет на Дону. Теперь русское войско имело время спокойно дойти до Дона и выбрать место для сражения.
Здесь же, в Березуе, к Дмитрию Ивановичу пришла неожиданная помощь с литовской стороны в лице двух братьев Ягайло – князей Дмитрия Брянского и Андрея Полоцкого со своими людьми. Христианские чувства не позволили им быть в союзе с «поганым» Мамаем, поэтому они соединились не с Ягайло, а с Москвой. По некоторым источникам, к русскому войску присоединилась и донские казаки.
О расписании войск
Одна из загадок, окружающих Куликово поле, – вопрос о численности войск, участвовавших в Куликовской битве. Какие только цифры не услышишь от «знатоков»: от 15 тыс. до 1,5 млн. чел. с обеих сторон. Не знаю, чем руководствуются эти «знатоки». Но им явно не хватает одного из важных качеств – рассудительности, которая, к сожалению, стала такой редкостью. Для них главный аргумент – это услышанное или прочитанное где-то, причем неважно, является ли этот источник научным, а автор – специалистом. Их главный аргумент в споре: «Я так считаю».
Главные летописные источники – «Краткая летописная повесть» и «Пространная летописная повесть» – не называют ни количества войск, участвовавших в сражении, ни числа погибших воинов. Источники, из которых историки черпали эти сведения, это «Сказание» и «Задонщина». Так вот, в разных редакциях «Сказания» число участников битвы с русской стороны доходит до 400 тыс. чел., причем уцелело лишь 40 тыс. чел. «Задонщина» говорит о 253 тысячах убитых русских воинов и 50 тыс. оставшихся в живых. Даже Карамзин по поводу этих чисел воскликнул: «Какая нелепость!»
Давайте все же и мы включим рассудительность в вопросе о расписании войск, участвовавших в войне 1380 года. Для удобства разобьем их на четыре группы: войска Ягайло Литовского, войска Олега Рязанского, войска Мамая и войска Дмитрия Донского.
Итак, первое: сколько воинов привел с собой великий литовский князь Ягайло на Русскую землю и сколько ратников выставил Олег Рязанский? В летописях и сказаниях о численности их войска нигде ничего не говорится, даже нет слов вроде «несчетное множество» или «никто не сможет перечесть». В настоящее время фигурируют цифры 30 тыс. у Ягайло и 10 тыс. у Олега. Но я думаю, что и они преувеличены, дабы подогнать их под «несчетное множество войск» у Мамая и «небывалой силы» у Дмитрия Ивановича.
***
Начнем с определения мобилизационных возможностей Великого княжества Литовского. Для сравнения возьмем так называемую «Великую войну» 1409-1411 гг. и знаменитую Грюнвальдскую битву, происшедшую через 30 лет после Куликовской битвы, а именно в 1410 году.
«Великая война» – это военный конфликт между рыцарями между рыцарями Тевтонского ордена, захватившими еще в XIII веке земли пруссов, с одной стороны и Великого княжества Литовского в союзе с Польским королевством – с другой. Возник он из-за стремления Литвы вернуть Жемойтскую землю и политики тевтонцев по аннексии приграничных польско-литовских земель. Конфликт был разрешен в пользу Литвы и Польши, где определяющее значение имела их победа в Грюнвальдской битве.
По поводу Грюнвальдской битвы, как и Куликовской, историки спорят до сих пор о численности сражавшихся войск (от 100 до 30 тыс. у крестоносцев, и от 100 тыс. до 40 тыс. у польско-литовско-русского войска).
Что является наиболее точным, так это число хоругвей (военная единица, включающая как конницу, так и пехоту), участвовавших в битве. Так, польский летописец XV века Ян Длугош в своем труде «Грюнвальдская битва» ясно указывает, что у крестоносцев была 51 хоругвь, из них 42 Орденские хоругви, а в польско-литовско-русском войске 91 хоругвь (51 хоругвь у польского короля и 40 хоругвей у литовского князя).
Итак, можно применить метод исчисления войск по численности одной хоругви. Самой меньшей боевой единицей было так называемое «копье». Оно состояло из трех всадников. В состав его входили закованный в латы тяжеловооруженный рыцарь с длинным (до 6 м) копьем, мечом и топором, затем легковооруженный оруженосец рыцаря и лучник, т. е. стрелок с луком. В «копье» имелся еще четвертый конь, свободный или с поклажей. Оруженосцев и лучников могло быть больше, поэтому число конных могло доходить до семи человек. В среднем в хоругви было 100 копий, но могло быть и меньше, и хоругвь колебалась от 180 до 300 всадников. Таким образом, в Орденском войске могло быть 12-13 тыс. конницы. Конница Ордена формировалась из рыцарей (тяжеловооруженная конница) и орденских слуг (легковооруженная конница). Пехота формировалась из крестьян и ремесленников. А вот сколько пехоты было в хоругви, сказать затруднительно.
В таком случае лучше в основу исчислений положить метод мобилизационных возможностей каждой сражающейся стороны. Так, С. Кучинский, применивший этот метод, пришел к выводу, что войско крестоносцев, набранное с территории Ордена, составляло 33.500 чел., из которых в битве участвовало 27.500 чел. (часть была поставлена на охрану замков – 6 тыс. чел. пехоты). Как известно, в битве на Чудском озере в 1242 г. против войск князя Александра Невского сражалось 2 тыс. кавалеристов, из них 500 рыцарей, и 8-10 тыс. пехоты (кнехтов).
Кроме того, на стороне Ордена было еще 9 хоругвей иностранных наемников и «гостей», а это еще дополнительно 4 тыс. чел., преимущественно конных. Таким образом, на стороне крестоносцев в Грюнвальдской битве сражалось порядка 32 тыс. чел., из них больше половины – конница.
Вооруженные силы Польши были представлены посполитым рушением, т. е. феодальным ополчением, созываемым только в случае войны. Основу его составляло рыцарство – шляхта (дворянство), обязанное к конной службе. Пехота комплектовалась из крестьян. Исходя из метода мобилизационной возможности, можно предположить, что с территории Польского королевства королем Владиславом I (бывшим великим литовским князем Ягайло) могло быть мобилизовано не более 30 тыс. чел. На битву король привел около 23 тыс. чел. в 46 хоругвях, их них 7 хоругвей были русские из Галиции и Волыни. Еще 4 хоругви были у вассалов польского короля (мазовецких князей) и 1 хоругвь из наёмных рыцарей Святого Георгия (в основном, чехов и силезцев). Таким образом, войско польского короля по численности приближалось к 25 тыс. чел.
Теперь перейдем к главному предмету нашего исследования – войску литовского князя Витовта. У Витовта, или Александра, на польский манер, было 40 хоругвей и отряд татар. Конница составляла основу вооруженных сил Литвы. Конное войско формировалось из высшего слоя литовско-русского феодального общества – бояр. Пехота комплектовалась из крестьян.
Этнографическую Литву представляли Виленская, Трокская, Гродненская, Ковенская хоругви, а также семь хоругвей из Жмуди (Жемайтии). Этим, собственно, литовское войско, в состав которого входило также некоторое количество татар (от 1 до 2 тыс. чел.), осевших в Литве, и ограничивалось. Всего около 5 тыс. чел. Остальные 29 хоругвей – это русское войско. 13 хоругвей носили название по землям: Смоленская, Мстиславская, Оршанская, Лидская, Полоцкая, Витебская, Пинская, Новогрудская, Брестская, Волковысская, Киевская, Кременецкая и Стародубовская. Ещё две хоругви – Дрогичинская и Мельницкая – были смешанными. Тремя хоругвями – Смоленской, Мстиславской и Оршанской – командовал брат Ягайло Лунгвений Мстиславский. Что касается остальных 14-ти хоругвей, то об их названиях и национальном составе источники умалчивают, но в них, помимо русских, были наемники из Бессарабии и Валахии. Судя по названиям, основу русских хоругвей составляли выходцы из современной Белой Руси.
В общей сложности это еще около 15 тыс. чел. Таким образом, мобилизационные возможности на походе Великого княжества Литовского ограничивались 20 тысячами человек. А всего, таким образом, на стороне Витовта и Ягайло в Грюнвальдской битве участвовало порядка 45 тыс. чел, что давало соотношение 3 к 2 в пользу польско-литовско-русского войска.
Но в 1380 году Ягайло (Владислав) не мог собрать в поход на Москву и эти 20 тыс. чел. Во-первых, потому, что его братья Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский привели полоцкие и северские хоругви не к нему, а к Дмитрию Ивановичу (примерно 7 хоругвей). Во-вторых, Смоленское княжество еще не было в составе Литвы. А именно 3 смоленские хоругви выдержали натиск крестоносцев в самый критический момент Грюнвальдской битвы. Ян Длугош пишет: «В этом сражении русские рыцари Смоленской земли упорно сражались, стоя под собственными тремя знаменами, одни только не обратившись в бегство, и тем заслужили великую славу». А в-третьих, спустя 30 лет мобилизационные возможности Литвы были больше, да и меньше войск нужно было тащить за тридевять земель, чем в Восточную Пруссию.
Таким образом, по моему рассуждению, у Ягайло было не более 10 тыс. человек. Да и у Олега Рязанского под рукой было не более 3-4 тыс. войска.
***
Теперь перейдем к расписанию войск у Мамая. Самая фантастическая цифра, о которой мне приходилось слышать, – 1 млн. воинов у Мамая. Понятно, что здесь сыграло роль «Сказание о Мамаевом побоище», где называется число в 800 тыс. человек. Но все же хотелось бы спросить, каким образом бывший темник и хан только половины Золотой Орды (Белая Орда) мог собрать с Северного Причерноморья, Кавказа и Нижнего Поволжья миллионное войско, когда Наполеон спустя почти четыре с половиной столетия для похода на Россию собрал со всей Европы только полумиллионную армию?
Не выдерживает критики и наиболее распространенное мнение, что у Мамая было от 200 до 300 тыс. воинов. Спрашивается, зачем Мамай, имея такое войско, искал союза с рязанским и литовским князем, да к тому же маневрировал в надежде на соединение с их войсками?
Современные учёные дали свою оценку численности золотоордынского войска: Б.У. Урланис считал, что у Мамая было 60 тыс. чел. М.Н. Тихомиров, Л.В. Черепнин и В.И. Буганов полагали, что русским противостояло 100-150 тыс. татар. По последним данным, которые нам известны из материалов Всероссийской научной конференции 2005 года, посвященной Куликовской битве, войско Мамая состояло из 80 тыс. человек.
Давайте подсчитаем сами. В сражениях XIV века, пока Золотая Орда еще не наступила «замятня» и она была единой, встречаются такие числа: в разгроме Твери в 1328 г. принимало участие 5 туменов (50 тыс. чел.), в походе хана Узбека в Галицию в 1340 г. – 4 тумена (40 тыс. чел.), в битве на Синих Водах в 1362 г. – 3 тумена (30 тыс. чел.), в карательный поход с мурзой Бегичем в 1378 г. Мамай послал предположительно 3 тумена, из которых после поражения не вернулась половина.
Критическая ситуация, в которой оказался Мамай после битвы на реке Воже и наступления Тохтамыша из-за Волги к устью Дона, заставила Мамая использовать все возможности для сбора максимальных сил. Есть сведения, будто советники Мамая говорили ему: «Орда твоя оскудела, сила твоя изнемогла; но у тебя много богатства, пошли нанять генуэзцев, черкес, ясов и другие народы». По сообщению Московского летописного свода конца XV веке, Мамай шёл «съ вс;ми князи Ординьскими и со всею силою Татарьскою и Половецкою. Ещё же к тому понаимовалъ рати,Бессекрмены и Армены, Фрязы и Черкасыи Буртасы, с нимъ же вкуп; въ единои мысли и князь велики Литовскъскые Ягайло Ольгердович со всею силою Литовъскою и князь Олегъ Ивановичъ Рязанъскые».
