Напарник из Гергети

«...Безсловесная тварь станет мудрым поводырём слепому путнику»
Из индийской притчи

     Не надо было мне идти в тот поход. Будучи незрелым молодым человеком, я не умел радоваться естественной череде повседневных событий. Обыденность смердела скукой, поэтому я с готовностью погружался в собственные фантазии. Родители не могли заставить меня сбегать в ближайшую булочную, зато невероятные идеи, которые десятилетия спустя вспоминаются не иначе как бредовые, необоримо овладевали мной. Той весной случился очередной приступ лихорадки особого вида, знакомой только альпинистам. Невыразимый зов, властный и родной сердцам безрассудных странников, вновь гнал меня в горы, опьяняя разум, как мне казалось, ароматами таинственного и сокровенного, ради чего я и стремился в безлюдное высокогорье. Сила подобных наваждений была такова, что все мои приготовления граничили с одержимостью. Начинался новый сезон моих горных походов – я с нетерпением предвкушал грядущие приключения. И они не замедлили обрушиться на меня.
    Миновали последние дни мая, но лето не наступало. Шли частые дожди, небо безнадёжно заволокли хмурые облака и бледный диск солнца украдкой просвечивал сквозь редкие разрывы в их плотной пелене. Каждое утро я выходил на лоджию и всматривался в горные цепи – великолепный пейзаж был как на ладони. В низинах гор лежал нерастаявший снег, склоны выглядели такими же, как и вчера. Ничего не менялось.
    Наступил июнь. Дожди лили, не переставая; я представлял себе, как сыро и холодно сейчас там, в предгорье и ущельях, но знал, что через неделю-другую станет гораздо теплее, а дожди и вовсе прекратятся. Город потонет в тягомотине жары и духоты, что моросящий с утра дождь будет вспоминаться как благо.
    Я неспешно продумывал технические нюансы, но тянул с выбором дня старта, и дело было не только в погоде. Многое не складывалось. Не удалось найти точных карт маршрута. Кое-чего не хватало из снаряжения – мелочи, но мысли с тревогой возвращались к верёвкам и железу, поскольку я прекрасно понимал, что мелочей в горах не бывает. Отец, не без интереса наблюдавший за моими тщательными сборами, однажды язвительно заметил: уж не на Эверест ли я собрался? Я не относил себя к суеверным натурам, но предпочёл до времени умолчать о своих подлинных намерениях и отшучивался как мог. Главным же для меня оставался вопрос: кого взять в напарники? Маршрут представлялся мне непростым, если не сказать дерзким, пожалуй, самым сложным из всех моих прежних восхождений. Нечего и думать идти туда одному – слишком опасно! Я перебирал в мыслях возможных кандидатов – все они были моими хорошими друзьями, с некоторыми я уже не раз бывал в горах. И всё-таки не мог определиться с выбором. Никто из тех, кого я знал, не соответствовал возросшим требованиям. Невнятность и мудрёность замысла переполняли сомнениями. Неизвестность омрачала и сводила на нет душевный подъём. Я уже подумывал отказаться от похода.

    Проблема с напарником разрешилась на удивление скоро. Пожалуй, чудесным образом – так мне казалось! Я дружил с Юрой много лет, мы никогда не ссорились, имели единые мнения по жизненным вопросам, и вообще мне он нравился. Его нельзя было не любить. Позитивный, энергичный, эрудированный и остроумный, – я с искренним удовольствием общался с Юрой. Впрочем, мы виделись нечасто, так что близким другом назвать я его не мог. Мы не испытывали особой потребности в общении – ни работа, ни увлечения не являлись поводом, поэтому виделись редко, надолго забывая о существовании обоих. Наши встречи всегда оказывались внезапными. И на этот раз толчея города буквально столкнула нас лбами, что мы от неожиданности не сразу узнали друг друга. Устроившись на бульварной лавочке, мы бегло обменялись текущими новостями. Я первым начал излагать свои туманные планы о предстоящем походе в горы, издалека и сумбурно, но Юра безцеремонно прервал меня с уверенностью, что его слова важнее моих.
    – Я хочу устроиться на метеостанцию. Ты должен знать – на ту, что под Казбеком.
    Название знаменитой горы молнией прошибло мне мозги. Его округлый конус был главной и с детства привычной достопримечательностью панорамы, окружающей наш город. Однако я ни разу не бывал в тех местах, хотя слышал о метеостанции, единственной там. И в этот раз собирался именно туда – какое поразительное совпадение! Нет, не на станцию, и уж тем более не на вершину. Я не считал себя альпинистом в классическом понимании. Побывать даже рядом с вершиной было пределом моих мечтаний. Меня особо не привлекала романтика покорения гор, не завораживали высоты, измеряемые тысячами метров над уровнем моря, не вдохновляли торжества водружения флагов на пиках и всё такое в том же духе. Я искренне восхищался мировыми достижениями Бонатти, Месснера, Балыбердина и других знаменитостей, но их славе я не завидовал. Альпинизм и горный туризм меня интересовали лишь в прикладном смысле. На высоты меня влекло совсем иное. В те годы, когда мне не было и тридцати, я увлекался «проблемой НЛО» – летающими тарелками и прочими необъяснимыми и аномальными феноменами, которые в достаточном изобилии можно встретить, пожалуй, только в горах. Странные, подчас, неописуемые вещи творились там, в безлюдных и труднодоступных местах поднебесья. Мне не раз доводилось быть свидетелем удивительных событий, и они ещё ждут своего пера.
    Предстоящий поход я затевал, чтобы исследовать ледовое плато с южной стороны Казбека, но туда можно попасть только с территории Грузии. Путь на вершину через южное плато был основным маршрутом для туристских групп и не считался сложным по альпинистским меркам – второй или третьей категории из семи, принятых в альпинизме. Из моих наблюдений небес в других походах по северокавказским горам я сделал ошеломляющий вывод, что именно в тех местах посадки и взлёты таинственных объектов были наиболее многочисленными. Я планировал подняться на плато и там хорошенько осмотреться. Особенно ночью. Хотелось увидеть и понять, чем вызвана тамошняя активность НЛО – только ли удалённостью казбекского массива от цивилизации и его труднодоступностью?! Может, где-то на ледовых склонах сокрыта их база? Я был почти уверен в этом и намеревался высмотреть признаки, указывающие на присутствие неземных летательных аппаратов. С замиранием сердца, пленённого тайной, я думал о предстоящем походе и не сомневался, что мои предчувствия обязательно оправдаются и ответы будут найдены.

