Громада...

  «<Петр> «дал первый стремление столь обширной громаде которая яко первенственное вещество была без действия», - сказал Радищев о роли Петра в пробуждении «тела» России.

   И вот это радищевское слово – «громада», - оно цепляет нас. Потому что нам вспоминается конец пушкинской «Осени»:

Громада двинулась и рассекает волны…

  Повторим пушкинское стихотворение – с начала одиннадцатой строфы:

XI

И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.

    Здесь свободное течение стихов соотносится с отплытием корабля. А наши корабли были так же недвижимы, да ещё и ограничены утробой Кита. И Конёк с Иваном их выпустили на свободу, и тогда «гребцов весёлый ряд грянул песню наподхват: «Как по моречку, по морю»»… Как мы уже сказали, мы склоняемся к тому, что Пушкин здесь имеет в виду  песню из сборника Чулкова «Как по морю, морю синему…». В этой песне есть слова: «Ах вы гой еси, матросы, люди легкие! Вы мечитеся на мачты корабельные…». У Пушкина «матросы вдруг кидаются, ползут Вверх, вниз…», - может быть, - это движение матросов так же – хоть отчасти – взято поэтом из этой старинной песни.

   Корабли Петра в песне плыли в Стекольный (Стокгольм), хотя и каким-то фантастическим путём – через Каспийское море.  Но всё же цель была – конкретная. Это – в песне. А у Пушкина в «Медном всаднике» уже задан вопрос: «Куда ты скачешь, гордый конь, и где опустишь ты копыта?»… Здесь вместо корабля – конь. И пушкинский корабль (громада), и петровский конь – это Россия. Тем более что пушкинская «громада» - это цитата из Радищевского письма, написанного другу по поводу открытия памятника Петру на Сенатской площади, - то есть, - «Медного всадника». Всё «закольцовано». И что же получается? Получается,  что Пушкин стихами создаёт корабль-Россию. Воздушный корабль… Духовный корабль.

  Но при этом он ещё рисует неподвижную девочку-сфинкса, вокруг которой кружат птицы-пушкинские автографы. И эта девочка – не та же ли петровская Галатея, - статуя Петра, - созданная им Россия?

  Впрочем, настораживает здесь рисунок топора в правом верхнем углу. Топор отсылает нас к строкам «Андрея Шенье»:
                Над нами
         Единый властвует топор…
   
   Тогда это – Свобода:

Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет, — не виновна ты,
В порывах буйной слепоты,
В презренном бешенстве народа,
Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд
Завешен пеленой кровавой:
Но ты придешь опять со мщением и славой, —
И вновь твои враги падут;
Народ, вкусивший раз твой нектар освященный
Все ищет вновь упиться им;
Как будто Вакхом разъяренный,
Он бродит, жаждою томим;
Так — он найдет тебя. Под сению равенства
В объятиях твоих он сладко отдохнет;
Так буря мрачная минет!

    Это – те стихи, под которыми нарисованы два пушкинских рисунка, из которых, по нашему мнению, и возникла вся сказка «Конёк-Горбунок»: рисунок Пушкина-коня (конька), запряжённого в царскую квадригу и рисунок Пушкина-дурака, смотрящегося в зеркало, в котором не отражается его Образа; в котором отражено Безобразие (рисунок в пятне).

   Но – доскажем про рисунок девочки-сфинкса. Вероятно, это – Россия, она же и  Свобода, и Царь-Девица, и Петровская Галатея. И тот корабль-громада, которому неясно -

XII.

Куда ж нам плыть?..



   И топор этот, возможно, топор Петра: «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, при стуке топора…» («О ничтожестве литературы русской…»).


   Впрочем, под топором что-то не ясное, типа головы с улыбающимся лицом... Чем-то оно напоминает курносое лицо императора Павла...

   Свобода... Она же - вольность. Ода "Вольность", с которой началась пушкинская "биография". Вослед Радищеву восславил я Свободу...

   

Продолжение следует.