Напарник из Гергети

«...Безсловесная тварь станет мудрым поводырём слепому путнику»
Из индийской притчи.

    Не надо было мне идти в тот поход. Будучи незрелым молодым человеком, я ещё не умел радоваться естественной череде повседневных событий. Обыденность смердела скукой, поэтому я с готовностью погружался в собственные фантазии. Родители не могли заставить меня сбегать в ближайшую булочную, зато невероятные идеи, которые десятилетия спустя вспоминаются не иначе как бредовые, необоримо овладевали мной. Той весной случился очередной приступ лихорадки особого вида, знакомой только альпинистам. Невыразимый, мистический зов, властный и родной сердцам безрассудных странников, вновь гнал меня в горы, опьяняя разум, как мне казалось, ароматами таинственного и сокровенного, ради чего я так стремился в безлюдное высокогорье. Сила подобных наваждений была такова, что все мои приготовления граничили с одержимостью. Начинался новый сезон моих горных походов – я с нетерпением предвкушал грядущие приключения. И они не замедлили обрушиться на меня.
    Миновали последние дни мая, но лето не наступало. Шли частые дожди, небо безнадёжно заволокли хмурые облака и бледный диск солнца украдкой просвечивал сквозь редкие разрывы в их плотной пелене. Каждое утро я выходил на лоджию и всматривался в горные цепи – великолепный пейзаж был как на ладони. В низинах гор ещё лежал нерастаявший снег, склоны выглядели такими же, как и вчера. Ничего не менялось.
    Наступил июнь. Дожди лили, не переставая; я представлял себе, как сыро и холодно сейчас там, в предгорье и ущельях, но знал, что через неделю-другую станет гораздо теплее, а дожди и вовсе прекратятся. Город потонет в тягомотине невыносимых жары и духоты, что моросящий с утра дождь будет вспоминаться как благо.
    Я неспешно продумывал технические нюансы, но тянул с выбором дня старта, и дело было не только в погоде. Многое пока не складывалось. Не удалось найти точных карт маршрута. Кое-чего не хватало из снаряжения, – мелочи, но мысли с тревогой возвращались к верёвкам и железу, поскольку я прекрасно понимал, что мелочей в горах не бывает. Отец, не без интереса наблюдавший за моими тщательными сборами, однажды язвительно заметил: уж не на Эверест ли я собрался? Я не относил себя к суеверным натурам, но предпочёл до времени умолчать о своих подлинных намерениях, и отшучивался как мог. Главным же для меня оставался вопрос: кого взять в напарники? Маршрут представлялся мне непростым, если не сказать дерзким. Нечего и думать идти туда одному – слишком опасно! Я перебирал в мыслях возможных кандидатов – все они были моими хорошими друзьями, с некоторыми я уже не раз бывал в горах. И всё-таки не мог определиться с выбором, потому что поход обещал быть самым сложным из всех моих прежних восхождений. Никто из тех, кого я знал, не соответствовал возросшим требованиям. Невнятность и очевидная сложность замысла переполняли сомнениями. Неизвестность омрачала и сводила на нет душевный подъём. Я уже подумывал отказаться от похода.

    Проблема с напарником разрешилась весьма скоро. Пожалуй, чудесным образом – так мне казалось! Я дружил с Юрой много лет, мы никогда не ссорились, имели единые мнения по жизненным вопросам, и вообще мне он нравился. Его нельзя было не любить. Позитивный, энергичный, эрудированный и остроумный, – я с искренним удовольствием общался с Юрой. Впрочем, мы виделись нечасто, так что близким другом назвать я его не мог. Мы не испытывали особой потребности в общении – ни работа, ни увлечения не являлись поводом, поэтому виделись редко, надолго забывая друг о друге. Наши встречи всегда оказывались внезапными. Вот и на этот раз толчея города буквально столкнула нас лбами, что мы от неожиданности не сразу узнали друг друга. Устроившись на удобной бульварной лавочке, мы бегло обменялись текущими новостями. Я первым начал было излагать свои туманные планы о предстоящем походе в горы, издалека и сумбурно, но Юра нетерпеливо прервал меня с безцеремонной уверенностью, что его слова важнее моих.
    – Я хочу устроиться на метеостанцию. Ты должен знать – на ту, что под Казбеком.
    Название знаменитой горы молнией прошибло мне мозги. Его округлый конус был главной и с детства привычной достопримечательностью панорамы, окружающей наш город. Однако я ни разу не был в тех местах, хотя слышал о метеостанции, единственной в том районе. И в этот раз собирался именно туда – какое поразительное совпадение! Нет, не на станцию, и уж тем более не на вершину, – я не считал себя альпинистом в классическом понимании. Побывать даже рядом с вершиной было пределом моих мечтаний. Меня особо не привлекала романтика покорения гор, не завораживали высоты, измеряемые тысячами метров над уровнем моря, не вдохновляли торжества водружения флагов на пиках и всё такое в том же духе. Слава Бонатти, Месснера, Балыбердина и других знаменитостей меня ничуть не трогала, хотя, признаюсь, их мировые достижения вызывали у меня искреннее восхищение. Альпинизм и горный туризм меня интересовали лишь в прикладном смысле. На высоты меня влекло совсем иное. В те годы, когда мне не было и тридцати, я увлекался «проблемой НЛО», – летающими тарелками и прочими необъяснимыми и аномальными феноменами, которые в достаточном изобилии можно встретить, пожалуй, только в горах. Странные, подчас, неописуемые вещи творились там, в безлюдных и труднодоступных местах поднебесья. Мне не раз доводилось быть свидетелем удивительных событий, и они ещё ждут своего пера.
    В предстоящем походе меня интересовало ледовое плато с южной стороны Казбека, куда можно попасть только с территории Грузии. Путь на вершину через южное плато был основным маршрутом для туристских групп, и не считался сложным по альпинистским меркам, – второй или третьей категории из семи, принятых в альпинизме. Из моих наблюдений небес в других походах по северокавказским горам я сделал ошеломляющий вывод, что именно в тех местах посадки и взлёты таинственных летающих объектов были наиболее многочисленными. Я планировал подняться на плато и там хорошенько осмотреться. Особенно ночью. Хотелось увидеть и понять, чем вызвана тамошняя активность НЛО – только ли удалённостью казбекского массива от людской цивилизации и труднодоступностью?! Может, где-то на ледовых склонах сокрыта их база? Я был почти уверен в этом, и намеревался высмотреть признаки, указывающие на присутствие неземных летательных аппаратов. С замиранием сердца, пленённого тайной, я думал о предстоящем походе и уже почти не сомневался, что мои предчувствия обязательно оправдаются, и ответы будут найдены.