Известно, что в войске Мамая находились посланные от булгарского эмира Азана две тысячи черемшанцев, одна тысяча башкордов, одна тысяча каштанцев, одна тысяча буртасов под командой бека Сабана. Много было наемников с Кавказа (черкесов, асов (осетин) и армян). А вся пехота Мамая состояла из наемных генуэзцев. Таким образом, рискну предположить, что у Мамая было 40 тыс. собственных войск и 20 тыс. наемников. Итого 60 тыс. чел.
***
И наконец, последний и самый запутанный вопрос: а сколько воинов было у Дмитрия Донского?
Что касается древнерусских первоисточников, которые дают нам численный состав русского войска («Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище»), то они относятся к эпическим, а не историческим произведениям, а им свойствен такой литературный прием, как гипербола – образное преувеличение. Так вот, в различных редакциях «Сказания о Мамаевом побоище» число русских ратников колеблется от 260 до 400 тыс. человек, в «Задонщине» – 300 тыс. ратников.
О большом количестве русских войск говорят и летописи, естественно, опираясь на первоисточники. Так, по Львовской летописи, в битве на стороне Дмитрия Донского принимало участие около 200 тыс., по Ермолинской летописи – тоже около 200 тыс. чел., по Устюжинскому летописцу – 300 тыс. чел., по Никоновской летописи – 150-200 тыс. чел., по Московскому летописному своду – тоже 150-200 тыс. чел.
Единственно верные выводы о численности войск из первоисточников и летописей можно сделать такие: 1) у Мамая было больше войск; 2) численность воинов Московского княжества и его союзников была примерно равна (об этом говорит перечень числа погибших бояр городов Московского княжества и союзных земель).
А что об этом говорят историки?
Наименьшую численность русских войск приводит В.Т Татищев – свыше 40 тыс. чел. И далее по списку: Н.М. Карамзин – более 150 тыс. чел.; С.М. Соловьев – 150 тыс. чел.; В.В. Богуславский – до 60 тыс. чел.; Е.А. Строков – 100 тыс. чел.; М.Н. Тихомиров – 100-150 тыс. чел; Б.А. Рыбаков – 150 тыс. чел.; А.Н. Куропаткин – 150 тыс. чел.; Ю.К. Бегунов – 150 тыс. чел.; В.В. Каргалов – 100-150 тыс. чел.
Таким образом, историки XIX-XX веков, по сравнению с летописями, уменьшают количество войск, сражавшихся на Куликовом поле, доводя численность русских войск в среднем до 100-150 тыс. чел.
Ими принималось во внимание, что военные ресурсы раздробленной Руси XIV века были скромными. Под стягом Дмитрия Иоанновича на битву с Мамаем вышла не вся Русская земля. Великий князь не мог собрать ни 300-тысячную, ни 200-тысячную армию. Следует также понимать, что в те времена война была делом профессионалов, а крестьяне, составлявшие подавляющее большинство населения страны, лишь в редких случаях набирались в ополчение. Организация русского войска, как в Литве и Польше, строилась на феодальных принципах. То есть в случае военной необходимости сюзерен сзывал под свои знамена всех своих вассалов по княжествам, городам, уделам и вотчинам.
Есть еще один довод против преувеличения численности русского войска: на той позиции, которую отстаивала рать Дмитрия Иоанновича в сражении у берегов Дона и Непрядвы, 300-тысячная и даже 200-тысячная масса войск с обеих сторон не давала бы возможности маневрировать, сходиться и расходиться с противником.
А для историков XXI века численность русских войск в 150 тыс. чел. и в 100 тыс. чел. тоже кажется фантастической. И не без основания. Опять по тем же самым доводам, что приведены выше.
Так, Е.А. Разин и другие, подсчитав общее количество населения русских земель, учтя принцип комплектования войск и время переправы русской армии (количество мостов и сам период переправы по ним), остановились на том, что под знамёнами Дмитрия собралось 50-60 тысяч воинов, из них лишь 20-25 тысяч – войска непосредственно Московского княжества.
Однако есть и крайние суждения. Так, С.Б. Веселовский, считавший в ранних своих работах, что на Куликовом поле было около 200-400 тысяч человек, с течением времени пришёл к мнению, что в битве русская армия могла насчитывать только 5-6 тыс. человек. По мнению А. Булычёва, русское войско (как и золотоордынское) могло составлять около 6-10 тыс. чел. при 6-9 тысячах лошадей (то есть в основном это было кавалерийское сражение профессиональных всадников). С его точкой зрения согласны и руководители археологических экспедиций на Куликовом поле – О.В. Двуреченский и М.И. Гоняный. По их мнению, Куликовская битва была конным сражением, в котором с обеих сторон приняло участие около 5-10 тысяч человек, причём это было кратковременное сражение: около 20-30 минут вместо летописных 3 часов.
***
Давайте и мы проанализируем некоторые суждения. Для этого используем принцип мобилизационных возможностей Северо-Восточной Руси и проведем сравнение с другими сражениями той поры.
Итак, по общепринятым выкладкам, военный потенциал Северо-Восточных княжеств Руси, а именно Новгородской земли, Владимиро-Суздальского княжества, Рязанского и Смоленского княжества накануне нашествия Батыя составлял 70-80 тыс. чел. Эта часть Русской земли, где складывалась великорусская нация, а впоследствии возникнет Московская Русь, как и Южная Русь, переживала междоусобицы. Чего стоит только Липецкая битва 1216 года, крупнейшая битва междоусобных войн Древней Руси. В ней новгородцы, поддержанные псковичами и смолянами, разгромили суздальские дружины младших Всеволодовичей – Юрия и Ярослава, поддержанных муромцами. Потери с обеих сторон составили от 15 до 20 тыс. убитыми. По данным летописи, только суздальцы потеряли убитыми 9233 человека. Вряд ли Юрий Всеволодович, владимирский князь, в полной мере после этой битвы восстановил свой воинский потенциал накануне нашествия Батыя в 1237 году.
А вот вам другая грандиозная битва той поры – битва на Калке в 1223 году. Здесь участвовали южные князья. Объединенное войско южнорусских князей и половцев (по одним оценкам – 40-45 тыс. чел., по другим – 70-80 тыс. чел.) потерпело поражение от 20-30 тыс. монголов. Поражение было полным. Домой вернулась только одна четвертая часть галицко-волынского войска. Киевские, черниговские и переяславские дружины полегли полностью. Отсюда понятно, что походу Батыя на Южную Русь в 1240 году просто не было сил противостоять даже объединенному войску всех южнорусских князей.
Теперь перейдем к трем битвам «злогорьких» лет Руси – битве на реке Сити (1238 г.), битве на Чудском озере (1242 г.) и битве на Неве (1240 г.).
Потеряв все свои города, включая стольный Владимир, Юрий Всеволодович дал последнюю свою битву, собрав, предположительно, 10 тыс. чел., 4 марта 1238 г. на реке Сити. Итог – полный разгром владимирского войска и гибель самого князя.
Удачлив был новгородский князь Александр Невский – победитель шведов, немцев и литовцев. В знаменитой битве на Чудском озере 5 апреля 1242 г. его рать, состоявшая из новгородской и суздальской дружины, а также новгородского конного и пешего ополчения, наголову разбила войско Ливонского ордена. По имеющимся различным данным летописи можно полагать, что войско немецких рыцарей составляло 10-12 тыс., а новгородское войско – 15-17 тыс. человек. В Невской битве у Александра Ярославича вообще было около 1,5 тыс. чел., однако с этими силами он разбил 5-тысячное шведское войско.
Нашествие Батыя разрушило почти все города Великого княжества Владимирского, население сократилось почти в два раза. Да и потом, вплоть до 1328 года, оно не смогло восстановить свой военный и людской потенциал, ведь татары за 90 лет совершили еще около 20 карательных походов, часто по приглашению русских князей, боровшимися за власть со своими братьями. Лишь период «великой тишины» с 1328 по 1368 год позволил возродиться Великому Московскому княжеству. А потом война с Литвой и Ордой.
При Дмитрии Ивановиче наибольший военный и политический подъем Московского княжества приходится на 1375 год, когда ему удалось организовать общерусский поход на Тверь – союзницу Литвы. В объединенном войске Дмитрия Ивановича были все, кроме рязанцев. Московская рать была самой сильной, примерно 17 тыс. чел., а всего мобилизационный потенциал Московского княжества на тот момент был не более 30 тыс. чел. Состоял он из княжеских дружин, городского и крестьянского ополчения.
При этом спустя пять лет военный потенциал Московского княжества не увеличился, а уменьшился, ведь началась война с Мамаем. Был удачный поход на Булгарию в 1376 г., затем поражение на реке Пьяне в 1377 г. московско-суздальского войска, победа на реке Воже в 1378 г. московско-пронского войска. Победы или поражения – это все равно жертвы. Поэтому в 1380 году мобилизационные возможности Московского княжества, я думаю, не превышали 25 тыс. чел., из них в Коломне Дмитрий Донской от силы мог собрать 20 тыс. чел.
Сюда же, в Коломну, на помощь Дмитрию Ивановичу со своими дружинами пришли Белозерские, Ярославские, Ростовские, Суздальские, Муромские, а также другие князья и ополченцы от земель Северо-Восточной Руси. По всей видимости, это подкрепление дало Дмитрию еще 15 тыс. ратников. Из Коломны русские войска, разделившись на конных и пеших, двинулись на встречу с Мамаем.
В Березуе, в 33 км от Дона, конное войско Дмитрия Ивановича остановилось, поджидая пехоту. Сюда пришла неожиданная помощь – конные дружины князей Ольгердовичей – Дмитрия Брянского и Андрея Полоцкого. А возможно, и отряд донских казаков. Это примерно 5 тыс. дополнительных ратников. Таким образом, войско Дмитрия Ивановича выросло до 40 тыс. чел., и оно двинулось к Дону.
«И сожгли за собой мосты»
Продолжая свой цикл «На поле Куликовом», Александр Блок писал.
В ночь, когда Мамай залег с ордою
Степи и мосты,
В темном поле были мы с Тобою, –
Разве знала Ты?
Перед Доном, темным и зловещим,
Средь ночных полей,
Слышал я Твой голос сердцем вещим
В криках лебедей.
С полуночи тучей возносилась
Княжеская рать,
И вдали, вдали о стремя билась,
Голосила мать.
И, чертя круги, ночные птицы
Реяли вдали.
А над Русью тихие зарницы
Князя стерегли.
Орлий клекот над татарским станом
Угрожал бедой,
А Непрядва убралась туманом,
Что княжна фатой.
И с туманом над Непрядвой спящей,
Прямо на меня
Ты сошла, в одежде, свет струящей,
Не спугнув коня.
Серебром волны блеснула другу
На стальном мече,
Освежила пыльную кольчугу
На моем плече.
И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите Твой лик нерукотворный
Светел навсегда.
14 июня 1908 г.
***
6 сентября московская рать подошла к Дону в месте впадения в него реки Непрядвы. В этот день в городе Дорожен, где теперь находится село Себино, в котором в 1885 году родилась блаженная Матрона, «земли Тульской процветание и града Москвы преславное украшение», князь Дмитрий держал военный совет. К этому времени лазутчики доложили, что рязанский князь Олег стоит со своим войском в районе города Пронска, а литовское войско отошло от Одоева и шло к тому месту, где позже возник город Епифань (в 20 км от русских войск). Мамай в тот момент стоял «на Гуслице, на броде», всего в 10 км от устья Непрядвы.
