Четыре модуса бытия Николая из Кузы

                Четыре модуса бытия 
                – quattuor modi essendi –
                Николая из Кузы

Повествуя о «четырёх модусах бытия» (quattuor modi essendi), Николай из Кузы видит нашу реальность четверояко: действительность распадается перед его умственным взором на четыре уровня, четыре пласта, и каждый из них, открывая разные грани реальности, свидетельствует о том, что sub specie essendi*1 действительность вовсе не представляет собой единого, одномерного, замкнутого и нерасторжимого монолита. Отметив это, вы, вероятно, спросите: если бытие «распадается» на четыре модуса, то не значит ли это, что многообразие всего существующего одновременно пребывает в четырёх разных мирах? Не свидетельствует ли это о том, что расслаивающаяся, расторгающаяся на четыре модуса реальность вовсе не тождественна самой себе? что она содержит в себе бытийные степени, степени бытия? что она одновременно заключает в себе четыре разные тоники, каждая из которых глубоко своеобразна и живёт по своим собственным законам?..
Философские построения Николая убеждают в том, что в его реальности любой объект может быть рассмотрен «с четырёх сторон», с четырёх разных онтологических точек зрения; и, по мысли создателя «О знающем незнании», четыре модуса бытия, открывая четыре слоя, четыре измерения объекта, четверояко характеризуют то или иное нечто… Выявив границы, пролегающие между четырьмя этими модусами, нам следует обособить друг от друга эти онтологические модальности и рассмотреть их изолированно. Мы должны понять, чем же один модус бытия отличается от другого модуса  и что их связывает между собой. В реальности Николая мы имеем дело с бытийным расчетверением одного и того же нечто, – и нам необходимо прояснить вопрос о том, что представляет собой наша действительность, истолковываемая столь причудливым образом, и надлежит понять законы столь странного порядка вещей. В самом деле, почему Николай не ограничивается «замкнутым» и одномерным бытием существующего? Почему ему мало однородного, однослойного существования?..
Вглядимся же в эти модусы. Их четыре:

necessitas absoluta              – «абсолютная необходимость»
necessitas complexionis*2        – «необходимость соединения»
possibilitas determinatа         – «определённая возможность»
possibilitas absoluta            – «абсолютная возможность».
                («О знающем незнании», 2.7.)



Философская доктрина Николая из Кузы убеждает в том, что экзистенция полифонична, – и в русле его онтологии бытие предстаёт пред нами в четырёх различных модальностях. Вслушаемся в слова немецкого мыслителя.

Nam est modus essendi, qui absoluta necessitas dicitur, ut scilicet Deus est forma formarum, ens entium, rerum ratio sive quidditas; et in hoc essendi modo omnia in Deo sunt ipsa necessitas absoluta.

«Есть модус бытия, который называется абсолютной необходимостью, так Бог есть форма форм, сущее сущих, смысл вещей или чтойность; и в этом модусе бытия всё в Боге есть сама абсолютная необходимость».
                (Там же, 2.7.)*3

