Ч. 2. Вологодская кружевница. 03

       Следующее утро, пасмурное и холодное, напоминало осень. Сбитая ураганом и напитавшаяся влагой листва источала прелый сладкий запах. И насекомые попрятались, и птицы примолкли, лишь гуси во дворе недовольно шипели и гоготали.

       Пока Лукерья и Марфа мечтали в своих девичьих снах, Даша помогла Вареньке одеться, умыться и заставила проглотить пару ложек пшенной каши с яблоками. Когда в руках кружевницы замелькали музыкальные коклюшки, Даша поцеловала свою воспитанницу в золотистую макушку и ушла. Она покрыла голову цветастым платком, позвала Меланью, и они вместе отправились в церковь Иоанна Златоуста.

       Берега реки были усыпаны ветками, желто-коричневыми берёзовыми листьями и зелёными ольховыми. Вологжане приводили свои дворы в порядок. Расчищали территорию, пилили поломанные деревья, поправляли ограду, некоторые даже чинили крышу. Повсюду раздавался бойкий стук молотка, треск деревьев от удара топором и размеренный визг пилы.

       У церкви собралась толпа прихожан. Голоса разносились всё громче. Люди наперебой рассказывали об урагане, принёсшем разрушения и убытки всему городу. Даша не сразу поняла, что не так. Огромная сосна, что росла слева у входа в храм, раскололась надвое, но не сгорела. Именно там стояла старуха Устинья, потрясая кулаками и выкрикивая проклятья. Присоединившись к толпе, Даша и Меланья узнали, что колдунья появлялась ночью в разных местах города. Её предсказания испугали многих, и каждый услышал в них что-то своё, то, чего больше всего боялся.

       – Свят, свят, свят… – только и слышались причитания.
      
       Дарья перекрестилась и вошла в храм. Стоя перед иконой Богородицы со свечой в руке, она молилась и просила лишь о том, чтобы корабль вернулся и её Василий был жив. Сырость и полумрак церкви навевали невесёлые мысли, а ведь она, не задумываясь, отдала бы жизнь за любимого. Слёзы текли помимо воли, но вдруг Даше показалось, что вокруг посветлело, словно Богородица спустилась с небес и благословила её. Молодая женщина почувствовала настоящее облегчение. Поставив свечи и помолившись за души родителей, Даша вышла из храма. Поджидая Меланью, она заметила, как солнечные лучики робко пробивались сквозь серую завесу, люди, столпившиеся у расколотой сосны, повеселели, словно им подарили надежду, и начали расходиться. Даше захотелось поскорее увидеть Вареньку и поделиться нахлынувшей радостью. В нетерпении она дождалась Меланью, кивнула, и быстрым шагом направилась в сторону дома, да так, что запыхавшаяся повариха едва поспевала за ней вприпрыжку.

       У ворот Даша встретила разрумянившуюся Марфу, прибежавшую от Авдеевых. Они пообещали отдать единственного чёрного котёнка через пару недель, как только он немного подрастёт. В доме Александровых жила своя кошка, трёхцветная Агата с янтарными глазами, драным ухом и укороченным хвостом. Настоящая гроза крыс, мышей и даже собак. Котят она уже давно не приносила, но грызунов подбрасывала на крыльцо ежедневно. Больше всех Агата любила Меланью, та хоть и фыркала не хуже кошки при виде охотничьих трофеев, но сметаной угощала регулярно.

       Тем временем Варенька молча плела свой диковинный узор, ни весёлых, ни задушевных песен не пела, лишь коклюшки звенели, как весенние ручейки. Над заснеженными елями кружили серебряные птицы и распускались сказочные цветы. Как только любопытное солнце заглянуло в окошко и осветило Варин сколок, кружевница улыбнулась, загасила свечу в кованом подсвечнике в виде цветка, и работа заспорилась. Уголок подвенечного покрывала для Лукерьи увеличивался на глазах, словно волшебные белые и серебряные нити росли сами и сплетались в узоры, как садовые вьюнки.

       Даша ворвалась в комнату, сняла развязавшийся платок, заправила за ушко прядь каштановых волос и поведала Вареньке услышанные новости. Необъяснимая радость и надежда передались и поселились в девичьем сердечке. Вареньку даже не пришлось уговаривать прервать работу и позаниматься французским языком в саду.

       Любуясь на цветы и наслаждаясь последними летними деньками, девушки учили стихи Николя Буало*, модного парижского поэта. Два года назад Матвей Тимофеевич купил забавную книжицу с картинками на мосту Менял в Париже, отдав за неё вологодскую серебряную с чернью табакерку.

       «Взирая на Парнас, напрасно рифмоплет
       В художестве стиха достигнуть мнит высот,
       Коль он не озарён с небес незримым светом,
       Когда созвездьями он не рождён поэтом:

       Таланта скудостью стеснён он каждый час,
       Не внемлет Феб ему, артачится Пегас.
       О, Вы, кто шествует, горя опасной страстью,
       Дорогой остряков, тернистой по несчастью,

       Не смейте над стихом бесплодным изнывать,
       Не чтите за талант охоту рифмовать,
       Страшитесь прелести, неверной, хоть и милой,
       И взвесьте вдумчиво ваш ум и ваши силы.

