Мои учителя

                ЮРИЙ  АНДРЕЕВИЧ  ШКИЛЁВ 
                Учитель рисования и черчения

Причёской и лицом Юрий Андреевич напоминал Маяковского, но всем обликом нежнее, изящнее и ниже ростом. Как истинный художник предпочитал свободную одежду: на улице распахнутый плащ или пальто и мягкая велюровая тёмно-зелёная шляпа, в школе обязательный костюм, но широкий, немного вольно завязанный галстук. Спина прямая, шаг размашистый. Большие красивые кисти рук. Раздражённым или чем-то подавленным я его не помню.
Большой интерес к нам – ученикам и к предмету, который преподавал. А поэтому дисциплина на уроках была вполне сносная, несмотря на вольность и кажущуюся второстепенность предметов (рисование, черчение). Если бы ещё ученики обладали талантом к рисованию!
   После увлечённого и энергичного объяснения задания учитель, заложив руки за спину, прогуливался по классу, внимательно всматриваясь в листы альбомов на которых « творили» его ученики.

.....Вот он останавливается около моей парты и чуть склоняется  над моим рисунком, вернее «тщетными попытками изобразить что-то похожее на заданный предмет». Потом правой рукой Юрий Андреевич берёт меня за жалкое подобие косы и один раз обернув её вокруг своей руки поднимает  из-за парты. (Мной это воспринимается, как некая форма шутливой ласки). Учитель садится на моё место и начинает рисовать в моём альбоме, или затачивать мои карандаши, доведённые до состояния крайнего затупления, а иногда и обгрызенные с противоположных концов. Концы карандашей под его руками превращаются в филигранные произведения искусства. Завершив воспитательный акт, учитель встаёт и водворяет меня обратно. Теперь уже физическое насилие приходится не на волосы, а на плечи. Мои глаза падшего ангела встречаются с его смеющимся искрящимся взглядом....

      В актовом зале на всю стену висела картина, написанная Юрием Андреевичем. Называлась картина «Приём в комсомол». Сейчас, спустя полвека, стена зияет белой пустотой. Ушло время, ушла идея. Но идёт в моей памяти к родной школе вниз по улице Коммунарной художник и учитель Юрий Андреевич Шкилёв. Идёт размашисто, большими шагами, в развевающемся от ветра плаще. Сколько поколений помнят его и пытаются передать (возможно и не сознавая этого) своим детям, внукам частичку его таланта, воспринятую когда-то и сохранённую!




               

                СТЕПАНОВА   ЕКАТЕРИНА   АЛЕКСЕЕВНА
                - учитель русского языка и литературы

...Школьная перемена, коридор, заполненный шумящими, бегающими детьми. Екатерина Алексеевна идёт вдоль по коридору из класса в учительскую. Идёт, прижимая к себе журнал и стопку тетрадей. Гладко причёсанная голова немного наклонена вниз. Идёт прямо, почти не поднимая глаз, не раздаривая себя, не суетясь. И по её неуклонному прямому пути как бы образуется маленький коридорчик, границы которого не позволено нарушить даже самым расшалившимся первоклассникам.
     Я удивляюсь сейчас двум, кажется, взаимоисключающим вещам: с одной стороны – как достойно и красиво одевались наши учителя, а с другой стороны весь гардероб их в течение нескольких лет состоял практически из одного комплекта: Лидия Ивановна Тимофеева – директор школы, в ослепительно белой блузке, вязаном строгом пастельных розоватых тонов кардигане и чёрной прямой удлинённой юбке с разрезом. Людмила Александровна Грязнухина – учитель географии, в тёмном, подчёркивающем фигуру, шерстяном костюмчике...
    Екатерина Алексеевна – в вязаной тёмно-зелёной кофточке с воротничком,  несколькими пуговицами короткой застёжки у ворота и в чёрной строго облегающей юбке. И обязательно красивого оттенка капроновые чулки и туфли на высоких каблуках. А возраст уже не малый. Но определить его было трудно: высокий рост, стройная фигура, прямая красивая осанка и походка «от бедра», очень красивые ноги; лицо некрасивое, не поддающееся косметике, но умное и выразительное. А за плечами более 30 лет учительской работы. Екатерина Алексеевна начинала работать ещё с моей бабушкой в деревне Ёгла Боровичского района. Когда она шла по деревне на каблуках, изящно одетая, в единственных во всей округе фильдекосовых чулках, старики, сидящие на скамейках, вставали и низко кланялись учительнице. В деревне Ёгла Катя Степанова влюбилась по-настоящему и страстно, один раз и, полагаю, на всю жизнь. Влюбилась в простого сельского парня Лёшу... , и вся деревня была свидетелем того, как рыдала её отвергнутая любовь на его свадьбе! Возможно это был последний всеми видимый всплеск эмоций, который она позволила себе. А дальше была сдержанность. Это то , что наблюдали мы – её ученики 60-х. Сдержанность во всём: в движениях, в выражении чувств, в изложении материала. Казалось бы такой предмет, как литература требует внешних эмоций, красивости, эффектов! Ничего такого не было, всё было сдержанно, чётко и строго. Но, очевидно, был высокий профессионализм и внутренняя глубина чувствования и познания. Даже в самых нерадивых учеников ей удавалось вложить много.
... Я очень люблю СЛОВО, Екатерина Алексеевна. И я люблю Вас! Жаль только, что признаюсь в этом более чем на 30 лет позже, чем следовало бы...

