Джентльменский поступок

               

      Всю  свою  немалую  сознательную  жизнь  (а,  временами,  даже  и  полубессознательную),  Николай  Степанович Минаев  в  глубине  души  считал  себя  настоящим  интеллигентом  и  истинным  джентльменом.  К  тому  же,  пошиба  отнюдь  не  среднего,  заурядного,  а  истого,  коим  он  был  аж  «до  мозга  костей».  И  еще,  вдобавок  ко  всему,  мнил  он  себя  тонким  психологом.  Жаль,  конечно,  что  соответствующего  духовному  уровню  образования  получить  он  не  смог  ввиду  совершенно  не  зависящих  от  него  обстоятельств,  о  которых  стоит  здесь,  пожалуй,  скромно  умолчать.  Зачем  без  то  толку  ворошить  несбывшиеся  надежды?
      Нет,  он  нисколько  не  бравировал  своей  родословной,  и  лишь  только  любимая  жена  посвящена  была  в  историю  его  интеллигентного  генеалогического  древа.  Слов  нет,  предками  своими  он  необычайно  гордился,  но  из-за  воспитанности  и  соответствующей  порядочности    старался  особо  не  выпячиваться.  А  разве  не  хотелось  блеснуть  предками?  Прапрадед  его  был  настоящим,  бравым  околоточным  и  на  его  усатую  фотографию  до  сих  пор  смотреть  приятно.  Да  и  супруга  пращура не лыком шита: как-никак старшая кухарка  купца  первой  гильдии!
      Прадед  сумел  подняться  еще  выше,  став  аж  первым  помощником  писаря  городского  головы,  а  жена  его – доверенной  ключницей  барыни  Шуваловой.  Дед дослужился  до  целого  старшины  роты,  а  бабушка  ушла  на  пенсию  с  должности  старшей  сестры  больницы.  Отец  его  всю  жизнь  проработал  ветеринарным  фельдшером,  мать – завхозом  детского  садика.  Да  и  сам  Николай  Степанович  не  то,  чтобы  слишком  уж  высоко  взлетел,  дабы  звездочек  с  неба  нахватать,  но  не  хилой  должностью  старшего  плотника  еще  как  гордился!  Да,  разве  в  одной  иерархии  дело? 
      Хотя  и  это  необходимо,  и  им  почитаемо.  Ведь  если  по  сторонам  глянуть,  сколь  много  вокруг  некультурных  начальников-то  развелось!  Ужас!  Ни  такта  у  них,  ни  ума.  Они  слово-то  «джентльмен»  только  из-за  просмотренного  фильма  «Джентльмены  удачи»  и  знают.  Вот  с  места  ему  не  сойти!  То  же  и  об  «интеллигентах»  и  подобающих  им  поступках  джентльменских  чудики  не  ведают… Хорошо,  хоть  с  супругой  Минаеву  повезло.  Разумеется,  настоящую  интеллигентку  найти  ему,  к  сожалению, не удалось, но зато она симпатичная,  и  образование  приличное.
      Все-таки  не  так  себе,  швея  дипломированная.  И  гордится  он  ею.  Да,  просто  ас  она  в  своем  деле!  Весь  огромный  дом  под  себя  «подмяла»: несут  материал  для  шитья,  тут  же  и  предоплату,  и  только  знай,  поворачивайся!  И  ведь  все  еще  прабабушкиным  ручным,  бедная,    «Зингером»  управляется.  Просит,  умоляет  ножную,  или   же  «Чайку»,  электрическую.  Только  дороговато.  Но  жаль  жену,  придется,  видать,    навстречу  ей  пойти… День  и  ночь  ведь  «пашет».  Да,  как  и  сам  он.
      Не  зря  она  его  иногда  погладит  по  голове  и  нежно  так  «папой  Карлом»  назовет.  А  себя – «Карловной».  Кстати,  жена  по  отчеству  так  и  есть  Карловна.  Правда,  с  ее  этим  «древом  генеалогическим»  совсем  хреново  у  супруги,  ибо  из  родословной  своей  она  одну  только   маманю  и  помнит… Ну  и  ладно.  Им  на  двоих  и  одного  его  не  хилого  интеллигентного  генеалогического  древа  предостаточно!  Куда  уж  больше  то? Жалко,  интеллектом  жена,  конечно,  обделена  чуток.  И  поступки  джентльменские  его,  Николая  Степановича,  чувствуется,  вообще  недопонимает  она,  называя  их  по-своему,  по-простому.  «Причудами».
      Как-то  попросила  его,  чтобы  привел  он  ей  какой-нибудь  яркий,  доходчивый, запоминающийся,  на  всю  жизнь  пример  интеллигентного,  истинно  джентльменского,  поступка.  Ну,  хотя  бы  самого  простого… Она  уверяет,  что  не  врубается  в  эти  чересчур  тонкие  сложности.  И  Николай  Степанович,  естественно,  помог  тут  же.  Не  обделенный  интеллектом,  он  совсем  и  недолго  размышлял,  выдав  ей  вот  что. «Понимаешь  ли  ты,  моя  барышня,  в  чем  дело… Как  бы  проще  объяснить  тебе,  красавице…
       Ага,  есть,  нашел.  Короче  говоря,  настоящий  джентльмен  и  истинный  интеллигент,  к  примеру,  хотя  и  находясь  в  доме  один-одинешенек  никогда,  ты  слышишь  меня?  Так  вот  этот  интересующий  тебя  человек,  строго  соблюдающий  правила  и  нормы  поведения,  никогда  даже  козу,  вытащенную  из  носа,  на  пол  не  выбросит,  а  обязательно  в  помойное  ведро  отнесет!  Поняла  теперь?  Дошло?».  Хохотнула  жена  с  чего-то  и  понимающе,  чтоб  интеллигентность  его  не  обидеть,  согласно  кивнула.
      А  Николай  Степанович  и  не  сомневался  в  ней.  Ведь  сколь  живут  уже.  Супруга  его  отнюдь  не  интеллигент,  но  она  у  него  с  понятием.  Со  своим.  Вот,  бывало,  лежит  вечерком  Николай  Степанович  на  постели,  как  и  обычно,  заложив  руки  за  голову.  Думу  думает.  А  жена  тут  как  тут.  И  она  тихонько  так,  ненавязчиво,  на  краешек  постели  возьмет  и  присядет. Потом осторожненько положит прохладную  руку  на  его  высокий  (видимо, и  на  самом  деле,  интеллигентный), разгоряченный  постоянным  мыслительным  процессом,  лоб.  А  ему  оттого  и  впрямь  ох,  как  приятно.
      Затем супруга этак бережно, чтоб случайно  не  нарушить  «мужа  мыслей  ход»,  ласково  погладит  и  печальными,  прямо-таки  коровьими,  глазищами  заглянет,  казалось  бы,  в  самое  нутро  Николая  Степановича… И,  как  обычно,  горестно  вдруг  произнесет: «Ох,  и  дурак  же  ты  у  меня,  Колька,  право  слово,  с  тилигенством  твоим  идиотским!  У  тебя,  у  бестолкового,    пенсуха уже на носу,  а  ты  все  ни  хрена  не  меняешься.  До  самой  смерти,  что  ли,  пенек,  джентльменствовать  собираешься,  а?  Коль?  Чудо  ты  мое  заморское?». Но он из  всего  ею  сказанного  сразу же  отметал  все  лишнее.
      Да-да.  Все  наносное,  пустую  шелуху  словесную,  оставив  для  себя  одно  только  понравившееся  ему  слово  «чудо»… Ведь  это  значит … жена  считает  его  все-таки  не  совсем  обычным  и  заурядным,  как  все  другие    окружающие  их  люди?! Выходит,  что он  кажется  своей  жене  каким-то  особенным,  своеобразным,  умным  и  обязательно  этаким  загадочным,  и  непредсказуемым  умницей.  Да  он  и  сам  с  ней  согласен: есть,  есть  в  нем  какая-то  неведомая  и  влекущая  вдаль  тайна… Не  зря  же  его,  Николая  Степановича,  так  уважают  и  ценят  на  работе!  И  примеров  тому – тьма.