Вот как записано в «Сказании о Мамаевом побоище»: «Князь же великий стал совещаться с братом своим и со вновь обретенною братьею, с литовскими князьями: “Здесь ли и дальше останемся или Дон перейдем?” Сказали ему Ольгердовичи: “Если хочешь твердого войска, то прикажи за Дон перейти, чтобы не было ни у одного мысли об отступлении; о великой же силе врага не раздумывай, ибо не в силе Бог, но в правде: Ярослав, перейдя реку, Святополка победил, прадед твой, князь великий Александр, Неву-реку перейдя, короля победил, и тебе, призывая Бога, следует то же сделать. И если разобьем врага, то все спасемся, если же погибнем, то все общую смерть примем – от князей и до простых людей Тебе же, государю великому князю, ныне нужно забыть о смерти, смелыми словами речь говорить, чтобы от тех речей укрепилось войско твое: мы ведь видим, какое великое множество избранных витязей в войске твоем».
В это время прискакал гонец от преподобного Сергия Радонежского с письмом, в котором Сергий писал Дмитрию: «Чтобы ты, господине, таки пошелъ, а поможетъ ти Бог и Пресвятая Богородица». «И князь великий приказал войску всему через Дон переправляться».
Утром 7 сентября русское войско по наведенным шести мостам начало переправу через Дон в районе современных сел Монастырщина и Татинка и «сожгло за собой мосты», как повествует летопись. Таким образом, путь к отступлению был отрезан реками Доном и Непрядвой, поэтому в предстоящей битве отступление было смерти подобно, к тому же, если бы подошли литовцы и рязанцы, то они не смогли бы сразу вступить в бой. Это был хорошо продуманный тактический и психологический ход.
***
Из летописных источников известно, что битва происходила «на Дону усть Непрядвы» (вот вам главная географическая привязка). В народе это место называли Куликовым полем, так как, по преданию, здесь водились птички кулики. Оно представляло собой ровное пространство в ширину не более 2,5–3 км при длине около 4 км. Поле было замкнутым и ограниченным пространством. С трех сторон оно ограждено реками: с запада и северо-запада – Непрядвой, с севера – Доном, с востока и северо-востока – речкой Рыхоткой.
Вот как описывает эту местность в своем труде «На поле Куликовом» тульский историк и краевед В.Н. Ашурков: «Местность когда-то выглядела по-иному. Обширная, несколько сырая равнина, поросшая степной растительностью – полынью, перистым ковылем и другими пышными травами, издавна называлась в народе Куликовым полем. Его прорезали крутые склоны речных долин и оврагов, и сейчас еще отчасти заметные.
С востока близ современной деревни Куликовки в Дон впадала речка Смолка (долина ее прослеживается и сейчас по оврагам, сохранившим воду), ниже в нее впадала речка Курца. С запада Непрядва принимала правые притоки: Верхний, Средний и Нижний Дубики; они стали теперь пересыхающими ручьями, и только Верхний Дубик сохранился в своем нижнем течении. По берегам этих рек и оврагов тянулись густые леса, которых давно уже не стало... К югу поле постепенно повышалось, переходя в господствующую над местностью высоту – Красный (т. е. красивый) холм».
Сейчас ученые при помощи методов палеографии  установили, что на левом берегу Непрядвы находился сплошной лес. Было установлено, что в то время открытое пространство на Куликовом поле, пригодное для боевых действий, составляло «два километра при максимальной ширине восемьсот метров». Это 160 гектаров, или 1 млн. 600 тыс. квадратных метров. Так вот, если принять летописную версию об огромном скоплении войск на Куликовом поле (к примеру, более 1 млн. чел.), то только у пешего войска будет приходиться по 1,5 кв. метра на человека. Это почти как в переполненном транспорте. Если же количество войск, участвовавших в битве, было в десять раз меньше, то места для боя было достаточно, а вот для маневра – уже нет.
Это и стало главным аргументом для Дмитрия Ивановича в определении места боя. Куликово поле было выбрано им с учетом особенностей военной тактики степняков, старавшихся наносить удары по флангам и тылу противника. Мамай имел возможность наступать только с юга, со стороны Красного холма. Удобное для сражения место между истоками речек Смолки и Нижнего Дубняка русские полки могли закрыть сплошным сомкнутым строем. Обойти этот строй из-за условий местности Мамай не имел возможности. Дмитрий Иванович вынуждал противника к «прямому бою», которого степняки не любили и в котором были слабее русских дружинников и «пешцев», защищенных доспехами и вооруженных длинными копьями.
***
Русские полки, переправившись через Дон, утром 7 (20) сентября 1380 года «вышли в поле чисто в ордынской земле на устье Непрядвы», совсем ненамного опередив ордынцев. В ночь с 7 на 8 сентября Мамай подошел к Красному холму – господствующей высоте на Куликовом поле.
О приближении войска Мамая Дмитрию Ивановичу своевременно доложили разведчики. «Сказание о Мамаевом побоище» повествует: «Семен же Мелик поведал князю великому: “Уже Мамай-царь на Гусин брод пришел, и одна только ночь между нами, ибо к утру он дойдет до Непрядвы. Тебе же, государю великому князю, следует сейчас изготовиться, чтоб не застали врасплох поганые”.
Тогда начал князь великий Дмитрий Иванович с братом своим, князем Владимиром Андреевичем, и с литовскими князьями Андреем и Дмитрием Ольгердовичами вплоть до шестого часа полки расставлять. Некий воевода пришел с литовскими князьями, именем Дмитрий Боброк, родом из Волынской земли, который знатным был полководцем, хорошо он расставил полки, по достоинству, как и где кому подобает стоять».
К вечеру Дмитрий Иванович и его воеводы успели разбить войско на полки и поставить их в боевом порядке. Еще раз напомним, что ядро русского войска составляли профессиональные воины. Самыми мелкими подразделениями войска были «копья», т.е. командир, знатный воин (боярин) и несколько подчиненных ему бойцов, всего не более 10 человек. Несколько десятков «копий» объединялись в «стяг» (у литовцев и поляков «хоругвь»). Численность русских «стягов» могла колебаться от 500 до 1500 человек. Находился «стяг» под командованием знатного боярина или мелкого князя. «Стяг» имел собственное, присущее одному ему знамя, по которому подразделение можно было легко найти в гуще сражения. Перед боем из нескольких «стягов» создавали полки. Накануне Куликовской битвы воеводы создали полки в составе от 2 до 7 стягов. Пополненные ополченцами, полки могли составлять от 3 до 10 тыс. чел. Всего в русском войске было примерно 28 «стягов».
Таким образом, русское войско построилось по полкам между речкой Смолкой и Нижним Дубяком. Существует несколько версий, кто командовал русскими полками. Согласно Новгородской летописи по списку П.П. Дубровского, авангардом русского войска, т.е. сторожевым полком командовали князья Симеон Оболенский, Иван Тарусский и Андрей Серкизович. Далее передовым полком командовали литовские князья Дмитрий и Андрей Ольгердовичи, а также князь Федор Романович Белозерский. В центре стоял большой полк – это весь двор московского князя во главе с окольничим Тимофеем Вельяминовым («великая русская пешая рать»). В его ряды встал сам великий князь Дмитрий Иванович, а с ним бояре Михаил Бренк, Иван Квашня и князь Иван Васильевич Смоленский. На флангах  встали полк правой руки под командованием князя Андрея Федоровича Ростовского и князя Андрея Федоровича Стародубского, и полк левой руки, который взяли князья Василий Ярославский и Феодор Моложский. О делении войска по родам неизвестно, но, по военной логике, передовой и большой полки составляли, по преимуществу, пехотинцы.
Русский строй был плотным и глубоким, способным выдержать сильную лобовую атаку. Был выделен также частный резерв, который находился немного позади главного боевого строя, и сильный общий резерв — засадный полк. Резервным полком, по версии В.Н. Татищева, командовал Дмитрий Ольгердович. Возможно, это были два «стяга», выделенные из состава передового полка. Засадный полк – это лучшие конные дружинники Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича Серпуховского. Во главе его стояли Владимир Андреевич и воевода Дмитрий Боброк-Волынец. О нем известно, что родом он был с Волыни, которая в то время находилась под властью литовских князей. Его полное имя Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский. Хотя в «Сказании» говорится, что пришел он на битву вместе с литовскими князьями, но есть версия, что он еще раньше пришел на службу к великому московскому князю и был женат на его сестре Анне. Именно ему принадлежит главная заслуга в расстановке русских полков. Считается, что засадный полк стоял в зеленой дубраве рядом с полком левой руки.
Новинкой, неожиданной для ордынцев, было выделение, кроме большого, передового, засадного полка и полков правой и левой руки, еще одного, шестого полка, сторожевого – легкой конницы, которая, возможно, состояла из пришедших на помощь Дмитрию Ивановичу донских казаков и разведывательной стражи. Сторожевой полк был поставлен впереди основного боевого строя. Конница сторожевого полка, быстрая и решительная, мешала ордынским лучникам приблизиться к основным русским полкам. Из рук ордынцев было выбито грозное и привычное для них оружие – губительные налеты конных ордынских лучников, наносивших большие потери и изматывавших противника еще до начала рукопашной схватки.
Вот как повествует «Сказание»: Князь же великий, взяв с собою брата своего, князя Владимира, и литовских князей, и всех князей русских, и воевод и взъехав на высокое место, увидел образа святых, шитые на христианских знаменах, будто какие светильники солнечные, светящиеся в лучах солнечных; и стяги их золоченые шумят, расстилаясь как облаки, тихо трепеща, словно хотят промолвить; богатыри же русские стоят, и их хоругви, точно живые, колышутся, доспехи же русских сынов будто вода, что при ветре струится, шлемы золоченые на головах их, словно заря утренняя в ясную погоду, светятся, яловцы же шлемов их, как пламя огненное, колышутся... Всему этому дивились литовские князья, говоря себе: “Не было ни до нас, ни при нас и после нас не будет такого войска устроенного. Подобно оно Александра, царя македонского, войску, мужеству подобны Гедеоновым всадникам, ибо Господь своей силой вооружил их!»
Русское войско, расставленное по полкам, ночь накануне битвы ночевало в поле, каждый полк на своем месте, что говорило опять же за то, что только 40-50 тыс. можно было разместить на ночевку на площади около 100 гектаров (это немного более половины безлесного участка Куликова поля).
***
День и ночь накануне битвы были теплы и ясны, как никогда, и полны примет. В «Сказании о Мамаевом побоище» сообщается: «Ибо уже ночь наступила светоносного праздника Рождества Святой Богородицы. Осень тогда затянулась и днями светлыми еще радовала, была и в ту ночь теплынь большая и очень тихо, и туманы от росы встали. Ибо истинно сказал пророк: “Ночь не светла для неверных, а для верных она просветленная».
В ночь перед битвой, – говорит «Сказание», – Дмитрий выехал из лагеря с Боброком и расположился между обоими станами – русским и татарским. Боброк сказал, что знает приметы, по которым можно предсказать исход будущей битвы. Он предложил Дмитрию вслушаться в то, что неслось из вражьего стана и из русского лагеря. «Слышу с вражеской стороны, – сказал Дмитрий, – словно торжище (базар) начинается, шум и трубный звук, а дальше воют волки, кричат вороны и клекот орлиный несется; а на Непрядве гуси и лебеди плещутся крыльями, как перед грозой. На нашей стороне тишина великая, и от множества огней как будто заря занимается». «Это доброе знамение для тебя, господине княже, – сказал Боброк; – но есть у меня еще другая примета». Он припал к земле ухом, долго слушал и потом, поднявшись на ноги, не хотел ничего говорить, что ему слышалось. Только после настойчивых просьб Дмитрия он сказал: «Слышал я, как земля горько плакала: на одной стороне, казалось, будто плачет мать о детях и причитает по-татарски, а на другой – нашей – стороне будто плачет девица тонким голосом. Во многих битвах я был и много примет испытал и знаю их. Уповай на милость Божию и помощь сродников твоих Бориса и Глеба – и ты одолеешь; но твоего христианского воинства падет под острием меча многое множество». После этого они вернулись в русский стан.