    Я поспешил рассказать Юре обо всём этом, но прежде о том, что тоже собираюсь под Казбек!
    Выслушав меня, Юра и глазом не моргнул, потому что и раньше знал о целях моих горных походов, однако особо не интересовался идеями подобного рода, и с обидным для меня равнодушием пропускал мимо ушей услышанное. Помню, как я с жаром доказывал правдивость и реальность своих наблюдений и очень удручался недоверием такого эрудита, как Юра. Но сейчас горечь минувших споров не имела значения. У меня не оставалось выбора, поскольку Юра первым заговорил о маршруте, который я вынашивал уже второй год.
    Это был знак свыше – так мне сразу почудилось! Вот твой напарник – ликовал я!
    Впрочем, после первых восторженных минут в благостное настроение вкралось и первое сомнение: ведь мы ни разу не ходили в горные походы вместе. Я понятия не имел, как Юра поведёт себя в сложных ситуациях? На высоте нужны не только единомыслие и уверенность в крепком плече товарища, но и альпинистские навыки, умение обращаться со снаряжением. По части физической подготовки у него всё было в порядке: широкоплечий, мощный, – кроме роста я уступал ему по всем статьям! Однако для походов в горы Юра казался мне излишне смешливым и несерьёзным. Хотя, парадоксальным образом, наряду с поверхностной дурашливостью, у него имелся несомненный характер, прочный внутренний стержень лидера. Мне нравилось это качество моего товарища, и я часто ловил себя на мысли, что восхищаюсь многими его поступками.
    Едва только началась наша беседа, я здорово озадачился именно его намерением переться на какую-то там метеостанцию под Казбеком. Он-то что там забыл? Как-то не вязалась сия идея с кабинетной работой врачом-физиотерапевтом в клинике. Я имел поверхностное представление о врачебной деятельности Юры, которую он весьма изобретательно разнообразил техническими новшествами, большей частью разработанными им самим. Электрофорез, микротоковая терапия и другие мудрёные фокусы с электричеством, биополями и эфиром – в духе Николы Тесла, вперемешку с восточной эзотерикой, давно увлекали талантливого Юру. И я догадывался, что он весьма преуспел в этих областях.
    Но метеостанция! Причём здесь это? Какое отношение имеет высотная метеорология к его физиотерапии?! Я забросал друга вопросами. Юра усмехнулся и стал терпеливо объяснять, жонглируя профессиональными терминами, половину из которых я слышал впервые. Про тибетских целителей он тоже не забыл упомянуть, обильно цитируя древние буддийские источники. Как же без них, тогда это было модно! В условиях высокогорья и разреженного воздуха он намеревался провести ряд экспериментов над собой с использованием своих хитрых аппаратов, чтобы в дальнейшем обосновать практическими результатами собственные методики лечения и рекомендации больным. Между пояснениями он делал многозначительные паузы и несколько раз странно, даже оценивающе смотрел на меня. Не на мне ли тоже он подумывает испытывать свои штучки?! Ну, уж нет! Догадка вызвала во мне немой протест: я точно не хочу соучаствовать в подозрительных опытах новоявленного последователя Парацельса, или Авиценны, – не представляю, кем возомнил себя мой друг-эскулап!
    Юра с упоением рассказывал о своих грандиозных планах, обезоруживая и даже очаровывая своими артистизмом и обаянием, которыми фонтанировала его яркая незаурядная натура. Я смотрел на него и думал: чего у него больше – таланта исследователя, или актёрского мастерства, ведь им он тоже не был обделён. Выразительное, несколько широковатое лицо с резко очерченными высокими скулами и крупным ястребиным носом не портили облик, но вполне гармонировали с его решительностью и целеустремлённостью. В горящем взоре глубоко посаженных глаз смешались романтизм и авантюризм в неясных пропорциях. Эдакое городское воплощение его славных древних предков-алан, к которым Юра этнически принадлежал.
    Сомнения о кандидате в напарники у меня почти растаяли. Какая редкая удача, с тихим восторгом думал я, рассеянно слушая своего товарища, какое везенье! Его вдохновенный настрой передался и мне – воображение незамедлительно наполнилось увлекательными образами предстоящего похода. Тогда я не осознавал до конца, как причудливо сплелись интересы двух сумасбродов. Если бы я знал в те минуты, насколько глубоко заблуждался, остановив свой выбор на Юре!.. Но это был тот случай, когда человек, сметённый пожаром чужого энтузиазма, теряет тонкие нити контроля над собственной судьбой. Жизненный опыт не раз нам указывал на подобные обманчивые обстоятельства, когда следовало бы прислушаться к внутренним сомнениям, или, скорее, предчувствиям, и, вопреки всему, проявить твёрдость духа. Однако потаённые змеи нашей психики, словно живущие сами по себе, внезапно отравляют рассудок своими ядовитыми жалами, и безвольный разум обрекает нас впоследствии на трагические поступки.
    Тогда же сомнения притупились и позже вовсе изгладились эйфорией, в которой я пребывал в те дни. И уже без особой озабоченности вспоминал о том, что не вполне готов к походу. В предыдущие годы с началом лета я обычно делал пару-тройку тренировочных вылазок на небольшие высоты. Организм постепенно набирался сил после зимы, оживая от сезонной анемии, и достаточно легко адаптировался к условиям высокогорья. Получалось, что в свои сложные походы я отправлялся лишь в конце лета или ранней осенью, когда обретал хорошую физическую форму и был вполне уверен в своих силах. Я точно знал, что мой друг давно не ходил в горы, за исключением редких шашлычных пикников с сотрудниками по работе, но эти вылазки «на природу» нельзя принимать всерьез. Я отчётливо видел, что он явно не осознаёт, куда собрался идти.
    Однако поразительная самоуверенность Юры не терпела возражений: всем своим видом он демонстрировал, что всё давно решил и никаких проблем с ним не будет.
    – Я уже договорился, – с напором продолжал он. – Начальник станции живёт в Гергети, нам нужно будет предупредить его, что идём туда.
    – А как мы его найдём?
    – Село маленькое, там все знают друг друга.
    – Ну да, верно...
    – Так ты пойдёшь?
    Я запнулся, застигнутый врасплох вопросом: получается, что не я, а Юра приглашает меня в поход! В напарники. Вот как?! Едва встретившись, Юра уже командует! Мы оба как-то сразу примолкли. Юре потребовалась передышка после такого блестящего доклада. Прищурившись, он вертел головой по сторонам, без внимания разглядывая прохожих. Радость от нашей встречи тут же померкла. Я был выбит из воодушевлённого состояния уязвлённым самомнением и теперь раздумывал над внезапной переменой наших ролей, изменившей логику моих замыслов. До этого мгновения я держал в памяти немало второстепенных технических вопросов, требующих обсуждения. Сейчас же, растерянный, я не знал с чего начать – часть моих заготовок напрочь выветрилась из головы. Так и не ответив Юре, я стал неуклюже расспрашивать о снаряжении: что он собирается взять с собой, есть ли у него рюкзак, спальник?.. Про другие немаловажные вещи, как одежда и обувь, ледоруб и прочее из туристского арсенала я не отважился спросить. Я боялся разрушить оптимистичный тон беседы, но позже пожалел о своей деликатности.
    Юра не дослушал моё сбивчивое бубнение о правильном туризме, и пренебрежительно всплеснул рукой – характерным на Кавказе жестом, словно что-то подбрасывая ладонью вверх, растопырив пальцы, и цокнув при этом языком. Однако с явной неохотой и с той же обезоруживающей уверенностью всё же ответил, что у него есть всё необходимое. Я не хотел казаться занудой и не стал опять допытываться, но никогда не одобрял подобного легкомыслия перед любым горным походом. Как можно идти под Казбек с вот такой «подготовкой»?! Педантизм и скрупулёзность не бывают лишними. Я прекрасно знал, опираясь на свои навыки, что в экстремальных условиях отсутствие элементарной иголки может стоить человеку жизни.

    Незаметно пролетела неделя, которую мы отвели по взаимной договорённости, чтобы уладить свои текущие дела. В ночь перед отъездом я пребывал в удручённом состоянии, уныло взвешивая доводы «за» и «против», но так и не смог принять однозначного решения. Впервые я уходил в горы столь неподготовленным.

    Мы встретились с Юрой на автобусной остановке недалеко от моего дома. Отсюда начиналась трасса, ведущая в Грузию – Военно-грузинская дорога. За год до окончания школы мне довелось вместе с родителями дважды проехать по ней до самого Тбилиси – в гости к нашим дорогим соседям по этажу, которые несколькими годами ранее переехали в эту соседнюю республику. Я хорошо помню, как поразили моё детское воображение опасные серпантины шоссе под нависающими скалами, бездонные пропасти и вечнозелёные долины.
    Я жил с родителями, и они не одобряли моё увлечение горами. Возражая, я напоминал им, что именно отец впервые потащил меня, совсем маленького, за город, и как мы карабкались по небезопасным доломитовым осыпям под скалами в предгорьях, выискивая интересные образцы минералов для коллекции. Но когда я стал взрослым и зачастил в горы, оправдывая походы наблюдениями НЛО, отец острил на разные лады, мол, умный в горы не пойдёт, а мать причитала со слезами в голосе. Когда же я объявил, что на этот раз иду с Юрой на южное ледовое плато под Казбек, отец впервые хмуро промолчал, не сказав ни слова, и ничего не стал объяснять матери. К счастью, она просто не понимала до конца, куда я собрался.
    Автобус прибыл точно по расписанию – около семи утра. Мы протиснулись в самый конец салона, чтобы не мешать пассажирам своим снаряжением. Впрочем, кроме нас в автобусе сидели всего трое-четверо. Юра меня обманул. Я критически окинул его наряд: городские туфли, старые костюмные брюки, лёгкая рубашка в крупную клетку… Он что – с ума сошёл?! Рюкзак у него был неплохой – с алюминиевой рамой, но такие хороши для развлекательных турпоходов или для заброски снаряжения в лагерь, потому что на сложных высотных переходах и восхождениях рама может запросто переломать рёбра в случае падения. Снизу рюкзака Юра пристегнул спальный мешок, в котором я опознал старую армейскую модель, набитую ватой – худшую из всех для альпинизма. Такой спальник весил не менее пяти килограммов, тогда как мой чешский весил около девятисот грамм. И Юра готов тащить на себе эту тяжесть?! Ну-ну!.. Я уж не стал выпытывать, чем он набил рюкзак. Понятно, что своими аппаратами, но может догадался взять с собой еду, воду, тёплые вещи, перчатки, фонарь с запасом батареек… Верёвки я не увидел. Я с усилием гасил в себе раздражение, а потом просто плюнул на всё это. Пусть сам выпутывается! Не надеясь на неопытного Юру, я предвидел подобное, поэтому на всякий случай подстраховался – захватил с собой ледоруб, айсбайль, две бухты верёвки по тридцать и пятьдесят метров, карабины, крючья – почти всё из расчёта на двоих… Конечно, это хозяйство тоже весило немало, но, по крайней мере, было небезполезным.
    Я посматривал в окно, особо не вглядываясь в проплывающие мимо пейзажи. Места были до мелочей знакомые. Дорога укачивала, и я клевал носом, безуспешно борясь с дремотой. Немного побаливала голова – плохой признак. Мой организм чутко реагировал на погоду. Едва проснувшись этим утром и выйдя дома на лоджию, я первым делом окинул привычным взглядом горную цепь. Небо наглухо затянуло серым одеялом, а вершины скрывала тёмная мгла. Как бы там не было дождя, невесело подумал я тогда. Ох, не лучший день мы выбрали для похода!..