      Вот  буквально  на  днях  вызывает  его  к  себе  (и  прямо  на  дом!!!)  самый  главный  их  начальник,  заведующий  всеми  базами.  И  ведь  не  кого-то  другого,  а  именно  вот  его!  Значит,  уважает?!  А  что  же  еще-то?  Николай  Степанович - плотник  наивысшего  разряда,  (к  тому  же  он  еще  и  слесарь,  и  столяр,  и  Бог  весть  еще  кто!),  совершенно  непьющий,  а  самое  основное,  о  чем  ведают  абсолютно  все – настоящий  джентльмен.  И шеф молчаливо кивает, указывая взглядом на противно скрипящее  кресло.
      И  как  благополучно  решается  данный  вопрос  у  специалиста  такого  плотницкого  уровня?  Да,  уже  через  пару  минут!  Простым  ввертыванием  дополнительного  шурупа  в  нужном  месте.  И  все  дела!  Высоко  подняв  вверх  правую  бровь,  начальство  проверки  ради  поелозил  в  кресле,  и,    довольно  хмыкнув,  берет  непочатую  бутылку.  За  верную  службу  щедро  наливая  мастеру  почти  полный  стакан  минералки,  перед  его  убытием  неожиданно протягивает к лицу мастера свою холеную, царственную  длань.
      И  вот эта «начальственная  глыба», неким  загадочным  путем  сумевшая  удержаться  на  неимоверно  скользкой  должности  более  тридцати  лет,  и  ни  разу  «не  севшая» (!),  вот  это  «человечище»  этак  запросто,  хотя  и  снисходительно,  но  совсем  и  необидно,  а  благосклонно  и  поощрительно … вдруг  даже  потрепал  обалдевшего  Николая  Степановича  по  щеке!!!  А    затем,  величественно  выпятив  массивную  нижнюю  губу  и  одобрительно  покивав  головой,  выдал: «Ну,  ты,  Колька  и  молоток!  Давай,  бывай…».
      И  ведь  не  забыл,  однако,  барственно  и  небрежно сунуть  в  нагрудный  кармашек  мастера-плотника  загадочно  хрустнувшую  ассигнацию!  Ну,  и  что,  если  оказалась  она  копеечной  сейчас  десятирублевкой,  на  которую  даже  булку  хлеба  не  купишь?!  Так  это  у  шефа  просто  от  чрезмерной  занятости,  ибо  дел  у  него,  в  отличие  от  них,  обыкновенных  смертных,    выше  крыши.  А,  может,  он  без  плюсовых  очков  был  и  сослепу  цифры  попутал…Ну, подумаешь, важность какая. Главное, уважает! Тут  еще  одно.
      Недавно  казус  получился. По  тайному  убеждению  родной  супруги,  ее  муж, Николай  Степанович,  и  в  молодости-то  не  был  красавцем  на  харю,  а  поэтому,  видать,  совсем    не  зря  и  кличка  дана  была  соответственно  его  лунообразной  скуластой  физии.  «Колька-Калмык».  К  чему  речь?  А  к  тому.  На  работе  у  него  есть  весьма  странный  сантехник  один.  Этакий    завистливый  и  молодой, но  здоровенный  телом,  недоумок.  Так  вот  он  на  днях  за  поистине  грошовую  обиду  вознамерился  ни  больше,  ни  меньше,  а  взять  и  «капитально  подпортить  интеллигентную  плотницкую  рожу». 
      Мол,  «да-да,  рыло  этого  вшивого  плотника-джентльмена  с  красным  галстуком  на  грязной  шее».  В  просторечии,  набить  ему  морду  как  будь.  К  тому  же,  он  перед  дружками  куражился,  бахвалясь  «расколошматить    вежливую  калмыцкую  рожу»  специально  только  голыми  кулаками.  Да.  Без  перчаток.  Чтобы,  значит,  контакт  его  пальцевых  «сарделек-казанков»  был  более  тесным  «с  противной  харей  плотницкой»,  так  как  достал  его этот  Колька-калмык,  басурман,  своим  умничаньем  и  интеллигентностью.
      Для  смелости  и  наглости  предварительно  махнув  подряд  три  стакана  самогонки,  хорошо  поддатый  молодой  сантехник  по  собственной  глупости  и  неосмотрительности  совсем  упустил  из  виду  чересчур  худое,  скуластое,  костистое  лицо  Николая  Степановича,  и  плачевный  результат  не  заставил  себя  долго  ждать.  Потому  что  пьяный  и  бестолковый  сантехник  Кирибеевич,    войдя  в  раж,  буквально  изуродовал  свои  ничем  не  защищенные  кулаки,    отбив  и  ободрав  их  о  своеобразное  лицо  плотника  с  выступающими  острыми  лицевыми  костями.  Молодость  и  более  крупномасштабные  габариты,  конечно  же,  победили.
      Но  «работник  дерева»,  невзирая  на  несомненное  поражение,  все  равно  остался  в  душе  тем  же,  кем  всегда  и  был.  То  есть  интеллигентом  и  настоящим  джентльменом.  Имея  возможность  с  помощью  своих друзей  свести  счеты  с  сантехником  аналогичным  мордобойным  способом,  поступил  он,  умница,  в  соответствии  с  существующим  законом  и  написал  жалобу  «тому,  кому  надо».  Однако, ввиду  того,  что  нападение  сантехника  изложил  он  излишне  дипломатическим  языком,  получил  сантехник Кирибеевич  «за  все  про  все» … лишь  общественное  порицание «за нанесенные в состоянии аффекта легкие телесные  повреждения,  отнюдь  не  повлекшие  опасных  последствий  ни  для  жизни,  ни  для  здоровья». 
      По  словам  супруги,  это  уродливое  заключение  «специалиста»  звучит до такой степени глупо  и  нагло, что тупому  сантехнику,  немилосердно  избившему  ее  мужа,  за  оставленные  на  лице его бесчисленные  кровоподтеки,  исполнителю  «за  труды»  осталось  еще  и  медальку  выдать… Зато  вот  синяки  во  все  лицо  и  ссадины  папеньки любимице дочке  пришлось  ежедневно  маскировать  с  помощью  косметички.  А  еще  и  резко  бросающиеся  в  глаза  сине-голубые  лицевые  отливы тонировать.
      Интересуетесь, чем?  Подбором  одежды  соответственного  голубоватого  оттенка: рубашкой,  пиджаком,  брюками,  галстуком  и  шляпой.  Правда,  потом  пришлось  еще  и  каждое  утро  тщательно  подбирать  одежду  под  постепенно  меняющиеся  цвета  синяков  на  лице  папеньки…Ибо  дочка  Николая Степановича,  чувствовалось,  была  истинно  его,  интеллигентских,    кровей… Сообразила  же  она,  как  отцу  помочь?  Совсем  и  не  пример  бестолковой  мамуле!  Откуда  у  нее,  если  она  всего-то  в  пятом  классе?
      Вот  оно,  доказательство живого  примера  необычной  родословной  со  стороны  ее  родителя!  Разумеется,  наиважнейший  участок,  маскировка  синяков  одеждой,  потребовало  дополнительных  расходов.  То  рубашка  нужна  иного  цвета,  то  галстук,  то  шляпа. А  галстук  в  интерьере  Николая  Степановича – это  самый  важный  пожизненный,  непременный  и  ежедневный  его  атрибут  в  любое  время  года,  и  абсолютно  в  любую  погоду.  Ибо  галстук – символ  интеллигентности  и  джентльменства.