Что это означает? По метафизическим меркам Николая, это означает:  высший – первый – модус бытия, «абсолютная необходимость» (necessitas absoluta), – это существование всего в Боге, отождествляемого здесь, в седьмой главе второй книги «О знающем незнании», с «формой форм», «сущим сущих», «смыслом вещей» и «чтойностью». Таким образом, абсолютное существование всего в Боге, во-первых, беспредельно, во-вторых, едино и, в-третьих, просто. Кроме того, первым модусом бытия всё – множество всего – существует в едином Боге, и – что важно! – существует необходимо. Существование в Боге – существование необходимое. В Боге всё – все вещи, которые окружают нас со всех сторон – являет собой нерасторжимое и незыблемое единство,*4 и такое «единство» (unitas), по мысли Николая, оказывается «максимальностью» (maximitas) и высшим «объединением» (connexio) всего. Существование такого рода не имеет ни начала, ни конца, как не имеет оно частей, степеней и уровней. Оно абсолютно, бесконечно, и в нём нет ни границ, ни пределов. Такое бытие, разумеется, вовсе не случайно, не контингентно, такое бытие не может не быть – и потому оно необходимо. Более того, оно не только необходимо, но и, как сказано, является самой «абсолютной необходимостью» (necessitas absoluta). В высшем модусе бытия нет ничего несовершенного, поэтому на фоне остальных modi essendi*5 он представляет собой абсолютное экзистенциальное совершенство, полноту бытия и высшее единство всего. В работе 1458 года «О берилле», творчески переосмысляя Платона и находя у греческого мыслителя подтверждение своим собственным идеям, Николай замечает, что modo essendi primo («первым модусом бытия») всё существует in potestate effectiva («в действенном могуществе») Бога, являющегося высшей всемогущей реальностью, существующей абсолютно необходимо.   
                *
Чтобы лучше понять специфику первого модуса бытия, обратимся к иному модусу существования. Второй модус – это modus […] necessitatis secundae («модус […] второй необходимости») («О предположениях», 2.9.). Всматриваясь в его умозрительную глубь, мы сталкиваемся с таинственнейшей загадкой степеней и уровней необходимости. Выясняется, что, постулируя идею существования абсолютной необходимости, Николай допускает и идею существования некой «второй необходимости», необходимости, очевидно, более низкого порядка, необходимости неабсолютной и уступающей абсолютной необходимости в своём необходимом существовании.*6 Оказывается, necessitas обладает уровнями и степенями и допускает своё «ослабление».*7 Этим вторым модусом существует эмпирика, то есть то, что окружает нас со всех сторон. Удел этого модуса – наш мир, или, говоря языком Николая, maximum contractum («максимум стяжённый»). Заметим, что, отождествляя «вторую необходимость» с «последовательностью» (consequentia), берущей начало в Боге, и говоря о «развёртывании» (explicatio) «абсолютного максимума» во множество, Николай сталкивается с удивительной философской загадкой сосуществования разнородных и разноплановых необходимостей и находит для неё разгадку. По мысли создателя «О предположениях», каждое звено второй необходимости – это modus quidam necessitatis («некий модус необходимости») («О предположениях», 2.1), а все её звенья образуют особый экзистенциал – существование in necessitate complexionis («в необходимости соединения»):

Alius modus est, ut res sunt in necessitate complexionis, in qua sunt rerum formae in se verae cum distinctione et ordine naturae, sicut in mente…

(«Есть другой модус – модус, которым вещи существуют в необходимости соединения, в которой формы вещей истинны в себе и существуют с различием и по порядку природы, словно в уме…»)
                («О знающем незнании», 2.7.) 

Что это означает? Что таит, что скрывает в себе «модус второй необходимости»? И что представляет собой меньшая степень необходимости на фоне необходимости абсолютной?.. Обощая, подчеркнём:
во-первых, формула «вторая необходимость» выражает собой идею следование всего «конечного сущего» замыслу Творца;*8 во-вторых, все звенья «второй необходимости» пребывают не в абсолютном, а в относительном единстве, in complexione («в соединении»), существуют cum distinctione («с различием») и, оставаясь частными необходимостями более низкого порядка, целиком и полностью подчиняются высшей, абсолютной Необходимости; в-третьих, эти звенья «второй необходимости» являются прекцией высшей Необходимости, они – высший порядок, манифестируемый «во множестве» (in multitudine), «множественности» (pluralitas), «инакости» (alteritas), «неравенстве» (inaequalitas), «изменчивости» (diversitas) и «стяжённости» (contrahibilitas) конечного; и высший порядок незыблемой и бесконечной абсолютной необходимости проявляется в конечном и преходящем именно в виде «второй необходимости» (necessitas secunda), проявляется как даяние «необходимого». В одной из работ Николай говорит о том, что res omnes lucis splendorеs («все вещи – сияния света»); и, используя эту метафору, – навеянную, очевидно, Псевдо-Дионисием Ареопагитом, Плотином, евангелистом Иоанном и Платоном, – вторую необходимость можно уподобить сиянию света, исходящему от высшего света – от необходимости абсолютной.
Вглядимся в то, как абсолютная необходимость Бога проявляет себя в нашем универсуме, всмотримся в то, как она себя обнаруживает и с чем она здесь сопряжена.
                *