    Военно-Грузинская дорога проходит через большое село Казбеги. Все автобусы делают там остановку. С другой стороны трассы, несколько выше по склону, рассыпалось цветастыми пятнами строений селение Гергети – с него начинаются восхождения на Казбек со стороны южного плато. Дорога, идущая из Гергети в горы, раздваивается: одна ветка уходит влево, к высокогорному старинному православному храму Цминда Самеба – Святой Троицы, другая же идёт по сглаженному гребню горы к леднику.
    Из автобуса вышли немногочисленные пассажиры. Мы оказались последними.
    – Ну что, двинулись? – сказал Юра с воодушевлением, поправляя лямки своего нелепого рюкзака.
    Я рассеянно кивнул, жадно вдыхая чистый и прохладный воздух, и с волнительным трепетом разглядывал окрестности. Перед нами раскинулась захватывающая дух панорама, достойная кисти живописца, но все красоты досадно скрывали плотные свинцовые облака. Они придавали пейзажу мрачный и обречённый вид, что только усиливало общую безрадостность утра. Лёгкий ветерок нёс рваные клочья тумана к Гергети, и тогда всё село на время погружалось в сизые пелены. Храм, возвышающийся на другом склоне, был едва различим. Солнце пряталось в толще облаков и угадать его положение на небосклоне казалось невозможным. Я поёжился от утренней прохлады и оценивающе посмотрел на Юру.
    До Гергети рукой подать, и мы быстро дошагали до первых невысоких заборов; в этих краях их складывали из булыжника, сланцевого камня и глины. Из этих же нехитрых подручных материалов местные жители веками сооружали жилища и сараи. Ветерок донёс до нас вонь, характерную для любого горного селения: все держали в хозяйстве скотину. Никто особо не заботился об уборке дворов, а улиц и подавно. По узким улочкам текли ручейки воды от растаявшего в горах снега, они вымыли приличные протоки в каменистой почве, но нечистоты не убавлялись. Мы старались быть внимательными, чтобы не провалиться по щиколотку в одну из таких канав, и не наступить на свежие лепёшки или чёрные катышки, от которых ещё шёл пар.
    Мы остановились, не зная, куда идти.
    – И что теперь? – я оглянулся на товарища и посмотрел на часы. Начало девятого...
    Юра осматривался в нерешительности. Спросить было не у кого. Утреннее село казалось вымершим.
    – Спят они что ли?! – пробормотал он с досадой, хотя мы оба знали, что селяне встают рано – домашних забот хватает с зари.
    В одном из дворов мы заметили женщину, кормившую кур, и поторопились, пока она не скрылась в доме.
    – Здравствуйте! – крикнул Юра. – Нам Тенгиз нужен. Где он живёт?
    – Вон их двор... – женщина ответила не сразу и даже не обернулась; она продолжала сыпать корм и лишь кивнула головой в сторону.
    Мы подошли к неровно сложенной каменной изгороди и немного прошли вдоль неё, пока не наткнулись на кособокую калитку. Со двора тянуло уже знакомыми нам запахами, а также дымком от сгоревших в печи дров. Пока мы неуверенно озирались, нас, видимо, заметили.
    В доме открылась дверь и оттуда быстро вышел невысокий мужчина в выгоревшей пуховой куртке-анораке красного цвета и серой спортивной шапочке. Надо полагать, это и был начальник метеостанции. Громко сказано – метеостанции! Мы оба даже не представляли, как она выглядит. Я где-то читал, что сооружение построено ещё в тридцатых годах, но уже много десятков лет никаких наблюдений и исследований там не проводилось. Сейчас оно выполняло функции высокогорной турбазы, или, скорее, постоялого двора, весьма удобного для отдыха и акклиматизации перед восхождениями на Казбек. В мыслях всплыл «Приют Одиннадцати» под Эльбрусом, затерянный среди снегов на высоте 4200 метров, хорошо знакомый мне по другим походам.
    Не дойдя до калитки несколько шагов, хозяин быстро окинул нас оценивающим взглядом. В моём представлении этот горец меньше всего походил на «начальника метеостанции». Хмурый взор из-под нависших бровей не позволил разглядеть глаза. Хорошо запомнилось худое, загорелое и давно небритое лицо, отмеченное печатью хронической усталости. Вылитый абрек! Когда-то на Кавказе так называли горцев-изгоев, бывших не в ладах с законом, – их показывали в старых исторических фильмах. Неумолимая суровость здешних мест и нелёгкая жизнь горцев веками лепила черты их лиц. Всё портила современная альпинистская куртка. Зачем он её надел? Перед нами покрасоваться?
    Юра оказался смелее и первым опомнился.
    – Тенгиз? Здравствуйте…
    Начальник коротко и молча кивнул, не отводя от нас свой угрюмый взгляд.
    – Мы из Орджоникидзе, – продолжил Юра. – Хотим подняться на метеостанцию.
    – Что хотите там делать? – наконец-то заговорил Тенгиз с выраженным акцентом.
    – Я врач, хочу поработать на станции с приборами.
    – Надолго?
    – Как получится… С неделю. Он со мной, – Юра кивнул на меня. – На пару дней, может быть… Там есть кто-нибудь?
    – Двое. Скажете – от меня. Примут. – ответил Тенгиз.
    – Маршрут сложный? – встрянул я. – У нас нет карты…
    – Карта не нужна, так дойдёте. Идите по гребню, – он неопределённо указал рукой в сторону казбекского плато. – Там будет ледник – увидите, есть трещины, осторожнее… До темноты надо успеть. Верёвка есть?
    – Есть, – значимо сказал я, одновременно спуская на колено рюкзак. Я немного приподнял клапан и с гордостью продемонстрировал торчащие бухты отличного страховочного троса из арсенала альпинистов-профи. – Такая пойдёт?
    – Пойдёт, – с одобрением кивнул Тенгиз, не заметив моего хвастовства. Он уставился на мои горные ботинки с мощной подошвой в три сантиметра, с носками и пятками, окованными твердосплавными зубьями, с крючьями под шнуровку – старая модель чешского производства. Сейчас такие уже не носят. Он разглядывал их с откровенной завистью.
    – Когда вернётесь, меня предупредите, – властно напутствовал он.
    Разговор был окончен. Через мгновенье он ещё раз скользнул по нам своим хмурым взглядом и поспешил к дому.
    Мы потоптались с минуту, обезкураженные подобным гостеприимством, и оглянулись, соображая, как выйти за пределы села.

    Едва мы отошли от калитки, как впереди нас, метрах в двадцати, из-за угла изгороди выскочила собака. Сказать, что это была большая собака – ничего не сказать! Она казалась огромной! Таких я никогда не видел в жизни. Уж не знаю, какой на самом деле была легендарная собака Баскервилей, но на конкурсе свирепых псов-великанов – эта, из Гергети, получила бы гран-при. Задыхаясь хриплым рыком и роняя слюну из пасти, подняв тучи брызг, она неслась по лужам гигантскими прыжками прямо на нас.
    От неожиданности и страха у меня подкосились ноги. Я интуитивно отпрянул перед грядущей расправой. Спазм тут же перехватил дыхание. В последние мгновения я успел заметить страшный взгляд чёрных глаз из-под нависающих век и мощные жёлтые клыки. В голове молнией пронеслись образы, как зверь начнёт рвать одежду вместе с кусками кожи и мяса. Юре повезло меньше: он оказался впереди, и собака в прыжке навалилась на плечи Юры. Он, однако, не растерялся, и, к моему удивлению, безстрашным движением сбросил с себя чудовище, картинно сделав шаг назад, подобно витязю в тигровой шкуре из иллюстраций Кобуладзе. Но пёс не унимался: он вдруг мигом изменил свою атакующую тактику, проявив уж никак не ожидаемые нами миролюбие и любопытство. Приникнув к земле здоровенной башкой с обрезанными ушами, обошёл нас, замирая и внимательно вынюхивая ведомые только ему запахи, и стал крутиться возле Юры, покачивая высоким задом с обрубком хвоста. До меня ему, судя по-всему, не было дела.
    – Пшёл отсюда!.. – смелый Юра несколько раз всплеснул руками, отгоняя собаку и оттирая с рубахи вонючую грязь. Псина лишь пригнула голову от резких взмахов. Но когда мы двинулись, она увязалась за ним и безропотно затрусила рядом. Странно.
    Волна страха прошла. Сделав усилие, я взял себя в руки. Однако семена душевного разлада были посеяны... Уж точно не таким представлял я начало похода, думал я, благоразумно шагая на некотором расстоянии позади от них и с недоверием поглядывая на пса. И, как показали дальнейшие события, не без оснований на то. Многочисленные шрамы на морде и голове, закисшие глаза, свалявшаяся седая шерсть с грязно-жёлтыми пятнами, – нас сопровождал настоящий ветеран! Я плохо разбирался в породах и решил, что это кавказская овчарка. Годы спустя, просматривая по случаю фотоальбом со служебными собаками, я опознал нашего сопровождающего. Это был алабай – грозный и могучий среднеазиатский волкодав.
    Улица закончилась. Повернув налево, откуда выскочила собака, мы обогнули последние дворы и начали подъём. Немного припекало невидимое солнце и в тёплый влажный воздух, всё ещё наполненный сельскими ароматами, врывались живительные прохладные струи. Нас провожали воинственные крики петухов, где-то совсем рядом нестройным хором недовольно блеяли бараны. Других собак мы не видели и не слышали. Неужели эта – одна такая на селе?! Никого из жителей мы тоже не встретили.
    Сельская дорога, или, скорее уж, тропа, местами непроходимая из-за сплошной грязи, упёрлась в некое подобие шлагбаума. Кривой ствол почерневшего от времени дерева лежал на таких же кривых опорах-рогатинах и перегораживал дорогу. Зачем он здесь? Обойдя его, мы попали в рощицу из редких сосен, и быстро её миновали. Тропа вела выше по покатому бурому склону.