      Непонятливая  супруга,  хотя  ведь  и  дипломированная  швея-модистка,  всю  жизнь  противится  этой  любви  его  к  висящей  на  шее  и  мотающейся  туда-сюда  цветной  тряпке.  По  ее  мнению - это  же  самый  настоящий  нонсенс.  Плотник  в  галстуке!  Ха-ха!  Уж  и  детскую  книжку  она  под  нос  ему  совала,  где  его  «коллега  папа  Карло  плотник»  изображен  без  оной  тряпицы!  Да,  потому  что  не  соображает  супруга  его  по  недалекости,  и  мозгами  куриными  ни  хрена  не  врубается  во  вполне  очевидную  истину:  это какой же джентльмен, да еще истинный  интеллигент - и  без  галстука?! 
      Поэтому возмущенный  до  глубины  души  Николай  Степанович  в  отместку  жене,  пред  взор  ее  неверующий  несколько  раз  подкладывал  даже  портрет  Героя  Труда  знаменитого  на  весь  мир  передовика-шахтера  Стаханова. Мол,  на-ка,  полюбуйся!  Хотя  профессия  шахтеров  в  рекламе  не  нуждается,  ибо  грязнее  ее  и  нет,  тем  не  менее - новатор  при  полном  параде!  Пусть  и  с  шахтерской  лампой  на  лбу - но  в  галстуке!  А  вчера,  кстати,  и  обыкновенного  тракториста  видел: в  кабине,  с  рычагами,  как  генерал  восседает.  А  на  шее?  Ну,  да,  галстук!  Любо-дорого  посмотреть!
        Галстук,  он  же  ведь  любого  человека  дисциплинирует,  обязывая  его  быть  другим.  Он  делает  его  лучше.  Сколь  жене  говорил: да  ты  глянь  на  портреты  великих  людей  всех  времен  и  народов,  и  ты  непременно  на  галстук наткнешься! Разве не  так?  Поэтому  без  данного  джентльменского  атрибута  Николай  Степанович - никуда!  А  вчера  вообще  непередаваемой    радостью  на  него  повеяло, когда  он  драчливого  сантехника  Кирибеевича,  столь  подло  избившего  его,  увидал  в  окно … с  перевязанными  кистями?!
      А  один  кулак  этого  молодого,  но  тупого  выродка  был даже  в  гипсе.  Не  зря  же  в  народе  говорят,  что  «сдуру  можно  не  только  кость,  но  и на  хрен  другой  орган  сломать»…Жаль,  чуток  поздновато  до  чокнутого  убогого  победителя  дошло,  на  кого  он  по  своей  собственной  дури  «сосисками»  размахался,  и  по  безвинной  физии  не  един  раз  бил!  Что?  Да,  неужели  безголовый  работник  ЖКХ  впервые  увидел  своеобразное,  скуластое,  костистое,  широченное, тарелкообразное лицо  его,  наилучшего  плотника Кольки-Калмыка, с выдающимися вширь калмыцкими скулами, далеко выдвинутым подбородком, высоченным, истинно аристократическим    скошенным  лбом  с  этакими  круто нависшими  надбровными  дугами?
      Салага Кирибеевич,  беспечно  понадеявшись  на  свои немалого  размера  «казанки-сардельки»  и  возжелав  более  тесной  близости  их  с  только  что  описанной  «плотницкой  харей»,  многое  не  рассчитал.  Близкий  контакт  его  кулаков  с  торчащими  отовсюду  твердыми  лицевыми  костями  ничего  хорошего  не  дал,  ибо  на  поверку  лицевые  кости  истинного  джентльмена  оказались намного круче и  прочнее  массивных «пальцев-сарделек»  глупого  сантехника. Не зря  же  говорят,  что «плетью  обуха  точно не  перешибешь».
      И кулаки-кувалды этого самодовольного урода попросту  изуродовались,  побившись  о  крепчайшие  костные  лицевые  «наковальни»  интеллигента  плотника. И  не  выдержав  соль  неравного  прессинга,  треснули  они  сразу  в  нескольких  местах.  Но  по  профессии  был  он  не  певец  он,  а  всего  лишь  сантехник, потому работать приходилось ручками. А «больничный»  никто  ему  не  дал  ввиду  поступившей  жалобы  Николая  Степановича,  поэтому пошел  хулиган  в  отгулы  за  свой  счет… Но  с  этим  ладно,  ушло. 
      А  взять  последний  и  уникальный  по  своей  значимости  инцидент,  еще  лишний  раз подтвердивший истинную порядочность, интеллигентность и незаурядность всеми  уважаемого  Николая  Степановича ?  Вот как  быть  с  ним, господа? Ибо мастер  на  трамвайной остановке разговорился с  прямо-таки красивой, необыкновенно приятной  в  обхождении женщиной. Судя  по  модной  одежде,  вежливости  ее  и  широкой  осведомленности в различных жизненных, и даже политических вопросах, ему, и  впрямь многоопытному,  вмиг почувствовалось, что  ох,  как  не  из  простых  она  товарищей!  Нет!
      В  красивых,  с  поволокой,  глазах,  светился  ум,  обаяние  и,  конечно  же, та самая, искомая  Николаем  Степановичем  везде  и  всюду  родственная  ему интеллигентность и добропорядочность. Он честно представился  видной      женщине  дипломированным  плотником-краснодеревщиком, следующим на    очередную  консультацию  мебели  важного  господина.  Да,  прямо  на  дом.  Вот,  мол,  и  инструменты  его  рядом.  А  так  как  трамвая  не  было  долго,  очаровавшая  его  дамочка  даже  поухаживала  за  мастером,  изящным,  отточенным  движением  уверенно  подтянув  его  алый  галстук, сбившийся  под  полученную  им сегодня  на  складе  новенькую зелененькую фуфаечку. 
      В произведенном ее эффективном действии чувствовался  немалый  опыт,  поэтому  на  мастера  сразу  же  повеяло  тактом,  откровенной  заботой  о  ближнем, и врожденной воспитанностью.  И  в  противовес  этому,  главному  плотнику  Минаеву  Н. С. непроизвольно  вспомнились  язвительные  слова,  небрежно  брошенные  утром  неотесанной  его  супругой: «Ну,  вот  скажи  мне,  Коль,  на  кой  такой  ляд  и  хрен  таскаешь  ты  на  шее  удавку  эту  зажеванную?  Ведь,  наверняка,  мешает  же  она  тебе  на  сложной  работе  плотницкой? Или  ты  своим  галстуком  от  сквознячков  предохраняешься?
      И  тряпичная удавка  на  шее  нужна,  чтобы  ворот  тебе  поддерживала,  не  пропуская  холод?  Тогда  лучше  пришил  бы  ты  уж  отсутствующую  верхнюю  пуговицу.  Или давай  я  это  сделаю  за  шесть  секунд.  Кстати,  от  холодного ветерка, муженек, нужно фуфайку твою, уже затертую на пахоте  уже  донельзя,  попросту  на  последний  верхний  крючок  застегнуть.  Вот  и  все  дела.  И  дуть  под  шейку  не  будет.  Эх,  чудо  ты  мое  заморское…». 
      Но Николай  Степанович  давным-давно привык  выслушивать  подобную бестолковую ахинею  от  жены,  пускай  даже  и  дипломированной  швеи-модистки, тупо сделавшую священный  для  него  галстук  подобием  некоего «хранителя тепла».  И  мастер-краснодеревщик  с  удовольствием  продолжил  премилую  беседу  с  особой,  и  в  действительности  понравившейся  ему.  И,  что  самое  главное,  и  что  теперь  было  совершенно  ясно, дамой  интеллигентной. Но  неожиданно  подкатил  ее  трамвай,  и  расстались  они     учтиво,  раскланявшись, довольные  друг  другом.  И  он,  умиротворенный    интеллигентной  беседой,  даже  успел  сделать  ее  ручке  «чмоки-чмоки».
