История одной прогулки. Продолжение

                http://www.proza.ru/2019/11/23/1177

  На день 19 ноября я запланировала целую кучу дел, и уже в 12.00 я приступила к выполнению первого пункта, который был указан в плане на листочке в клеточку, вырванным  утром из тетрадки.

   - "Сейчас быстро сгоняю на Покровку, и сразу – к уткам", - пронеслось в моей голове ещё перед закрытыми створками с надписью: « Не прислоняться ». Главная мысль, которая заботила меня в этот момент - где бы купить пару недорогих батонов, чтобы накормить  Екатерининских пернатых воспитанниц. Всё же это самый центр Москвы, сплошные бутики...

   Ещё мгновение – и  я  уже шагаю  по своему самому родному вестибюлю  метро  - «Китай-городу».  Кажется, что за шесть лет учёбы в институте я изучила здесь каждую трещинку, каждый сантиметрик  мраморного пространства.

  Но что это?  Очень похоже на звучание домры. Разрушая навязчивую утиную утопию, навстречу мне неслась усиленная подземной акустикой  маршевая струнно-инструментальная  мелодия Виктора Цоя:

           … две тысячи лет -  война,
          Война без особых причин,
          Война – дело молодых,
          Лекарство против морщин…

  И вместо припева вдруг неожиданно:

        - Девушка мечты, в этот вечер не со мной осталась ты…
          Я тебя нарисовал, я тебя нарисовал…
  И опять:

          Красная, красная кровь…
          Через час – уже просто земля…
   
   Вот уже и последняя ступенька лестницы: такого я еще не видела и не слышала.

   Гигантская балалайка, ростом никак не меньше полутора метров, упёршись стальным  костыликом в легендарный гранит «Площади Ногина» рядом с памятником революционному народному комиссару,  издавала, казалось, самостоятельно могучие звуки, хотя за спиной  у неё стоял бородатый ассистент.
 
   Вторая балалайка,  размером поменьше,  плакала, как дитя,  на руках, у другого музыканта, который, сгорбившись,  колдовал  самозабвенно над своим струнным ребёнком.

   - Ши-кар-дос! – Громко прошептала я по слогам, выключая кнопку видеозаписи своей камеры.

     Разумеется, 100 рублей,  минус от моего сегодняшнего бюджета, аккуратно опустились на дно черной сумки-кассы  необычайного дуэта. Так жалко, что я не могу подольше послушать этот концерт, время поджимает, и я ухожу быстрым  шагом под  маршевый балалаечный аккомпанемент :

 - Кто живет по законам другим, / И кому умирать молодым…
 
    Однако, быстро разрулить  ждавший меня прямо у Покровских Ворот  ребус не удалось. На всё про всё ушло два с половиной часа, зато на углу Чистопрудного бульвара прямо каким-то миражом во льдах возник  супермаркет «Дикси»*, где я и приобрела  два искомых батона для уток и один маленький шоколадный батончик для себя, такой,  как я люблю - со сливочной помадкой внутри.

   Наша дорогая Покровка, исхоженная мною перед лекциями вдоль и поперек, когда ещё она была улицей Чернышевского, с новыми широкими тротуарами, стала ещё прекраснее. А если вы любуетесь её красотами, периодически откусывая от бабаевского батончика его ракетные ступени шоколадного удовольствия, то пейзаж становится просто сказочным, тем более,  что скоро справа по борту появится гламурный киоск, где практически всегда можно купить свежий номер «Литературной газеты».


    Так и есть! Всё: путь на Божедомку открыт. Ути-ути, я бегу  к вам!


    Часа в четыре я высадилась наконец-то из вагона на станции метро "Достоевская".         В предвкушении встречи с волшебными  огарями и селезнями я в который раз проверила содержание пластикового пакета: батоны были на месте. На минутку заскочу к Фёдору Михайловичу, затем – быстро к уткам, а к пяти нужно успеть в МОНИКИ поставить печать.