***
Несмотря на силу русского войска, у Мамая все же было численное и качественное превосходство, ведь против ополченцев (русских крестьян и горожан), которых было не менее половины в войске Дмитрия Ивановича, Мамай выставил профессиональных наездников-степняков и европейских рыцарей-наемников. Но было преимущество и у Дмитрия Донского. В его войске были не только русские, но и литовцы, казаки, крещеные татары, которых всех объединяла общая православная вера. Поэтому всему войску были понятны слова Дмитрия Донского, сказанные накануне битвы: «Отцы и братья мои, Господа ради сражайтесь и святых ради церквей и веры ради христианской, ибо эта смерть наша ныне не смерть, но жизнь вечная; и ни о чем, братья, земном не помышляйте, не отступим ведь, и тогда венцами победными увенчает нас Христос-Бог и Спаситель душ наших».
«Сказание о Мамаевом побоище» сообщает, что русские войска шли в битву под чермным, то есть темно-красным или багровым знаменем с золотым образом Иисуса Христа.
***
С Куликовской битвой связаны легенда о казаках и Донской иконе Божией Матери. По одной из версий, Дмитрий Донской, возвращаясь после сражения в Москву, побывал в казачьем городке Сиротине, где получил в дар бесценную реликвию, впоследствии ставшую одной из главных русских православных святынь, – Донскую икону Божией Матери. Так, Гребневская летопись, составленная в 1471 г., гласит: «И когда благоверный Великий князь Дмитрий с победой в радости с Дону-реки, и тогда тамо, народ христианский, воинского чину живущий, зовомый казаций, в радости встретил его со святой иконой и с крестами, поздравил его с избавлением от супостатов агарянского языка и принес ему дары духовных сокровищ, уже имеющиеся у себя чудотворные иконы, во церквах своих. Вначале образ Пресвятой Богородицы Одигитрии, крепкой заступницы из Сиротина городка из церкви Благовещения Пресвятой Богородицы».
Более поздние интерпретации легенды утверждают, что казаки с иконой прибыли в стан московского князя Дмитрия накануне битвы, чтобы оказать ему помощь в сражении с татарами. На протяжении всей битвы икона находилась в стане русских войск, и её заступничеству была приписана одержанная победа. Эта версия легенды зафиксирована в окладной книге Донского монастыря, составленной в 1692 году: «Того ради последи прославися образ Пресвятыя Богородицы Донския, зане к Великому князю Дмитрию Ивановичу донския казаки, уведав о пришествии благоверного вел. князя Дмитрия Ивановича в междуречьи Дона и Непрядвы, вскоре в помощь православному воинству пришли бяше и сей Пречистыя Богоматери образ в дар благоверному вел. князю Дмитрию Ивановичу и всему православному воинству в сохранение, а на побеждение нечестивых агарян, вручеща»
Как бы то ни было, до или после сражения казаки подарили икону  князю Дмитрию, но тот увез ее в Москву. В Москве икона находилась вначале в Успенском соборе Симонова монастыря, потом в Благовещенском соборе Московского Кремля. Сегодня она известна как Донская икона Божией матери..
Церковное предание связывает с Донской иконой избавление Москвы от войск татарского хана Казы II Гирея. В 1591 году, когда стояло уже на Воробьевых горах, с иконой, с иконой был совершен крестный ход вокруг городских стен, после которого ее поместили в полковой церкви. На следующий день – 19 августа — русскими войсками была одержана победа, которую приписали заступничеству Богородицы. В память об этом на месте полковой церкви был основан Донской монастырь (для него сделали список с иконы) и установлено празднование в честь иконы. С этого времени икона начинает почитаться как защитница от иноверных и иноплеменных врагов.
Пока существовала Российская империя, эта икона являлась особо чтимой святыней, к которой, как к главной заступнице, обращались при возникновении опасности вражеского нашествия. С 1919 года  икона хранится в Государственной Третьяковской галерее.
Куликовская битва
И вот прошла теплая, не по сезону, ночь накануне Рождества Пресвятой Богородицы. Только под утро начались легкие заморозки. Еще не наступил рассвет, а все русские полки были на своих местах. Если и удалось вздремнуть кому-то перед битвой, то только самую малость. А как заснуть, когда нервы на пределе, ведь для большинства это была первая битва в их жизни, а для многих и последняя. Может быть, последний рассвет в твоей жизни… Кто ведает? Бог ведает. Только опытные дружинники могли спать коротким, тревожным сном или спокойно молиться Христу и Пресвятой Богородице.
Неразличимая в темноте стояла русская рать между речками Смолкой и Нижним Дубиком. Впереди еще ничего не было видно, но каждый воин чувствовал: вот он, враг, перед тобой, вот она, страшная ордынская рать. Оба войска стояли и ждали рассвета. И вот оно пришло, утро Куликовской битвы.
Опять с вековою тоскою
Пригнулись к земле ковыли,
Опять за туманной рекою
Ты кличешь меня издали…
Умчались, пропали без вести
Степных кобылиц табуны,
Развязаны дикие страсти
Под игом ущербной луны.
И я с вековою тоскою,
Как волк под ущербной луной,
Не знаю, что делать с собою,
Куда мне лететь за тобой!
А. Блок. 31 июля 1908 г.
***
И вот появились первые, почти горизонтальные лучи света. Они поднимались все выше и выше, вытесняя сумрак. Воины начали различать силуэты друг друга, стали видны целые шеренги. Но соседних полков не было видно, и тем более неприятеля. Стоял густой туман. И русским это было весьма кстати: в тумане засадный полк ушел в зеленую дубраву, и татары не заметили этого.
В рассеивающемся тумане воины начали различать хоругви и знамена. Вдруг во множестве заиграли боевые трубы. Оживились кони, забились отвагой сердца ратников. И радостно им было узнавать в рассеивающемся тумане свои и соседние многочисленные полки, выстроенные по совету крепкого воеводы Дмитрия Боброка Волынца.
Когда же наступил второй час рассвета, откуда-то из тумана зазвучал заунывный, трубный звук. Это враг напомнил о себе. Он здесь, он рядом, возможно, всего на выстрел стрелы, но пока невидимый. Сколько их? И тревога стала проникать в сердца воинов. Но еще громче заиграли русские трубы, а татарские словно онемели.
Эти трубные звуки автор «Сказания» принял за стон матушки-земли. «Земля стонет страшно, грозу великую предрекая на восток вплоть до моря, а на запад до самого Дуная, и огромное то поле Куликово прогибается, а реки выступают из берегов своих, ибо никогда не было стольких людей на месте том».
***
И вот сел великий князь Дмитрий Иванович на своего лучшего коня и поехал по полкам, укрепляя в вере и мужестве своих воинов. Проникновенные слова его записал летописец, повторим их еще раз: «Отцы и братья мои, Господа ради сражайтесь, и святых ради церквей, и веры ради христианской, ибо эта смерть нам ныне не смерть, но жизнь вечная; и ни о чем, братья, земном не помышляйте, не отступим ведь, и тогда венцами победными увенчает нас Христос-Бог и спаситель душ наших». «Боже, даруй победу государю нашему», – дружно воскликнули воины в ответ на речь Дмитрия.
Укрепив полки, снова вернулся князь под свое чермное знамя с изображением Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, что стояло в центре большого полка. Но не остался князь под княжеским стягом. Сошел он с коня своего и, сняв доспехи княжеского достоинства, надел доспехи простого дружинника. А коня и доспехи свои отдал великий князь другу своему, тысяцкому Михаилу Бренку, и поставил его под княжеский стяг, а сам встал в первую шеренгу большого полка.
Стали князья убеждать его, говоря, что дело его издали наблюдать за битвой и распоряжаться другими. Но в руки Господа передал князь воинство свое, а князьям и слугам своим ответил: «Где вы, там и я; скрываясь позади, могу ли я сказать вам: о, братья, умрем за Отечество; слово мое да будет делом: я – начальник и стану впереди и хочу положить свою голову в пример другим».
В это же время прискакал к нему второй посланник с грамотой от преподобного старца игумена Сергия Радонежского, а в грамоте той было прописано: «Великому князю, и всем русским князьям, и всему православному войску – мир и благословение!».
Укрепился великий князь еще больше твердыми бронями и громогласно воскликнул: «О великое имя Всесвятой Троицы, о Пресвятая Госпожа Богородица, помоги нам молитвами той обители и преподобного игумена Сергия; Христе Боже, помилуй и спаси души наши!».
***
Неторопливо и величаво вставало над землей небесное светило. И чем выше оно поднималось, тем ниже к земле опускался туман, растекаясь белой манной по ложбинам и низинам широкого поля. К одиннадцати часам дня (6 часам по древнерусскому счету) туман окончательно рассеялся, и на поле Куликовом явственно стали видны две рати.
Даже своим видом они знаменовали противостояние мрака и света. Солнце всходило из-за спин татар, отчего ордынская рать казалась сплошной темной лавой, заполнившей собой все поле. Ужаснулись ратники огромному числу противника, стоявшего перед ним, но все новые и новые орды и отряды стекались со всех сторон на поле, и уже казалось, что не останется даже места для сечи.
Войско Мамая выходило на поле двумя конными ордами (тьмами) по краям, а в центре шла закованная в латы пехота (генуэзцы). Вдали у Красного холма виднелся конный резерв, а на холме сам «безбожный царь» Мамай с тремя князьями следил за ходом разворачивающейся битвы.
Русское же войско блистало в лучах восходившего осеннего солнца. «Шеломы же на головах их как утренняя заря, доспехи же аки вода сильно колеблюща, еловицы же шеломов их аки пламя огненные пышутся», – писал летописец. Посреди войска развевалось алое великокняжеское знамя с изображением Нерукотворного Спаса и множество других христианских стягов и хоругвей.
Со времен Крещения Руси русские всегда выходили на сечи с врагами с изображением на знаменах и хоругвях Иисуса Христа как бы в подтверждение Его слов: «Врагов же моих тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною» (Евангелие от Луки, гл. 19, ст. 27).
***
Еще войска не сблизились на расстояние встречного боя, как из состава ордынского войска выступили отряды легкой конницы. Несколько тысяч всадников пустились вскачь к передовому полку. Легкая конница, вооруженная луками и палашами, защищенная круглыми щитами и кольчугами с вплетенными в них стальными пластинами, по военной тактике монголов, заложенной еще Чингисханом, всегда затевала бой. Этот военный прием, получивший название «хоровода», был очень опасен и эффективен. Заключался он в том, что конные лучники, выстраиваясь по отрядам цепью в круг, начинали атаку, «вращаясь» перед фронтом противника по часовой стрелке, – так что мишень всегда была слева от стрелка, т. е. с самой удобной позиции для стрельбы из лука. В зависимости от длины фронты каждый стрелок успевал сделать 2-3 выстрела, после чего он уходил их зоны стрельбы. Продолжая движение по кругу, он мог подготовиться к очередной серии выстрелов, не подвергаясь опасности. Противник же оставался практически неподвижной мишенью. Тучи стрел, пущенные всего с 20-40 метров, точно попадали в самые уязвимые места. Лучники уже на первой стадии боя не только изматывали противника, но наносили ему невосполнимый урон. Иногда уже после «хоровода» противник бросался в бегство. А если стоял, то по ослабленному войску наносили удар тяжеловооруженные копейщики или тяжелая кавалерия.
Так было и в утро Куликовской битвы. Вытянув шеи и прижав уши, кони во весь дух помчали своих седоков к русскому строю. Мамай уже предвкушал первую победу, всадники же приготовили свои луки со стрелами, чтобы начать «хоровод». Однако все вышло не так, как завещал Чингисхан. Не успели татарские всадники выстроиться в круг, как навстречу им вылетели всадники сторожевого полка, выстроенные по бокам передового полка. В короткой лобовой схватке они рассеяли татарскую легкую кавалерию, и те, потеряв в стрелковой дуэли и рукопашной схватке несколько сот человек, скрылись в гуще своего войска.