      И  только  после  ее  уезда,  заметил  вдруг  обалдевший  плотник  сверток,  оставленный  на  скамье.  Ну,  да, видимо, ею. А  кем  же  еще-то?  Ведь  здесь  никого,  кроме  них,  вроде,  и  не  было.  Вот  тебе  и  сюрприз!  Конечно  же,  взял  он.  В  трамвае  развернул. Мужские  заграничные,  утепленные ботинки размера  41.  И в голову сразу  мыслишка  нескромная,  и шальная: однако, мелковат  муженек для  этакой  стройной красавицы…Ох,  не  ровня  он ей.  Ладно,  о  «подобных»  планах – пока  еще  рано… Обувь изрядно поношенная, подошва  отходит,  да  и  каблуки  почти  оторваны.
    Странно, но  почему  коробка  из  под  обуви  новехонькая? А  ну-ка,  стоп!  Может,  и  в  действительности  это  ее  коробка,  и  дама  оставила  ее,  но  только  специально  для  него?  А  чтобы  он,  мастер-интеллигент,  эту  ее  «промашку»  заметил  и,  если  он  и  впрямь  настолько  умен,  хорошенько  поразмыслит  о  данной  ситуации, и  тогда она сможет проверить истинную   натуру его? На наличие у Минаева  Н. С. джентльменской  порядочности  и  интеллигентности?!  А  возьмет  ли  он  ботинки,  или  нет?  Если  подберет,  то  обязательно  откроет  коробку,  и  обувь  осмотрит.  И  если  он,  Николай  Степанович,  и  впрямь  башковитый,  то  поймет,  конечно,  чьи  они!  Ну,  а  коли  додумается,  то,  как  настоящий  джентльмен,  он  и  привезет  их  ей! 
      Она  же  не  зря  сказала,  где  она  сейчас  трудится? И  если  он  доставит  обувь  ей, тогда она  уж  обязательно  оценит  его  поистине  джентльменский  поступок!  Да!  Так  ему  и  нужно  сделать!  Ай,  да  психолог  он!  Но  стоп-стоп…Это что ж получится? Порядочный  человек,  настоящий  джентльмен,  и  отвезет  обувь  в  таком  затрапезном  виде?!  И  что  она  подумает?  «Не   мог  уж  в  порядок  их  привести.  Эх,  жмот  он  интеллигентный!».  Надо  еще покумекать…А ведь точно. Наверняка  на  скупость  она  его  проверяет!   
      А потому  скопидомского  прокола  допустить  попросту  нельзя.  Минаев  Н. С. - человек честный, порядочный, и лицом  в  грязь  не  ударит.  Все-таки   знание  им  психологии  себе  подобных - вещь  великая!  И,  выходит,  они  с  очаровавшей  его  дамой  по  духу  близки,  ибо  оба - интеллигенты.  Все.    Решено  бесповоротно!  Он  сейчас  же  сдает  обувь  в  срочный  ремонт,  затем  разыскивает Афродиту,  и  с  нижайшим  поклоном  вручает  ей  прямо  «в  белы  рученьки». Мол, не  ошиблась  в  нем. Такой  он  и  на  самом деле!
       Но,  с  решительным  видом  отсчитывая  взятые  из  «заначки»  кровные  денежки, ахнул: на затраченную сумму, блин, можно было спокойно  купить  совершенно  новые  и  вложить  в  коробку!  Однако…тогда  ведь  и  эффект  не  тот  будет…Сказано – сделано,  поехал  он.  Место  дислокации  работы  дамы  с  поволокой  отыскал  шустро  и  в  заводскую  проходную  ввалился  смело,  и  не  порожняком: в  одной  руке  коробка  черная,  а  в  другой,  для  пикантности, яркие цветы как жар  горят. Дорогие,  разумеется. Не  сезон  же.
      Зима ведь на дворе.  Зато  цветочки  шикарные.  Прямо  этаким неземным    алым пламенем  гвоздики  пылают.  И  мастер  подумал, и похвалил себя: ну,  надо  же!  Отлично  задумано,  в  унисон  его  алому  галстуку.  Пусть  видят,  кто  есть  кто.  Не  поскупился  плотник  для  столь  важного  и  благого  дела.  Да,  и  продавец,  девочка  эта,  взять  все  цветы  попросту  умолила.  Мол,  последние  они  у  нее,  да  и  есть  она  уже  хочет,  и  домой  ей  пора.  Вот  он,  джентльмен-интеллигент,  «вошел  в  положение», шиканул  и  взял  все.
      Перед тем, как войти  в  проходную  важного  государственного  объекта,  вдохновленный  букетом Николай Степанович  на  полном  ходу  расстегнул   фуфайку с  целью  продемонстрировать  стражу  наличие  интеллигентности,  подтвержденную  наличием  яркого  галстука.  Затем  он,  по-бычьи  нагнув   лобастую калмыцкую  голову  и  громыхая  новенькими  кирзачами,  смело двинулся  к  охраннику. Умудренный  жизнью плотницких  дел  мастер  сразу  просек,  как  при  виде  посетителя,  (а,  на  самом  деле,  заметив  эффектный    красный  галстук  его!),  охраняющий  молодец  заволновался  и,  вроде  бы,  даже  и  перепугался. Но  с  какой  стати оробеть  и  устрашиться  стражнику?
      Отчего чудик так задергался? Топор-то свой мастер  на  работе  оставил… Чего же  тогда  законному  охраннику  бояться?  Странно…Но  это  только  лишь  для  входящего мастера  было  странно.  А  просто-напросто  Николай  Степанович,  по-видимому, давненько  уже  не  видел  себя  в  зеркало.  Со  стороны.  Но  зато  совсем  иное  показалось  бдительному  стражу,  так  как  он  был  обескуражен  внешним  видом  пришельца.  Ведь  на  охраняемую  им  территорию  нагло  ворвалось  «нечто»  непонятное.  А  все  потому,  что  на мощном торсе коренастого, кривоногого  человека  в  холодную зимнюю  пору   надета  лихо,  по  блатному,  нараспашку,  зеленого  цвета  фуфайка с красными пуговицами, оканчиваясь  заношенными  камуфляжными штанами. 
     И  заправлены  они  в  кирзовые  сапожищи,  к  тому  же,  остро  пахнущие  свеженьким  дегтем  потому,  что  он  же  в  гости  пришел!  На  массивной  голове  была  нахлобучена  кроличья  шапка  серого  асфальтового  оттенка  с  завязанными  назад  ушами,  а  на  шее - длинный  шарф,  бывший  некогда  белым. И оную весьма загадочную экипировку «венчала» сама основа  гордости  посетителя: пламенно  развевающийся  алый  галстук. А завершала   внешний  вид  широченная,  круглая,  неандертальская  физиономия  с  еще  неисчезнувшими  следами  побоев,  ощерившаяся  в  не  особо-то  удавшейся  попытке  изобразить  на  ней  некое  подобие  искренней, радушной,  улыбки. 
      Но  охрану  более  всего насторожила загадочная  коробка.  Да.  Черная  и  подозрительная  вещица,  аккуратно  перевязанная  алой  лентой.  Видимо,  в  унисон и галстуку, и таким  же  красным  пуговицам,  и  странным  по  счету  цветам-гвоздикам…А  еще в руке строительный  саквояж.  И  все  это  вместе  взятое  наводило  новенького,  молодого,  и  потому чересчур  бдительного,  охранника проходной  на определенные  размышления.  Да-да. И  подозрения не  только  криминального  характера, но,  возможно,  даже  много  опаснее…
      Да. Направления  террористического… Суетливо крутнувшись  на  месте, страж обеспокоенно  глянул  на  сидящую  в  кабинке  пожилую  вахтершу,  и  на всякий пожарный  случай  принял  надлежащую  оборонительную  стойку.       Затем  нервно  и  накрепко  сжав  в  руках  единственное  табельное  оружие, резиновую дубинку, изготовился защитник  к  немедленному,  и,  что  вполне    возможно,  достойному  отпору. Ведь  если  того  потребует  оперативная  обстановка, он  твердым  резиновым  оружием  смело  нанесет  подобающий  сокрушительный удар в наиболее уязвимое  место  ворвавшегося террориста.