    …Мы шли уже около часа. Ощутимо тянуло холодом. Как бы не простыть – я вытер ладонью вспотевший лоб. Обычно словоохотливый Юра молчал. При восхождениях сбивается дыхание, поэтому много и без толку поболтать не получится. И о чём говорить?! Меня поход не радовал. Я ступал будто из-под палки и не мог понять, что происходит со мной. Сердце ощутимо ныло от необъяснимой тревоги и уныния. Словно некий злой дух-мучитель из давно забытых детских страшилок вырвался из заточения и остановил на мне свой выбор. Крылья вдохновения ещё сутки назад воспаряли меня в заоблачные дали воспоминаний об удивительных событиях в прошлых походах. Но сейчас всё предстало в ином свете и ни о каком вдохновении не могло быть и речи. Безотрадное чувство угнетало душу и отнимало силы, пожалуй, больше, чем сам подъём. После стресса с собакой разболелась голова, и я подумывал сделать передышку. Юра же шёл как заведённый, казалось, ему вообще не нужны привалы. Прирождённый турист, восхищённо подумал я, отличный напарник! Почему я раньше не звал его в походы?
    – Погоди-ка… Давай отдохнём, – буркнул я через силу. – Свитер надену. Я повалился на жухлую траву, с облегчением стянул надоевшие лямки и стал разминать плечи. Через пару шагов с шипением остановился и Юра. В голове роились смутные мысли-предчувствия. Чего? Я и сам пока не знал. Эпизод с собакой выбил меня из привычной душевной колеи. Всерьёз безпокоила головная боль. Как я умудрился забыть про таблетки?! – злился я. Впрочем, легкомыслие и невежество в отношении собственного здоровья были моими частыми спутниками не только в горах, но и в городе.
    Я натянул свитер, и, порывшись в рюкзаке, достал бинокль. Примостившись на «сидушке» из пенополиэтилена, и уперев локти в колени, я стал методично всматриваться в окрестности. Но как ни крутил окуляры, ничего толком рассмотреть не смог: изображение прыгало, а горные склоны из-за тумана и облаков превратились в неразличимую грязно-серую массу.
    – И что там интересного? – с сарказмом заметил Юра.
    – Как сказать… Я читал, что где-то в этих скалах есть пещеры, выдолбленные монахами много веков назад.
    – Ага... В граните, да? Чем? И как же они поднимались туда?
    – Может и не монахами, а ещё кем-то раньше – предыдущими цивилизациями. Из пещер свисали цепи в десятки метров длинной – по ним и поднимались. В незапамятные времена люди обладали технологиями размягчения скал и машинной обработки камня. Сохранились тысячи свидетельств по всему миру… Разве ты не знаешь?
    Но Юра с ухмылкой покрутил головой:
    – Здесь, на Кавказе?
    – Какая разница. Ещё написано, что в этих пещерах грузинские цари хранили свои сокровища.
    – Бред… – Юра криво усмехнулся и махнул рукой. – И ты веришь этому?
    – Ну, не знаю… Так сказано в преданиях.
    Я и сам двояко относился к подобным историям. Просто мне хотелось самому воочию убедиться, насколько реально могло быть такое, найти хоть какие-нибудь признаки. Возможно, что где-то в этих местах и были недоступные, скрытые от любопытных глаз пещеры, древние постройки, или окаменелые остатки фантастических механизмов. Но что можно увидеть в бинокль?! Нужно здесь жить, чтобы знать местные секреты. Я спрятал безполезную оптику в футляр и застегнул верхний клапан рюкзака. Осмотрел ботинки, забрызганные сельской грязью, заново перевязал шнурки... Где-то глубоко внутри я боялся признаться себе, что не хочу идти дальше, но с усилием гнал подобные мысли. Я искал любые зацепки, пытаясь приободрить себя. Головная боль пройдёт, убеждал я себя, глядя в спину уверенно шагающего друга. В тот момент я и представить не мог, насколько плохи мои дела.

    Высокогорье. Воздушное давление падало, закладывало в ушах. С каждым шагом дышать становилось труднее. Ещё бы! Мы интенсивно набирали высоту, пожалуй, уже разменяли три тысячи метров. Пёс вертелся рядом. Что он вообще здесь делает? Зачем увязался за чужаками? Не странно ли это для сельской собаки, которой всегда найдётся чем заняться в своём дворе? Временами она надолго пропадала из виду, что я уже не надеялся увидеть её снова. Не вернись она, меня бы это точно не опечалило. Юра, казалось, вообще её не замечал. Компания с огромной псиной меня немного забавляла, как невероятный цирк в горах, но, по большому счёту, мне было всё равно, ведь никто не принуждал её быть нашим попутчиком. Тем не менее, пёс внезапно выныривал то справа, то слева от гребня, проявляя подозрительную настойчивость в сопровождении, но не обнаруживая к нам очевидного интереса. Наоборот, своим поведением он словно бы показывал, что ему нет дела до чужаков. У меня появилось стойкое убеждение, что гергетский зверь не первый раз бывал в этих местах. Такое не исключено, размышлял я, ведь по затоптанной тропе прошли тысячи туристских ног, и наш попутчик вполне мог оказаться и неделю, и месяц назад таким же добровольным проводником, как и сейчас. Я улыбнулся, когда мысленно назвал его проводником. Вот и сейчас он объявился далеко впереди и размеренно бежал, обнюхивая время от времени годовалую траву. Подъём и ему давался нелегко. Прыть его явно поубавилась – пёс не закрывал пасть и жадно дышал.
    В какой-то момент он повёл себя очень странно.
    – Смотри! – крикнул я. – Что это с ней?!
    Собака остановилась, снова принюхалась, и стала настойчиво рыть лапой землю. Почва была каменистой – тут без кирки не обойтись!
    – Воду ищет, – заключил всезнающий Юра.
    Собака вдруг присела и стала тереться головой о место, где только что рыла. Подобного собачьего поведения я ни разу не видел!
    Не добившись своего, пёс сидел, высунув язык, и хмуро оглядывался по сторонам. На нас он по-прежнему не обращал внимания.
    У меня была с собой литровая пластиковая фляга с водой, но я никак не рассчитывал, собираясь в дорогу, что высоко в горах Грузии мне придётся поить какую-то там собаку! В любом походе питьевая вода представляет ценность, тем более в местах, где её невозможно пополнить. Вот и сейчас я отдавал себе отчёт, как долго нам ещё идти, а чистой воды, пригодной для питья, нигде не видно.
    – Пошли! Время уходит! – торопил Юра.
    – Сейчас, подожди немного…
    Я стянул рюкзак и достал пакетик с сухофруктами. Самое время немного подкрепиться. Головная боль – это от голода, решил я. Я насыпал в ладонь горсть сушёного чернослива и протянул Юре.
    – Будешь?
    – Нет. Пойдём, – ответил Юра резко.
    Я закинул в рот несколько слив, остальное спрятал. Рука наткнулась на флягу, которую я, секунду подумав, всё-таки достал. Открутив крышку, я демонстративно хлебнул, чтобы собака это заметила. Пёс искоса наблюдал за мной, но даже не шелохнулся. Тогда я сам шагнул и плеснул немного воды ему на морду.
    – Да брось ты его!.. – зашипел Юра. Он явно злился на меня.
    Собака облизнулась и выпрямилась, ожидая продолжения. Я плеснул воду прямо в пасть и завинтил крышку. Пёс встал и чихнул, старательно облизывая усы и поглядывая на меня мутным взглядом. Что у него там, в башке? Точно – ничего хорошего: тяжёлые брови скрывали половину глаз и не позволяли предугадать намерения собаки. Всё-таки, какая страшная зверюга, заключил я с лёгким содроганием.
    – Больше не дам, – сказал я.
    Спрятав флягу, я взвалил рюкзак и коротко мотнул головой.
    – Пошли…
    Я не пожалел, что надел свитер и с сомнением смотрел на рубашку Юры – она была с длинными рукавами, но ведь совсем не грела. Неужели ему не холодно?