Это был первый конфуз Мамая и тактическая победа Дмитрия Ивановича, ведь татары не смогли использовать свой излюбленный прием. Мамаю пришлось начинать лобовую атаку, так как для фланговых ударов не было места. Центр ордынского войска, где стояла тяжеловооруженная генуэзская пехота, медленно двинулся вперед; за ним последовали конные крылья, тоже сближаясь с русскими полками. Но, не дойдя несколько десятков метров до передового полка, войско Мамая остановилось. Так прошло еще некоторое время. Уже близился полдень, но ни та, ни другая сторона не вступали в битву. Но вот с татарской стороны выехал на коне поединщик.
***
Татарский поединщик был весь защищен длиннорукой кольчугой, покрытой золотыми пластинами, с золотыми наплечниками. На голове его был шлем с золотыми накладками, а за спиной – небольшой круглый щит, весь расписанный узорами. Но более всего поражало его огромное четырехметровое копье. Он был страшен и свиреп, подобен видом библейскому Голиафу, «пяти сажень высотой и трех сажень шириною». Звали его Челубей Тамир-Мурза, а родом он был печенег.
Осадив своего разгоряченного коня, Челубей встал напротив передового русского полка и, потрясая копьем, стал вызывать на единоборство кого-либо из русских витязей. Но куда там русским мужикам и горожанам тягаться с профессиональным воином, который отличался не только огромной силой, но и особым мастерством военной выучки! Князья и бояре тоже колебались, ведь многие из них знали, что Челубей не раз побеждал своих противников перед битвой.
Прошло несколько минут, но никто не выезжал из рядов русского воинства. Все понимали ответственность момента, ведь поединку всегда придавали сакральное значение. Поражение в нем расценивали как предвестие поражения всего войска.
А тем временем «татарский Голиаф» продолжал гарцевать на виду у передового полка, глумясь и насмехаясь над нерешительностью русских. Смеялись и татарские воины, ухмылялся сам Мамай, видя издали, что никто не выезжает из русских рядов. Но не до веселья было великому князю Дмитрию Ивановичу, впору самому выезжать на поединок, благо не в княжеских доспехах он был, но разве можно рисковать князю в столь решительный момент?
И вот не стерпело сердце воина-монаха Пересвета, что вместе с Ослябей был благословлен преподобным Сергием на битву с заклятым врагом христианства Мамаем. Вот как пишет об этом автор «Сказания»: «И увидел его Александр Пересвет, монах, который был в полку Владимира Всеволодовича, и, выступив из рядов, сказал: «Этот человек ищет подобного себе, я хочу с ним переведаться!» И был на голове его шлем, как у архангела, вооружен же он схимою по велению игумена Сергия. И сказал: «Отцы и братья, простите меня, грешного! Брат мой, Андрей Ослябя, моли Бога за меня! Чаду моему Якову – мир и благословение!».
***
Пересвет и Ослябя были родными братьями и происходили из боярского рода, служившего брянским князьям. В те времена было обычным явлением иметь два имени – одно славянское, восходящее еще к дохристианским временам, а другое православное, дающееся при крещении ребенка. Так, Пересвета звали Александр, а Ослябю – Андреем. Достигнув ратного возраста, братья пошли служить брянскому князю Дмитрию Романовичу. Старший, Пересвет, служил в дружине князя, а его младший брат, Ослябя, был направлен нести службу в город Любутск, что на границе Брянского княжества. И стали они опытными воинами, о которых автор «Слова» в патетической форме писал: «Андрей перед собой сотню гнал, а Пересвет – двести». Затем они служили новому князю Дмитрию Ольгердовичу, отец которого, Ольгерд Литовский, прибрал брянские земли к Литовскому княжеству. Но после смерти отца в 1377 г. Дмитрий Брянский и его брат Андрей Полоцкий не захотели служить своему брату Ягайло и поддерживали союзные отношения с Москвой.
Быстро проходит молодость, и многие воины, обремененные на склоне лет душевными и телесными недугами, уходили в монастырь, чтобы стать воинами Царя Небесного. Так, братья Александр и Андрей незадолго до Куликовской битвы постриглись в монахи в обители преподобного Сергия Радонежского, сменив доспехи на монашеские схимы.
Но вскоре по промыслу Божьему Пересвет и Ослябя оказались в войске князя Дмитрия Московского, идущего на войну с Мамаем. Появление среди русского воинства двух всадников в черных монашеских одеяниях, идущих по благословлению самого Сергия Радонежского на брань, подняло в рядах русских ратников воинский дух и для многих послужило примером.
Были, конечно, среди русской рати священники, но присутствие двух монахов-воинов имело особое молитвенное предстательство перед Судьей всех народов. По преданию, когда русское войско шло к месту битвы, Пересвет на одной из стоянок молился в келье отшельника. Уходя после молитвы, он оставил в келье свой монашеский яблоневый посох. Уже после Куликовской битвы, возвращаясь домой, великий князь Дмитрий построил возле кельи часовню в честь своего небесного покровителя, святого воина-великомученика Дмитрия Солунского. Впоследствии здесь был основан мужской Дмитриевский Ряжский монастырь, что в 7 км от города Скопина. А посох Пересвета до сего дня хранится в краеведческом музее Рязани.
***
Поединщики между тем съехались в центре поля, обмеривая друг друга взглядами. Челубей с удивлением смотрел на смельчака, дерзнувшего принять его вызов. Тот был в странной черной одежде с белыми крестами, под которыми, как думал печенег, скрывается кольчуга, с маленьким круглым красным щитом и небольшим копьем, которое на два с половиной локтя было короче его копья. Пересвет тем временем оценивал противника. Он понял, что копье Челубея длиннее его копья, и тот скорее сшибет его с седла. «Но Господь не даст посрамить русское воинство», – подумал инок.
Богатыри разъехались на расстояние, необходимое для разбега. Осенив себя крестным знамением, первым бросился на печенега Пересвет, произнеся: «Игумен Сергий, помоги мне молитвою!». Подняв свое тяжелое копье, навстречу ему под улюлюканье мамаева воинства помчался Челубей. Русские же воины взмолились: «Боже, помоги рабу Своему, Пересвету».
И ударились они крепко копьями, так что «земля едва не проломилась под ними». В ужасе увидели татары, как рухнул навзничь Челубей и лежал без движения, а Пересвет, припав к шее коня, поехал в сторону русского воинства. Взревели восторженными голосами русские, но крик их притих, когда, подъехав к рядам передового полка, воин-монах замертво упал со своего коня.
Незащищенная грудь Пересвета была пронзена копьем Челубея, но эта сквозная рана позволила Пересвету приблизиться к противнику на удар его копья. Удар копья Пересвета пробил кольчугу Челубея и выбил его мертвым из седла.
Оба воина-поединщика поразили друг друга насмерть. Но в глазах той и другой стороны победа осталась за Пересветом, ведь он вернулся с поединка на коне. Впрочем, теперь все должна была решить кровавая сеча.
***
Битва началась в полдень. Воины сторожевого полка, выполнив свою задачу, влились в состав передового полка, прикрыв конными отрядами его фланги. Десятитысячная когорта русского войска перегородила Орде все свободное пространство между речками Смолкой и Нижним Дубиком и первая приняла на себя удар мамаева воинства.
В середине стояла пехота. Первые ее четыре ряда – это копейщики. Только в первом и втором рядах стояли воины, имевшие шлемы, доспехи, круглые и миндалевидные щиты и длинные копья. В центре стояли простые русские мужики, кто с боевым топором, кто с копьем, кто с мечом, и мало кто имел щиты и доспехи. 5 и 6 линия – это лучники и арбалетчики, далее – трубачи и барабанщики. Русская кавалерия прикрывала фланги пехоты. Первые два ряда конников – это копейщики в кольчугах и доспехах с круглыми и сердцевидными щитами. Сзади конные лучники.
Для первого удара по русским Мамай решил использовать силы союзных войск. В отличие от традиционного удара тяжелой кавалерии, первое построение было смешанным, как у русских: в середине пехота, по краям конница. Главный удар должна была нанести генуэзская пехота (тяжеловооруженные копейщики, лучники и арбалетчики). В первых шести рядах шла ощетинившаяся копьями, закованная в броню западноевропейская пехота. Помимо длинных копий, она имела короткие мечи и высокие, до метра, прямоугольные щиты. Далее два ряда занимали армянские копейщики, выделяющиеся треугольными щитами. Замыкали колонну генуэзские арбалетчики и множество лучников с Кавказа, Поволжья и Крыма. С одной стороны пешей когорты шла плотным строем наемная конница с Кавказа. С другой стороны – пять тысяч конных булгарских наемников.
С первого взгляда было видно, что мамаево войско первого эшелона в два раза по численности превышало стяги передового и сторожевого полка.
***
Быстро приближалась генуэзская пехота, что шла в центре наступления. Профессиональные тяжеловооруженные воины, наемники из Европы, против простых «молодших» людей – крестьян и ремесленников, что стояли в передовом полку.
Самый напряженный момент – это видеть, как на тебя идет масса вооруженных воинов, и ты ищешь глазами, который твой. Кто кого: ты ли его срубишь, или он тебя? Ничего не слышит воин, кроме стука своего сердца, но как только раздастся первый треск ломаемых копий и щитов, первый предсмертный крик товарища или врага, все его мысли и движения будут направлены только на одно – бить, рубить, колоть, рвать зубами того, кто пред тобой, или он убьет тебя.
После короткой перестрелки лучников и арбалетчиков генуэзская пехота врезалась в ряды первой шеренги русской пехоты, и та полегла в мгновение ока, и вслед за ней вступила в бой вторая и третья, четвертая... Вот уже красные русские щиты замелькали в рядах генуэзцев, а генуэзские мечи – в рядах русских. Все перемешалось. На флангах конница билась с конницей. И только слышен был треск копий, щитов, удары мечей, крики людей и ржание коней.
Вот как пишет летописец: «И сошлись грозно обе силы великие, твердо сражаясь, жестоко друг друга уничтожая, не только от оружия, но и от ужасной тесноты под конскими копытами испускали дух, ибо невозможно было вместиться всем на том поле Куликове: было поле то тесное между Доном и Мечею. На том ведь поле сильные войска сошлись, из них выступали кровавые зори, а в них трепетали сверкающие молнии от блеска мечей. И был треск и гром великий от преломленных копий и от ударов мечей, так что нельзя было в этот горестный час никак обозреть то свирепое побоище. Ибо в один только час, в мановение ока, сколько тысяч погибло душ человеческих, созданий Божьих!»
И правда, жарко стало сразу, и душно, и красно от множества крови. Не было почти места для удали, и дольше держался тот, кто крепче стоял на ногах. Среди воинов передового полка выделялся странный воин в серой мантии с белыми крестами. Это Андрей Ослябя, орудуя боевым топором, косил фрягов. Его бока прикрывали два воина с мечами. Эта троица глубоко вклинилась во вражеские ряды. И по ходу ее движения образовывалась целая улица поверженных врагов. Но не беспредельны силы человеческие. Никто не мог долго выдерживать накала битвы. Уставали и падали, подкошенные врагом, даже самые сильные. Вот пали два телохранителя Осляби, а вот и его, окруженного со всех сторон фрягами, скоро не стало видно на поле боя.
Наряду с простыми воинами бились и князья: Семен Оболенский, Иван Тарусский, Федор Белозерский, Андрей Ольгердович и другие, вдохновляя свои полки и стяги на ратные подвиги.
Не прошло и несколько десятков минут после столкновения передовых полков, а воины бились уже не на земле, а на телах поверженных, неподвижных или содрогающихся под тяжестью тех, кто стоял на них. А не прошло и часа, как почти все пешцы передового полка пали, «как сено посечено». Только некоторые из них перебежали в строй большого полка, да оруженосцы вынесли в тыл раненых князей и бояр. Но и враг понес первые и ощутимые потери, поредела татарская и горская конница, почти в два раза уменьшилась генуэзская пехота.