      Да-да.  Согласно  висящей  на  стене  инструкции  СБ.  Но  вошедший  странный   товарищ  не  нападал,  поэтому  охраннику  в  данном  конкретном  случае пока что пришлось лишь  осевшим  от  волнения  голосом  просипеть  вопрос  о  цели  визита  на  вверенный  под  его  охрану  особо  важный    государственный  объект.  А чересчур опасному  по  внешнему  виду  чудику    прямо сейчас показать  ему, строгому охраннику, удостоверяющий  личность  документ.  И,  желательно,  предъявить  оное  еще  и  в  развернутом  виде.
      Во-первых,  его  явно  озадачивал  алый  галстук  на  ранее  бывшей  цвета  белого  рубашке,  и  столь  серый  уже  шарф,  защитного  цвета  фуфайка,  но    более  всего – эти  его  поистине «зонные  кирзачи»… Не  хило  заволновался  в мыслях  стражник. «Ох,  непростой,  видать,  человечек-то… Осторожней  с  ним  надо, наверное.  Как-то  деликатнее…Галстук алый. Фуфайка времен  ВОВ, и зимой  нараспашку… Цвета красные…Настораживают  кровоподтеки  на  весьма  далекой  от  красоты  побитой  физиономии.  Коробка  черная  с  алой  лентой…  Гвоздики  подозрительные...  Зык?  Ну,  а  вдруг диверсия?!».
      Проверив паспорт  и  вкурив  подробности  «важной  благотворительной  миссии»  пришельца,  ревностный  охранник  захлопотал  в  розыске  нужной  мастеру особы.  Николай  Степанович  же  все  это  долгое  время  находился  в  сладостном  нетерпении.  Он,  как  застоявшийся  жеребец,  переминался  с  ноги  на  ноги,  громко,  во  всеуслышание  поскрипывал  новыми  сапогами, и нещадно  ароматизировал  замкнутое  пространство  заводской  проходной  давным-давно  всеми  позабытым,  специфическим  и  невероятно  острым,  запахом свежего дегтя. И  волнующийся  джентльмен  все  представлял  ярко.
      За  свои  труды  доказавший  свою  порядочность,  интеллигентность,  ум  и  щедрость,  мастер-краснодеревщик  уже  воочию  «видел»  умилительную,    и  долгожданную  для  них  обоих  встречу. А  еще  ему  ведь очень  хотелось,  чтобы  оказалась  она  более  желанной … именно  с  ее,  со  стороны  особы  с  поволокой  в  глазах… Ведь  он,  Николай  Степанович,  сделал,  как  ему  кажется,  все  истинно  по-джентльменски: нашел  ее  ботинки, просчитал  и  понял  тайный  их  смысл,  привел  рванье  в  должный  порядок,  и  вот  они    уже сегодня здесь, у ее ног!  Неужели она  не поймет, что  он – интеллектуал?
      Воодушевленному донельзя мастеру-краснодеревщику представлялось,  что  он  даже  «видит»  перед  собой  изумленные,  синие,  с  поволокой  глаза  красивой,  стройной, и, что самое  главное - интеллигентной  дамы,  полные  невыразимого  восхищения  его  благородным  джентльменским  поступком.  А  в  самых  дальних  уголках  души  Николая  Степановича  втайне  зрела  этакая  несмелая  пока,  очень  слабенькая,  надежда  на … ее  «правильное»  понимание  вопроса  в  смысле  дальнейшего  продолжения  их  знакомства. 
      Так  как  он  еще  в  том  их  разговоре  на  остановке  помнит  ее  вполне  очевидный  намек  ее,  одинокой  женщины.  Ну,  да,  вот  этот.  Якобы,  «на  постоянное  присутствие  у  нее  некоей  духовной    пустоты,  бреши».  И  ее,  «эту  брешь-пустоту,  одной  ей  не  заполнить,  наверное,  уже  никогда»…  И  он  бы  очень  хотел  знать: если  с  ее  стороны  есть  хотя  бы  мизерный  интерес  к  нему,  то  он,  Николай  Степанович,  мог  бы  с  невыразимым  удовольствием  эту  упомянутую  «брешь-тоску  попытаться  заполнить»…
      И  пусть  она  не  волнуется: несмотря  на  приличный  мужской  возраст,  «осечек»  у  него  в  процессе  «заполнения  этих  самых  брешей»  пока  что  еще  не  будет… А  поэтому  мастер  уверенно  заявляет  ей: насчет  «этого  дела» - будьте спокойны!  За Николаем  Степановичем - «не  заржавеет»! Но,  к сожалению, довести до ума сию радужную грешную  мысль  терзающийся  мастер  просто  не  успел,  ибо  на  пороге  вдруг  появилась … ОНА… И  кто  бы  сомневался?  Ну,  конечно!  Прямо  с  порога  она  сейчас  же  вспомнила,  признала его, что он, немедленно воспрянувший  духом,  сладко  подозревал! 
      Да, ведь  по-иному  и  быть-то  не  могло!  Как  можно  было  не  признать  мастера плотницких  дел?  Она  прекрасно  запомнила  его  калмыцкую  физию  с  незажившими  ужасными  кровоподтеками  и  своеобразный,  весьма  далекий  от  «интеллигентности» внешний  вид,  в  зеленого  цвета  фуфайке  времен  ВОВ  с  красными  пуговицами,  и  алым  галстуком  типа  «ни  к  селу,  ни  к  городу»?!  А  теперь  в  руках  его  для  чего-то  еще  и  черная  коробка  и … странный  букетик  цветов,  ярко-красных  гвоздик…
      И  тут  в  красивых  глазах  незнакомки  мастер  неожиданно  увидел    появившиеся  вдруг  тревожные  знаки: безотчетный  страх,  недоумение  и  даже  мольбу.  С  моментально  повлажневшими  глазами  рванулась  она  к  нему.  Бережно  положив  свои  полные  руки  на  его  крутые  плечи,  внезапно  обняла  как  своего, родного.  И  плотно  так  прижалась  к  нему.    Затем  она,  прошептав  что-то  ласковое  и  ободряющее,  успокаивающе  похлопала по спине, и неожиданно сильно  тряхнула.  Понуро  опустив  кудрявую  голову,  дама  предложила  ошарашенному  мастеру  отчего-то  крепиться,  невзирая  ни  на  что  и  тихо,  успокаивающе,  осведомилась.
      Мол,  кого  же  родного  он  столь  безвременно  потерял  на  их  заводе?   Она  уже  тридцать  лет  как  руководит  профкомом,  но  сейчас  у  них  пока  порядок,  все  труженики  живы  и  здоровы…Так  кто  он,  этот,  или  эта,    бедолага?  Да,  конечно,  абсолютно  все  они  будут  «там»,  ибо  «юдоль  сия  не  минует  никого»…Но  тут  уже  сам  мастер  встревожился  и  недоуменно  вопросил: мол,  а  о  чем,  собственно  говоря,  речь-то?!  И  лишь  после  выяснения  глупейшего  недоразумения  в  связи  с  приобретением  им  по  незнанию  четного  числа  гвоздик,  (как,  блин,  для  покойника!),  через  пару  минут  оба  с  облегчением  вздохнули.  Потом  даже  посмеялись. 
