Алиса, свет очей моих

  Престарелый  монах вышел на крылечко скромной келии. Недавно отгремела гроза, и тихий вечер опускался на землю. На востоке еще темнели тучи, а над тучами восстала радуга. Как нежно она сияла в лучах заходящего солнца!
Громко кричали ласточки, стайками и поодиночке летавшие высоко в прозрачном поднебесье.
  Прекрасен мир Божий и сладок миг ощущения безграничной жизни! И как, быть может, немного ему остается жить на этой земле. Мало кому дано знать час своего перехода в вечность, а он уже болен и тело его устало от трудов. Но душа, словно юность, вернулась к нему опять, так светла и радостна и так наполнена счастьем. Он  давно не  изведывал этих чувств. Но сегодня  к нему приходили крепкие молодые семинаристы, чтобы спросить у него совета, какой путь избрать – монашеский или семейный.
  Что он мог сказать им о пути семейного священника? Этот путь ему, схимонаху, был чужд. А путь монашества труден, тесен и узок, и не всякий может одолеть его.
Вот он болен теперь и не молод и уже готовится к переходу в иной мир, но как отраден ему был этот приход молодых, будто юность опять посетила его.
  На западе пряталось солнце за белыми облаками, апельсиновым золотом озаряя заход. День угасал, а душа оживала, душа пела и светло и тихо радовалась жизни.
  В юности радость бывает яркой, бурной, а на склоне лет – ровной, теплой, безмятежной. И она  озаряет прожитые годы светом Божественной любви ко  всему живому – к людям, птицам, деревьям и облакам. Хорошо жить на свете. И не помнятся в такие минуты скорби и обиды. Да и что они значат перед вечностью? Сердце любит весь мир и весь мир прощает, всех прощает, и прощавших и не прощавших, только бы Господь не помянул на страшном Суде наших грехов и заблуждений.
  День затих. Медленно синяя ночь окутывала дома, монастырский двор и лес. Вот и ночь воцарилась, а с нею и ее голоса – цикад, ночных птиц и далеких деревенских собак.
  Схимонах, сидя на маленькой скамеечке, вынесенной из келии, долго читал Иисусову молитву, и вот в тонком видении он увидел прошлое: городской парк, высотные каменные здания и ее, свою первую и последнюю любовь, Алису. Так была она юна, хороша, искрометна в слове, быстра в движении. А он, семинарист, не знал, как быть – жениться ли ему, или стать монахом. Он бы выбрал женою ее, особенную, необыкновенную, но Алиса хотела стать актрисой, мечтала о славе и женой священника быть совсем не хотела. Ей чужд и непонятен был путь служения Богу, всем существом своим служила искусству.
  Вспыхнуло  искоркой это прошлое  и погасло. Ночь сияла мириадами звезд и звездочек. Поднимался над лесом тонкий светлый месяц. Схимонах опустил руки со старыми стертыми четками ,и на какие-то мгновения душа его замерла, погружаясь в ночь. Он  не хотел больше ни вспоминать прошлое, ни заглядывать в будущее, он был весь здесь, в этом летнем живом мгновении. Во всем мире была разлита любовь – в сердце, в мыслях, в воздухе и деревьях. Он сам был весь как источник любви: ясное тихое созерцание мира преображало душу, а преображенная душа озаряла светом любви мир живущих.
  Где она сейчас, его незабвенная Алиса, свет очей его юности? Он столько лет за нее молился, а потом вдруг, словно кто-то погасил свечу, совершенно забыл о ней и не вспоминал совсем. Стала ли она актрисой? Пришла ли к ней мировая слава, о которой она так мечтала?
  Их миры были далеки друг от друга, как спящая ночная  земля от далекого месяца. И все же он любил ее, и если бы тогда, в годы их юности, она согласилась стать его женой, он прошел бы иной путь жизни.
  Но схимонах чувствовал, что прошел свой путь так, как должен был его пройти – сердце его было право. А она ,Алиса, свет очей его, как она прошла свой жизненный путь?