    Я тут же поспешил рассказать Юре обо всём этом, но прежде о том, что тоже собираюсь под Казбек!
    Выслушав меня, Юра и глазом не моргнул, потому что и раньше знал о целях моих горных походов, однако особо не интересовался идеями подобного рода, и с обидным для меня равнодушием пропускал мимо ушей мои измышления. Помню, как мне всё время хотелось доказывать правдивость и реальность своих наблюдений, и очень огорчался безразличием и недоверием такого эрудита, как Юра. Но сейчас горечь от минувших споров не имела значения. У меня просто не оставалось выбора, поскольку Юра первым заговорил о маршруте, который я вынашивал уже второй год.
    Это был знак свыше – так мне сразу почудилось! Вот твой напарник – ликовал я!
    Впрочем после первых восторженных минут в благостное настроение вкралось и первое сомнение: ведь мы ни разу не ходили в горные походы вместе. Я понятия не имел, как Юра поведёт себя в сложных ситуациях? На высоте нужны не только единомыслие и уверенность в крепком плече товарища, но и альпинистские навыки, умение обращаться со снаряжением. По части физической подготовки у него всё было в порядке: широкоплечий, мощный, – кроме роста я уступал ему по всем статьям! Однако для походов в горы Юра казался мне излишне смешливым и несерьёзным. Хотя, парадоксальным образом, наряду с поверхностной дурашливостью, у него имелся несомненный характер, прочный внутренний стержень лидера. Мне нравилось это качество моего товарища, и я часто ловил себя на мысли, что восхищаюсь многими его поступками.
    Едва только началась наша беседа, я здорово озадачился именно его намерением переться на какую-то там метеостанцию под Казбеком. Он-то что там забыл? Как-то не вязалась сия идея с кабинетной работой врачом-физиотерапевтом в клинике. Я имел поверхностное представление о врачебной деятельности Юры, которую он весьма изобретательно разнообразил техническими новшествами, большей частью разработанными им самим. Электрофорез, микротоковая терапия и другие мудрёные фокусы с электричеством, биополями и эфиром – в духе Николы Тесла, вперемешку с восточной эзотерикой, давно увлекали талантливого Юру. У меня не было никаких сомнений, что он весьма преуспел в этих областях.
    Но метеостанция! Причём здесь это? Какое отношение имеет высотная метеорология к его физиотерапии?! Я забросал друга вопросами. Юра усмехнулся, но стал терпеливо объяснять, жонглируя профессиональными терминами, половину из которых я слышал впервые. Про тибетских целителей он тоже не забыл упомянуть, обильно цитируя древние буддийские источники. Как же без них, тогда это было модно! На метеостанции, в условиях высокогорья и разреженного воздуха, он намеревался провести ряд экспериментов над собой с использованием своих хитрых аппаратов, чтобы в дальнейшем обосновать практическими результатами собственные методики лечения и рекомендации больным. Между пояснениями он делал многозначительные паузы и несколько раз странно, даже оценивающе смотрел на меня. Не на мне ли он подумывает испытывать свои штучки?! Ну, уж нет! Догадка вызвала во мне немой протест: я точно не хочу соучаствовать в подозрительных опытах сего последователя Парацельса, или Авиценны, – не представляю, кем возомнил себя мой друг-эскулап!
    Юра с упоением рассказывал о своих грандиозных планах, обезоруживая и даже очаровывая своим артистизмом и располагающим обаянием, которыми фонтанировала его яркая незаурядная натура, что у меня почти растаяли сомнения по кандидату в напарники. Я смотрел на него и думал: чего у него больше – таланта исследователя, или актёрского мастерства, которым он тоже не был обделён. Выразительное, несколько широковатое лицо с резко очерченными высокими скулами, крупным ястребиным носом, которые не портили облик, но придавали моему другу черты решительности и непреклонности. В горящем взоре глубоко посаженных глаз смешались романтизм и авантюризм в неясных пропорциях. Этакое городское воплощение его славных древних предков-алан, к которым этнически принадлежал сам Юра.
    Какая редкая удача, с тихим восторгом думал я, рассеянно слушая своего товарища, какое везенье! Его вдохновенный настрой передался и мне, и воображение незамедлительно наполнилось увлекательными образами предстоящего похода. Я ещё не осознавал до конца, как причудливо сплелись интересы двух сумасбродов. Если бы я знал в те минуты, насколько глубоко заблуждался, остановив свой выбор на Юре!.. Но это был тот случай, когда человек, сметённый пожаром чужого энтузиазма, теряет тонкие нити контроля над своей собственной судьбой. Жизненный опыт не раз указывал нам на подобные обманчивые обстоятельства, когда следовало бы прислушаться к внутренним сомнениям, или, скорее, предчувствиям, и, вопреки всему, проявить твёрдость духа. Однако потаённые змеи нашей психики, словно живущие сами по себе, внезапно отравляют рассудок своими ядовитыми жалами, и безвольный разум обрекает нас впоследствии на трагические поступки.
    Тогда же все сомнения притупились, и позже вовсе изгладились эйфорией, в которой я пребывал в те дни, и уже без особой озабоченности вспоминал о том, что не вполне готов к походу. В начале очередного лета я обычно делал пару-тройку тренировочных вылазок в горы на небольшие высоты. Организм постепенно набирался сил после зимы, оживая от сезонной анемии, и достаточно легко адаптировался к условиям высокогорья. Получалось, что во все свои сложные походы я отправлялся лишь в конце лета или ранней осенью, когда обретал хорошую физическую форму, и был вполне уверен в своих силах. Я точно знал, что мой друг не ходил в горы в последние годы, за исключением редких шашлычных пикников с сотрудниками по работе, но эти вылазки «на природу» нельзя принимать всерьез. Я отчётливо видел, что он явно не понимает, куда собрался идти.
    Однако поразительная самоуверенность Юры не терпела возражений: всем своим видом он демонстрировал, что всё давно решил, и никаких проблем с ним не будет.
    – Я уже договорился, – с напором продолжал он. – Начальник станции живёт в Гергети, нам нужно будет предупредить его, что идём туда.
    – А как мы его найдём?
    – Село маленькое, там все знают друг друга.
    – Ну да, верно...
    – Так ты пойдёшь?
    Я запнулся, застигнутый врасплох прямым вопросом: получается, что не я, а Юра приглашает меня в поход! В напарники. Вот как?! Едва встретившись, Юра уже командует! Мы оба как-то сразу примолкли. Юре потребовалась передышка после такого блестящего доклада. Прищурившись, он вертел головой по сторонам, без внимания разглядывая прохожих. Радость от нашей встречи тут же померкла. Я был выбит из воодушевлённого состояния уязвлённым самомнением и теперь раздумывал над внезапной переменой наших ролей, изменившей логику моих замыслов. До этого мгновения я держал в памяти немало второстепенных технических вопросов, требующих обсуждения. Сейчас же, ошарашенный и растерянный, я не знал с чего начать – часть моих заготовок напрочь выветрилась из головы. Так и не ответив Юре, я стал неуклюже расспрашивать о снаряжении: что он собирается взять с собой, есть ли у него рюкзак, спальник?.. Про другие немаловажные вещи, как одежда и обувь, ледоруб и прочее из туристского арсенала я не отважился спросить, – из деликатности, чтобы не разрушить оптимистичный тон беседы, и пожалел об этом.
    Юра не дослушал моё сбивчивое бубнение о правильном туризме, и пренебрежительно всплеснул рукой – характерным на Кавказе жестом, словно что-то подбрасывая ладонью вверх, растопырив пальцы, и цокнув при этом языком. Однако с явной неохотой, и с той же обезоруживающей уверенностью, всё же ответил, что у него есть всё необходимое. Я не захотел казаться занудой, и не стал опять допытываться, хотя никогда не одобрял такого очевидного легкомыслия перед любым горным походом. Как можно идти под Казбек не готовым?! Педантизм и скрупулёзность в подобных вещах не бывают лишними. Я прекрасно знал, опираясь на свои навыки, что в экстремальных условиях отсутствие элементарной иголки может стоить человеку жизни.

    ...Незаметно прошла неделя, которую мы по взаимной договорённости отвели на то, чтобы уладить свои дела и подготовиться к походу. В последний день перед отъездом я пребывал в удручённом состоянии, уныло взвешивая доводы «за» и «против», но так и не смог принять однозначного решения. Ещё ни разу не было, чтобы я уходил в горы таким неподготовленным.

    Мы встретились с Юрой на автобусной остановке недалеко от моего дома. Отсюда начиналась трасса, ведущая в Грузию – Военно-грузинская дорога. За год до окончания школы мне довелось вместе с родителями дважды проехать по ней до самого Тбилиси – в гости к нашим дорогим соседям по этажу, которые несколькими годами ранее переехали в эту соседнюю республику. Я хорошо помню, как поразили моё детское воображение опасные серпантины шоссе под нависающими скалами, бездонные пропасти и вечнозелёные долины.
    Я жил с родителями, и они не одобряли моё увлечение горами. Возражая, я напоминал им, что именно отец впервые потащил меня, совсем маленького, за город, и как мы карабкались по небезопасным доломитовым осыпям под скалами в предгорьях, выискивая интересные образцы минералов для коллекции. Но когда я стал взрослым и зачастил в горы, оправдывая походы наблюдениями НЛО, отец острил на разные лады, мол, умный в горы не пойдёт, а мать причитала со слезами в голосе. Когда же я объявил, что на этот раз иду с Юрой на южное ледовое плато под Казбек, отец впервые хмуро промолчал, не сказав ни слова, и ничего не стал объяснять матери. К счастью, она просто не понимала до конца, куда я собрался.
    Автобус прибыл точно по расписанию – около семи утра. Мы протиснулись в самый конец салона, чтобы не мешать пассажирам своим снаряжением. Впрочем, кроме нас в автобусе сидели всего трое-четверо. Юра меня обманул. Я критически окинул его наряд: городские туфли, старые костюмные брюки, лёгкая рубашка в крупную клетку… Он что – с ума сошёл?! Рюкзак у него был неплохой – с алюминиевой рамой, но такие хороши для развлекательных турпоходов или для заброски снаряжения в лагерь, потому что на сложных высотных переходах и восхождениях рама может запросто переломать рёбра в случае падения. Снизу рюкзака Юра пристегнул спальный мешок, в котором я опознал старую армейскую модель, набитую ватой – худшую из всех для альпинизма. Такой спальник весил не менее пяти килограммов, тогда как мой чешский весил около девятисот грамм. И Юра готов тащить на себе эту тяжесть?! Ну-ну!.. Я уж не стал выпытывать, чем он набил рюкзак. Понятно, что своими аппаратами, но может догадался взять с собой еду, воду, тёплые вещи, перчатки, фонарь с запасом батареек… Верёвки я не увидел. Я с усилием гасил в себе раздражение, а потом просто плюнул на всё это. Пусть сам выпутывается! Не надеясь на неопытного Юру, я предвидел подобное, поэтому на всякий случай подстраховался – захватил с собой ледоруб, айсбайль, две бухты верёвки по тридцать и пятьдесят метров, карабины, крючья – почти всё из расчёта на двоих… Конечно, это хозяйство тоже весило немало, но, по крайней мере, было небезполезным.
    Я посматривал в автобусное окно, особо не вглядываясь в проплывающие мимо пейзажи; места были до мелочей знакомые. Дорога укачивала, и я клевал носом, безуспешно борясь с дремотой. Немного побаливала голова – плохой признак. Мой организм чутко реагировал на погоду. Едва проснувшись этим утром и выйдя дома на лоджию, я первым делом окинул привычным взглядом горную цепь. Небо наглухо затянуло серым одеялом, а вершины скрывала тёмная мгла. Как бы там не было дождя, невесело подумал я тогда. Ох, не лучший день мы выбрали для похода!..