   -  Но что это опять? Слышите?

   -  Без тебя я жить устал,  Я тебя нарисовал, я тебя нарисовал… - Надрывалась невидимая то ли мандолина, то ли снова балалайка. Это мода такая теперь? Или неужели правда снова они? - Я прибавила шаг, две фигуры, белая и черная, на мраморных стенах тоже ускорили свой призрачный бег по лестнице.

  -  Они!
 
  - Девушка мечты, в этот вечер не со мной осталась ты…
    Я тебя нарисовал, я тебя нарисовал,
    Только так и не познал твоей любви…

     - Те же  утренние музыканты из Китай-города перебрались сюда на Божедомку и наяривают свои разлюли-композиции под огромным мозаичным портретом Достоевского. Боже мой, так песня же про Сонечку Мармеладову! Вблизи изображения писателя это становилось так очевидно.

    А что такого фантасмагорического произошло? Тут ехать-то – всего три  остановки! Но всё равно, это так странно, что мы дважды пересеклись с ними на просторах московского метро. Это явно какой-то знак! Но какой?! По крайней мере, теперь я могу спокойно дослушать концерт.

    Я облокотилась на перила разделительной металлической решётки и стала вкушать  это музыкальное яство уже без всякой спешки, забыв, что у меня всего  один час до следующего, начертанного на  листике в клеточку важного дела.
 
    Солистом оказался парень, играющий на малышке-балалайке, огромная же балалайка при близком рассмотрении оказалась неким подобием бас-гитары, причем струны этого одноногого инструмента были такими толстыми, что давешний бородач явно прилагал немалые усилия, чтобы извлекать подобающие  басовые звуки. За день так можно наработаться… Солист же извивался над своей трёхстрункой как взаправдашний рок-музыкант. Видно было, что он получает от этой игры невероятное наслаждение.

   - Вот занятно, - подумала я, - он под кайфом?  Или сама музыка даёт такой наркотический эффект? – После удачного пассажа, солист всякий раз радостно вскрикивал, как рыбак, вытянувший на белый свет трепетную золотую рыбку.

     Я потеряла представление о времени, одна тема сменяла другую, мастерски, почти без швов, в музыкальное полотно вплетались всё новые и новые  фрагменты. Классика чередовалась с попсой  совершенно органично. Все мелодии легко узнавались:

   Это из моего детства:
 
     - Люди встречаются, люди влюбляются, женятся….

   А это из молодости:

    - Пусть в твои окна смотрит беспечный розовый вечер,
      Пусть провожает розовым взглядом, смотрит им вслед…

       Как  в чеховской «Чайке», «все жизни, все жизни, все жизни» промелькнули в завораживающем миксе, и опять  -  фирменный рефрен  про девушку мечты. Я глянула на Достоевского, он ещё сильнее нахмурился, пытаясь скрыть восторг от услышанного балалаечного марафона.


    Вместе со мной «зависли» над музыкальной бездной ещё человек пятнадцать разношерстного московского народа, в том числе и девочка с маленькой собачкой на поводке, с которой мы ехали сюда в одном вагоне.
 
   Всё! Надо опять уходить. Ещё одна сотня перекочевала из моего кошелька в открытый кофр музыкантов.  Не забыть утиный  хлеб – и скорей, скорей бежать из этого  сладкозвучного  гипнотического  плена.

    - И снится нам не рокот космодрома, ни эта ледяная синева, - гремели мне вслед по длинному коридору электробалалайки: контрабас и прима.

    -  Уф! « А теперь я вырвалась из плена» - крылатая  пугачёвская музыкальная фраза, прилетевшая ко мне в этот момент, тут же потонула в шуме и гомоне Екатерининской( теперь- Суворовской)  площади. Вот и Божедомка!  Сколько раз я перебегала здесь дорожку от Театра Армии к метро, смутно догадываясь, что это она и есть.