***
Когда был смят передовой полк, перед взором врага вырос целый лес новых копий, мечей, топоров и щитов, вдвое больший, чем прежде. Этот большой полк перегородил дорогу врагу. Казалось, русская рать, окрепшая, возродилась вновь. По краям стояли новые конные массы. И опять не было места татарской коннице для маневра. На мгновение враг застыл: ведь бой надо начинать заново, а сил и войск стало намного меньше. Видя невозможность нанесения фланговых ударов, Мамай ввел в бой основные силы, оставив в резерве только личную гвардию.
Первыми в новое сражение вступили генуэзские арбалетчики, затем кавказские и татарские конные лучники. Первая шеренга большого полка покрылась стрелами, как еж. Большинство стрел попало в щиты, но кое-кто упал раненым или замертво. Их места заняли воины второй шеренги. Досталось и внутренним рядам, особенно тем, у кого не было щитов и шлемов, но широкие щиты товарищей спасли многих, прикрыв их головы сверху.
В ответ из русских рядов полетели стрелы и сулицы. Стоны раненых и крики умирающих говорили, что они достигали цели. Войска обменялись еще несколькими залпами, но перестрелка не решала исхода битвы. Нужна была атака.
Первыми в атаку на центр большого полка пошла татарская конница, за ней – конница черкесов, ясов, косогов, буртасов и прочих наемников. Навстречу конной лаве мамаева воинства с флангов ударила русская конница. Всадников поддержала пехота. И битва закипела еще пуще прежнего. «Сошлись две силы великие надолго, – повествует летописец, – и покрыли полки поле на десять верст от множества воинов, и была сеча ожесточенная и великая и бой упорный, сотрясение весьма великое: от начала мира не бывало у великих князей русских, как у этого великого князя всея Руси. Пролилась, как дождевая туча, кровь…».
В гуще битвы в доспехах простого воина бился сам великий князь Дмитрий. Справа своими телами его заслоняли известные княжеские лазутчики и дружинники Васька Тупик и Семен Булава, слева – Иван Копыто и великан Гришка. К ним примкнул и Семен Мелик. Князь и его оруженосцы славно валили врагов. То и дело к ним из состава большого полка прорывались конные и пешие бойцы. Это воеводы Бренк и Вельяминов зорко следили за князем, то и дело посылая ему подкрепление. Впрочем, татары не особо наседали на эту группу бойцов, считая Дмитрия в лучшем случае знатным боярином. Их внимание привлекал центр большого полка, где под великокняжеским стягом в княжеских доспехах стоял тысяцкий Михаил Бренк.
Несколько тысяч всадников вырвались из общей массы и ударили в центр большого полка. Их встретил рой стрел и лес копий, атакующие пытались удержать коней, но под напором задних навалились на копья, громоздя гору из конских и человеческих тел. Задние в ужасе повернули назад, но не успели они ускакать в степь, как командиры плетьми и мечами погнали их назад на русские копья.
К атакующим прибывали все новые и новые тысячи. Бой уже вели основные тумены Орды. Вся уцелевшая конная масса первого эшелона отпрянула и соединилась со вторым эшелоном, чтобы начать новую атаку. Русская конница отошла на фланги и в центр. Дмитрий же со своими оруженосцами прискакал к своему стягу и встал рядом с Бренком.
***
Уже было далеко за полдень, когда Орда по приказу Мамая вновь ударила в центр большого полка и в полк правой руки. Впереди мчалась тяжелая кавалерия, за ней бежала пехота (генуэзцы и армяне), а также толпа конников, которые потеряли своих коней, – их гнали вперед нагайками командиры.
В первом ряду конной Орды шли знатные всадники. Не только все они были защищены богато украшенной кольчугой, но и на их конях были надеты особые доспехи. Даже лица всадников были прикрыты железными масками или кольчужными сетками. Только позолоченные шлемы да круглые расписные щиты грозно блистали на солнце. За ними трусили средневооруженные всадники-копейщики, отличающиеся от первых более легким и дешевым вооружением. Далее следовали лучники.
Со времен Чингисхана мало кто выдерживал удары копий тяжелой монголо-татарской конницы. Она, как таран, пробивала стройные ряды любого войска. Вот и теперь с криками и страшным лязгом конники врезались в ряды большого полка и полка правой руки, взломав их стой. Тут же в разрывы просочились отдельные конники и подбежавшая пехота. Сражение разбилось на множество эпизодов рукопашной схватки.
Русские воины бились молча, с остервенением, только слышен был лязг мечей и сабель да крики сраженных и стоны раненых. В этой схватке мужественно сражался сам Московский великий князь Дмитрий Иванович. Под ним было убито два коня. Погибла вся его свита. Его любимые оруженосцы: Васька Тупик, Семен Булава, Иван Копыто и великан Гришка – пали один за другим, защищая князя. Пропал куда-то Семен Мелик. Вот уже три ордынца окружили пешего князя. Силы покидали его, даже доспехи были все «обиты». Спас его князь Стефан Новосильский. Как коршун налетел он на татар и с ходу рассек мечом одного из них. Но тут на него самого налетело еще трое. Князя сбили с коня и уже лежащего добили. Но в суматохе Дмитрию Ивановичу, истекающему кровью, удалось отъехать в ближайшую чащу на коне убитого Стефана Новосильцева. Князь слез с коня и тут же потерял сознание.
***
К третьему часу сражения русские части начали выдыхаться под напором превосходящих сил врага. Наиболее устойчивым оказался полк правой руки, командование над которым взял Андрей Ольгердович. Однако в центре положение было значительно хуже. Главные силы ордынцев, не считаясь с потерями, рвались к великокняжескому стягу со Спасом Нерукотворным. Вокруг него разгорелась жестокая сеча. Все русское войско ахнуло, когда, посеченный, пал великокняжеский стяг, а по всему войску пронеся слух: «Михаила Бренка убили». Татары и Мамай ликовали, так как по одежде приняли его за великого князя.
Однако великокняжеский стяг вскоре вновь взлетел над русскими полками. Русские отбили его у татар. Под стяг встал окольничий Тимофей Васильевич Волуй. Ему и князю Глебу Друцкому удалось восстановить положение в большом полку. Но враг все напирал и напирал на уставших и ослабленных русских воинов. Татары снова прорвались к стягу великого князя, погиб окольничий Тимофей Волуй и еще много знатных воинов, охранявших его. Казалось, вот-вот побежит большой полк, но тут заиграли боевые трубы. Это князь Дмитрий Ольгердович привел на помощь резервный полк. Его бойцы отбили княжеский стяг и заняли места погибших воинов. Положение в центре было восстановлено. Хотя малый резерв не мог покрыть и половины потерь большого полка.
***
Орда опять отхлынула. Мамай был в бешенстве от такой стойкости русских. Узость Куликова поля не давала ему возможности использовать фланговые удары, и это была главная тактическая победа русских воевод. Ему необходимо было где-то рвать общий строй русского войска, и он решил ввести в бой свой последний резерв – ханскую гвардию, сконцентрировав ее на левом фланге.
Теперь в бой вступала вся Орда. Русских же против них на линии фронта было уже вдвое меньше, чем в начале битвы. Наступил  критический момент битвы. Время сжалось до исторического минимума. Теперь каждая минута решала исход сражения, а исход сражения – судьбу Русской земли. Как тут не вспомнить слова Александра Васильевича Суворова: «Одна минута решает исход баталии, один час – успех кампании, один день – судьбы Империй».
Каждый воин, каждый воевода в русском войске осознали важность момента, момента истины. Осознал его и Александр Блок в цикле стихов «На поле Куликовом»:
Я слушаю рокоты сечи
И трубные крики татар,
Я вижу над Русью далече
Широкий и тихий пожар.
Объятый тоскою могучей,
Я рыщу на белом коне…
Встречаются вольные тучи
Во мглистой ночной вышине.
Вздымаются светлые мысли
В растерзанном сердце моем,
И падают светлые мысли,
Сожженные темным огнем…
«Явись, мое дивное диво!
Быть светлым меня научи!»
Вздымается светлая грива…
За ветром взывают мечи…
А. Блок. 31 июля 1908 г.
***
Начался третий час битвы, когда Орда всей своей силой навалилась на русское христолюбивое воинство. Удар пришелся по всему фронту, но на левом фланге он был наиболее страшен: здесь в бой вошел свежий тумен ханской гвардии.
Самым сильным был полк правой руки. Его воевода полоцкий князь Андрей Ольгердович и его воины горели нетерпением погнать врага. Но, искусный воитель, он видел, что увлекаться атакой опасно. Большой полк стоял неподвижно, еле сдерживая новую атаку ханской конницы. Если полк правой руки вырвется сейчас вперед, сразу же разорвется единый русский строй, и тогда ордынцы непременно кинут сюда конницу, пробьют брешь, потеснят большой полк сбоку, а то могут выйти ему и в тыл. Вот если большой полк начнет теснить врага или, наконец, в бой вступит засадный полк, вот тогда можно будет и его полку пойти вперед. Но ничего этого не происходило, наоборот, видно было, с каким трудом, то прогибаясь, то вновь выравниваясь, русская середина держит на себе страшную тяжесть отборных мамаевых полков.
***
Андрей Ольгердович не мог видеть событий, происходивших на противоположном от него левом краю поля. Зато очень хорошо был виден из Зеленой дубравы этот участок битвы князю Владимиру Андреевичу и воеводе Дмитрию Боброку. Именно здесь теперь решался исход битвы.
Ратникам засадного полка было видно, как отдельные татарские всадники перевалили за овраги верховья речки Смолки и накапливались на левом фланге русского войска. Скоро их стало уже сто, потом несколько сотен. Чужие всадники маячили прямо напротив дубравы, не замечая русского резерва, их можно было прихлопнуть одним ударом, но нельзя было раскрывать тайну засадного полка. Вот уже татар скопилось несколько тысяч, и они повели атаку на полк левой руки. Малочисленный полк левой руки под ударами врага стал отступать назад, к Непрядве. И тем самым обнажил фланг большого полка. Конная масса татар навалилась на него с фронта и фланга, и тот тоже под напором врага стал отходить к Непрядве, поворачивая фронт навстречу прорвавшемуся врагу. Бой переместился уже в тыл русского войска.
Русский стан изнемогал и то в одном, то в другом месте заметно подавался вспять. Всего несколько единиц стягов и хоругвей развевалось над русским воинством. Уже меньше половины воинов, бившихся с врагом с начала битвы, оставалось в строю. И сражение все больше стало походить на избиение русских полков.
Вот как повествует Сказание: «Когда же настал седьмой час дня, по Божьему попущению и за наши грехи начали поганые одолевать. Вот уже из знатных мужей многие перебиты, богатыри же русские, и воеводы, и удалые люди, будто деревья дубравные, клонятся к земле под конские копыта: многие сыны русские сокрушены...».
Многие очевидцы видели, как венцы мучеников за веру опускались с неба на головы убитых русских воинов. В Сказании есть такие сокровенные слова: «Это мы слышали от верного очевидца, который находился в полку Владимира Андреевича; он поведал великому князю, говоря: “В шестой час этого дня видел я, как над нами разверзлось небо, из которого вышло облако, будто багряная заря над войском великого князя, скользя низко. Облако же то было наполнено руками человеческими, и те руки распростерлись над великим полком как бы проповеднически или пророчески. В седьмой час дня облако то много венцов держало и опустило их на войско, на головы христиан».
***
К концу третьего часа боя сражение уже шло в тылу русского войска. Враг явно стал одолевать. «Поганые же стали одолевать, – повествует Сказание, – а христианские полки поредели – уже мало христиан, а все поганые». Вот-вот медленное отступление превратится в бегство. Но куда бежать? Позади Непрядва, а это неминуемая гибель при переправе. Значит, надо биться до конца. И это осознавал каждый воевода, каждый боярин, каждый воин. Бились до последнего, уповая на Божью помощь и атаку засадного полка. А в засадном полку начался ропот.