    Военно-Грузинская дорога проходит через большое село Казбеги. Все автобусы делают там остановку. С другой стороны трассы, несколько выше по склону, рассыпалось цветастыми пятнами строений селение Гергети, через которое начинаются восхождения на Казбек со стороны южного плато. Дорога, идущая из Гергети в горы, раздваивается: одна ветка уходит влево, к высокогорному старинному православному храму Цминда Самеба – Святой Троицы, другая же идёт по сглаженному гребню горы к леднику.
    Из автобуса вышли немногочисленные пассажиры. Мы оказались последними.
    – Ну что, двинулись? – сказал Юра с воодушевлением, поправляя лямки своего нелепого рюкзака.
    Я рассеянно кивнул, жадно вдыхая чистый и прохладный воздух, и с волнительным трепетом разглядывал окрестности. Перед нами раскинулась захватывающая дух панорама, достойная кисти живописца, но все красоты досадно скрывали плотные свинцовые облака. Они придавали пейзажу мрачный и обречённый вид, что только усиливало общую безрадостность утра. Лёгкий ветерок нёс рваные клочья тумана к Гергети, и тогда всё село на время погружалось в сизые пелены. Храм, возвышающийся на другом склоне, был едва различим. Солнце пряталось в толще облаков и угадать его положение на небосклоне казалось невозможным. Я поёжился от утренней прохлады и оценивающе посмотрел на Юру.
    До Гергети рукой подать, и мы быстро дошагали до первых невысоких заборов, которые в этих местах складывали из булыжника, сланцевого камня и глины. Из этих же нехитрых подручных материалов местные жители веками строили дома и сараи. Ветерок донёс до нас вонь, характерную для любого горного селения, – все жители держали в хозяйстве скотину. Никто особо не заботился об уборке дворов, а улиц и подавно. По узким улочкам текли ручейки воды от растаявшего в горах снега, они вымыли приличные протоки в каменистой почве, но нечистот не убавляли. Мы старались быть внимательными, чтобы не провалиться по щиколотку в одну из таких канав, и не наступить на свежие лепёшки или чёрные катышки, от которых ещё шёл пар.
    Мы остановились, не зная, куда дальше идти.
    – И что теперь? – я оглянулся на товарища и посмотрел на часы. Начало девятого...
    Юра осматривался в нерешительности. Спросить было не у кого. Утреннее село казалось вымершим.
    – Спят они что ли?! – пробормотал с досадой Юра, хотя мы оба знали, что селяне встают рано – домашних забот хватает с зари.
    В одном из дворов мы заметили женщину, кормившую кур, и поторопились, пока она не скрылась в доме.
    – Здравствуйте! – крикнул Юра. – Нам Тенгиз нужен. Где он живёт?
    – Вон их двор... – женщина ответила не сразу и даже не посмотрела на нас, продолжая сыпать корм.
    Мы подошли к неровно сложенной каменной изгороди и немного прошли вдоль неё, пока не наткнулись на кособокую калитку. Со двора тянуло уже знакомыми нам запахами, а также дымком от сгоревших в печи дров. Пока мы неуверенно озирались, нас, видимо, заметили.
    В доме открылась дверь и оттуда быстро вышел невысокий мужчина в выгоревшей пуховой куртке-анораке красного цвета и серой спортивной шапочке. Такие куртки не продавались в магазинах тех лет, тем не менее я видел их на многих альпинистах. Где они их доставали – для меня оставалось загадкой. Надо полагать это и был начальник метеостанции. Громко сказано – метеостанции! Мы оба даже не представляли, как она выглядит. Я где-то читал, что сооружение построено ещё в тридцатых годах, но уже много десятков лет никаких наблюдений и исследований там не проводилось. Сейчас оно выполняло функции высокогорной турбазы, или, скорее, постоялого двора, весьма удобного для отдыха и акклиматизации перед восхождениями на Казбек. В мыслях всплыл «Приют Одиннадцати» под Эльбрусом, затерянный среди снегов на высоте 4200 метров, хорошо знакомый мне по другим походам.
    Не дойдя до калитки несколько шагов, хозяин дома быстро окинул нас оценивающим взглядом. В моём представлении этот горец меньше всего походил на «начальника метеостанции». Хмурый взор из-под нависших бровей не позволил разглядеть глаза. Хорошо запомнилось худое, загорелое и давно небритое лицо, отмеченное печатью хронической усталости. Вылитый абрек! Когда-то на Кавказе так называли горцев-изгоев, бывших не в ладах с законом, – их показывали в старых исторических фильмах. Неумолимая суровость здешних мест и нелёгкая жизнь горцев веками лепила черты их лиц. Всё портила современная альпинистская куртка. Зачем он её надел? Перед нами покрасоваться?
    Юра оказался смелее и первым опомнился.
    – Тенгиз? Здравствуйте…
    Начальник коротко и молча кивнул, не отводя от нас свой угрюмый взгляд.
    – Мы из Орджоникидзе, – продолжил Юра. – Хотим подняться на метеостанцию.
    – Что хотите там делать? – наконец-то заговорил Тенгиз с выраженным акцентом.
    – Я врач, хочу поработать на станции.
    – Надолго?
    – Как получится… Недели на две. Он со мной, – Юра кивнул на меня. – На пару дней, может быть… Там есть кто-нибудь?
    – Двое… Скажете – от меня. Примут. – ответил Тенгиз.
    – Маршрут сложный? – встрянул я. – У нас нет карты…
    – Карта не нужна, так дойдёте… Идите по этому гребню, – он неопределённо указал рукой в сторону казбекского плато. – Там будет ледник – увидите, есть трещины, осторожнее… До темноты надо успеть. Верёвка есть?
    – Есть, – со значимой интонацией сказал я, одновременно спуская на колено рюкзак. Я немного приподнял клапан и с гордостью продемонстрировал торчащие бухты отличного страховочного троса из арсенала альпинистов-профи. – Такая пойдёт?
    – Пойдёт, – с явным одобрением кивнул Тенгиз, не заметив моего хвастовства. Он уставился на мои горные ботинки с мощной подошвой в три сантиметра, с носками и пятками, окованными твердосплавными зубьями, с крючьями под шнуровку – старая модель чешского производства, сейчас такие уже не носят. Он разглядывал их с откровенной завистью.
    – Когда вернётесь, меня предупредите, – властно выразил он своё напутствие.
    Через мгновенье он ещё раз скользнул по нам своим хмурым взглядом, развернулся, и, не сказав более ни слова, пошёл к своему дому. Разговор был окончен.
    Мы потоптались с минуту, обезкураженные подобным гостеприимством, и оглянулись, соображая, как нам теперь выйти за пределы села.

    Не успели мы отойти от калитки, как впереди нас метрах в двадцати, из-за угла изгороди внезапно выскочила собака. Сказать, что это была большая собака – ничего не сказать! Она казалась огромной! Таких я никогда не видел в жизни. Уж не знаю, какой на самом деле была легендарная собака Баскервилей, но на конкурсе свирепых псов-гигантов, – эта, из Гергети, получила бы гран-при. Она неслась на нас прямо по лужам огромными прыжками, с хриплым лаем, – нет, с рыком, – роняя из пасти слюну.
    От неожиданности и мгновенного страха у меня подкосились ноги. Я интуитивно отпрянул перед грядущей расправой. Спазм тут же перехватил дыхание. В последние мгновения я успел заметить страшный взгляд чёрных глаз из-под нависающих век и мощные жёлтые клыки. В голове молнией пронеслись образы, как это чудовище начнёт рвать одежду вместе с кусками кожи и мяса. Юре повезло меньше: он оказался впереди, и собака, встав на задние лапы, с размаху навалилась на плечи Юры, измазав его своими грязными лапищами. Он, однако, не растерялся, и, к моему удивлению, безстрашным движением сбросил с себя зверя, картинно сделав шаг назад, подобно витязю в тигровой шкуре из иллюстраций Кобуладзе. Но пёс не унимался, но вдруг разом переменил свои грозные атакующие намерения, проявив уж никак не ожидаемые нами дружелюбие и любопытство. Приникнув к земле здоровенной башкой с обрезанными ушами, он обошёл нас, замирая и внимательно вынюхивая ведомые только ему запахи, и стал крутиться возле Юры, покачивая высоким задом с обрубком хвоста. До меня ему, судя по-всему, не было никакого дела.
    – Пшёл отсюда!.. – смелый Юра несколько раз всплеснул руками, отгоняя собаку и оттирая с себя вонючую грязь. Псина, инстинктивно пригнув голову от резкого жеста, и не подумала уходить, но безропотно затрусила рядом. Странно…
    Волна страха прошла. Сделав усилие, я взял себя в руки. Однако семена душевного разлада уже были посеяны... Ничего себе, начало похода, обезкураженно подумал я, благоразумно шагая на некотором расстоянии позади от них и поглядывая на пса с недоверием и опаской. И, как показали дальнейшие события, не без оснований на то. Многочисленные шрамы на морде и голове, закисшие глаза, свалявшаяся седая шерсть с грязно-жёлтыми пятнами, – нас сопровождал настоящий ветеран! Я плохо разбирался в породах и решил, что это кавказская овчарка, – местные пастухи держат их для охраны скота. Лишь годы спустя, просматривая по случаю фотоальбом со служебными собаками, я опознал и нашего сопровождающего. Это был алабай – грозный и могучий среднеазиатский волкодав. Вот только кобеля нам не хватало, съязвил я в себе. 
    Улица закончилась. Повернув налево, откуда выскочила собака, мы обогнули последние дворы и начали подъём. Немного припекало невидимое солнце, а в тёплый влажный воздух, всё ещё наполненный сельскими ароматами, врывались живительные прохладные струи. Нас провожали воинственные крики петухов, где-то совсем рядом нестройным хором недовольно блеяли бараны. На удивление, других собак мы не видели и не слышали. Неужели эта – одна такая на селе?! Никого из жителей мы тоже не встретили.
    Сельская дорога, или, скорее уже, тропа, местами непроходимая из-за сплошной грязи, упёрлась в некое подобие шлагбаума. Кривой ствол почерневшего от времени дерева лежал на таких же кривых опорах-рогатинах и перегораживал дорогу. Зачем он здесь? Обойдя его, мы попали в рощицу из редких сосен, и быстро её миновали. Тропа вела выше по покатому бурому склону.