                Alteritas («инакость»)

«Вторая необходимость» неразрывно связана с инакостью, с инаковенем и изменчивостью нашего универсума, и потому необходимое существование здесь, в нашем универсуме, мобильно, лишено статики и чуждо абсолютной неподвижности. Здесь она, necessitas essendi («необходимость бытия»), пребывает в непрестанном потоке и круговороте инаковения. «Инакость» (alteritas) выступает глубинным вектором и имманентным законом всего конечного, и всё то, что существует в эмпирике, на уровне чувственно-телесного сущего, in maximo contracto («в стяжённом максимуме»), подвержено влиянию инакости. «Инакость» бытия, существования – это то, что в первую очередь отличает существование эмпирическое от существования абсолютного: maximum absolutum («абсолютный максимум»), Абсолют, Бог в своём неукоснительном единстве чужд инакости и двум её постоянным спутникам – множеству и несовершенству, тогда как для «максимума стяжённого» инакость является неотъемлемым условием его бытия.*9      
                *
               
                Соntrahibilitas («стяжённость»)

Иной важной и существенной особенностью нашей конечной реальности, особенностью, по-своему выражающей глубинную суть нашего конечного мира, универсума, является  его стяжённость (contrahibilitas). Наш универсум, если рассматривать его на фоне абсолютного и беспредельного существования божественной необходимости, представляет собой экзистенциальную стяжённость – стяжённость бытия, стяжённость существования. По мысли Николая из Кузы, внутри нашего универсума всё пребывает в стянутом, стяжённом виде; в нашем мире всё – все события, все  люди, все вещи – пребывает в сжатом, спрессованном и стяжённом состоянии. Мы не увидим в нашем мире абсолютной беспредельности, ибо в нашем мире беспредельных границ неи; мы не узрим в нашем мире и бесконечности, бесконечности, данной актуально – целиком и сразу. Бесконечное, вечное, единое, простое, благое скрадываются в нашем универсуме «стяжённостью» (contrahibilitas), ею спрессовываются, сжимаются и ею стягиваются. Вечное в нашем мире оказывается стянутым и спрессованным временным, единое – многим, тождественное – изменчивым, бестелесное – телесным, умопостигаемое – чувственно воспринимаемым, а абсолютная необходимость высшего модуса бытия предстаёт стянутой во множестве и укоренённой в изменчивости серией «второй необходимости». Необходимое существование оказывается не только разбавленным, расщеплённым и стяжённым в слоях конечных экзистенций, но и данным во множественной серии, вовлечённой благодаря своей множественности в деструктивные процессы и тем самым ставящей свой горний – необходимый – статус под сомнение.   
Весь наш мир-универсум – это «вторая необходимость»; и идея несопоставимости универсума и Абсолюта прямо выражается в идее онтического несоответствия второй необходимости необходимости абсолютной. По паксиологическим меркам метафизики Николая из Кузы, бытийное несоответствие эмпирического абсолютному, или, иначе гвооря, дольнего горнему, наличного эталонному, является следствием уменьшения степени необходимости, а это уменьшение в свою очередь является одним из следствий «развёртывания» (explicatio) единого максимума во множество.*10 
Переход необходимого единого во множество, «развёртывание» необходимого единого является процессом ослабления абсолютной необходимости, ослабляющей свой тонус в своих внешних проявлениях. Взирая на архитектонику бытия, возведённую Николаем, нельзя не заметить, что множественная последовательность «второй необходимости» тесно связана с неравенством и экзистенциальной нетождественностью «конечного сущего» самому себе. Неравенство (inaequalitas) – иная сторона медали, имя которой изменчивость (diversitas). Перманентная же изменчивость – причина неискоренимого неравенства, неравенства, во-первых, иному, иным, всем, а во-вторых, неравенства самому себе. Учитывая это, можно смело утверждать о том, что и мы, дорогой читатель, являемся изменчивыми модусами «второй необходимости» и встроены в последовательность необходимых причинных рядов, укоренённых и берущих начало в абсолютной необходимости Бога, но здесь, в эмпирике, являющихся, необходимостями низшего порядка.
Другое дело, что Николай видит наше эмпирическое существование ещё сложнее: оказывается, «второй необходимостью» всё вовсе не исчерпывается и не ограничивается, и выясняется, что есть и ещё два модуса «конечного сущего». Если второй модус обнажил перед нами идею следования всего божественному замыслу, Провидению, то третий модус указывает не на фатальный смысл существующего в эмпирике, а на его бытийную, экзистенциальную сторону. Третий модус бытия – это possibilitas determinata («определённая возможность»). Этот модус – модус степени актуального существования. Он отвечает на глубинный и первозданный вопрос:
– А до какой степени существует этот объект? до какой степени он есть?