    Я не любил подъёмы из-за их изнуряющего однообразия. Словно единственный кадр из жизни растянулся во времени, и ты никак не можешь его прожить. Характер рельефа гребня, по которому мы шли несколько часов, изменился. Травы становилось всё меньше, и тропа вскоре затерялась среди проступивших скальных пластов. Всё чаще попадались довольно крупные булыжники и нам приходилось быть внимательнее, чтобы не спотыкаться. На северных склонах появились островки грязного нерастаявшего снега. Собака незамедлительно ринулась к первой же снежной полянке и стала елозить мордой по мёрзлой корке, безуспешно пытаясь наскрести языком капли живительной влаги.
    Перед нами открылась странная панорама! Мы оказались на ровном и довольно большом поле, в четверть футбольного, усеянном грудами ржавых консервных банок и отчасти засыпанных снегом. Мы остановились и с любопытством созерцали невиданное зрелище.
    – Это промежуточная стоянка перед ледником, – сообразил я, снимая рюкзак. Юра кивнул и тоже стянул свою ношу. – Туристские группы останавливаются здесь на день-другой для акклиматизации.
    Как оказалось, не только площадка, но, в большей степени, оба склона хребта были завалены тысячами банок – похожую картину я наблюдал у «Приюта одиннадцати» под Эльбрусом. Сколько же людей прошло здесь в течение десятилетий?! Место было вытоптано так основательно, словно здесь годами паслись стада бизонов. Собака каким-то образом смогла утолить жажду и спокойно лежала невдалеке. Открыв пасть, она быстро дышала и недобро поглядывала, как мы топтались среди банок. Мы осмотрелись вокруг, но ничего примечательного более не нашли.  Порывами налетал ледяной ветер, и мы, цепенея от холода, взялись за рюкзаки.
    Но не тут-то было! Произошло то, чего мы никак не ожидали. Как только я ухватился за лямку, собака внезапно оказалась рядом со мною, извернулась и вцепилась зубами в локтевую часть левой руки! От неожиданности я выронил рюкзак. В первые мгновения я даже толком не ощутил страха, лишь замер в растерянности. С чего это вдруг? Кусаешь руку, которая тебя поила? – мелькнула в мыслях обида. Удивила избирательная злоба собаки: накинулась она именно на меня, а не на Юру. Чем я-то ей не угодил? Почему раньше не трогала? Более того – вообще не замечала! Должна же быть какая-то причина? Я попытался освободить руку – пёс лишь грозно рычал и косил по сторонам глазищами, но руку не выпускал. Волна паники вперемешку со страхом едва не лишили меня способности соображать.
    – Чего это она ко мне прицепилась?.. – безпомощно пролепетал я, ища защиты у друга.
    – Не обращай внимания… – с безразличием бросил Юра, поправляя лямки. 
    – Как не обращать?! – крикнул я в отчаянии. – Она же держит меня!
    Тогда раздражённый Юра ринулся к нам и ударил пса ногой в бок! Собака тут же разжала челюсти и обернулась на него. Я весь напрягся, ожидая немедленной расправы над товарищем, но… ничего не произошло. Зверь никак не отреагировал. Он неспешно отошёл, и, словно невзначай, обнюхал землю. Через минуту злобный обидчик был уже далеко впереди. Ну и ну!.. Я смотрел на Юру со смешанным чувством благодарности и тревоги: как это ему удаётся? Он совершенно не боится! В моих глазах он обладал поистине феноменальной властью над нашим четвероногим попутчиком.
    Странный эпизод накрепко засел у меня в голове. Не в силах успокоиться, я только и думал о случившемся. И в других походах хватало приключений, но подобное походило на сон. Собачья выходка произвела на меня куда большее впечатление, чем утренняя драма на окраине села, и окончательно угробила настроение. За тем ли я шёл в горы, чтобы там быть покусанным сельской собакой? Всё это для меня, философа-рационалиста, оказалось неразрешимой загадкой, едва не сломавшей мне мозг. Паника не позволяла внутренне собраться и сосредоточиться. Мысли рассевались и ничего путного мне так и не пришло в голову. Кроме смутного озарения – нет, это невозможно… Как бы избавиться от этого опасного кобеля! – вновь распалял я себя.

    Полдень давно миновал. В небесах просветлело и солнце стало пригревать. Оно пряталось в молоке облаков, но я знал его коварство: на таких высотах незримый ультрафиолет опаляет кожу почти мгновенно. С лёгкой досадой я вспомнил, что не взял с собой тёмные очки. И что я буду делать на леднике без них? В те минуты я особо не задумывался обо всём этом – мысль всплыла сама-собой и тут же забылась. Разум ускользал... Со мною творилось неладное – я чувствовал себя всё хуже. Каждый шаг становился мучением. От нехватки кислорода темнело в глазах, а от непривычной дыхательной нагрузки болела грудная клетка. Сердце утробно бухало, словно паровой молот, явно не справляясь с перекачкой крови, и его удары болезненно отзывалась в висках. Где-то в закоулках сознания мелькнула другая мысль: ещё несколько шагов и я просто свалюсь замертво. Но я упрямо шёл, почти ломая себя, пытаясь удержать внимание на ботинках, как они топчут каменное крошево.
    Однообразный рельеф хребта, по которому мы шли полдня, к счастью, прервался и мы невольно остановились. Дорогу нам преградили пласты грязного льда, будто разбросанные чьей-то гигантской рукой. Кругом блестели лужи от растаявшего снега, и пёс, измученный жаждой, стремительно припал к воде. Напившись вдоволь, плюхнулся на бок у края лужи и уже не вставал. Из пасти вырывалось быстрое и хриплое дыхание. Со стороны казалось, что он подыхал. М-да… Не такой уж ты и герой, подумал я. Надо было сидеть во дворе и стеречь овец, а не шастать по высокогорью с чужаками.
    В едином порыве мы сбросили с себя рюкзаки и рухнули на почву. Холод, сырость и ветер пронизывали до костей – нам всё-таки пришлось встать и кое-как разместиться на прогретых солнцем больших округлых камнях, которые в изобилии произвела природа. Это был край ледника, который сполз с казбекского плато много лет назад. Забравшись из последних сил на один из валунов, повыше других, я глянул вперёд и оторопел. Впереди, насколько хватало взора, простирался ледяной хаос из каменных глыб, льда и снега – и не было ему ни конца ни края! Мы очутились на арене величайшего побоища сказочных горных чудищ и теперь созерцали их поверженные и окоченевшие туши. Представшее пред нами кошмарное зрелище венчалось кособокой папахой Казбека, размытой облаками. Где-то там, в туманной дымке, наша цель – метеостанция. Достав бинокль, я с надеждой всматривался в дрожащую панораму, но взгляд заблудился в однообразии ледяных лабиринтов. В унылой душе зашептали остатки благоразумия: идти туда в таком плачевном состоянии означало гибель. Неверный шаг, случайность – запросто обратят пласт льда в могильную плиту. Сокровенные тайны, манившие в поход ещё вчера, отступили пред немощью и вскоре вовсе забылись. Апатия и безысходность тут же пленили поникшую волю и дурные предчувствия хлынули потоками. Плохо всё это кончится, думалось мне. Зачем я вообще пошёл? Так ли уж важно увидеть всё собственными глазами? Много ли я уже увидел? И тут же ответил себе: в городе ты так не считал. Побудительные мотивы и логические доводы там казались безупречными. Разница между решительностью и безрассудством воображалась литературной метафорой: ничто не могло тебя остановить! Оказавшись в горах, испытывая первые же трудности или боль, начинаешь понимать истинную цену собственным фантазиям. А может я просто слабак? – сравнивал я себя с Юрой. Размазня...