    …Мы шли уже около часа. Ощутимо потянуло холодом. Как бы не простыть – я вытер ладонью вспотевший лоб. Обычно словоохотливый Юра молчал, да и о чём сейчас говорить?! При восхождениях сбивается дыхание, поэтому много не скажешь. Меня что-то не радовал этот поход. Я ступал будто из-под палки и не мог понять, что происходит со мной. Остатки хорошего настроя безпричинно таяли. Сердце ощутимо ныло от необъяснимой тревоги и уныния. Словно некий злой дух-мучитель, оживший из давно забытых детских фантазий, вырвался из прежнего заточения и остановил на мне свой выбор. Чудесные и сильные крылья вдохновения ещё сутки назад воспаряли меня в заоблачные дали воспоминаний об удивительных событиях из моих прошлых походов. Но сейчас всё предстало в ином свете, и ни о каком вдохновении не могло быть и речи. Отвратительное безотрадное чувство угнетало душу и отнимало силы, пожалуй, больше, чем сам подъём. После стресса с собакой голова разболелась ещё сильнее, неприятно стучало в висках, и я подумывал сделать передышку. Юра же шёл как заведённый, казалось, ему вообще не нужны привалы. Прирождённый турист, восхищённо подумал я, отличный напарник! Почему я раньше не звал его в походы?
    – Погоди-ка… Давай отдохнём, – буркнул я через силу. – Свитер надену. Юра нехотя остановился, и со вздохом стащил с себя рюкзак. Я повалился на жухлую траву, стянул надоевшие лямки и с облегчением стал разминать плечи. В голове роились смутные мысли-предчувствия. Чего? Я и сам пока не знал. Эпизод с собакой выбил меня из привычной душевной колеи. Всерьёз безпокоила головная боль, и я злился на себя: как я мог, готовясь в дорогу, не вспомнить про таблетки?! Впрочем, легкомыслие и невежество в отношении собственного здоровья были моими частыми спутниками не только в горах, но и в городе.
    Я натянул свитер, и, порывшись в рюкзаке, достал бинокль. Примостившись на «сидушке» из пенополиэтилена, и уперев локти в колени, я стал методично всматриваться в окрестности. Но как ни крутил окуляры, ничего толком рассмотреть не смог: изображение прыгало, а горные склоны из-за тумана и облаков превратились в неразличимую грязно-серую массу.
    – И что там интересного? – с сарказмом заметил Юра.
    – Как сказать… Я читал, что где-то в этих скалах есть пещеры, выдолбленные монахами много веков назад.
    – Ага... В граните, да? Чем? И как же они поднимались туда?
    – Может и не монахами, а ещё кем-то раньше – предыдущими цивилизациями. Из пещер свисали цепи в десятки метров длинной – по ним и поднимались. В незапамятные времена люди обладали технологиями размягчения скал и машинной обработки камня. Сохранились тысячи свидетельств по всему миру… Разве ты не знаешь?
    Но Юра с ухмылкой покрутил головой:
    – Здесь, на Кавказе?
    – Какая разница. Ещё написано, что в этих пещерах грузинские цари хранили свои сокровища.
    – Бред… – Юра криво усмехнулся и махнул рукой. – И ты веришь этому?
    – Ну, не знаю… Так сказано в преданиях.
    Я и сам двояко относился к подобным историям. Просто мне хотелось самому воочию убедиться, насколько реально могло быть такое, найти хоть какие-нибудь признаки. Возможно, что где-то в этих местах и были недоступные, скрытые от любопытных глаз пещеры, древние постройки, или окаменелые остатки фантастических механизмов. Но что можно увидеть в бинокль?! Нужно здесь жить, чтобы знать местные секреты. Я спрятал безполезную оптику в футляр и застегнул верхний клапан рюкзака. Осмотрел ботинки, забрызганные сельской грязью, заново перевязал шнурки... Где-то глубоко внутри я боялся признаться себе, что не хочу идти дальше, но с усилием гнал подобные мысли. Я искал любые зацепки, пытаясь приободрить себя. Головная боль пройдёт, убеждал я себя, глядя в спину уверенно шагающего друга. В тот момент я и представить не мог, насколько плохи мои дела.

    Высокогорье. Воздушное давление падало, закладывало в ушах. С каждым шагом дышать становилось труднее. Ещё бы! Мы интенсивно набирали высоту, пожалуй, уже разменяли три тысячи метров. Пёс вертелся рядом. Что он вообще здесь делает? Зачем увязался за чужаками? Не странно ли это для сельской собаки, которой всегда найдётся чем заняться во дворе своих хозяев? Временами она надолго пропадала из виду, что я уже не надеялся увидеть её снова. Не вернись она, меня бы это точно не опечалило. Юра, казалось, вообще её не замечал. Неожиданная компания с огромной псиной меня немного забавляла, как невероятный цирк в горах, но, по большому счёту, нам обоим было всё равно, ведь её никто не принуждал быть нашим попутчиком. Тем не менее, пёс внезапно выныривал то справа, то слева от гребня, проявляя подозрительную настойчивость в сопровождении, но не обнаруживая к нам очевидного интереса. Наоборот, своим поведением он словно бы показывал, что ему нет никакого дела до чужаков. У меня появилось стойкое убеждение, что гергетский зверь не первый раз бывал в этих местах. Такое не исключено, размышлял я, ведь по затоптанной тропе прошли тысячи туристских ног, и наш попутчик вполне мог оказаться и неделю, и месяц-другой назад таким же добровольным проводником, как и сейчас. Я улыбнулся, когда мысленно назвал его проводником. Вот и сейчас он объявился далеко впереди, и размеренно бежал, обнюхивая время от времени годовалую траву. Подъём и ему давался нелегко. Прыть его явно поубавилась, пёс не закрывал пасть и жадно дышал.
    В какой-то момент он повёл себя очень странно.
    – Смотри! – крикнул я. – Что это с ней?!
    Собака остановилась, опять принюхалась, и стала настойчиво рыть лапой землю. Почва была каменистой – тут без кирки не обойтись!
    – Воду ищет, – заключил всезнающий Юра.
    Собака вдруг присела и стала тереться головой о место, где только что рыла. Подобного собачьего поведения я ни разу не видел!
    Не добившись своего, пёс сидел, высунув язык, Не добившись своего, пёс сидел, высунув язык, и хмуро оглядывался по сторонам. На нас он по-прежнему не обращал внимания.
    У меня была с собой литровая пластиковая фляга с водой, но я уж никак не рассчитывал, собираясь в дорогу, что высоко в горах Грузии мне придётся поить какую-то там собаку! В любом походе питьевая вода представляет ценность, особенно в местах, где её невозможно пополнить. Вот и сейчас я отдавал себе отчёт, как долго нам ещё идти, а чистой воды, пригодной для питья, нигде не видно.
    – Пошли! Время уходит! – торопил Юра.
    – Сейчас, подожди немного…
    Я стянул рюкзак и достал пакетик с сухофруктами. Самое время немного подкрепиться. Головная боль – это от голода, решил я. Я насыпал в ладонь горсть сушёного чернослива и протянул Юре.
    – Будешь?
    – Нет. Пойдём, – ответил Юра резко.
    Я закинул в рот несколько слив, остальное спрятал. Рука наткнулась на флягу, которую я, секунду подумав, всё-таки достал. Открутив крышку, я демонстративно хлебнул, чтобы собака это заметила. Пёс искоса наблюдал за мной, но даже не шелохнулся. Тогда я сам шагнул и плеснул немного воды ему на морду.
    – Да брось ты его!.. – зашипел Юра. Он явно злился на меня.
    Собака облизнулась и выпрямилась, ожидая продолжения. Я плеснул воду прямо в пасть и завинтил крышку. Пёс встал и чихнул, старательно облизывая усы и поглядывая на меня мутным взглядом. Что у него там, в башке? Точно – ничего хорошего: тяжёлые брови скрывали половину глаз и не позволяли предугадать намерения собаки. Всё-таки, какая страшная зверюга, заключил я с лёгким содроганием.
    – Больше не дам, – сказал я. 
    Спрятав флягу, я взвалил рюкзак и коротко мотнул головой.
    – Пошли…
    Я не пожалел, что надел свитер и с сомнением смотрел на рубашку Юры – она была с длинными рукавами, но ведь совсем не грела. Неужели ему не холодно?