     Справа  махина советского  Ар-деко пятиконечной звездой указует дальнейший путь к дому Достоевского: тут идти-то всего ничего. За Театром Армии сразу начинается ограда Мариинской больницы, по тротуару устало бредут организованной толпой  вездесущие китайцы, знамо дело, были в музее классика. А вон и сам писатель изящной, изогнутой статуэткой возник вдали на фоне строгого  ампирного  ионического портика.  К строительству  этого медицинского дворца для бедных  приложили руку и Жилярди старший, и Джакомо Кваренги.  Силуэт памятника то появляется, то пропадает, скрываясь за деревьями парка и, наконец,  четко обозначается с фронтальной позиции.

     Вход в левый флигель, где расположен музей-квартира Достоевского, замечательно декорирован ещё в начале ХIХ века двумя задумчивого вида львами, словно прилегшими  здесь отдохнуть и поразмышлять о судьбах русской литературы.

     Проскочить через калитку музея к памятнику Фёдору Михайловичу не удалось. Видимо, музей и  Академия им. Сеченова, принадлежащие к разным ведомствам, сурово блюдут свои границы.  Об этом  чётко свидетельствует невысокий, но принципиальный заборчик,  тянущийся  от каменных  ворот со львами  до подъезда, в который (даже страшно подумать) шестнадцать лет подряд  заходил к себе домой Фёдор Достоевский.

     Но грянул 1837 год:  Санкт-Петербург  только что угробил на Чёрной речке великого русского писателя Александра Пушкина, тоже рождённого в Москве, и северной столице потребовалась новая сакральная жертва –  будущий гений всемирной литературы был вырван из родительского гнезда и призван на Голгофу.

     А вот что пишет Федя Достоевский, шестнадцати лет отроду, о тогдашней поездке в Петербург: « Был месяц май, было жарко.  … Тогда…мы дорогой сговаривались с братом, приехав в Петербург, тотчас же сходить на место поединка и пробраться в бывшую квартиру Пушкина, чтобы увидеть ту комнату, в которой он испустил дух». Каково? Оба мальчика уже тогда бредили литературой и хотели учиться на филологическом факультете университета, но отец вез их поступать в Главное инженерное училище.

    Отгоняя грустные мысли, я обошла всё, что положено было обойти, чтобы оказаться во дворике, где расположилось великое творение  Сергея Меркулова - огромный монумент мощнейшему писателю человеческой цивилизации  - Ф. М. Достоевскому. Здесь, в окружении колоннад  Мариинской больницы и Театра Российской  армии, можно воочию проследить идею скульптора, обходя неспешно гранитную фигуру.  Действительно: с каждым шагом остро меняется ракурс, и писатель, представленный сосредоточенным мыслителем, как бы концентрирует интеллектуальную энергию в этом тихом, словно бы специально созданным для медитации месте.

    Кроны деревьев, уже сбросивших листву, только усиливают чувство тревожной мысли, которую  мрачно транслирует статуя писателя.

    В кадр попадает и пара жилых кирпичных зданий 80-х годов уже ХХ века – и они вполне естественно вливаются в суровую картину мира. И только горящие праздничным огнём ягоды боярышника живописно оттеняют угрюмый ноябрьский пейзаж Божедомки и сигнализируют мне, что очередной  гипнотический сеанс закончен и  надо бежать сначала к уткам, а потом через парк – в МОНИКИ.

    Ещё раз оглядываюсь на молчаливых привратников-львов и покидаю сей  лечебно-литературный приют, так и не заглянув в музей-квартиру писателя. Но всё же, согласитесь, с двумя батонами в сумке и «девочкой мечты» в голове нелепо заходить туда.  Зато будет повод прийти сюда ещё раз, к тому же пора мне лично познакомится со здешним экскурсоводом -  Анной, с которой мне довелось несколько раз пообщаться по телефону по вопросу поиска ещё одного пропавшего в Москве памятника Фёдору Михайловичу работы таинственного скульптора из Киева – Галины Новокрещеновой. Проблема эта возникла при написании «Хамовников 5», где уже начали пересекаться не только судьбы Льва Толстого и Фёдора Достоевского, но и судьбы их памятников.