      Да, конечно. Над его мужской бестолковостью. И  на  том  успокоились.  Но здесь  красивая  дама  вдруг  подтвердила  весьма  обидную  для  Николая  Степановича  аксиому: оказывается,  обуви-то  она  никакой не  оставляла?!    Правда,  кое-что  проницательный  мастер-краснодеревщик  угадал  верно,  так  как  у  мужа  ее,  ведущего  сантехника  предприятия,  размер  обуви  именно  такой.  Но сам  Николай  Степанович  прекрасно  понимает,  что   принять  неизвестно  чьи,  пусть  и  шикарные  штиблеты,  она  не  может.
      Разумеется,  спасибо  ему  за  заботу. Но, услышав  в  подробностях  о  логических  размышлениях  и  выводах  мастера  относительно  «оставленной  ею»  обуви,  она  прямо-таки  ахнула.  Изумленная,  схватилась  за  голову  и   произнесла вдруг целую речь.  Подобный  беспрецедентный  случай  по  плечу  только  настоящему  интеллигенту  и  истинному,  высокородному  джентльмену!  Не  менее!  Она  до  глубины  души  тронута  и  потрясена  чуткостью, и добропорядочностью Николая Степановича, логичностью его   неординарного мышления и, наконец,  умом  недюжинным.  У  нее  нет  слов! 
      Да  с  его  интеллектом  и  прекрасным  знанием  психологии  мастеру-краснодеревщику  отнюдь  не  с  деревом  заниматься,  а  впору  даже  их  огромным  заводом  управлять!  Но  он,  ведущий  мастер  своего  дела,    скромно  несет  свой  крест,  довольствуется  малым  и  тянет  лямку… И  правильно  делает!  Самое  главное,  он  никакой  не  рвач,  и  не  хапуга!  Он,  Николай  Степанович,  из  славной  когорты  настоящих,  видимо,  еще  тех,  потомственных  интеллигентов,  и  останется  джентльменом  навсегда!  Она,  мол,  сама  тоже  ведь  не  из  простолюдинок,  и  потому  глубоко  уверена: столь порядочных людей, как Николай Степанович – сейчас  очень  мало,    их,  пока  что,  можно  даже  «по  пальцам  пересчитать»! Но «таких» людей  кристальной честности  скоро будет много. И вот  тогда  придет  «их»  время!
      И именно  только  «они»,  интеллектуалы-интеллигенты  и  джентльмены,   вне сомнения, приведут россиян к той жизни, которую они заслужили!  Передохнув  от  тирады,  возбужденная  дама  вспомнила  вдруг интересную  деталь. Мол, во время их встречи на остановке, рядом подозрительный  бомж  крутился,  который  потом  уселся  на  заснеженную  скамью  и,  вроде  бы,    переобувался…Мол, у  него, у Николая  Степановича, имеющего  вон  какую      широкую натуру, случайно ничего не  украдено?  Прощаясь, они обменялись    телефонами, затем  чопорно раскланялись, и она даже сама этак смущенно,    и   милостиво подала  мастеру  интеллигентную  руку.  Для  «чмоки-чмоки». 
      И это дело он, разумеется,  свершил  картинно,  изысканно,  и  истинно  по-джентльменски. А вот принять хотя бы три  гвоздики плотник все же сумел  упросить. Мол, число их не четное, теперь-то  он  в  курсе  дела.  А оставшуюся единственную гвоздику мастер перед своим уходом с вычурным  мушкетерским реверансом  и шарканьем  вручил довольно  улыбающейся  во  весь  свой  щербатый  рот  вахтерше,  скорее  всего,  слышавшей  их  диалог.
      В  родные пенаты  плотницких  дел  мастер  Николай  Степанович ехал вконец обескураженный, и  в  страшно  расстроенных  чувствах.  Он  словно  обворовал  кого…Себя?  А  кого  же  еще?  То,  что  он  и  впрямь  в  дураках остался  с  мечтами  неосуществленными,  ибо  вон  какая  видная  дамочка    прямо  «с  крючка  сорвалась… Да,  и ботинки проклятущие,  на  совесть,    мастерски  отремонтированные,  ухоженные,  кремом  начищенные, только,  жаль,  столь  глупо  подставившие  его – вот  они,  рядышком. Полюбуйтесь,  люди…Но на хрена они нужны ему,  блин,  с  его  гигантским  44 размером? 
      Ну,  а  кому  они  еще  надобны?!  Сына  же  у  него  нет… Да,  верно.  Как  и  весьма  долго,  целых  полгода,  скапливаемой  втайне  от  жены  заначки  денежной,  истраченной  впустую… А  вот  он  разозлится,  возьмет  и  все-все  супруге  расскажет!  А  пусть  поучится  хоть  кое-чему  в  жизни  реальной, кроме  бесконечного  шитья  своего!  За  длинную  дорогу  крепко  поразмышляв,  вышел  вдруг  дотоле  опечаленный,  недовольный целым    миром,  Николай  Степанович  на  то,  что  ничего  страшного,  по  сути  дела      и  не  произошло,  а  получилось  в  соответствии  со  Священным  писанием.
      Ведь  как  «там»  сказано?  Без  разрешения  Всевышнего,  «просто  так,  от  нечего  делать,  ничего  не  случается,  и  даже  ни  един  волос  не  падет  с  головы,  и  черный  ворон  мимо  не  пролетит».  И  «если  звезды  на  небе  зажигаются,  значит  это  «кому-то»  крайне  необходимо»… Так  и  у  него  с  теплыми, дырявыми ботинками вышло. Да, и с этой дамой интеллигентной  тоже.  И  объяснение  происшедшего  с  ним  сегодня  дано  будет,  как  и  всегда, в  свое,  в  определенное  «ИМ»  время.  Только,  интересно  бы  знать,  когда?  Однако,  додумать  оную  мысль  Николай  Степанович  не  успел.
      А  все  потому,  что  его  как  будто  кто-то  неожиданно  в  бок  толкнул,    заставив  для  чего-то  немедленно,  одним  махом,  выскочить  из  вагона.  Вот  тебе  и  на… Е-мое! С  какой-то  стати  стоял  мастер  на  «той»  самой  остановке, где они с  незнакомкой  встретились,  а на  заснеженной  скамейке  сидел,  (и  он  только  сейчас  это  вспомнил!),  тот  самый,  не  замеченный  им  тогда,  ранее,  мужик-бомж. Уж  теперь-то  плотник присмотрелся  к  нему  внимательнее. И  что это  значит?  Он,  Николай  Степанович,  как    сумасшедший  выметнулся  из  трамвая  лишь  для  того,  чтобы  на  грязного,  и,  по  всему  видать, на  хорошо  поддатого  бомжа,  что ли,  полюбоваться?!
      И  где  здесь  смысл?   Бомж  сидел  с  опущенной  патлатой  головой,  окруженный  различными  нужными  сумками  и  пакетами   с  жизненно  необходимыми  в  них  причиндалами.  С  хрустом  разгрызая  мерзлую  баранку,  он  громко  и  нещадно  матерился.  Невзирая  на  крепкий  мороз,  «товарищ»  был  почему-то  разут  и  свободной  рукой  чем-то  смазывал  свои  красные  и,  кажется,  распухшие  ноги.  Просящие  «каши»  старые    подшитые  валенки  его  ради  сохранения  в  них  тепла,  покоились  на  заботливо  подложенной  им  (запасной)  облезлой  пыжиковой  шапке. 