    Я не любил подъёмы из-за их изнуряющего однообразия. Словно единственный кадр из жизни растянулся во времени, и ты никак не можешь его прожить. Прошёл час, другой… Характер рельефа гребня, по которому мы шли, изменился. Травы становилось всё меньше, и тропа вскоре затерялась среди проступивших скальных пластов. Всё чаще попадались довольно крупные булыжники и нам приходилось быть повнимательнее, чтобы не спотыкаться. На северных склонах появились островки нерастаявшего грязного снега. Собака незамедлительно ринулась к одному из снежных пятен и стала елозить мордой по мёрзлой корке, безуспешно пытаясь наскрести языком капли живительной влаги.
    И тут перед нами открылась странная панорама! Мы оказались на ровном и довольно большом поле, в четверть футбольного, усеянном грудами ржавых консервных банок. Мы остановились и с любопытством созерцали невиданное зрелище.
    – Это промежуточная стоянка перед ледником, – сообразил я, снимая рюкзак. Юра кивнул и тоже стянул свою ношу. – Туристские группы останавливаются здесь на день-другой для акклиматизации.
    Как оказалось, не только поляна, но, в большей степени, оба склона хребта были завалены тысячами банок – похожую картину я наблюдал у «Приюта одиннадцати» под Эльбрусом. Сколько же людей прошло здесь в течение десятилетий?! Поляна была вытоптана так основательно, словно здесь годами паслись стада бизонов. Мы осмотрелись вокруг, но ничего примечательного более не нашли. Собака каким-то образом умудрилась утолить жажду и спокойно лежала с открытой пастью в нескольких шагах от нас, кидая в нашу сторону хмурые взгляды. Назойливыми порывами налетал ледяной ветер, и нам, вспотевшим от подъёма, становилось зябко. Долго торчать здесь не имело смысла, каждая минута была дорога, и мы взялись за рюкзаки.
    Но не тут-то было! Произошло то, чего никто из нас никак не ожидал. Как только я схватился за лямку, собака внезапно оказалась рядом со мною, извернулась и вцепилась мне зубами в локтевую часть левой руки! От неожиданности у меня всё внутри похолодело, что я едва не выронил рюкзак. В первые мгновения я даже толком не испугался, лишь замер в растерянности. С чего это вдруг? Кусаешь руку, которая тебя поила, с обидой подумал я. Поразила избирательная злоба собаки: накинулась она именно на меня, а не на Юру. Чем же я ей не угодил? Почему раньше не трогала? Более того – вообще не замечала! Я попытался освободить руку, но пёс только утробно рычал, и косил по сторонам глазищами, но руку не выпускал. Волна паники, тут же накатившая вперемешку со страхом, почти лишили меня способности соображать.
    – Чего это она ко мне прицепилась?.. – безпомощно пролепетал я, ища защиты у друга.
    – Да не обращай внимания… – безразлично буркнул Юра, поправляя лямки. 
    – Как это не обращать внимания?! – крикнул я в отчаянии. – Она же держит меня!
    Тогда Юра с протяжным возгласом раздражения подскочил к нам и ударил пса ногой в бок! Собака тут же разжала челюсти и обернулась на него. Я весь напрягся, ожидая немедленной расправы над товарищем, но… ничего не произошло. Псина никак не отреагировала, и лишь неспешно отошла, вроде как невзначай обнюхивая землю. Через минуту она была уже далеко впереди. Ну и ну!.. Я смотрел на Юру со смешанным чувством благодарности и тревоги: как это ему удаётся? Он совершенно не боится! В моих глазах он обладал поистине феноменальной властью над нашим алабаем.
    Уж не знаю как у Юры, но этот эпизод накрепко засел у меня в голове, и какое-то время я только и думал о случившемся. За тем ли я шёл, чтобы быть покусанным на высокогорье сельской собакой? Что-то не сходится. Должна же быть какая-то причина, уныло рассуждал я, едва совладав с паникой. Всё это для меня, философа-рационалиста, оказалось неразрешимой загадкой, едва не сломавшей мне мозг. И в других походах хватало приключений, но ни с чем подобным я ещё не сталкивался. Я никак не мог внутренне собраться и сосредоточиться, мысли рассевались и ничего путного мне так и не пришло в голову. Кроме одного смутного озарения. Нет, это невозможно… И, хотя собачья выходка произвела на меня не меньшее впечатление, чем утренняя драма на окраине села, я был больше озабочен своим болезненным состоянием. И всё-таки, – снова распалялся я, – как бы избавиться от этого опасного кобеля?!

    Полдень давно миновал. В небесах просветлело и солнце стало заметно припекать; оно пряталось за молоком облаков, но я знал его коварство – на таких высотах незримый ультрафиолет опаляет кожу почти мгновенно. С лёгкой досадой я вспомнил, что не взял с собой тёмные очки. И что я буду делать на леднике без них? В те минуты я особо не задумывался обо всём этом, – мысль всплыла как бы сама-собой, и тут же забылась. Разум ускользал... Со мною творилось неладное. Я чувствовал себя всё хуже. Каждый шаг становился для меня мучением. От нехватки кислорода темнело в глазах и сбивалось дыхание. Головная боль стала невыносимой, сердце утробно бухало, словно паровой молот, и пульсация крови тут же отзывалась в висках. Где-то в закоулках сознания мелькнула другая мысль: ещё несколько шагов и я просто свалюсь замертво. Но я по-прежнему упрямо шёл, почти ломая себя, пытаясь сосредоточить внимание на ботинках, как они топчут траву и каменное крошево, – мне не хотелось смотреть по сторонам. Я уже ничего не желал, кроме одного – упасть на землю и отрешиться от всего!
    К счастью, выраженный рельеф хребта, по которому мы шли несколько часов, неожиданно прервался, и мы невольно остановились. Дорогу нам преградили пласты грязного льда, словно бы разбросанные чьей-то гигантской рукой. Кругом блестели лужи от растаявшего снега, и пёс, уставший и измученный жаждой, стремительно припал к воде. Напившись, плюхнулся на бок у края лужи, и уже не вставал. Из пасти вырывалось быстрое и хриплое дыхание. Со стороны казалось, что он подыхал. М-да… Не такой уж ты и герой, подумал я. Надо было сидеть во дворе и стеречь овец, а не шастать по высокогорью с чужаками.
    В едином порыве мы сбросили с себя рюкзаки и рухнули на почву. Холод и сырость пронизывали до костей, и вскоре нам пришлось всё-таки встать, и кое-как разместиться на прогретых солнцем больших камнях, которые лежали кругом в изобилии. Это был край ледника, который сполз с казбекского плато много лет назад. Забравшись из последних сил на один из валунов, что повыше других, я посмотрел вперёд и оторопел. Чувство близости конца пути, которое теплится в душе любого скитальца и внушает надежду на скорое избавление от бремени долгой дороги, напрочь улетучилось от увиденного. Впереди, насколько хватало взора, простирался ледяной хаос из каменных глыб, нагромождений льда и снега – и не было им ни конца ни края! Мы словно очутились на арене величайшего побоища сказочных ледяных чудищ, и теперь созерцали их поверженные окоченевшие туши. Представшее пред нами кошмарное зрелище венчалось кособокой папахой Казбека, размытой облаками. Несмотря на слабость, покачиваясь, как пьяный, я всё же достал бинокль и стал пристально рассматривать завораживающую панораму в надежде узреть метеостанцию, но ничего кроме непроходимых ледяных развалов, так и не увидел. Благоразумие, остатки которого вяло напоминали о себе в закоулках унылой души, едва шепнуло: идти туда в таком плачевном состоянии означало почти верную гибель. Неверный шаг, случайность, запросто обратят пласт льда в могильную плиту. Сокровенные планы и тайны, манившие вчера в поход, отступили пред немощью, а потом и вовсе позабылись. Апатия и безразличие деспотично властвовали в душе, и дурные предчувствия тут же пленили поникшую волю. Плохо всё это кончится, – думалось мне. Зачем я вообще пошёл? Так ли уж важно увидеть всё собственными глазами? Много ли я уже увидел? И тут же ответил себе: в городе ты так не считал. Побудительные мотивы и логические доводы казались там безупречными. Ничто не могло тебя остановить. Оказавшись в горах, испытывая первые же трудности или боль, начинаешь понимать истинную цену собственным желаниям и фантазиям. Но как определить эту тонкую грань между решительностью и безрассудством? А может я просто слабак, – сравнивал я себя с Юрой. Размазня...