               

                ИСАЙКИН   АЛЕКСЕЙ   ТИМОФЕЕВИЧ
                учитель физики

Уроки физики... И память озаряется чем-то светлым-светлым! Это потому, что уроки физики начинались с актового зала. Зала залитого светом, с огромными окнами, с высоким потолком, с рядом фикусов-деревьев в просторных кадках. Зала, хранившего музыку школьных вечеров, ожидание и тайную нежность просыпающихся чувств. Одним словом, пойти на урок физики означало не только физическое восхождение на четвёртый этаж, а и духовное возвышение от десятиминутного пребывания в актовом зале. Но вот звонок и по залу стремительно шагает наш учитель физики Алексей Тимофеевич Исайкин. В чёрном рабочем халате, с классным журналом подмышкой он идёт, бросая из-под очков зоркие взгляды на нас своих учеников, как бы с первых минут встречи задавая нам тон собранности на предстоящем уроке. Около двери кабинета мы выстраиваемся в линейку и по одному входим в класс. Ничего лишнего, никаких отвлекающих вопросов, разговоров, только физика. На высокой учительской кафедре стоят приборы для опытов. Я не помню ни одного урока, (вернее помню один, но о нём позже) где бы учитель не подкреплял показом то, о чём он говорил. В который раз (сотый? тысячный?)  Алексей Тимофеевич повторял то, что мы слышали впервые? Но мы слышали впервые и учитель объяснял материал так вдохновенно и заинтересованно, как будто вместе с нами делал это открытие сейчас. Учитель никогда не был равнодушен, безразличен к нам, к тому что он говорил, думаю, не было на его уроках и ни одного равнодушного или безразличного ученика. Бестолковые, вроде меня, были. Всё, что так увлечённо объяснял Алексей Тимофеевич сложно было не понять. Теория скучна не была. Но к учебнику был ещё и задачник! Вот здесь и возникали трудности! 10 задач на дом о каких-то рычагах и пр., и пр. мне , настроенной философски-идеалистически было не освоить. Задачник и открытая тетрадь оставались лежать на письменном столе ( для родителей), выдвигался ящик стола с раскрытой художественной книгой и я с головой погружалась, только не в ванну Архимеда, а в какой-нибудь роман... А на следующий день перед уроком физики я уже не  наслаждалась светлой аурой актового зала, а бежала в туалет и там на подоконнике или на чьей-то спине, если подоконник был уже занят, списывала нерешённые задачки. Таких, как я на класс было человек пять... Алексея Тимофеевича невозможно было обмануть! Он заходил в туалет, иногда отбирал тетради, иногда просто смотрел укоряющим взглядом и было невыносимо стыдно. А однажды я, подходя к школе утром, обнаружила списывающих  на газонах у школы, на скамейках около универмага напротив школы... Оказалось, Алексей Тимофеевич встречал своих любимых учеников на лестнице в вестибюле школы и собирал тетради с домашними заданиями. Но наконец наступил и мой звёздный час! В тот день урок почему-то состоялся не в кабинете физики, а в другом необорудованном кабинете. Алексей Тимофеевич пришёл в хорошем настроении и почему-то, не боясь испортить его , вызвал к доске меня и предложил решить задачу. Я решала на доске, все решали в тетрадях. Задача была длинная. Я её решила на пятёрку! Когда я села на место Алексей Тимофеевич достал из портфеля книгу, раскрыл её и начал читать. Это были юмористические рассказы А.П. Чехова. Как он читал! Как мы его слушали, как откликались на каждую интонацию и какими восхищёнными глазами смотрели на него!
      Последний раз я разговаривала с Алексеем Тимофеевичем (незадолго до его преждевременной смерти) уже сама будучи учителем. Мы встретились в парке около 11-й школы, где он тогда преподавал. Алексей Тимофеевич говорил на равных, очень доверительно, а я где-то внутри ощущала себя несостоятельной троечницей, недостойной такого доверия. Такие учителя, как ВЫ заслуживают лучших учеников. Простите меня!