    Я сидел на камне, удручённо склонив голову, и тупо вперившись в землю. Тошнота и головокружение становились невыносимыми, сознание погрузилось во тьму и свет почти померк в глазах. Коварная штука эта горная болезнь! Скольких альпинистов она сгубила, отвратила от достижения цели, заставила свернуть на полпути... Или, наоборот, уберегла от возможной гибели? Но до нас сотни туристов проходили ледник и затем успешно восходили на Казбек – им повезло? Что не так со мной? Одно из наших частых заблуждений, – бредил я, – обобщать судьбы множества людей и сводить их к усреднённому и понятному всем шаблону. А потом – утверждать его нормой и даже образцом для подражания. Возможно, кто-то и считает так, пожалуй, таковых найдётся большинство. Моё же сердце робко склонялось к необъяснимым, если не сказать, – метафизическим причинам происходящего, которые не могут быть одинаковыми у всех. Губительная невнимательность к ним не является оправданием. Они лишь сперва кажутся случайными и безсвязными, но незаметно захватывают коридоры души, и, в итоге, меняют судьбу. Верно сказано: случайность – это неосознанная закономерность.
    И в уме как-то разом сложилась подобная цепочка событий! Я будто услышал чью-то подсказку, намёк… Или мне так почудилось? Но с той минуты, словно разом прозрев, я встрепенулся от вязкого чувства обречённости и уже точно знал, что дальше не пойду. Там, впереди, ничего хорошего нас не ждёт – будет только хуже. Стоило лишь на мгновение подумать о последующем подъёме, как сердце холодело от ужаса. Словно смерть распахнула пред нами занавес и любезно пригласила на ледовую сцену завершить земные странствия! Я уверился, что это не мои собственные фантазии и надуманные страхи. Казалось, нечто извне пытается меня образумить и даже пресечь моё безрассудство. И эта странная болезненность, неведомая мне в предыдущих походах, – лишь сиюминутное средство, чтобы усмирить меня? А собака – почему она ведёт себя так странно?..
    Для себя я принял решение, но как сказать об этом другу?
    – Юра... – произнёс я тихо, почти не раскрывая рта. Юра уставился куда-то вдаль, и, естественно, меня не слышал. – Юра, мне плохо, давно хочу тебе сказать…
    – Что? – он не сразу обернулся и странно посмотрел на меня, словно ослышавшись.
    – Горная болезнь. Воздуха не хватает... Здесь почти три с половиной тысячи – это много. Мы слишком быстро поднялись. Голова раскалывается, в глазах темнеет. Ты же врач, будто не знаешь. Я… не смогу идти дальше…
    Прошла вечность, пока Юра раздумывал.
    – Ладно тебе, – вдруг сказал он с деланной весёлостью. – Надо идти. Ну, хочешь, отдохнём ещё немного?
    – Ты не понял! Я не пойду. Там – моя смерть! – махнул я рукой в сторону ледника. Последняя фраза почти застряла у меня в горле.
    Юра несколько раз кивнул головой с неприязнью на лице, затем резко встал, немного помедлил и потянулся к своему рюкзаку.
    – Как знаешь…
    Я тоже встал. Но тут же замер, парализованный волной страха, потому что снова произошло невообразимое! Собака, о которой мы оба забыли, до сего мига мирно лежащая рядом, внезапно вскочила и рывком вцепилась клыками в запястье моей правой руки! Опять за своё!.. Но почему?! Что ей надо от меня? Жаль, что мы не прогнали её в самом начале подъёма!.. Растерянность сменилась паникой и отозвалась импульсом боли в голове. Однако через мгновение пёс отпустил руку и уселся прямо у моих ног. Сзади покоилась каменная глыба, с которой я поднялся, а передо мной сидел страж с огромными клыками – я оказался в западне! 
    Я не сомневался, что Юра всё видел, но изображал нарочито безучастный вид, не желая придавать значимость происходящему. Осмелев, я вновь потянулся к рюкзаку, чтобы проверить реакцию собаки. Пёс с готовностью зарычал и на этот раз вцепился мне в голень! Я и пошевелиться не мог – любое моё движение сопровождалось грозным рыком.
    – Смотри, он не пускает меня!!!
    Юра замахнулся на собаку, но та не сдвинулась с места, только рефлекторно прищурилась и лишь слегка пригнула голову. Хватка ослабла. В следующий миг пёс распахнул пасть, и, пару раз облизнувшись, с глухим рыком вцепился в другую ногу. Было не очень больно, но я понимал, что стоит мне двинуться, как собака сильнее сомкнёт челюсти. Настоящая хватка зверя, удерживающего добычу! Бешено колотилось сердце, мысли безсвязно мельтешили в голове – от отчаяния я окончательно потерял способность соображать. 
    События развивались стремительно. Очевидность сцены не требовала слов. Сие читалось в рассеянном, но по-прежнему упрямом взоре Юры. Не уверен, но мне показалось, что и до него стало что-то доходить.
    Тем временем я пришёл в себя и немного успокоился.
    – Она не просто так с нами… Ты же сам всё видишь! Ну что ты молчишь? Зачем она увязалась за нами?
    – Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? Мало ли зачем?!
    – Она здесь, чтобы нас остановить!
    – Остановить?! Ха! Это тебя она остановила!
    – И ты не иди. Не сходи с ума. Смотри, какие льды! Ты не пройдёшь один! Откажись... – тараторил я упрашивающим тоном.
    – Ну, что ты городишь?! Мне нужно быть там! – отрезал он и мотнул головой в сторону метеостанции.
    – Да понял я... Но может быть, ты всё-таки...
    Я осёкся. Пора заканчивать с препирательствами, на которые уже не хватало сил. Будто два упёртых барана мы не можем разойтись на горной тропе!
    – Ладно, – хмуро процедил он. – Оставайся.
    Никаких фальшивых жестов расставания – тошнотворных, но обыденных в городском быту! Не сказав более ни слова, он лишь нервно дёрнул плечами, поправляя рюкзак, и быстро зашагал к ледяным завалам. Запомнился блеск нечеловеческой одержимости, мелькнувший в его страшном взгляде.
    – Ледоруб возьми..., – безнадёжно крикнул я ему вслед. Юра не обернулся, но что-то резко ответил в своей обычной манере, небрежно махнув рукой. Я не расслышал слов, впрочем, они уже ничего не решали. Если бы я знал тогда, что вижу его в последний раз!..
    Я не сердился на друга, не осуждал его, но безропотно принимал события такими, какими они нам являлись. Несмотря на своё железное упрямство, Юра неизменно был искренен со мною, за что, пожалуй, я и любил своего товарища, хотя его прямота не всегда радовала. Мне определённо стало легче на сердце, потому что уход Юры избавил нас от трудных и ненужных слов, которые осложнили бы и без того непростую ситуацию. Хотелось надеяться, что и Юра, помешанный на своей цели, считал так же. Я неотрывно смотрел на удаляющуюся фигуру и не мог совладать с собою, отказываясь верить в происходящее. На душе было пакостно. Непросто признавать, как лживая сущность человеческой натуры выворачивает совесть наизнанку, превращая нас в эгоистов. Так или иначе – оба внутренне оправдали свой выбор. В уме пронеслось, как мало я знал Юру и не зря сомневался в его кандидатуре перед походом. Вышло так, что мои доброе расположение и симпатия к нему зиждились во многом на выдуманном образе.

    Я вздохнул и глянул на небо. Тёмные небеса хмуро нависали над нами немыми свидетелями. Грязные клочья облаков проплывали совсем рядом и опускались в долину. Казалось, что можно дотронуться до них или схватить в охапку. Они растворялись внизу, над селом Гергети, и мне теперь следовало туда возвращаться. Очнувшись, я вдруг вспомнил о собаке. Как поведёт она себя сейчас? Побежит ли за Юрой или останется со мной? Мне было важно прояснить свои предчувствия. Однако пёс по-прежнему сидел у ног и не порывался никуда бежать. Он давно уже отпустил меня и тяжело дышал, вывалив язык. Приподняв морду и щуря глаза, он царственно оглядывался по сторонам. Я никогда не стремился очеловечивать животных и выискивать в их поведении людскую психологию, как это делают, пожалуй, многие из нас. Но величественная осанка и невозмутимое спокойствие, с которыми пребывал этот местный старожил, невольно вызвали у меня образы мудрости и достоинства.      
    – Ну что, напарник, пойдём домой?
    Я впервые за день посмотрел на собаку другими глазами – без какого-либо опасения и уверенно взвалил рюкзак, набитый теперь уже ненужным снаряжением. Пёс тут же встал, и, пригнувшись к луже, пару раз хлебнул из неё, не обращая на меня внимания. От былой его агрессии не осталось и следа. Чудеса! Как такое возможно? Кому рассказать – не поверят! Но всё-таки украдкой и с долей недоверия поглядывал на пса – мало ли что он выкинет снова?!
    Короткий отдых явно пошёл мне на пользу. Сил прибавилось, хотя и казалось, что рюкзак стал тяжелее. Много часов я ничего не ел, но, на удивление, ни жажды, ни голода я особо не ощущал. Слабость и дурнота не оставляли меня, но головная боль вроде как несколько приутихла. Надо поторопиться со спуском, чтобы успеть к автобусу до наступления сумерек. Ещё не хватало свернуть себе шею, спускаясь впотьмах! Я осмотрелся, выбирая обратный маршрут – не хотелось возвращаться старой дорогой. Шагнув в сторону от протоптанной тропы, по которой шли мы с Юрой, стал спускаться наискосок по левому склону, выдерживая только общее направление на село. Я шёл и поминутно оглядывался назад. Мне всё чудилось, что Юра передумает и вернётся.
    Был третий час пополудни. Ветер понемногу разогнал тучи и солнце, наконец, робко выглянуло из-за облаков. Ощутимо припекало, и я подумывал снять свитер. Лицо, опалённое ветром и ультрафиолетом, горело. В воздухе витали тонкие ароматы трав, которые только начинали пробиваться из холодной каменистой почвы. Собака весело носилась по склонам, надолго исчезая за хребтами, как и во время нашего подъёма, но неизменно возвращалась. Я по-прежнему не верил в происходящее, но факты явили обратное – её поведение переменилось после того, как я решительно отказался идти через ледник. В своих запутанных думах я не находил вразумительных объяснений происходящему. В голове роились фантастические версии, основанные на отдалённо схожих историях, некогда прочитанных или услышанных мною, но придать им внятный смысл я оказался не готов. Я шёл притихший и подавленный.
    В поле зрения попал храм, который хорошо просматривался в низине, возвышаясь на одном из отрогов, чуть правее выбранного мною вектора, и направился к нему. Устрою себе экскурсию, подумал я. Травянистый склон перемежался небольшими подъёмами и частыми крутыми обрывами из обнажённого камня, довольно опасными, поэтому спускаться приходилось зигзагами. Идти вниз не составляло особого труда, вот только тяжёлый рюкзак придавал движению излишний импульс и мне приходилось притормаживать, напрягая ноги, чтобы не упасть.
    Несмотря на улучшение погоды, я вдруг почувствовал, как сверху капает. Решил, что ветер пригнал случайную тучу, но через несколько секунд снова сгустились облака и полил дождь. Загремел гром и пару раз блеснула молния. Совсем рядом. Ещё этого не хватало! В горах, как и на море, погода непредсказуема, впрочем, грозы – обычное явление в это время года. Тем не менее, я всерьёз встревожился, потому что понимал, что в любую секунду молния может запросто попасть в меня – прекрасный громоотвод на голом склоне! Пришлось идти так, чтобы гребень горы, по которой я спускался, оказывался выше моего роста – толку мало, но всё-таки… Торопливость на спуске тоже не лучшая идея, подумал я, пару раз поскользнувшись на мокрой траве. К счастью, дождь лил недолго. Ветер – мой союзник – разметал тучки и садящееся солнце брызнуло лучами почти в полную силу, словно пытаясь наверстать упущенное за день. Небеса благословляли меня ласковым вечерним теплом и вершины гор торжественно блистали бриллиантовыми россыпями перед тем, как угаснуть в близкой ночи.