    Я сидел на камне, низко опустив голову, упёршись локтями в колени, и уставившись невидящими глазами в землю. Тошнота и головокружение окончательно овладели вниманием. Коварная штука эта горная болезнь! Сколько таких вот альпинистов она сгубила, отвратила от достижения цели, заставила свернуть на полпути. Или, наоборот, уберегла от возможной гибели? Но до нас сотни туристов проходили ледник, и затем успешно восходили на Казбек. Как же так? Повезло? Что не так со мной? Одно из наших частых заблуждений, вяло рассуждал я, – обобщать судьбы множества разных людей, пытаясь свести их к некоему усреднённому шаблону. А потом произвольным образом утверждать его нормой, и даже образцом для подражания. Возможно, кто-то и считает так, пожалуй, таких найдётся большинство. Но в моём случае сердце вновь робко склонялось к необъяснимым, если не сказать, метафизическим причинам происходящего. Они лишь сперва кажутся случайными и безсвязными, но, как бывает в подобных случаях, по мере их дальнейшего проявления и осознания, внезапно захватывают все коридоры души, и, в итоге, меняют судьбу. Наша губительная невнимательность к ним не может быть оправданием. Верно сказано: случайность – это неосознанная закономерность. И в уме как-то разом сложилась подобная цепочка событий! В ней и собаке нашлось место. Я будто услышал чью-то подсказку, намёк, или мне так почудилось? Но с этой минуты, словно бы разом прозрев, встрепенувшись от чувства обречённости, я уже точно знал, что дальше не пойду. Там, впереди, ничего хорошего нас не ждёт. Меня – наверняка! Дальше – только хуже: теперь стоило лишь на мгновение подумать о последующем подъёме, как сердце холодело от ужаса. Словно смерть распахнула пред нами занавес и любезно пригласила на ледовую сцену завершить земные странствия! Я не сомневался, что это не мои собственные фантазии и надуманные страхи. Казалось, нечто извне пытается меня образумить, и даже пресечь моё безрассудство. И эта странная болезненность, неведомая мне в предыдущих походах, – лишь сиюминутное средство, чтобы усмирить меня? А собака? Почему она ведёт себя так странно?.. Если для себя я уже принял решение, то как сказать об этом другу? Как достучаться сквозь броню его непреклонности?
    – Юра... – произнёс я настолько тихо, будто не раскрывая рта. Юра вперился куда-то вдаль, и, естественно, меня не слышал. – Юра, мне плохо, давно хочу тебе сказать…
    – Что? – он не сразу обернулся и странно посмотрел на меня, словно бы ослышавшись, не понимая, о чём это я.
    – Горная болезнь. Воздуха не хватает... Здесь почти три с половиной тысячи – это много. Мы слишком быстро поднялись. Голова раскалывается, в глазах темнеет. Ты же врач, будто не знаешь. Я… не смогу идти дальше…
    До Юры наконец дошло, что я не шучу. Прошла вечность, пока он раздумывал, как отнестись к такому повороту событий.
    – Ладно тебе, – с деланной весёлостью вдруг сказал он. – Надо идти. Ну, хочешь, отдохнём ещё немного?
    – Ты не понял! Я не пойду. Там – моя смерть! – махнул я рукой в сторону ледника. Последняя фраза почти застряла у меня в горле.
    Юра несколько раз кивнул головой с неприязнью на лице, затем резко встал, немного помедлил и потянулся к своему рюкзаку.
    – Как знаешь…
    Я тоже встал. Но тут же замер, парализованный волной страха, потому что снова произошло невообразимое! Собака, о которой мы оба забыли, до сего мига мирно лежащая рядом, внезапно вскочила и рывком вцепилась клыками в запястье моей правой руки! Опять за своё!.. Озверела, как тогда, на поляне с горой консервных банок. Но почему?! Что ей надо от меня? Жаль, что мы не прогнали её в самом начале подъёма!.. Растерянность завершилась паникой, отозвавшись сильнейшим импульсом боли в голове. Однако через мгновение пёс отпустил руку и уселся прямо у моих ног. Сзади лежал большой камень, с которого я только что встал, а передо мной сидел страж с огромными клыками – я оказался в западне! 
    Я не сомневался, что Юра всё видел, но делал нарочито безучастный вид, не желая придавать значимость происходящему. Осмелев, я вновь потянулся к рюкзаку, чтобы проверить реакцию собаки. Пёс с готовностью зарычал и на этот раз вцепился мне в голень! Я уже и пошевелиться не мог – любое моё движение сопровождалось грозным рыком.
    – Смотри, он не пускает меня!!!
    Юра с раздражением замахнулся на собаку, но та не сдвинулась с места, только рефлекторно прищурилась и лишь слегка пригнула голову. Хватка ослабла. В следующий миг пёс распахнул пасть, и, пару раз облизнувшись, с глухим рыком вцепился мне в другую ногу. Было не очень больно, но я понимал, что стоит мне двинуться, как собака сильнее сомкнёт челюсти. Настоящая хватка зверя, удерживающего добычу! Бешено колотилось сердце; я не видел выхода и загонял себя в тупик ещё больше. Что же мне теперь делать?! Мысли хаотично мельтешили в голове – от отчаяния я окончательно потерял способность соображать. 
    События развивались стремительно. Тут не до раздумий и предположений. Невероятность и очевидность сцены не требовала слов. Сие читалось в рассеянном, но по-прежнему упрямом взоре Юры. Не уверен, но мне показалось, что и до него стало что-то доходить.
    Тем временем я пришёл в себя и немного успокоился.
    – Она не просто так с нами… Ты же сам всё видишь! Ну что ты молчишь? Зачем она увязалась за нами?
    – Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? Мало ли зачем?!
    – Она здесь, чтобы нас остановить!
    – Остановить?! Ха! Может, тебя и остановила, но не меня!
    – И ты не иди. Не сходи с ума. Смотри, какие льды! Ты не пройдёшь один! Откажись... – упрашивающим тоном проговорил я.
    – Ну, что ты городишь?! Мне нужно быть там! – отрезал он и мотнул головой в сторону метеостанции.
    – Да понял я... Но может быть, ты всё-таки...
    Я осёкся. Пора заканчивать с препирательствами, на которые уже не хватало сил. Будто два упёртых барана мы не можем разойтись на горной тропе!
    – Ладно, – хмуро процедил он. – Оставайся.
    Никаких фальшивых жестов расставания, – тошнотворных, но обыденных в городском быту! Не сказав более ни слова, он лишь нервно дёрнул плечами, поправляя рюкзак, и быстро зашагал к ледяным завалам. Запомнился блеск нечеловеческой одержимости, мелькнувший в его страшном взгляде.
    – Ледоруб возьми.., – безнадёжно крикнул я ему вслед. Юра не обернулся, но что-то резко ответил в своей обычной манере, небрежно махнув рукой. Я не расслышал слов, впрочем, они уже ничего не решали. Если бы я знал тогда, что вижу его в последний раз!..
    Я отнюдь не сердился на друга, не осуждал его, безропотно принимая события такими, какими они являлись нам. Несмотря на своё железное упрямство, Юра неизменно был искренен со мною, за что, пожалуй, я и любил своего товарища, хотя его прямота не всегда меня радовала. Мне определённо стало легче на сердце, потому что уход Юры избавил нас от трудных и ненужных слов, которые и без того осложнили бы непростую ситуацию. Хотелось верить, что и Юра, помешанный на своей цели, считал так же. Я неотрывно смотрел на удаляющуюся фигуру и не мог совладать с собою, отказываясь верить в происходящее. На душе было пакостно. Непросто признавать, как лживая сущность человеческой натуры выворачивает совесть наизнанку, превращая нас в эгоистов. Так или иначе – оба внутренне оправдали свой выбор. В уме пронеслось, как мало я знал Юру, и не зря сомневался в его кандидатуре перед походом, а мои доброе расположение и симпатия к нему зиждились на выдуманном образе.

    Я вздохнул и глянул на небо. Тёмные небеса хмуро нависали над нами немыми свидетелями. Грязные клочья облаков проплывали совсем рядом, и опускались в долину. Казалось, что можно дотронуться до них или схватить в охапку. Они растворялись внизу над селом Гергети, куда мне теперь следовало возвращаться. Очнувшись, я вдруг вспомнил о собаке. Как поведёт она себя сейчас? Побежит ли за Юрой, или останется со мной? Мне было важно прояснить свои предчувствия. Однако пёс по-прежнему сидел у ног, и не порывался никуда бежать. Он давно уже отпустил меня, и теперь тяжело дышал, вывалив язык, и, немного приподняв голову, царственно оглядывался по сторонам. Я никогда не стремился очеловечивать животных, и выискивать в их поведении людскую психологию, как это делает, пожалуй, большинство из нас. Но величественная осанка и невозмутимое спокойствие, с которыми пребывало это старое огромное животное, невольно вызвали у меня образы мудрости и достоинства.      
    – Ну что, напарник, пойдём домой?
    Я впервые за день посмотрел на собаку другими глазами – без какого-либо опасения, и уверенно взвалил на себя рюкзак, набитый теперь уже ненужным снаряжением. Пёс тут же встал, и, пригнувшись к луже, пару раз хлебнул из неё, не обращая на меня внимания. От былой его агрессии не осталось и следа. Чудеса! Как такое возможно? Кому рассказать – не поверят! Но всё-таки украдкой и с долей недоверия поглядывал на пса – мало ли что он выкинет снова?!
    Короткий отдых явно пошёл мне на пользу, сил немного прибавилось, хотя и казалось, что рюкзак стал тяжелее. Много часов я ничего не ел, но, на удивление, ни жажды, ни голода я особо не ощущал. Слабость и дурнота не оставляли меня, но головная боль вроде как несколько приутихла. Надо поторопиться со спуском, чтобы успеть к автобусу до наступления сумерек. Ещё не хватало свернуть себе шею, спускаясь впотьмах! Я осмотрелся, выбирая обратный маршрут – не хотелось возвращаться старой дорогой. Я шагнул в сторону от протоптанной тропы, по которой шли мы с Юрой, и стал спускаться наискосок по левому склону, выдерживая только общее направление на село. Я шёл и поминутно оглядывался назад. Мне всё чудилось, что Юра передумает и вернётся.
    Был третий час пополудни. Ветер понемногу разогнал тучи, солнце, наконец, робко выглянуло из-за облаков, и теперь ощутимо припекало. В воздухе витали тонкие ароматы трав, которые только начинали пробиваться из холодной каменистой почвы. Становилось жарко, и я подумывал снять свитер. Лицо, опалённое ветром и ультрафиолетом, горело. Собака весело носилась по склонам, надолго исчезая за хребтами, как и во время нашего подъёма, но неизменно возвращалась. Я по-прежнему не верил в происходящее, но факты явили обратное – её поведение переменилось после того, как я решительно отказался идти через ледник. Однако в своих думах я не находил вразумительных объяснений воображаемой связи между мною и собакой. В голове роились фантастические версии, основанные на отдалённо схожих историях, некогда прочитанных или услышанных мною, но придать им внятный смысл я оказался не готов. Я шёл притихший и подавленный, вообще не понимая ни-че-го!
    Тут я вспомнил о храме, который хорошо просматривался в низине, возвышаясь на одном из отрогов, чуть правее выбранного мною вектора, и направился к нему. Устрою себе экскурсию, подумал я. Травянистый склон перемежался небольшими подъёмами и частыми крутыми обрывами из обнажённого камня, довольно опасными, поэтому спускаться приходилось зигзагами. Идти вниз не составляло особого труда, только вот тяжёлый рюкзак придавал движению излишний импульс, так что мне приходилось притормаживать, напрягая ноги, чтобы не упасть.
    Несмотря на улучшение погоды, я вдруг почувствовал, что сверху капает. Решил, что ветер пригнал случайную тучку, но через несколько секунд снова сгустились свинцовые облака и полил дождь. Загремел гром и пару раз блеснула молния. Совсем рядом. Вот ещё этого не хватало! В горах, как и на море, погода непредсказуема, впрочем, грозы – обычное явление в это время года. Тем не менее, я всерьёз встревожился, потому что понимал, что в любую секунду молния может запросто попасть в меня – прекрасный громоотвод на голом склоне! Пришлось идти так, чтобы гребень горы, по которой я спускался, оказывался выше моего роста – толку мало, но всё-таки… Торопливость на спуске тоже не лучшая идея, подумал я, пару раз поскользнувшись на мокрой траве, но устоял. Вот дела! К счастью, дождь лил недолго. Ветер – мой союзник – вновь разметал тучки, и садящееся солнце брызнуло лучами почти в полную силу, словно пытаясь наверстать упущенное за день, хотя уже касалось изломанного силуэта горной цепи. Небеса благословляли меня ласковым вечерним теплом, и вершины гор торжественно блистали бриллиантовыми россыпями перед тем, как угаснуть в близкой ночи.