               
                Дорогая Галина Андреевна

Седая, с завитыми волосами, заколотыми на косой пробор, в тёмном шерстяном платье с пояском, она идёт через актовый зал в свой кабинет биологии и с улыбкой, кивая головой, отвечает на приветствия учеников. Открывает ключом дверь, входит в кабинет, а за ней свободно и вольно входит очередной класс, у кого по расписанию урок биологии. Ученики шумно рассаживаются, а обитатели последних парт просто разваливаются на стульях, вынимая из портфелей учебники и ударяя ими о парты. Галина Андреевна терпеливо ждёт, изредка призывая к вниманию и постукивая указкой по столу. Учителя жаль, но, с другой стороны и учеников можно понять, особенно двоечников, которые после строгих кабинетов физики, химии, попадали в прекрасный, зелёный ботанический сад, где у каждой стены стояли по нескольку разного уровня стеллажей с цветами. Попасть в тропики после крайнего нервного напряжения соседних кабинетов, кто ж не расслабится! На наведение хоть какой-то дисциплины всегда уходило время. Но вот урок начинался, на свет Божий извлекались богатейшие наглядные пособия и скучно никому не было. А после уроков пожалуйте на биологический кружок! И так естественно воспринимались увлечённость учителя своим предметом, её обширнейшие знания и при этом непритязательность и ненавязчивость богатства, которое она несла в себе. Ни званий , ни наград, ни почестей. Это ли не истинная интеллигентность!
В полуподвальном помещении рядом с раздевалкой был живой уголок. Там под присмотром Галины Андреевны ребята ухаживали за кроликами, мышами, птичками… Клеток было много.
На берегу реки, в конце Порожской улицы располагался пришкольный опытный участок. Чего там только не росло! Летом ребята отрабатывали там практику. Но что стоил наш малый и неумелый труд по сравнению с трудом хозяйки этих угодий Галины Андреевны! Ей было уже немало лет, но она внешне легко несла бремя ответственности; программа, воплощаемая ею в жизнь, была программой максимум, с которой и нескольким людям было бы нелегко справиться.
А ежегодный общешкольный праздник птиц, за который отвечала только она! Я помню, Галина Андреевна попросила меня спеть на этом празднике «Песню жаворонка». Для репетиции она пригласила меня и ещё несколько девочек к себе домой. В уютном домике на ул. Физкультуры нас встретила старенькая мама Галины Андреевны и огромная собака-овчарка, которая молча пропустила нас в комнату, но обратно выпускать наотрез отказалась и Галине Андреевне пришлось силой тащить её за ошейник и закрывать в спальне. Мама Галины Андреевны играла на пианино, мы пели, как могли. Уют и доброта этого учительского дома до сих пор в моём сердце. Дома давно нет, на его месте серая пятиэтажка.
В школу пришла новая учительница биологии Эльфрида Фёдоровна. Она же стала завучем. Исчез живой уголок. Закрылась на замок калитка заросшего бурьяном участка на Порожской. Дольше всех держались цветы в кабинете, но и они, со временем, значительно уменьшились и поскучнели. О дисциплине теперь речь не шла, под строгим взглядом завуча все сидели тихо. Но что-то исчезло с уходом Галины Андреевны. Что-то большое, настоящее, светлое…. Наверно, любовь.