    Летела я по улице Достоевского и думала, а не вмонтировать ли мне инородный для «Хамовников» анклав в мою «Прогулку», или читатель сразу поймёт, что это заплатка из другой галактики?

    Но уже из-за угла армейского Ар-деко показалась чугунная ограда парка, очень похожая на выставленные в бесконечный ряд генеральские погоны, и миролюбивый светофор зелёным фонарем пропускает меня, остановив бег 15-го автобуса.

    Качели промелькнули справа, а слева  летняя эстрада  добавила музыкального форса моему спринту, беседка в зеленом берете купола, малый пруд и серебристо-белой кокардой в небе - первая звезда…  И вот он  - апофеоз сегодняшнего дня: по широкой лестнице я спускаюсь прямо к воде.

   - Гляди-ка, они, оказывается, на воде держатся отдельными стаями: кряквы сами по себе у бережка, а огари – ближе к острову своей огненной флотилией, - сказала я вслух воображаемому будущему читателю.

    Первые хлебные мякиши полетели в воду, и тут же обе группы смешались в одну регату у берега. Самые смелые быстро прибежали прямо к моим ногам.. Сразу выяснилось, что у водоплавающих есть конкуренты. Проворные галки вертолётно спускались «Чёрными акулами» с прибрежных деревьев и умело перехватывали утиный хлеб. Даже серые вороны кособоко припрыгали к пирсу и заинтересованно следили за раздачей корма. Пришлось и им подкинуть несколько кусочков, на этот раз они не отказались от угощения, как тогда в толстовской усадьбе.

   Одна самая боязливая молодая кряквочка тщетно пыталась ухватить хоть маленькую толику этого пиршества. Заметив её метания, я стала кидать ей хлебные порции прямо в ротик. Несколько раз мои усилия увенчалась успехом – бедняжка таки поймала прилетевший хлебушек, несмотря на происки подружек.

   Продолжая кормить уток, я пошла вдоль берега по направлению к мещанским улицам, при этом я  разговаривала  со всеми уточками, сопровождавшими меня на юг.

    - А это кто ещё?! – Несколько заблудших утиных особей  парами мчались мне навстречу из самого дальнего уголка Екатерининского пруда.

    - Кто не успел, тот опоздал, - я развела руками, - хлеб на сегодня закончился. Но утки гребли изо всех сил, как на соревновании.
 
    Интересно, кормил ли здесь когда-нибудь уток Федя Достоевский. Кряквы – "стопудово" должны были тут обитать. А красных уток он мог встретить позже где-нибудь в Европе.

   Доподлинно известно, что братья  Достоевские брали уроки  по различным дисциплинам  у преподавателей и Екатерининского, и Александровского института, и, конечно, они оба бывали тут почти ежедневно.
 
    Сумерки сгущались прямо у меня на глазах, и опять сигнальные огни пристани зажглись как по команде.  В синеватой вечерней темноте парк выглядел по-особенному красивым и загадочным.

       …дотянуться до звёзд,
   Не считая, что это сон.
   И упасть опалённой звездой
   По имени Солнце…

     Сегодняшние стихи  Виктора Цоя застучали в моём мозгу струнно-балалаечным дуэтом. Возможно, именно в такую же вечернюю пору между днём и ночью пришли к поэту эти  чеканные слова.
 
   Нет, пожалуй, не буду грузить читателя ни неприкаянным отрывком из «Хамовников», ни рассказом о получении долгожданной печати. После «опалённой звезды по имени Солнце» это явно не прокатит.  Впереди ещё отчет  об эксклюзивной  экскурсии Анны Петровой – Достоевский в Москве. Так что: продолжение следует, господа…