Alius modus essendi est, ut res sunt in possibilitate determinatа actu hoc vel illud.

«Есть другой модус бытия – модус, которым вещи существуют в определённой возможности – актуально этим или тем», – утверждает Николай («О знающем незнании», 2.7); и мы видим, что «определённая возможность» (possibilitas determinata) является модальностью, указывающей, насколько та или иная вещь актуально существует, насколько она есть и насколько вещь, объект, человек есть actu hoc vel illud («актуально это или то»). Третий модус бытия, игнорируя и не принимая во внимание вопрос о степени вовлечённости эмпирического объекта в систему божественных предначертаний, обращает наше внимание на степень существования этого объекта. Вы, быть может, скажете, что экзистенциальной полноты и абсолютного существования в нашем конечном мире нет… Да, именно об этом и свидетельствует tertius modus essendi,*11 и именно на это и указывает «определённая возможность», possibilitas determinata. Существование в нашем мире неотделимо от «возможности» (possibilitas), которая, словно сияние лучей среди серых пасмурных облаков, снова и снова вселяет в нас надежду и веру в лучшее. Но такого рода возможность, если взглянуть на неё с точки зрения высшего модуса – модуса абсолютно необходимого, единого и бесконечного существования всего в Боге, в Максимуме, в Абсолюте, – непрерывно натыкается на ограничения и преграды, создаваемые в нашем универсуме «стяжённостью» (contrahibilitas). Определённая возможность – удел всякого существования в эмпирике. У такой возможности нет путей и нет выхода ad infinitatem,*12 к трансцендентному и беспредельному: possibilitas determinata обладает лишь некоторыми – скромными и незначительными – «силами» для того, чтобы быть, и такое бытие всегда контекстуально. Существование (квазисуществование! недосуществование!) такого рода умещено в спрессованные слои, среди которых можно быть лишь чуть больше или чуть меньше, actu hoc vel illud, «актуально этим или тем», nicht mehr…*13
                *
Четвёртый модус бытия – это possibilitas absoluta («абсолютная возможность»).

Et infimus modus essendi est, ut res possunt esse, et est possibilitas absoluta.

«И есть низший модус бытия – модус, которым вещи могут быть; и это – абсолютная возможность».
                («О знающем незнании», 2.7.)