       Какой ни взять сюжет, высокий иль забавный,
       Смысл должен быть всегда в согласьи с рифмой плавной.
       Напрасно кажется, что с ним в войне она:
       Ведь рифма лишь раба, послушной быть должна.

       Коль тщательно искать, то вскоре острый разум
       Привыкнет находить её легко и разом;
       Рассудка здравого покорствуя ярму,
       Оправу ценную она дает ему...»

       Повторяя за Дашей строчку за строчкой, Варенька упивалась мелодикой французского языка. Впервые она мечтала оказаться в расшитом золотом бирюзовом или красном платье в парижском театре, где горели бы диковинные лампы в тысячи свечей, а на сцене в невероятном блеске актёры играли бы одну из пьес Мольера. Ей хотелось услышать весёлую флейту или печальную скрипку, что так трогает душу.

       – Варя, Варенька, очнись! Смотри, журавли улетают!

       Нестройный клин больших серых птиц плыл низко, тоскливо курлыча, прощаясь с северной землей, любимыми полями и озёрами.

       – Дашенька, что же так рано! Ведь по примете, если журавль отлетит в августе, то на Покров* морозно будет, снег ляжет, придёт ранняя зима. За батюшкой посылать надо.

       Через несколько дней наступил Новый год*. Хлебосольные Александровы всегда в этот день варили вкусные каши с фруктами, пекли большие пироги с мясом и рыбой, и приглашали соседей. После застолья пели песни и желали друг другу добра и благополучия.

       Без Матвея Тимофеевича было не до гостей, пригласили лишь женихов Лукерьи и Марфы и кузнецов Стрешневых – Сашку и его отца Ивана. Дело в том, что Иван Стрешнев был не только другом Матвея Тимофеевича, но и двоюродным братом купца Фрола Волкова, шедшим в Европу вторым кораблем. Кроме Стрешневых у Фрола не было семьи. С тех пор, как его жена умерла при родах, он ввязывался в любые авантюры и заключал невероятные сделки, впрочем, всегда выходил сухим из воды и с прибытком. Когда купец Александров предложил ему совместное дело, не скрывая, что подобное путешествие опасно, Волков, согласился без раздумий.

       Вроде и не праздник вовсе, но Меланья наварила щей с капустой и грибами, испекла открытый пирог с рыбой, выловленной из реки Вологды, и зажарила гуся с мочеными яблоками и брусникой. На стол расставили миски с овощами и фруктами, чарки, да кувшины с ароматным медком. После сытной трапезы Иван Стрешнев, как старший мужчина в доме, выслушав опасения дочерей друга, огласил своё решение – послать в Архангельск двух сметливых гонцов, чтобы они правдами и неправдами выведали у моряков, рыбаков, вожей* и таможенников всё, что знают о судьбе двух кораблей.

       Михайло Берестов, жених Лукерьи, и Иван Лыков, Марфин возлюбленный, переглянулись и вызвались было первыми, но Стрешнев отверг их кандидатуры.

       Обе свадьбы должны были состояться при любом раскладе. Даже в том случае, если не дай Бог, с Матвеем Тимофеевичем случилась беда. Сватовство и рукобитье состоялись ещё весной. Отцы женихов по очереди и Матвей Тимофеевич вложили руки будущих молодожёнов друг в друга и ударили по ним меховыми рукавицами. По традиции такой сговор нельзя было отменить.

       В итоге через пару дней в дорогу отправились Сашка Стрешнев и его друг Степан. Взяв в дорогу оружие, зимнюю одежду и Меланьины пироги, молодые люди гордо восседали на гнедых конях, подшучивали друг над другом, и явно красовались перед провожающими. От смущения у рыжеволосого Стёпки пропали все веснушки, растворившись в ярком румянце. Александр Стрешнев был старше на пять лет, а выглядел скорее как дядя Степана, чем как друг-ровесник. Тёмно-русые волосы выглядывали из-под зелёной мурмолки, прямой ироничный взгляд серо-зелёных глаз, статная фигура в новом коричневом кафтане, и огромные кулаки кузнеца, в нетерпении сжимающие повод любимого коня.

       Проводы в северный морской город казались ребятам сродни прощанию перед военным походом. Девичьи слёзы, крепкое рукопожатие Стрешнева старшего, Афанасия, Михайло и Ивана, наставления, причитания и пожелания доброго пути.

       * Николя Буало – французский поэт (1636-1711). В юности занимался правоведением и богословием, позже посвятил себя изящной словесности. Стал известен благодаря своим «Сатирам» (1660). Несмотря на смелость его сатир и критику власти, Людовик XIV в 1677 году назначил его своим придворным историографом.
       * Покров – 14 октября, а по старому стилю – 1 октября.
       * Новый год – 1 сентября.
       * Вожа – опытный лоцман, сопровождающий суда в устьях Двины.

       Иллюстрация – Фрагмент картины Константина Маковского. Чарка мёду.

       Вологодская кружевница. Глава 4. http://proza.ru/2020/02/17/1766