      Донельзя рассерженный,  на  кого-то  крепко  разобиженный  мужичок,  настороженно  поглядывая  на  шею  мастера  плотницких  дел  с  некогда  белым  шарфом,  и  на  его  грудь  с  ярким  галстуком,  в  контакт  бомж  вступил  с  явной  неохотой.  Видно,  еще  и  из-за  подозрительной,  обширно  «разрисованной»  синими  кровоподтеками  лунообразной  физиономии  и  скрипящих,  благоухающих  дегтярным  ароматом,  кирзовых  сапог  Николая  Степановича,  и,  конечно  же,  фуфайке.  А  эти  две  последние  вещицы,  о  чем прекрасно  знал  не  понаслышке,  на  зоне  обычно  бесплатно  выдают…
      Исповедоваться  перед  мастером  бомж  начал  с  самобичевания: а  это  он,  мол,  на  красоту  польстился!  Но,  в  конце  концов,  разговор  пошел.     Мол,  в  тот  поистине  «черный»  для  него  день,  неожиданно  нашел  он  перевязанную  красной  лентой  красивую  коробку.  И  мужик  небрежно  кивнул  на  лежащую  коробку  Николая  Степановича,  добавив.  Мол,  прямо  в  точности  как  вот  эта.  Дрожа  от  нетерпения,  он  вскрыл  ее  и  просто  обалдел: перед  ним  красовалась  давняя  его  сиреневая  мечта – совершено новенькие, утепленные  ботинки  как  раз  именно  его  размера! 
      Свои-то  ботинки  в  ежедневных  поисках  и  борьбе  за  существование  истер  он  до  самого  основания.  То  есть,  почти  уже  до  подошвы  и  настоящих  дыр.  На  радостях  тут  же  тяпнув  самогона,  решил  немного  пошутить  перед  страждущими  коллегами-бомжами,  и  хохмы  ради  взял  и  положил  в  эту  новенькую  коробку  свои  ставшие  ненужными  башмаки  БУ.  А  чтобы  у  кого-то  сразу  от  жадности  глаза  загорелись,  еще  и  красной  ленточкой  коробку  перевязал. Для  лучшей  видимости  ее. 
      Потом  обул  скрипучие  корочки,  и  под  хмельком  пошел,  урод  он  и  падаль  этакая,  перед  своими  бомжами-«коллегами»  похвалиться  богатой    обновкой. Почему  он  настолько  плохо  охарактеризовал  себя?  А  ввиду  самой  настоящей  тупости  и  недомыслия.  А  потому  что  ни  в  коем  случае  не  надо  было  ему  оставлять  обувку  старую,  испытанную,  и  над  кем-то  нищим  поиздеваться  упаковкой  красивой.  И  сразу  же,  прямо  уже  через  часок,  наказан  был  он  за  юмор  плоский,  ибо  ноги-кормильцы  натер  этими  зарубежными  ботинками  до  мозолей  кровавых.  Из-за  чего?
      Потому  что  по-пьяному  делу  не  понял  он  сразу  главное.  А  малы  они  ему  оказались,  и  увеличить  размер  обуви  он  не  в  состоянии!  Изрядно  исстрадавшись  за  целый  пьяный  день,  чуть  ли  не  ползком  приполз  обратно  на  поиски  ботинок  своих  старых.  А  пусть  и  дырявых,  но  зато  собственных,  и  притертых  уже.  И  в  надежде  думал.  Мол,    развяжет  кто-то  коробку,  глянет  на  рванье,  и  тут  же  выбросит  из  трамвая  вместе  с  красивой  тарой.  Но … не  угадал.  И  решил  вот  что: утром  наденет  он валенки  и  пошлепает  искать  их  по  трамвайным  путям. 
      .  И  пока  еще  не  стемнело,  ему  придется  ускорить  события: тащиться    по  путям  в  поисках  сначала  в  одну  сторону,  а  уж  потом  назад,  обследуя  еще  и  другой  путь…  А  куда  прикажете  ему деваться?  Ведь  их  «профессию»  только  ноги  и  кормят… Николай  же  Степанович  Минаев,  человек  уже  в  годах,  являющийся  неплохим  плотницких  дел  мастером,  сидел  и  слушал,  бедного  бомжа,  как  завороженный… По  сути  дела,  был  он,  не  хилый  мастер,  как  говорится,  «ни  жив,  ни  мертв»… Это  надо  же  было  случиться  этакому?! Ведь если кому  рассказать - вряд  ли  поверят!
      Получается,  он,  интеллигентный,  порядочный  человек,  сейчас  и  на  самом  деле  совершил  истинно  джентльменский  поступок,  но  вот  только  не  по  отношению  к  какой-то  там  случайно  встретившейся  смазливой  незнакомой  дамочке,  а  бери-ка  намного  выше!  Выходит,  Николай  Степанович,  сам  того  не  ведая,  с  шиком  и  блеском  реально  осуществил,  исполнил одну из  основных  заповедей  Божьих!  Да-да,  господа!  Ту  самую  благотворительную  миссию  «оказания  помощи  ближнему, брату  своему»! 
      И  провел  он  невероятно  нужную  «операцию»  можно  сказать  лучше  некуда.  Конечно,  «полюбить,  как  себя»  сидящего  перед  ним  грязного,  оборванного,  с  невыносимым  запахом  помойки,  несчастного  человека  у  него  не  получится,  но  зато  просто  дружески  обнять  и  многообещающе  похлопать  его  по  спине  силенок,  да  и  духа - все-таки  хватить должно…        После  торжественного  вручения  классно,  мастерски  отремонтированных  ботинок,  шокированный  до  предела  бомж,  размазывая  слезы  радости  по  грязным щекам, ни  в  какую не  хотел  вставать  с  колен.  Пришлось помочь.
      А  с  Николаем  Степановичем  Минаевым  в  момент  первого  в  его  долгой  жизни  коленопреклонения  перед  ним  человека,  твориться  стало  что-то совершенно непонятное,  неведомое… В  груди  ошалевшего  от  неизведанных  ранее  чувств  мастера  разлилось  вдруг  необыкновенное  тепло,  и  никогда  прежде  не  испытываемая  благодать  приятно  разлилась  по  всему  телу… И  он  поймал  себя  на  мысли,  что  подобных  ощущений  в  своей  жизни  он  точно  не  припомнит.  А  на  душе  его  отчего-то  вдруг  стало  непередаваемо  легко.  Как  будто  его  неожиданно  премировали. 
      И  не  приевшейся  в  совковое  время  очередной  «Почетной  грамотой»,  а  неким  невероятно  ценным  подарком  типа  трехкомнатной  квартиры  с  заправленной новой тачкой во  дворе, и  уже обустроенной  дачей  у  озера… Приехав  домой,  потрясенный  произошедшим,  полностью  выведенный  из  равновесия  Николай  Степанович,  в  самую  первую  очередь  в  один  момент  «освободил»  удивленную  супругу  от  всех  неотложных  бабских  дел  и  усадил  рядом  с  собой,  неожиданно  твердо,  и  совсем  даже  не  интеллигентно  потребовав  выслушать  его  прямо  сейчас  же.  И  великая  просьба,  вернее,  приказ  хозяина  дома - ни  в  коем  случае  не  перебивать!  Ибо  дело  никаких  отлагательств  не  терпит  и  спор  с  ним  в  данный  момент  однозначно  неуместен.  Уложив  жену  рядышком,  он  приступил.
      Николай  Степанович  долго  и  проникновенно  вещал  ей  обо  всех    произошедших  с  ним сегодня  экстраординарных  событиях  в  мельчайших  подробностях.  Оставаясь  душой  верным  себе  (то  есть,  тем  же  самым  интеллигентом  и  джентльменом),  он  смело,  нисколько  не  таясь,  для  чего-то  даже  честно рассказал  жене  о  «никем  не  заполненной  пустоте  и  бреши»  понравившейся  ему особы.  И  в  связи  с  этим  даже  возникшие  у  него,  было,  грешные  мыслишки  о  попытке … разок  «восполнить оное»…
        Ибо  из  азов  физики  и  химии  всем известно,  что  «природа  не  любит  пустоты»… Выговорившись  до  основания, уставший  от  столь  длительного  повествования  Николай  Степанович  этак  отечески,  со  снисходительной  улыбкой  некоего «старшего  товарища»,  за  сегодняшний  короткий  зимний      стрессовый  денек  нахватавшегося  дополнительного, но  практического  уже    опыта,  ласково  потрепал  супругу  по  щеке.  Затем  спросил  ее,  «не  единожды  испытанную  подругу  жизни»,  каково  будет  ее  мнение.  Но    чтобы  ответила  прямо,  честно,  без  обид.  Пример  можно  взять  с  него.