Этот модус указывает не на актуальное экзистирование вещи, а на ту возможность, благодаря которой вещь не есть, а может быть, и быть бесконечно. Четвёртый модус бытия не имеет актуальной бытийной «ткани», – он, словно льющиеся во все стороны лучи света, стремится прочь от своего истока, не существуя, но лишь указывая на возможность бесконечного существования того или иного нечто. Принимяа во внимание всё метафизическое здание философии Николая из Кузы, повествовавшего в своей последней работе, «De apice theoriae» («О вершине созерцания»), об абсолютной возможности Абсолюта,*14 – мы можем утверждать о том, что четвёртый – «низший» (infimus) – модус бытия знаменует собой идею безграничной возможности всего, в том числе возможности для «конечного сущего» стать «сущим бесконечным». Метафизические построения немецкого кардинала убеждают в том, что в этом модусе наш универсум, наш «стяжённый максимум» способен бесконечно становиться бесконечным абсолютным Максимумом, ибо для абсолютной возможности нет ничего невозможного. Именно в этом убеждает четвёртый модус бытия, умноженный на идею всемогущества Абсолюта.
                *
Когда Николай подчёркивает, что tres modi essendi ultimi sunt in una universitate («три последних модуса бытия [то есть вторая необходимость, ограниченная возможность и абсолютная возможность (прим. моё)] существуют в едином универсуме») («О знающем незнании», 2.7), то тем самым немецкий мыслитель возводит перед нашим умственным взором три уровня нашей конечной реальности, три слоя того, что в русле его тео-филсоофии выражается понятием universitas («всейность»).*15
Суммируя, укажем: первый уровень – это «вторая необходимость», следование божественному замыслу; второй уровень – это конечное экзистирование, ограниченное существование стяжённого универсума; третий же уровень – это абсолютная возможность, возможность преодоления стяжённым универсумом своей стяжённости, конечности и ограниченности.

Первое – судьбоносная, провиденциальная «ткань» конечного.
Второе – его контекстуальная бытийная, экзистенциальная «ткань».
Третье – «ткань» бесконечной возможности и бесконечной способности конечного.

Заметим в скобках, что «три последних модуса бытия» (tres modi essendi ultimi) оказываются, помимо всего прочего, ещё и указанием на Троицу (Trinitas), а тройственность модусов, в которых пребывает «конечное сущее», свидетельствует о триединстве Божества, следы которого явлены в нашем мире.
                *
От нашего историко-философского внимание не ускользнёт и то, что, выявляя глубинную архитектонику реальности, Николай сопоставляет четыре модуса бытия так, что при этом «возможность» (possibilitas) противопоставляется «необходимости» (necessitas). Тем самым Николай, на наш взгляд, переосмысляет центральную бытийную ось Аристотеля, утверждавшего некогда о том, что «всё изменяется из сущего в возможности в сущее в действительности» («Метафизика», 12.2. 1069b 16-17). Принципиальное противопоставление «возможности» и «необходимости» – следствие такого взгляда на нашу реальность, который усматривает в ней переход возможного (того, что может быть (и быть по-разному), а может и не быть) в необходимое (в то, что существует неизбежно, – в то, что не может не быть), – и этот взгляд вполне может показаться спорным и неубедительным. Если у Аристотеля фп пн фзй дхнбмей («сущее в возможности», отождествляемой греческим мыслителем с материей) переходит и трансформируется в фп пн фзй енесгейбй («сущее в действительности»), которое, заметим, насыщено у Аристотеля самыми разными векторами причинности, в том числе векторами не-необходимыми, например, случайностью (з фхчз) («Этика Никомаха», 3.3), – то у Николая рossibilitas («возможность») переходит, осуществляется, осуществляет себя лишь в необходимость –in necessitatem, ейт фзн бнбгкзн. В свете этого центральные бытийные оси реальностей Аристотеля и Николая приобретают такой вид:

Аристотель:  з дхнбмйт  – з енесгейб               
                «возможность»   –  «действительность»

Николай:       possibilitas    –    necessitas
           «возможность» –  «необходимость».

Такие соотношения указывают на глубинное различие между картинами мира, написанными двумя этими мыслителями. И если для Стагирита переход от возможного существования к действительному означает актуализацию существования, то для Николая переход возможного в действительное является переходом от возможного к необходимому. Аристотель, конечно же, признавал идею того, что в нашем мире присутствует необходимое, и вовсе не отрицал идею существования «необходимости» (з бнбгкз), другое дело, что Стагирит признавал идею существования в нашем мире и иных каузальных векторов, например, «случайности», «свободы воли», «спонтанности», «самопроизвольности», «ума», живущего по своим законам, «природы»... По мысли Аристотеля, эти векторы реальности не менее значимы для существующего, чем необходимость; и потому, соглашаясь с автором «Метафизики», мы не вправе интерпретировать эмпирику только лишь как переход возможного в необходимое. Николай же, развивая идею «развёртывания» (explicatio) единого Абсолюта в изменчивое «множество» (multitudo), прекрасно понимал, что «необходимость абсолютного максимума» могла бы быть обращена в русло изменчивого множественного мира только посредством уменьшения степени необходимости, тогда как актуализация всего конечного и преходящего должна быть не только актуализацией существования, но и актуализацией его необходимости. В этой идее ясно даёт о себе знать нецесситаристская тональность ,свойственная филсоофии Николая Кузанского, тональность, не имеющая, впрочем, ничего общего с тем механистическим пониманием необходимых процессов, происходящих внутри реальности, которое имело место в философии более поздних эпох (например, в творчестве Томаса Гоббса).