    Прошло ещё около часа, и я, размашисто шагая, оказался, наконец, на небольшой ровной площадке перед храмом Святой Троицы. Архитектурный ансамбль составляли базилика и колокольня – они располагались в глубине маленького дворика, обнесённого невысокой оградой, грубо сложенной из камня. Время не пощадило ни храм, ни ограду, местами разрушенную. Позже я где-то прочитал, что постройка восходит к XIV веку. Удивительно, как всё это сохранилось до наших времён! Я с большим интересом разглядывал выкрошившуюся кладку, изъеденную коррозией эпох, с белесыми пятнами плесени и уродливыми шрамами трещин, в которых зеленел мох. Угрюмые стены напомнили мне готические замки Европы и архитектуру раннего средневековья, которой я был увлечён в те годы. 
    А где же вход? Я нашёл некое подобие ворот из грубо тёсанных досок, почерневших и истлевших, стянутых полосами ржавого железа, робко толкнул их пару раз, но те были заперты. Никого... Надрывно завывал заблудившийся в щелях ветер, нагоняя тоску и дополняя тревожную, если не сказать, жуткую атмосферу заброшенности этого святого места. Я устало опёрся рукой и лицом на ветхое дерево и расслабленно замер, закрыв глаза, чтобы перевести свой мятущийся дух. Мгновенья спустя, невесть откуда, что-то великое и родное, коснулось измученной души и тут же исчезло в её потёмках, словно пламя свечи, задутое ветром. Но я запомнил то непривычное и доселе неведомое мне чувство. В лучах заходящего солнца стены храма зловеще отсвечивали огнём жёлтых и красных оттенков, но грани противоположных стен лишь угадывались сквозь сумеречную вуаль. В горах быстро темнеет, поэтому я не задерживался. Не сбавляя шага, я обогнул ограду с северной стороны, по маршруту своего спуска. Под замшелым фундаментом церкви склон круто уходил вниз, и мне пришлось остановиться и поискать более безопасный путь. Я ещё раз взглянул на храм: теперь он нависал надо мной мрачной и неприступной скалой.

    Солнце торопливо скрылось за цепью вершин и только зарево напоминало об утомлённом светиле и былом великолепии завершённого дня. Мир сразу преобразился в сумерках и казался теперь неземным. Близился конец и моего пути. Далеко внизу из-за склона вынырнула собака и я поспешил к ней. Внутри шевельнулось знакомое, но подзабытое чувство, когда видишь давнего друга. Я невольно усмехнулся от того, что в сей миг подумал не о человеке. До крайних сельских дворов остались считанные шаги, и мы вскоре очутились на широкой грунтовой дороге, вероятно, главной в Гергети. Я вздохнул с облегчением: склон закончился, идти стало намного удобнее, но и заметно жёстче, чем по мягкому травяному ковру. Я шёл наугад, интуитивно ориентируясь на предполагаемое место с автобусной остановкой за пределами Гергети, – туда, где виднелось другое село – Казбеги. 
    Впереди ватага местных мальчишек гоняла мяч. Пёс внезапно сорвался с места и прыжками понёсся к ним. Когда я поравнялся с ребятами, один из них подбежал ко мне и дерзко выпалил:
    – Это моя собака!
    – Ничего не имею против! – вежливо ответил я, совершенно изумленный от такого сюрприза. – Забирай! – и добавил после паузы: – Хорошая у тебя собака...
Мальчик тут же отвернулся, потеряв ко мне интерес, и позвал пса:
    – Курти, Курти!.. Пёс живо откликнулся и стал радостно вертеться у своего юного господина.
    Ах, тебя зовут Курти, с грустью подумал я, ступая дальше, и неохотно прощаясь в мыслях с этим удивительным псом, который утром предстал пред нами свирепым зверем.
    Я прошёл пару десятков шагов, преисполненный избытком невероятных событий, но, по наитию, обернулся. В то же мгновение пёс, словно ожидая моего взгляда, с лёгкостью оставил хозяина и бросился меня догонять. Мальчик напрасно кричал ему вслед что-то по-грузински, но я разобрал только имя собаки. Ничего не добившись, мальчишка вернулся к друзьям – футбол оказался важнее. Курти быстро поравнялся со мной. Вот приставала, улыбнулся я. Неужели он так и будет преследовать меня теперь до самой остановки? Кончиками пальцев я гладил собаку по голове, за ухом, тихо приговаривая с теплотой в груди от нахлынувших чувств: Курти, мой хороший, ты всё же вернулся… Он пару раз ткнулся носом в ладонь и мне почудилось, что он и сам доволен своим «поступком». Я уже свыкся с мыслью, что между мною и новым напарником действительно есть некая связь, постижимая лишь сердцем, и в те минуты думал только о нас. Про Юру, затерявшегося где-то там, во льдах, я уже не вспоминал...

    Добравшись до Казбеги, я быстро нашёл остановку и с гордостью прошествовал к навесу от дождя, похлопывая Курти по холке: мол, смотрите, какой у меня необыкновенный четвероногий друг! Но интереса к нам никто не проявил: автобус ждали несколько селян, скучных и неживых, словно манекены. Курти непременно обнюхал каждого, комично вращая остатком хвоста. Я посмотрел на циферблат: шестой час… Моя безславная эпопея тянется уже почти половину суток. Я всмотрелся в грозную красоту гор, меркнущую в сумерках, и вновь восхитился величием окрестностей. Скорбный осадок от недавней драмы у ледника не умалял торжества моих вечерних впечатлений – награды за весь нелёгкий день. Вспоминая безотрадные утренние события, я подумал: будь начало дня поприветливее, всё сложилось бы по-иному…
    Мягкий толчок в ногу отвлёк меня от раздумий: собака бродила кругами по остановке и не вписывалась своими телячьими габаритами в пятачок с людьми. Странно, но от недавней игривости у Курти не осталось следа – его словно подменили. Он уныло слонялся среди ожидающих автобус селян, будто не зная, чем себя занять и ни на кого не обращал внимания. Неужели он чувствовал, что сейчас произойдёт? Впрочем, и мои сиюминутные возвышенные переживания незаметно сменились на привычное подавленное состояние. Трудно сказать, что преобладало у меня на душе в те мгновения: усталость и слабость, или щемящая боль от грядущего расставания? Вскоре подкатил «ЛАЗ» и поглотил пассажиров в своё механическое чрево. Оставались последние секунды: я замер в нерешительности у входной двери и не сводил глаз с Курти – ведь я уже никогда не увижу его! Сердце мгновенно отозвалось трепетом и тоской. Казалось, и время застыло. Вдруг пёс с понурой головой медленно подошёл к автобусу и уселся рядом со мной, широко расставив передние лапы и царственно приподняв голову – в точности, как там, у ледника. Я стиснул зубы... Краем взора я уловил, что все ждут меня, наблюдая за этой трогательной сценой, и более не хотел испытывать их терпение. Я приспустился на корточки перед умницей Курти, обнял его огромную голову, и шепнул на ухо последние слова: «спасибо тебе, ты мне жизнь спас...». 
    Я пробрался в самый конец салона, балансируя на ногах из-за тяжёлого рюкзака, потому что автобус уже тронулся. С волнением я всматривался в заднее окно и едва разглядел в клубах пыли удаляющуюся собаку. Она по-прежнему сидела на том же месте, провожая взором автобус. Курти превратился в мраморное изваяние и таким остался в моей памяти.