Вот как написано в «Сказании о Мамаевом побоище»: «Увидев же такую погибель русских сынов, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: “Так какая же польза в стоянии нашем? Какой успех у нас будет? Кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны, жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!” И ответил Дмитрий: “Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час: начинающий раньше времени вред себе принесет; ибо колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благо рожденными. Так что немного потерпим до времени удобного и в тот час воздадим по заслугам противникам нашим. Ныне только повели каждому воину Богу молиться прилежно и призывать святых на помощь, и с этих пор снизойдет благодать Божья и помощь христианам”. И князь Владимир Андреевич, воздев руки к небу, прослезился горько и сказал: “Боже, Отец наш, сотворивший небо и землю, помоги народу христианскому! Не допусти, Господи, радоваться врагам нашим над нами, мало накажи и много помилуй, ибо милосердие твое бесконечно!” Сыны же русские в его полку горько плакали, видя друзей своих, поражаемых погаными, непрестанно порывались в бой, словно званые на свадьбу сладкого вина испить. Но Волынец запретил им это, говоря: “Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!»
***
На исходе третьего часа битвы Дмитрию Боброку стало очевидным, что Мамай ввел в бой все свои силы.
И вот, когда настал 8-й час дня по древнерусскому стилю (14 часов по нашему времени), как бы по знаку Божьему из-за спины воинов засадного полка потянул теплый, южный ветер. Лес возмущенно загудел, заскрипел. Охапки листьев сорвались с верхушек деревьев и понеслись в поле, осыпая спины наступавших на русские полки татар.
Разгадал этот знак опытный и прозорливый воевода и, напрягая голос, прокричал Владимиру Андреевичу: «Княже, наше время настало, и час удобный пришел». И прибавил всей дружине: «Братья мои, смелее: сила Святого Духа помогает нам!».
Закаленные в боях опытные воины отборной русской конницы, все в доспехах, при шлемах и щитах, вооруженные мечами и длинными копьями, по отрядам выехали из дубравы и развернулись для атаки в лаву. А враг, предвкушая скорую победу, даже не заметил этого нового русского войска. И вот, опережая новые охапки листьев, как соколы, кинулись на врага русские.
Более удачный момент для нападения трудно было бы себе представить. Связанные боем с основными силами, татары почувствовали удар в спину, только когда услышали грохот конских копыт и боевые кличи мчавшегося по ветру вала русской конницы. Но было уже поздно что-либо менять, уже не развернешь строя. Воины Владимира Андреевича и Дмитрия Боброка только успевали рубить налево и направо закованных и не закованных в доспехи знатных и незнатных ордынцев. Они опрокинули ударом в спину лучшую конницу Мамая, вонзились в стену ордынцев, что напирала на левый полк с фронта, прошили ее насквозь и распороли надвое весь бок мамаева воинства. Та часть татарского войска, что оказалась прижатой к Непрядве, была атакована с двух сторон частью засадного полка под предводительством Боброка Волынца и перешедшим в наступление полком левой руки под командованием Дмитрия Ольгердовича и была практически перебита полностью. «Трупия же мертвых оба пол реки Непрядвы, идеже была непроходна, спречь глубока, наполнися трупу поганых», – записал летописец.
***
Увидев столь решительную и чудесную перемену, наступление подхватила русская середина – ратники владимирского и суздальского полков и весь московский двор – «великая пешая рать». Содрогнулся большой полк и перестал пятиться, и предводимая Тимофеем Вельяминовым русская середина медленно-медленно начала давить на вражьи тьмы. Не заставил себя долго ждать давно ожидавший наступления и полк Андрея Ольгердовича.
Напор основных сил и решительная атака засадного полка привели к тому самому страшному для каждого воинства моменту, который называется критическим словом – паника. Именно паника пробежала по рядам мамаева воинства. А дальше последовало повальное бегство. Единства больше не было. Теперь каждый сам за себя. Спасайся, кто может. Хорошо, если ты конный, а пеший далеко ли убежит?
«Сказание о Мамаевом побоище» так описывает этот долгожданный момент битвы: «Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: “Увы нам, Русь снова перехитрила; младшие с нами бились, а лучшие все сохранились!” И повернули поганые, и показали спины, и побежали. Сыны же русские, силою Святого Духа и помощью святых мучеников Бориса и Глеба, разгоняя, посекли их, точно лес вырубали – будто трава под косой ложится за русскими сынами под конские копыта. Поганые же на берегу кричали, говоря: “Увы нам, чтимый нами царь Мамай! Вознесся ты высоко – и в ад сошел ты!” И многие раненые наши, и те помогали, посекая поганых без милости: один русский сто поганых гонит».
***
Мамай пристально всматривался в ход битвы. Перемена произошла молниеносная. Только что в его ушах звенели радостные крики мурз и вестников о новых и новых удачах его воинства. Уже обозные стали суетиться о победном пире. И вдруг оказалось, что все совсем не так. Какая-то неразбериха творилась на правом фланге. А потом попятилось все его воинство назад, кое-кто из конных понесся в степь куда глаза глядят. И вот наконец из клубов пыли и вала неразберихи общей битвы отделилась какая-то большая группа конников во главе с витязем. Их золотые доспехи и красные щиты блестели на солнце. Нет, это не его конники ханской гвардии в темных доспехах мчались защитить своего хана, это князь Владимир Серпуховской со своими стягами мчался в направлении его ставки.
Мамай дал распоряжение обозным поставит заслон и приказал своим слугам сворачивать шатры. Но некогда было ждать, когда свернут шатры, его телохранители уже подвели коней. Не помогали ни молитвы к Магомету и старым татарским богам, ни заклинания. «Велик русский Бог», – в сердцах произнес Мамай, и вихрем в окружении своих телохранителей покинул Красный холм, где уже все было готово для празднования победы.
Воины Владимира разнесли в щепки заслон и ворвались на Красный холм, где обозные взмолились о пощаде. Но Мамая уже и след простыл. Воткнув в то место, где стоял Мамай, красный стяг с изображением Спаса Нерукотворного, князь приказал воинам преследовать Мамая и бегущих с поля битвы ордынцев.
***
Хотя в начале бегства степняки превосходили своим числом русское воинство, они не представляли собой уже силы. Это было стадо, брошенное своими вожаками. Свежая русская конница начала их преследование. Его можно было длить беспрепятственно, пока не заморятся кони и не притупятся мечи, пока не убудет дневной свет. Потери ордынцев при бегстве были неимоверными. Летопись сообщает, что «бежащих татар безчисленное множество избиено бысть». Почти все пехотинцы были порублены или захвачены в плен на самом поле. Конных гнали и рубили поодиночке (здесь некому да и некогда их было брать в плен) 50 километров до самой Красивой Мечи. Только счастливцы, найдя броды, ушли невредимыми, к сожалению, среди них был и Мамай с телохранителями. Унесли свежие кони его от смерти. Надолго ли?
Множество беглецов рассыпалось по лесным оврагам, чтобы переждать до ночи, а затем крадучись добрести до своих очагов в Крыму, Кафе, на Кавказе, в Поволжье, неся печальную весть и своем позоре и гибели товарищей. Вот когда «запричитали матери и жены по-татарски», проклиная Мамая и заповедуя детям не ходить больше на Русь.
А над полем Куликовым сгущалась мгла, как бы стремясь закрыть от мира страшные следы побоища. А следы его на самом деле были страшными. Как повествует «Задонщина», «Дон-река три дня текла кровью… Черна земля под копытами, костями татарскими поля засеяны, и кровью их земля полита. Могучие рати сошлись тут и потоптали холмы и луга, и замутили реки, потоки и озера».
Победа была полною. Прославил ее рязанец Софоний в «Задонщине»: «Кликнуло Диво в Русской земле, велит послушать грозным землям. Понеслась слава к Железным Воротам, и к Ворнавичу, к Риму и к Кафе по морю, и к Тырнову, а оттуда к Царьграду на похвалу князьям русским: Русь великая одолела рать татарскую на поле Куликове, на речке Непрядве. На том поле грозные тучи сошлись. Часто сверкали в них молнии и гремели громы могучие. То ведь сразились сыны русские с погаными татарами, чтоб отомстить за свою обиду. Сверкают их доспехи золоченые, гремят князья русские мечами булатными по шлемам хиновским».
***
Вгляделся с вершины Красного холма в место свежего побоища князь Владимир и сразу понял, что победа досталась дорогой ценной. Первой его мыслью стало найти живым или мертвым брата своего двоюродного, великого князя Дмитрия.
Он начал поиски, когда ужасные следы побоища скрывались приходом сумерек. Князь торопился разыскать брата до ночи. Если он тяжело ранен и истекает кровью, то вряд ли доживет до утра. Он ехал по кровавому полю, конь его спотыкался о множество трупов, которые то отдельно, то как стога сена лежали на поле, и внимательно всматривался в лица. Вот лежит в княжеских доспехах Михаил Андреевич Бренк, а около – стойкий страж Семен Мелик, поблизости от них Тимофей Валуев. Но как найти великого князя, ведь он сражался в доспехах простого воина!
Множество людей бродили по полю, ища своих друзей и близких. К ним обратился Владимир: «Братья мои, русские сыны, кто видел или кто слышал пастыря нашего и начальника… Братья и други, русские сыны, если кто в живых брата моего сыщет, тот воистину первым будет среди нас!». И рассыпались все по всему полю, ища великого князя. Ведь остался какой-нибудь неполный час до полных сумерек.
Но вот кто-то закричал с левого фланга поля, что нашел князя. Все, кто был поблизости, устремились туда, но вскоре обнаружили, на счастье, ошибку – это был князь Федор Семенович Белозерский, лицом похожий на Дмитрия Ивановича. Поиски продолжались.
Как часто бывает, искомое находится не там, где думаешь, а где-то в стороне. Два воина, Федор Сабур и Григорий Холопищев, отклонились в правую сторону, потому что немало раненых старалось уйти с открытого поля и схорониться под защитой деревьев. Только чуть отошли они от места битвы, как набрели на одиноко лежащего ратника. Лежал он под свежесрубленной березой в помятых доспехах. Похоже, кто-то помог ему сюда добрести, сначала уложил, потом подрубил дерево, чтобы оно своей листвой схоронило от чужих глаз. Воины отодвинули ветки и наклонились над человеком. Он им был, безусловно, знаком, они видели его не раз, видели и сегодня. Это был великий князь московский и владимирский, и он еще дышал.
Со счастливой вестью один из них прискакал к Владимиру Андреевичу, пал в ноги и сказал: «Князь великий Дмитрий Иванович жив и царствует вовеки!». Все князя и воеводы, прослышав об этом, быстро устремились к тому месту, где лежал раненый Дмитрий, и пали в ноги великому князю.
Пав на колени, Владимир произнес: «Брате мой, великий княже, слышишь ли ты меня? Божьей милостью враги наши побеждены!». Веки великого князя с напряжением открылись. Он смотрел смутно и недоуменно, как бы досадуя, что прервали его переход в лучший мир.
– Слышишь ли ты меня? – повторил Владимир.
– Кто ты? – с напряжением спросил князь.
– Это я, брат твой, говорю с тобой, – произнес Владимир, подавшись к нему ближе. – Победа наша.
– Слава Богу за то, что сотворил Господь в день сей, – с трудом произнес князь.
Ближние осторожно освободили князя от его доспехов, разодрали окровавленную рубашку. К счастью, раны оказались не смертельные. Их омыли травным отваром, присыпали растертым порошком тысячелистника, перевязали. Князь встал на ноги, ему подали коня, а над Кулаковым полем уже истаивал последний луч праздничного и великого дня – Рождества Богородицы 6885 года от Сотворения мира, или 1380 года от Рождества Христова.