      Однако  ошибся.  Впервые  в  жизни  не  дождался  вдохновленный  своим  чересчур уж  добропорядочным  повествованием  «Колька-Калмык»  никаких  пояснений  от  боевой  подруги.  Даже,  как  это  бывало  ранее,  и  обычных  дежурных слов ее  типа  «ох,  и  дурак  же  ты  у  меня,  Колька,  право  слово,  с  тилигенством  твоим»… И  в  этот  раз  почему-то   продолжительно  долго  молчала  любимая  жена  интеллигентного  мастера-краснодеревщика.
      Она  даже  хвалебные  слова  той  «красивой  особы»  в  адрес  ее  мужа-интеллектуала-джентльмена, что, будто бы, «этаких редких и порядочных людей, как он, Николай Степанович, можно по пальцам пересчитать», уже  восприняла  по-иному. Да. Сугубо по-своему. Зато  уж  это  его  и  в  самом  деле  попросту  прямо-таки шизофреническое  признание-бред  о  попытке  «заполнить  брешь»  у  помянутой  стройной  дамы,  буквально  ошалевшая  от  удивления  супруга  выслушала  с  ядовитой  и  скептической  усмешкой.
      «Тоже  мне,  «наполнитель  бреши»  нашелся… Ведь  уже  лет  с  десяток  раз,  или  два  в  месяц,  да  и  то  лишь  «под  палкой»,  свой  супружеский  долг исполняет. Притом,  всегда  «не  без  сторонней  помощи»…Да,  разве  нормальный,  психически  полноценный  муж  поделится  со  своей  родной  бабой  сокровенными  планами? Интересно,  что  на  него  нашло,  и  чем  взяла  его  «особа»,  коли  он  столь  быстро  «запал»  на  нее? Ох,  не  иначе  тем же  самым, чем он  с  молодости  бредит.  Наверняка  интеллигентством».      
      Уж  если  сознаться  честно,  на  духу,  то  по  личному  убеждению  супруги,  мужичку  ее,  этому  «интеллектуалу-джентльмену-интеллигенту»,    давным-давно пора бы находиться на полном государственном обеспечении    в  широко  всем  известном  казенном  доме  обычно  желтого  цвета… Вот  именно  как  раз  там-то  подобных  Николаю  Степановичу  «Колек-Мишек»  и  впрямь  «по  пальцам  считают».  К  тому  же,  скорее  всего,  ведь  и  не  единожды  в  сутки… Но  жаль  его  потому,  что  безобиден  ее  Колька.
      Тяжело  и  протяжно  вздохнув,  жена-модистка  обреченно  положила  голову  на  плечо  своего  мужа-«аристократа».  Потом  супруга,  осторожно  гладя  по  растительности,  еще  чуток  оставшейся  на  массивном  черепе,  какое-то  время  горько  и  безутешно, плакала.  Николай  Степанович,  так  и  не  дождавшись  ответа  на  поставленный  ребром  вопрос,  не  понимая  истинной  причины  ее  слез,  но  жалея  супругу,  словно  совсем  маленькую  и  неразумную,  успокаивающе  похлопывал  по  спине  мозолистой  дланью.
      И  мастер,  умудренный  сегодняшним  реальным  стрессовым  событием,   разумеется,  не  переставал  спокойно  философствовать,  беседуя  с  самим  собой.  «Ну,  ты  только  посмотри  на  нее!  Кажется,  наконец-то,  доходить  кое-что  до  женушки  бестолковой  стало.  А,  может быть,  это  у  нее  к  просто  старости?  Ведь  это  ли  не  странно?  После  шокирующих  любую  нормальную  жену  сведений,  которые  должны  вызвать  определенные  подозрения  в  неверности  и  жуткую  сцену  ревности,  она  даже  не  орет  и  не  возмущается,  не  обзывает  чуть,  было,  не  оступившегося  супруга?!    Что с ней? И ревет чересчур долго. Неужели  и  вправду образумилась  баба?!
      Но  более  мудрому  в  знании  жизни  Николаю  Степановичу  кажется,  что  с  супругой,  скорее  всего,  происходит  все  в  точности  до  наоборот… Хотя  мастер  всего  лишь  плотник,  однако  в  литературе  всегда  силен  был.  Утопающая  же  в  слезах  жена  сейчас  бормочет  вообще  непонятные  вещи  про  какого-то  «мужика  горбатого»,  которого,  якобы,  уже  не  перевоспитать,  а  его,  урода,  только  «могила  исправит». Короче  говоря,  ахинею  несет,  чушь  собачью,  его  ведь  совершенно  не  касающуюся.
       У  Николая  Степановича  поминаемых  ею  горбатых  людей  ни  среди  родственников  нет,  ни  среди  знакомых… Кого  же  супруга,  интересно  бы  знать,  имеет  в  виду? Если  жена  на  него  намекает,  то  совсем  зря,  так  как  подыхать  он  пока  не  собирается,  ибо  дел  слишком  много.  Видать,  совсем  зря  порадовался  он  за  жену  свою.  Значит,  снова у  нее  старые  проблемы  с  нервами  начались.  Ведь  совершенно  неизвестно,  отчего  она    плачет  навзрыд  и  про  какую-то  могилу  и  горбунов  околесицу  несет.  Ох,  неспроста  это. Видать, обострение  и  пора,  пора  ей  к  психоневрологу…
      Но все,  видишь  ли,  некогда  ей  с  этими бесконечными  заказами  шить,  шить, и шить.  Сколь  лет  она  уже  разбогатеть  хочет.  А  без  него  жена  ни  за  что  не  пойдет  к  неврологам-психиатрам.  Желает,  чтобы  и  он  вместе  с  ней  тоже  поехал,  чтоб  и  его  проконсультировали.  Но  она,  конечно,    шутит.  Ему-то,  видному  и  психически  здоровому  чудо  краснодеревщику,  с  какого  бока-припека  к  этим  сомнительным  товарищам?!  Придурков  в   его  генеалогическом  древе  отродясь  не  бывало!  Решено.  Жену  он  завтра  туда  сам  и  свозит.  Хватит! Глянь,  сколь  времени  плачет  на  плече  мужа?
      Что  же  касается  его – то  ему,  самое  главное,  любыми  доступными  способами  держаться  за  интеллигентов  и  людей  добропорядочных,  то  есть,  джентльменов.  Да.  Ибо  он  глубоко  уверен,  да  и  новая  знакомая  его, «особа  с  поволокой  в  глазах», тоже  убеждена, что такие люди пока  не  в цене сегодня. Но Николай Степанович уверен: без  них, без интеллигентов,  джентльменов,  и  просто  более-менее  порядочных  людей,  великой  России  вперед  сложно  вырваться!  Поэтому  вся  надежда  исходит  именно  от  них.
      Да! От  таких  скромных,  беззлобных, предельно честных  людей,  трудяг  и  патриотов,  как  господа  Минаевы,  Семеновы,  Ивановы,  Дмитриевы.  И  данные  товарищи, вне  всяких  сомнений,  обязательно  помогут  славной  своей  Родине.  Подобные  интеллектуалы  на  Руси  всегда  были.  Они  есть,  существуют,  и  их  время  наступает,  оно  идет  семимильными  шагами,  в  чем Николай Степанович просто  убежден. И лично сам он, и это вообще   неоспоримо, давно  уже  всячески помогает данному  неумолимому процессу.  Просто россиянам нужно чуть помочь, подтолкнуть, и  немного  подождать!