    Автобус остановился на перекрёстке недалеко от моего дома. Я вышел с парой пассажиров и тут же погрузился в иную воздушную среду – непривычно тёплую и упругую. Контраст с прохладой в салоне автобуса оказался настолько разительным, что я не сразу привык к новым ощущениям.
    Фасад моей пятиэтажки проглядывал среди других таких же типовых домов, но я не спешил. В поездке я расслабился, и смертельная усталость вновь напомнила о себе. Будто инвалид я едва переставлял ноги. Я вглядывался в прохожих в надежде увидеть кого-то из знакомых или соседей, как мы часто и неосознанно это делаем, но видел чужие и безучастные лица. Исхоженная годами улица казалась ненастоящей. Я попал в иной мир – зазеркалье из детских книжек. Сумерки лишь усилили эффект. Реальность осталась там, в горах...
    Дверь открыл отец, и я, гремя снаряжением, ввалился в коридор.
    – Сынок! Что с тобой? На тебе лица нет! – только и воскликнул он с нескрываемой тревогой. Моё нежданное появление, видимо, настолько поразило его, что он даже забыл включить освещение.
    – Случилось что? Ты совсем бледный, – раньше я никогда не слышал от отца, обычно немногословного и скрытного, такого испуганного тона. Похоже, и впрямь я выглядел худо.
    – Сейчас… Потом… – всё, что я смог вымолвить, не глядя отцу в глаза, и недоумевая, как ему удалось разглядеть в коридорном полумраке моё состояние?
    Во время ужина, ковыряя вилкой в тарелке, я попытался описать свои приключения, но у меня получалось плохо. Какую ахинею я несу, думал я, слушая себя со стороны. Фразы не клеились и некоторые весьма важные эпизоды я вообще не решился упомянуть – духа не хватило. Меня задевало, что родители не вникали в детали моего рассказа, но я не посмел принудить их ко вниманию. Их радовало, что сын вернулся, а остальное считалось неважным. Они беседовали на бытовые темы, мама деловито звенела посудой и меня они особо не слушали. Так мне казалось. И напрасно. Потому что отец, вставая из-за стола, негромко и сухо изрёк со значимостью, но словно в пустоту, не обращаясь ко мне напрямую:
    – Если с ним что-нибудь там случится, ты будешь виноват!
    Его неожиданные слова буквально пронзили мне сердце и прозвучали как приговор. Отец сказал то, о чём я боялся даже подумать. Я сокрушённо встал и на деревянных ногах побрёл в свою комнату.
    На душе лежал камень. Как нелепо, по-дурацки, всё обернулось... Раз за разом я прокручивал в памяти драматические мгновения расставания с Юрой и уныние ядом разливалось внутри. Я изводил себя за то, что не сумел остановить его. Я вдруг вспомнил о недопустимом и не предупредил Тенгиза на обратном пути, что наверх ушёл один… Если бы... надо было… – городил я версии того, чего так и не произошло, и уже не могло произойти. Около одиннадцати ночи, устав от самоистязаний, следуя внезапному порыву, я схватился за телефон и набрал домашний номер Юры. Невыносимо длинные гудки тянулись безконечной чередой, и я с неохотой положил трубку. Звонить без толку – внушал мне рассудок. Его нет дома и быть не может! Ночью я не смог заснуть – несмотря на крайнюю измождённость. Лишь под утро, опустошённый, провалился в забытье – не в сон – так, вокруг...
    Наступила рабочая неделя и заботы понедельника постепенно отвлекли меня от событий выходных. Я снова погрузился в суету городской жизни. Однако уже в середине дня, спохватившись, с туманной надеждой на чудо, снова стал названивать Юре. Но телефон молчал. То же самое повторилось во вторник, в среду… Зачем я это делаю? Ведь он же там, на станции, – убеждал я себя. Не будь идиотом, брось... Повседневные заботы неощутимо и спасительно туманили сознание, уводили от неприятных воспоминаний и не давали сойти с ума. Вуаль обыденности и однообразия заботливо скрывала и сглаживала тревоги прошедшего дня, оставляя надежду для дня грядущего.
    В четверг чудо всё-таки свершилось. В десять утра позвонил Юра.
    – Ты?! – едва выдохнул я.
    – Привет! Работаешь? – задорно сказал Юра. Я отказывался верить, что это он.
    – Ты где пропадал? Был там? Дошёл?
    – Не был…
    – Как не был?! Я тебе сто раз звонил! Почему не брал трубку?
    – Погоди, дай сказать...
    Когда мы расстались, Юра ожидаемо попал в ледовый лабиринт и долго плутал до темноты, пока не вышел на ровное плато, практически свободное ото льда. Спотыкаясь о камни и содрогаясь от холода, не ведая дороги, едва не на ощупь, он с трудом продвигался вперёд.
    – Так ты нашёл станцию? Видел её?
    – Не видел. Темно уже было… Может и проскочил её. Скорее всего. А тут ещё дождь пошёл!
    – Дождь?!
    – Вообще – ливень! Я сразу промок до нитки.
    – Ну и дела… Как же ты шёл впотьмах?
    – Молнии сверкали часто…  И ещё… – он запнулся. – Там будто кто-то работал со сваркой – горы вокруг мгновенно освещались ярким светом. Ярче молний! Такое я впервые видел. И грома при этом не было. В какой-то момент, уже не помню, я… повернул назад, решил вернуться.
    – Ты вернулся?.. – ахнул я.
    – Да. Ты не представляешь себе, какой там кошмар творился наверху! Бр-р! – этот непререкаемый тон я уже слышал не раз, подумалось мне в ту минуту. – Ветер с дождём валили с ног! Я спальник выбросил на обратном пути – он столько воды впитал, я что – дурак, тащить его...
    Я изумлялся рассказом Юры, с трепетом и ужасом представляя в деталях, как он в одиночестве сражался со стихией на высоте в три с половиной тысячи в рубашечке и городских туфлях, озаряемый знамениями в небесах… «Безумству храбрых поём мы песню!..». Как он вообще не сгинул там, в ночи?!
    С удивительной «сваркой» в горах я знаком не понаслышке. Как будто некто невидимый «выстукивал» ослепительным светом короткие послания, словно азбукой Морзе. Я точно знаю, что «сварка» не связана с грозой и молниями. Много раз я наблюдал это странное и непонятное явление, причём всегда при отличной погоде и ясном звёздном небе. Теперь и Юра стал свидетелем. Однако обсуждать это видение прямо сейчас было как-то не к месту. Меня так и подмывало напомнить ему о своих предчувствиях в минуты нашего расставания у ледника, о собаке, про смерть, которая маячила там совсем рядом… От нахлынувших смешанных чувств внезапно перехватило горло. Я взял себя в руки, и уже в следующее мгновение осознал со спокойствием и ясностью, что не скажу ему ничего.
    – Но как ты прошёл ледник в темноте? А спуск?
    – Я же говорю – было видно! Из-за молний. И этого света... А когда я спускался, всё время лил дождь. Нормально прошёл…
    Несмотря на складный рассказ друга, у меня осталось ощущение, даже почти уверенность, что он чего-то не договаривает. Так бывает, когда в минуты эмоционального потрясения чувствуешь больше, чем выражено словами. Там, в мрачном поднебесье, среди отчаянного ночного побоища бури и гор, с Юрой явно случилось нечто более страшное, о чём он умолчал. Возможно, это лишь мои домыслы... Правда так и осталась для меня сокрытой.
    По словам Юры ему повезло успеть на последний одиннадцатичасовой рейс проходящего автобуса из Тбилиси. Домой он попал уже далеко за полночь. Меня он ни о чём не расспрашивал. Я чувствовал, что мы оба принуждаем себя к дальнейшему разговору. Мы немного поболтали о незначащих пустяках и положили трубки. Ночью я впервые заснул нормальным сном.

    Это был мой последний горный поход. Вскоре я перестал интересоваться «летающими тарелками» и прекратил их поиски. Во мне что-то переменилось; я стал замечать, как причудливо в моей жизни переплетаются важное и не важное. Житейский маховик нещадно вертел событиями и сам отбрасывал ненужное, удерживая лишь существенное и необходимое. Всё складывалось само-собой – я просто следовал естественному ходу вещей.
    Юру я больше не видел. Так получалось, что наши пути не пересекались. Иногда я безотчётно хватался за телефон, но уже после пары оборотов диска нажимал клавишу отмены. Юра тоже не звонил. Судьба не предоставляла нам шансов на внезапную встречу. Я постепенно забывал о Юре.
    Однако я часто вспоминал своего четвероногого напарника и эти воспоминания неизменно отзывались сердечной истомой и надеждой на скорую встречу. Пальцы ещё долго хранили ощущение от касания к тёплой шерсти и мягкому собачьему уху. Много раз я порывался съездить в Гергети – просто так, одному и без снаряжения, лишь бы опять увидеть его. Казалось, чего проще: сел в автобус и уже через час ты на месте! Но, как назло, находились веские причины, чтобы не ехать, и поездка срывалась. Потом я женился, и мы вообще уехали в другой город. Я навсегда распрощался с мыслями о встрече. Тогда же я прочитал в какой-то книге, автор и название которой давно выветрились из памяти, что «в этом мире можно искать всё, кроме любви и смерти. Они сами найдут тебя, когда придёт время».
 
Санкт-Петербург. Октябрь, 2019 г.
В качестве заставки использовано фото из личного архива.