После битвы. Потери
На следующий день Дмитрий Донской, подлечив раны и сев на коня, выехал на «великое, страшное и грозное место битвы».
«Сказание о Мамаевом побоище» повествует: «И… увидел войска своего убитых очень много, а поганых татар вчетверо больше того убитых, и, обратясь к Волынцу, сказал: “Воистину, Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает тебе всегда воеводою быть”.
И поехал с братом своим и с оставшимися князьями и воеводами по месту битвы, восклицая от боли сердца своего и слезами обливаясь, и так сказал: “Братья, русские сыны, князья, и бояре, и воеводы, и слуги боярские! Судил вам Господь Бог такою смертью умереть. Положили вы головы свои за святые церкви и за православное христианство”. И немного погодя подъехал к месту, на котором лежали убитые вместе князья белозерские: настолько твердо бились, что один за другого погибли. Тут же поблизости лежал убитый Михаил Васильевич; став же над ними, любезными воеводами, князь великий начал плакать и говорить: “Братья мои князья, сыны русские, если имеете смелость пред Богом, помолитесь за нас, чтобы вместе с вами нам у Господа Бога быть, – ибо знаю, что послушает вас Бог!”
И дальше поехал, и нашел своего наперсника Михаила Андреевича Бренка, а около него лежит стойкий страж Семен Мелик, поблизости от них Тимофей Волуевич убитый. Став же над ними, князь великий прослезился и сказал: “Брат мой возлюбленный, из-за сходства со мною убит ты. Какой же раб так может господину служить, как этот, ради меня сам на смерть добровольно грядущий! Воистину древнему Авису подобен, который был в войске Дария Персидского и так же, как ты, поступил”. Так как лежал тут и Мелик, сказал князь над ним: “Стойкий мой страж, крепко охраняем был я твоею стражею”. Приехал и на другое место, увидел Пересвета-монаха, а перед ним лежит поганый печенег, злой татарин, будто гора, и тут же вблизи лежит знаменитый богатырь Григорий Капустин. Повернулся князь великий к своим и сказал: “Видите, братья, зачинателя своего, ибо этот Александр Пересвет, пособник наш, благословенный игуменом Сергием, и победил великого, сильного, злого татарина, от которого испили бы многие люди смертную чашу”.
И отъехав на новое место, повелел он трубить в сборные трубы, созывать людей. Храбрые же витязи, достаточно испытав оружие свое над погаными татарами, со всех сторон бредут на трубный звук. Шли весело, ликуя, песни пели: те пели богородичные, другие – мученические, иные же – псалмы, – все христианские песни. Каждый воин идет, радуясь, на звук трубы.
Когда же собрались все люди, князь великий стал посреди них, плача и радуясь: об убитых плачет, а о здравых радуется. Говорил же: братья мои, князья русские, и бояре поместные, и служилые люди всей земли! Подобает вам так служить, а мне – по достоинству восхвалять вас. Если же сбережет меня Господь и буду на своем престоле, на великом княжении в граде Москве, тогда по достоинству одарю вас. Теперь же вот что сделаем: каждый ближнего своего похороним, чтобы не попали зверям на съедение тела христианские».
По разным данным, от 5 до 8 дней хоронили русские своих убитых и убитых врагов. В похоронном обряде участвовало, по всем видимости, не более 10 тыс. русских воинов, так как, помимо множества убитых, было и много раненых. Вероятно, к захоронению привлекли пленных татар, число коих неизвестно. Знатных воинов (князей и бояр) отправили в колодах, т. е. в гробах, хоронить в родные места. Среди них были семь высших командиров русской армии: командиры сторожевого полка Михаил Иванович Акинфович и воевода переяславцев Андрей Иванович Серкизов, командиры передового полка воевода коломенцев Микула Васильевич Вельяминов и князь Федор Белозерский, командиры большого полка боярин Михаил Андреевич Бренк и принявший командование полком во время боя воевода владимирцев и юрьевцев Тимофей Васильевич Волуй, а также один из командиров полка левой руки Лев Морозов. Пал в бою и командир разведчиков Семен Мелик. Известно, что останки воинов-иноков Александра Пересвета и Андрея Осляби привезли и положили около храма Рождества Богородицы Старого Симонова монастыря. Здесь же были захоронены многие другие участники Куликовской битвы.
Простых русских воинов погребли в братской могиле на берегу речки Непрядвы на месте будущего села Монастырщина. Над местом их захоронения была поставлена деревянная церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Церковь, по преданию, была построена из дубов Зеленой дубравы. Что касается убитых ордынцев, то, как повествует «Сказание», «отделили христиан от нечестивых. Тела христиан в землю погребли, нечестивых тела брошены были зверям и птицам на растерзание». Но скорее всего, памятуя о чуме (Черной смерти), которая не так давно посетила русскую землю, ордынцев и их союзников тоже похоронили в общих могильниках. Судьба же полона неизвестна. Но вряд ли русские перебили пленных врагов. Этого не было в обычае христолюбивого воинства.
***
Закончив похоронный обряд, великий князь Дмитрий Иванович приказал сосчитать число убитых «воевод и служивых людей». И вот московский боярин Михаил Александрович сделал печальный доклад о гибели более 500 бояр (40 московских, 40-50, 20 коломенских, 20 переяславских, 25 костромских, 35 владимирских, 50, 50 нижегородских, 40, 30-34 ростовских, 20-23 дмитровских, 60-70, 30-60, 15 углицких, 20 галицких, 13-30 новгородских, 30 литовских, 70 рязанских).
По подсчетам А.П. Кирпичникова, список боярских потерь можно довести до 800 человек, и это пятая часть среднего командного состава. Из числа князей погибли 24 человека, т. е. треть всех князей, участвовавших в Куликовской битве. Однако среди погибших упоминаются Семён Михайлович и Дмитрий Монастырев, о гибели которых известно также, соответственно, в битве на реке Пьяне в 1377 г. и битве на реке Воже в 1378 г.
А каковы общие потери русского воинства? В «Задонщине» и «Сказании о Мамаевом побоище» фигурирует астрономическая цифра в 253 тыс. погибших. «А погибло у нас всей дружины двести пятьдесят тысяч» («Задонщина»). «А младшим дружинникам и счета нет; но только знаем: погибло у нас дружины всей двести пятьдесят тысяч и три тысячи, а осталось у нас дружины пятьдесят тысяч». («Сказание»).
По подсчетам В.Н. Татищева, русская сторона убитыми потеряла до 20 тыс. чел., примерно ту же цифру дают нам Никоновская летопись и немецкая хроника Иоганна Пошильге. А.Н. Кирпичников сделал осторожное предположение, что в сражении могло погибнуть около 800 бояр и 5-8 тыс. простых воинов. А. Булычёв на основе исследования аналогичных сражений в средневековой Европе сделал предположение, что русское войско могло потерять около трети всех воинов. Е.А. Разин полагал, что в Куликовской битве со стороны русского войска погибло 25-30 тысяч человек, что составляет половину от оценки им общей численности войска.
Если сделать свой подсчет на основании списка боярских потерь, то получается такая картина. Под началом каждого убитого боярина было до 10 чел. Если гибель боярина вовсе не означала гибели всего отряда, то можно предположить, что на одного убитого из боярского списка приходилось не менее 7-8 чел. погибших из его отряда, так как эти отряды были в самой гуще битвы. Тогда получается, что погибло примерно 6-6,5 тыс. чел. из тех отрядов, которые непосредственно связаны со списком боярских потерь. Еще следует учесть и потери в тех «копьях», где командир остался жив, а это 4/5 войска. Беря во внимание его воинские навыки и более высокое, чем у простого воина, качество экипировки, можно быть уверенным, что выживаемость бояр и боярских детей на поле брани была значительно выше, чем у простых воинов. А это может дать дополнительно от 3 до 4 чел. из «копья», где боярин остался жив, или еще 9,5-13 тыс. чел. Таким образом, общее число убитых на поле боя бояр и простых воинов может составлять от 16 до 20 тыс. чел.
Следует учесть и то, что среди множества раненых, уцелевших в битве, должна была быть довольно высокая смертность, что достаточно обычно для того времени. Многие навсегда остались калеками. О санитарных потерях кампании 1380 года мы не знаем практически ничего.
Что касается числа погибших золотордынцев, то их было несравненно больше, чем русских, примерно 30-40 тыс. чел. Таким образом, Куликово поле стало кладбищем более чем для 50 тыс. чел, что сопоставимо с потерями русских, французов и их союзников на Бородинском поле.
После битвы. Возвращение домой
Похоронив убитых и приведя в порядок свои ряды, 14 (27) сентября 1380 года, в день Воздвижения Креста Господня, русская армия покинула место битвы. Перед уходом над братской могилою Дмитрий Иванович произнес сокровенные слова: «Братия, бояре и князья и дети боярские, то вам суженое место между Доном и Днепром, на поле Куликове, на речке Непрядве. Положили вы головы свои за землю за Русскую и за веру христианскую. Простите меня, братья, и благословите в этой жизни и будущей. Пойдем, брат, князь Владимир Андреевич, во свою Залесскую землю, к славному городу Москве, и сядем, брат, на своем княжении, чести, брат, добыли и славного имени!» («Задонщина»).
Очень важно, как себя повели рязанцы и литовцы после поражения Мамая. Олег Рязанский, опасаясь ответных действий великого князя, бросил столицу и со своей семьей и отрядом телохранителей бежал к Ягайло. Он боялся карательной экспедиции на свои земли, но князю Дмитрию было тогда не до него. В его отсутствие рязанские бояре приняли московских наместников, и дело решилось без кровопролития. Сам же Ягайло, чье войско на момент битвы находилось всего в 35 км на северо-запад от Куликова поля, при известии о поражении Мамая начал отступление в Литву, однако его конница некоторое время была подлинным бедствием для возвращавшихся домой участников Куликовской битвы.
Русское войско возвращалось домой не тем путем, что шло на Куликово поле. Опасаясь столкновения с войском Ягайло, Дмитрий Иванович повел войска восточнее, через середину рязанских земель, через города Ряжск, Пронск, Зарайск, и уже 21 сентября (4 октября) переправился через Оку в районе Коломны. А 1 (14) октября 1380 года Москва под звон колоколов торжественно встречала победителей.
В Москве на сороковой день после битвы, а именно 26 октября (8 ноября) 1380 года, в день памяти великомученика Димитрия Солунского, небесного покровителя великого московского и владимирского князя Дмитрия Ивановича, по православному обычаю прошла панихида по убиенным на Куликовом поле русским воинам. С тех пор каждый год во всех церквях Москвы и Руси отмечается Дмитриевская родительская суббота, первая суббота перед праздником Дмитрия Солунского. А великий князь Дмитрий Иванович получил прозвище Донского. Двоюродный же брат его Андрей Серпуховской получил прозвище Храброго.
Затем, по старорусским традициям, Дмитрий Донской основал ряд церквей и монастырей на местах святой помощи русскому воинству в войне с Мамаем. Так, на Куликовом поле из деревьев Зеленой дубравы, где стоял засадный полк, была построена церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы (на месте захоронения русских воинов). В 1381 г. под Москвой был основан Николо-Угрешский монастырь. Основан он был по обету, данному Дмитрием Донским по пути на Куликово поле, когда войско остановилось на отдых, и в ветвях сосны явилась князю икона святителя Николая Чудотворца, которая укрепила князя и согрела его сердце верой: «Сия вся угреша сердце мое». Им же в память победы на Куликовом поле был воздвигнут Ряжский Дмитриев монастырь около города Скопина на рязанской земле. В память о Куликовской битве преподобный Сергий по просьбе великого князя основал Дубенский Успенский монастырь в 40 верстах от Лавры.
P.S. продолжение можно прочитать на сайте Литрес.Самиздат. автор Игорь Родинков. "Мифы и были Куликова поля"