                *   
Николай – один из самых сложных и загадочных мыслителей, задававшихся первозданными метафизическими вопросами. Снова и снова предлагая нам пути, пройдя по которым мы могли бы взглянуть на реальность с неожиданных и удивительных сторон, он призывает нас искать иные горизонты, иные горные хребты и перевалы, открывающие пред нами бездну неисчерпаемого и всякий раз поражающего своей новизной бытия. Учение о «четырёх модусах бытия» (quattuor modi essendi) – лишь один из этих горных хребтов, лишь одна из тех скалистых вершин, с высоты которых видна таинственная бездна, имя которой жизнь…
                *

































                Примечания

*1  «с точки зрения бытия» (лат.).

*2  …complexionis… В изданиях произведений Николая из Кузы бытует и иной вариант написания этого (употреблённого в данном случае в родительном падеже) слова: complectionis.

*3  «…всё в Боге есть…» Эта формула Николая красноречиво свидетельствует о том, что его религиозно-философское учение представляет собой самый настоящий, чистопородный панентеизм.

*4  Такую философскую позицию можно смело квалифицировать как крайний реализм, и в этом смысле Николай из Кузы оказывается прямым наследником Гильома из Шампо, Гильберта Порретанского, Тьерри Шартрского и Гильома из Конша.

*5  «модусов бытия» (лат.).

*6  Привносимая Николаем в сферу концептуального нецесситаризма идея бо;льших и меньших степеней «необходимости» (necessitas) – новшество в истории фаталистических учений, и эта идея не имеет аналогов ни в творчестве таких видных нецесситаристов древности, как Левкипп, Демокрит и Вергилий, ни в творчестве таких убеждённых фаталистов Нового времени, как Томас Гоббс и Бенедикт Спиноза.
Правда, при всех терминологических отличиях, учение Николая о «второй необходимости» до некоторой степени созвучно учению Северина Боэтия о «связях судьбы» (nexus fati), построенному, впрочем, на совершенно иных философских основаниях. Философема nexus fati Боэтия изложена нами в работе «Вращения души бытия» (в кн. «О философии Плотина», изд. «Квадривиум», СПБ 2017).   

*7  Если первый модус бытия указывает на то, что учение Кузанца можно расценить как трансцендентный нецесситаризм, то второй модус бытия свидетельствует о том, что философская доктрина Николая из Кузы является (помимо всего прочего) эмпирическим нецесситаризмом.

*8  Интересно, что словосочетание ens finitum («конечное сущее») любил использовать Дунс Скот.

*9  Понимая, что конечное (универсум, стяжённый максимум) существует неполноценно, Николай фиксирует его квазибытие термином subsistentia («субсистенция»). 

*10  В этом убеждает работа Николая из Кузы «О знающем незнании».

*11  «третий модус бытия» (лат.).

*12  «к бесконечности» (лат.).

*13  «не более» (нем.).

*14  В этой работе Николай находит для Абсолюта итоговый предикат: posse («мочь»).По метафизическим меркам познеко Кузанца, esse («бытие») – частный и, в сущности, незначительный «эпизод» posse («мочь»), и бытие ничего не прибавляет к бездонному и неисчерпаемому в своём всемогуществе posse.    

*15  Интересно, что в греческой традиции латинскому термину universitas («всейность») соответствует термин h pantoths, используемый, к слову, неоплатоником Дамаскием.



                *   *   *   *   *