    Прошло ещё около часа, и я, размашисто шагая, оказался, наконец, на небольшой ровной площадке перед храмом Святой Троицы. Архитектурный ансамбль составляли сама церковь и колокольня – они располагались в глубине маленького дворика, обнесенного невысокой оградой, грубо сложенной из крупного камня. Время не пощадило ни храм, ни ограду, местами частично разрушенную. Позже я где-то прочитал, что постройка восходит к XIV веку. Удивительно, как всё это сохранилось до наших времён, ведь храму уже более шестисот лет! Я с большим интересом разглядывал корявую и выкрошившуюся кладку, изъеденную коррозией эпох, с белесыми пятнами плесени, уродливыми шрамами трещин, в которых зеленел мох, – угрюмые стены напоминали мне готические замки Европы, архитектуру раннего средневековья, которой я был увлечён в те годы. 
    А где же вход? Я нашёл некое подобие ворот, из грубо тёсанных досок, почерневших и истлевших, стянутых полосами ржавого железа, робко толкнул их пару раз, но они были заперты. Никого... Надрывно завывал заблудившийся в щелях ветер, дополняя тревожную, если не сказать жуткую атмосферу заброшенности этого святого места. Я устало опёрся рукой и лицом на ветхое дерево и расслабленно замер, закрыв глаза, чтобы хоть на минуту перевести свой мятущийся дух. Спустя мгновенья, невесть откуда, что-то великое и родное, коснулось измученной души, и тут же исчезло в её лабиринтах, словно пламя свечи, задутое ветром. Но я запомнил это непривычное и доселе неведомое мне чувство. В лучах заходящего солнца стены храма зловеще отсвечивали огнём жёлтых и красных оттенков, но грани противоположных стен уже тонули в сумеречных тенях, и лишь только угадывались. В горах быстро темнеет, поэтому я не задерживался. Не сбавляя шага, я обогнул ограду с северной стороны, по маршруту своего спуска. В этом месте под замшелым фундаментом церкви склон резко уходил вниз, и мне пришлось остановиться и поискать более безопасный путь. Я ещё раз бросил взгляд на храм, который теперь нависал надо мной мрачной и неприступной скалой, и тут увидел торчащий из-за ограды целый лес огромных осветительных софитов, на которые сразу не обратил внимания из-за обилия зрительных впечатлений ещё на подходе к храму. Кино снимали, подумал я, немного ошеломлённый складом неуместного здесь реквизита. Почти все софиты основательно проржавели. Казалось, их просто бросили за ненадобностью…
    Солнце торопливо скрылось за вершинами и только зарево напоминало об утомлённом светиле и былом великолепии завершённого дня. Мир сразу преобразился в сумерках и казался теперь неземным. Близился конец и моего пути. Далеко внизу из-за склона вынырнула собака, и я поспешил к ней. Внутри шевельнулось знакомое, но подзабытое чувство, когда видишь давнего друга. Я невольно усмехнулся от того, что в этот миг подумал не о человеке. До крайних сельских дворов остались считанные шаги, и мы вскоре очутились на широкой грунтовой дороге, вероятно, главной в Гергети. Я вздохнул с облегчением: склон закончился, идти стало намного удобнее, но и заметно жёстче, чем по мягкому травяному ковру. Я шёл наугад, интуитивно ориентируясь на предполагаемое место с автобусной остановкой за пределами Гергети, – туда, где виднелось другое село – Казбеги. 
    Впереди ватага местных мальчишек гоняла мяч. Пёс внезапно сорвался с места и прыжками понёсся к ним. Когда я поравнялся с ребятами, один из них подбежал ко мне и дерзко выпалил:
    – Это моя собака!
    – Ничего не имею против! – вежливо ответил я, совершенно изумленный от такого сюрприза. – Забирай! – и добавил после паузы: – Хорошая у тебя собака.
    Мальчик тут же отвернулся, потеряв ко мне интерес, и позвал пса: – Курти, Курти!.. Пёс живо откликнулся и стал радостно вертеться у своего юного господина.
    Ах, тебя зовут Курти, с грустью подумал я, ступая дальше, и неохотно прощаясь в мыслях с этим удивительным псом, который утром предстал перед нами свирепым зверем.
    Я прошёл пару десятков шагов, погружённый в свои запутанные думы и преисполненный избытком невероятных событий, но потом, по наитию, обернулся. В это же мгновение я увидел, как пёс, словно ожидая моего взгляда, тут же с лёгкостью оставил хозяина и бросился меня догонять. Мальчик напрасно кричал ему вслед что-то по-грузински, но я разобрал только имя собаки. Ничего не добившись, мальчишка вернулся к друзьям – футбол оказался важнее. Курти быстро поравнялся со мной. Вот приставала, улыбнулся я. Неужели он так и будет преследовать меня теперь аж до самой остановки? Кончиками пальцев я гладил собаку по голове, за ухом, тихо приговаривая с теплотой в груди от нахлынувших чувств: Курти, мой хороший, ты всё же вернулся… Он пару раз ткнулся носом в ладонь и мне почудилось, что он и сам доволен своим «поступком». Я уже свыкся с мыслью, что между мною и моим новым напарником действительно есть некая связь, постижимая лишь сердцем, и в эти минуты думал только об этом. Про Юру, затерявшегося где-то там, во льдах, я уже не вспоминал...
    Добравшись до Казбеги, я быстро нашёл остановку и с гордостью прошествовал к навесу от дождя, похлопывая Курти по холке: мол, смотрите, какой у меня необыкновенный четвероногий друг! Но интереса к нам никто не проявил: автобус ждали несколько селян, скучных и неживых, словно манекены, – Курти непременно обнюхал каждого, комично вращая остатком хвоста. Я посмотрел на циферблат: шестой час… Вся эта моя безславная эпопея тянется уже почти половину суток. Я всмотрелся в грозную красоту гор, меркнущую в сумерках, и вновь восхитился величием окрестностей. Даже скорбный осадок от недавней драмы у ледника не умалил торжества моих вечерних впечатлений – награды за весь нелёгкий день. Вспоминая безотрадные утренние события, я подумал: если бы начало дня было не таким суровым и мрачным, возможно, всё сложилось бы по-иному…
    Мягкий толчок в ногу отвлёк меня от раздумий: это собака бродила кругами по остановке, не вписываясь своими телячьими габаритами в пятачок с людьми. Странно, но от недавней игривости у Курти не осталось следа – его словно подменили. Он уныло слонялся среди ожидающих автобус селян, будто не зная, чем себя занять, и ни на кого не обращал внимания. Неужели он чувствовал, что сейчас произойдёт? Впрочем, и моя сиюминутная возвышенная созерцательность незаметно сменилась на привычное подавленное состояние. Трудно сказать, что преобладало у меня на душе в те мгновения: усталость и слабость, или щемящая боль от грядущего расставания? Вскоре подкатил «ЛАЗ» и поглотил пассажиров в своё механическое чрево. Остались последние секунды – я замер в нерешительности у входной двери, и не сводил глаз с Курти, – ведь я уже никогда не увижу его. Сердце мгновенно отозвалось трепетом и непереносимой тоской. Казалось, и время застыло. Вдруг пёс с понурой головой медленно подошёл к автобусу и уселся рядом со мной, широко расставив передние лапы и царственно приподняв голову – в точности, как там, у ледника. Я стиснул зубы... Краем взора я уловил, что все ждут меня, наблюдая за этой трогательной сценой, и более не хотел испытывать их терпение. Я приспустился на корточки перед умницей Курти, обнял его огромную голову, и шепнул на ухо последние слова: «спасибо тебе, ты мне жизнь спас...». 
    Я прошёл в самый конец салона, балансируя на ногах из-за тяжёлого рюкзака, потому что автобус уже тронулся. Я с волнением всматривался в заднее окно и едва разглядел в клубах пыли удаляющуюся собаку. Она по-прежнему сидела на том же месте, провожая взором автобус. Курти превратился в мраморное изваяние и таким остался в моей памяти.

    Автобус остановился на перекрестке недалеко от моего дома, и я вышел вместе с горсткой пассажиров. И тут же погрузился в иную воздушную среду – непривычно тёплую и упругую, как подушка. Контраст с прохладой в салоне автобуса оказался настолько разительным, что я не сразу привык к новым ощущениям. Странно, как вообще удержалась за час езды эта частица горного климата?
    Фасад моей пятиэтажки проглядывал среди других таких же типовых домов, но я не спешил – в поездке я расслабился, но усталость вновь напомнила о себе. Кругом мелькали безразличные лица; голоса прохожих, урчание машин слились в привычную атмосферу городского шума. Я и не пытался всматриваться в лица проходящих мимо людей, в надежде увидеть кого-то из знакомых или соседей, как мы часто и неосознанно это делаем. Я словно бы попал в иной мир, зазеркалье из детских книжек – всё вокруг выглядело вроде как знакомым, но теперь казалось ненастоящим, незначащим, зыбким, а сумерки только усиливали эффект. Реальность осталась там, в горах...
    Дверь открыл отец, и я, гремя снаряжением, ввалился в коридор.
    – Сынок! Что с тобой? На тебе лица нет! – только и воскликнул он с нескрываемой тревогой. Моё нежданное появление, видимо, настолько поразило его, что он даже забыл включить освещение.
    – Случилось что? Ты совсем бледный, – раньше я никогда не слышал от отца, обычно немногословного и скрытного, такого испуганного тона. Похоже, и впрямь я выглядел худо.
    – Сейчас… Потом… – всё, что я смог вымолвить, не глядя отцу в глаза. Я удивился, как это ему удалось разглядеть в коридорном полумраке моё состояние?
    Во время ужина, ковыряя вилкой в тарелке, я попытался описать свои приключения, но у меня получалось плохо. Какую ахинею я несу, думал я, слушая себя со стороны. Фразы не клеились, и некоторые весьма важные эпизоды я вообще не решился упомянуть, – не хватило духа. Меня задевало, что родители не вникали в детали моего рассказа, но я не посмел принудить их ко вниманию. Их радовало, что сын вернулся, а остальное считалось неважным. Они беседовали на бытовые темы, мама деловито звенела посудой, и меня они особо не слушали. Так мне, по крайней мере, казалось. И напрасно. Потому что отец, уже вставая из-за стола, негромко и сухо изрёк со значимостью, но словно в пустоту, не обращаясь напрямую ко мне:
    – Если с ним что-нибудь там случится, ты будешь виноват!
    Его неожиданные слова буквально пронзили мне сердце, и прозвучали как приговор. Отец сказал то, о чём я боялся даже подумать. Я сокрушённо встал, и на деревянных ногах побрёл в свою комнату.
    На душе лежал камень. Как нелепо, по-дурацки, всё обернулось... Раз за разом я прокручивал в памяти драматические мгновения расставания с Юрой, и уныние ядом разливалось внутри. Я изводил себя за то, что не сумел остановить его. Если бы.., надо было.., – городил я версии того, чего так и не произошло, и уже не могло произойти. Около одиннадцати ночи, устав от самоистязаний, следуя внезапному порыву, я схватился за телефон и набрал домашний номер Юры. Невыносимо длинные гудки тянулись безконечной чередой, и я с неохотой положил трубку. Звонить без толку – внушал мне рассудок. Его нет дома и быть не может! Ночью я не смог заснуть – несмотря на крайнюю измождённость. Лишь под утро, опустошённый, провалился в забытье – не в сон – так, вокруг...
    Наступила рабочая неделя, и заботы понедельника незаметно отвлекли меня от событий выходных; я снова погрузился в маету городской жизни. Однако уже в середине дня, спохватившись, с туманной надеждой на чудо, снова стал названивать Юре. Но телефон молчал. То же самое повторилось во вторник, в среду… Зачем я это делаю? Ведь он же там, на станции, – убеждал я себя. Не будь идиотом, брось... И спасительная суета повседневных дел и забот постепенно туманила сознание, уводила от неприятных воспоминаний, не давая сойти с ума. Магическая ткань обыденности и однообразных впечатлений заботливо скрывала и сглаживала тревоги прошедшего дня, оставляя надежду для дня грядущего.
    В четверг чудо всё-таки состоялось. В десять утра позвонил Юра.
    – Ты?! – едва выдохнул я.
    – Привет! Работаешь? – как ни в чём не бывало задорно сказал Юра. Я отказывался верить, что это он.
    – Ты где пропадал? Был там? Дошёл?
    – Не был…
    – Как не был??? Я тебе сто раз звонил! Почему не брал трубку?
    – Сейчас расскажу...
    Когда мы расстались, Юра ожидаемо попал в ледовый лабиринт, долго плутал в нём до темноты, пока не вышел на ровное плато, практически свободное ото льда. Спотыкаясь о камни и содрогаясь от холода, он с трудом, практически на ощупь, продвигался вперёд, не ведая дороги.
    – Так ты нашёл станцию? Видел её?
    – Не видел. Темно уже было… Может и проскочил её. Скорее всего. А тут ещё дождь пошёл!
    – Дождь?!
    – Вообще – ливень! Я сразу промок до нитки.
    – Ну и дела… Как же ты разбирал дорогу?
    – Молнии сверкали часто…  И ещё там будто кто-то работал со сваркой – все горы вокруг мгновенно освещались очень ярким светом. Ярче молний! Такое я впервые видел. И грома при этом не было… В какой-то момент, уже не помню, я… повернул назад, решил вернуться.
    – Ты вернулся?.. – ахнул я.
    – Да. Ты не представляешь себе, какой там кошмар творился наверху! Бр-р! – этот непререкаемый тон я уже слышал, подумалось мне в ту минуту. – Ветер с дождём валили с ног! Я спальник выбросил на обратном пути – он столько воды впитал, я что – дурак, тащить его...
    Я изумлялся рассказом Юры, с трепетом и ужасом представляя в деталях, как он в одиночестве сражался со стихией на высоте в три с половиной тысячи, в рубашечке и городских туфлях, уставший и голодный, озаряемый знамениями в небесах… «Безумству храбрых поём мы песню!..». Как он вообще не сгинул там, в ночи?! С удивительной «сваркой» в горах я знаком не понаслышке. Как будто некто невидимый «выстукивал» ослепительным светом короткие послания, словно азбукой Морзе. Я точно знаю, что «сварка» не связана с грозой и молниями. Много раз я наблюдал это странное и непонятное явление, причём всегда при отличной погоде и ясном звёздном небе. Теперь и Юра стал свидетелем. Однако обсуждать это видение прямо сейчас было как-то не к месту. Меня так и подмывало напомнить ему о своих предчувствиях в минуты нашего расставания у ледника, о собаке, про смерть, которая маячила там совсем рядом… От нахлынувших смешанных чувств как-то внезапно перехватило горло. Я всё же взял себя в руки, и уже в следующее мгновение осознал со спокойствием и ясностью, что не скажу ему ничего.
    – Как же ты прошёл ледник в темноте? А спуск?
    – Я же говорю – было видно! Из-за молний. И этого света... А когда я спускался, всё время лил дождь. Нормально прошёл…
    Несмотря на складный рассказ друга, у меня осталось ощущение, даже почти уверенность, что он чего-то не договаривает. Так бывает, когда в минуты эмоционального потрясения чувствуешь больше, чем выражено словами. Там, в мрачном поднебесье, среди отчаянного ночного побоища бури и гор, с Юрой явно случилось нечто более страшное, о чём он умолчал. Возможно, это лишь мои домыслы... Правда так и осталась для меня сокрытой.
    По словам Юры ему повезло успеть на последний одиннадцатичасовой рейс проходящего автобуса из Тбилиси. Домой он попал уже далеко за полночь. Меня он ни о чём не расспрашивал. Я чувствовал, что мы оба принуждаем себя к дальнейшему разговору. Мы ещё немного поболтали о незначащих пустяках и положили трубки. Ночью я впервые заснул нормальным сном.

    Это был мой последний горный поход. Вскоре я перестал интересоваться «летающими тарелками», и прекратил их поиски. Во мне что-то переменилось; я стал замечать, как причудливо в моей жизни переплелось важное и не важное. Житейский маховик нещадно вертел событиями и сам отбрасывал ненужное, удерживая лишь существенное и необходимое. Всё складывалось само-собой – я просто следовал естественному ходу вещей.
    Юру я больше не видел. Так получалось, что наши пути уже не пересекались. Иногда я хватался в безотчётном позыве за телефон, но уже после пары оборотов диска номеронабирателя нажимал клавишу отмены. Юра тоже не звонил. Судьба же более не предоставляла нам шансов на внезапную встречу. Я стал постепенно забывать о Юре.
    Однако я часто вспоминал своего четвероногого напарника, и эти воспоминания неизменно отзывались сердечной истомой и надеждой на скорую встречу. Пальцы ещё долго хранили ощущение от касания к тёплой шерсти и мягкому собачьему уху. Много раз я порывался съездить в Гергети, – просто так, одному и без снаряжения, лишь бы опять увидеть его. Ведь чего проще: сел в автобус, и уже через час ты на месте! Но, как назло, находились веские причины, чтобы не ехать, и поездка срывалась. Потом я неожиданно женился, и мы вообще уехали в другой город. Я навсегда распрощался с мыслями о встрече. Тогда же я прочитал в какой-то книге, автор и название которой давно выветрились из памяти, что «в этом мире можно искать всё, кроме любви и смерти. Они сами найдут тебя, когда придёт время».
 
Санкт-Петербург. Октябрь, 2019 г.