Сказка для Веры

В старом кафе приглушённо, едва уловимо играла музыка. Композиция казалась очень знакомой; вот-вот, ещё секунда – и в памяти всплывёт мотив, исполнитель, название. Но ничего из этого не вспоминалось. Может, лишь кажется знакомой?

Михаил Иванович сидел за старым столом, по краям которого уже давно начали сыпаться кусочки кромки и лака и ждал, когда ему наконец принесут солянку и второе.

Алое закатное солнце осторожно прокрадывалось в окно сквозь полупрозрачный тюль. Длинными и тонкими нитями на стены и пол ложились чёрные тени стульев. Посетителей было немного, и заведение откровенно скучало, вспоминая, наверное, былые времена: шумные застолья, других людей, другую эпоху. Помещение было довольно светлым и просторным, но с низкими, как в обычной столовой, потолками. Периодически скрипела входная дверь, впускавшая и выпускавшая гостей. Доносились голоса поваров и звон кастрюль, пахло варёным картофелем. Кафе не обладало современными интерьерными изысками, но по-своему уютная атмосфера в нём всё-таки витала.

— Ну как же долго, а. Что у них там, повариха уснула, что ли...

— Не торопись, Миш. Скоро принесут, - с мягкой улыбкой ответила ему сидящая напротив женщина. – Ты у меня всегда такой торопыга.

— Да так и с голоду помереть можно!

Мужчина стучал по столу пальцами и разглядывал, как ему казалось, совершенно странные картины на стенах.

— Когда-то здесь было много растений. Повсюду стояли и висели. А теперь что? Пустота, безжизненность какая-то.

— Мода сейчас такая.

— Мода… Плитка на полу была красивая – кубиком. А сейчас… Эх. Мы сюда впервые когда пришли, какой был год? Шестьдесят седьмой, восьмой?

— Примерно, да.

— Вер, - заулыбался Михаил Иванович. – А не здесь ли мы тогда, у кафе, чуть ближе к остановке, впервые поцеловались?

— Поцеловались! Да это же я первая к тебе подошла. А ты всё стоял, мялся. Стеснялся, наверное. Болтал что-то себе под нос. Но прощаться и уходить не хотел, хитрец.

— Было дело, было. Точно. А помнишь, как я приехал за тобой на старой отцовской «Волге»?

— Помню, конечно, — усмехнулась Вера Александровна. — Я столько криков от матери в жизни не слышала. Причём, кричала-то она с просьбами остаться. А вот отец, закурив прямо в комнате, гнал меня прочь. Гулящей называл.

— Но мы уехали, — гордо улыбаясь, ответил Михаил.

— Уехали. На два дня.

— Хорошо же было: сентябрь, дача, гитара, чай с малиной…

— Я едва не лишилась места в техникуме. Мать ради него столько порогов обила...

— Ну, полно тебе. Я же тебя полюбил. Жить без тебя не мог. А ты?

— А что я? Я тоже. Или, думаешь, за нелюбимого замуж бы пошла, а?

Михаил Иванович снова улыбнулся. В воздухе повисла небольшая пауза. Наконец к столику подошёл официант. Разложив приборы, аккуратно завёрнутые в белые бумажные салфетки, расставив посуду, парень извинился за ожидание, пожелал приятного аппетита и удалился.

— Ну вот, а ты волновался.

— Наконец-то, - пробурчал Михаил Иванович, протягивая руку за кусочком хлеба. – А как мы тогда ёлку наряжали, в первый год на нашей квартире, помнишь?

— Как?

— Да не было у нас ни топора, ни пилы, конечно. Ножом старым, хех, строгали сосну эту… С час, наверное, промучились!

— Раньше зимы были лучше, такие снежные. А летом на речку ездили в Придонье, помнишь?

— Помню. А в Придонье, дома, вечером… - снова начал Михаил Иванович, доставая ломоть из хлебной корзинки. – Было довольно прохладно уже, мы лежали на мансарде, на диване, завернувшись в плед, а ты рассказывала мне всякие истории… Сказки, придуманные твоей мамой, Настасьей Петровной, царство ей небесное. Помнишь такое?

— Да, мама у меня выдумщица была. Она мне много сказок придумала. Только вот я уже почти всё забыла… Хотя и рассказывала их Машке нашей не один раз. Ты о какой-то конкретной сказке?

— Да. Про ежей помню, вроде. Сказка-притча. Хотя… Постой, нет. Не ежи там были.

— Совы? Совиная река?

— Да-да, точно. Совы. Помню, что хорошая сказка была… Напомнишь мне?

— Думаешь, что я помню? – улыбнулась Вера Александровна.

— Конечно! Это у меня память всегда была дырявой. А твоя… Твоя хорошая.

— Ох, Миш… Притча та называлась, насколько я помню, «Как Роза и Лодочка реку делили».

- Мама! Я хочу большую мышку.

Маленький совенок тыкался клювом в крыло матери и капризничал.

- Ты еще мал, Шустрик, - пыталась образумить сына Мама-сова. – Вот когда подрастешь, как брат, будешь летать с ним на охоту и сможешь выбрать такую мышку, какую захочешь.

- Я хочу сейчас! Почему мне нельзя съесть его мышку? Я голоден! - не унимался Шустрик.

- Малыш! – погладила крылом мама совёнка по голове. – Нужно ценить то, что имеешь и не требовать большего.

- Почему мне нельзя большего?

- Потому, что не всё то на пользу, что есть у других! – рассмеялась мама-сова.

- Почему? – не унимался совенок.

Сова посмотрела на ночное небо, погладила крылом своего малыша и сказала:

- Летим, я тебе расскажу.

Ухнув, Мама-сова полетела к реке. Шустрик едва поспевал за ней.

Они пролетали мимо деревьев, в каждом из которых жило семейство сов. Впереди показался большой дуб. Огромное дупло этого могучего дерева служило детским садом для таких малышей, как Шустрик. Строгий дядюшка Филин учил здесь совят разным совиным премудростям.

- Мы куда летим? – изо всех сил махая крылами, совенок догнал маму и теперь летел рядом с ней. – Дядюшка Филин говорит, что совам нельзя летать дальше большого дуба.

- Верно, малыш. Маленьким совятам одним сюда летать нельзя. За большим дубом заканчивается Город Сов и начинается мир людей. Но с мамой можно.

Мама-сова взмахнула крыльями и села на ветку дерева, которое росло на окраине деревни. Внизу тихо плескалась речка.

- Смотри!

- Вода? Мы прилетели к воде!

- Да, Шустрик. Я хочу рассказать тебе одну историю. Мы птицы ночные. А история эта произошла в то время, когда совы обычно спят.

Однажды утром, ласковое солнышко пригрело розовый бутон на вон том большом кусте, что растет у воды. Роза расправила лепестки, пошелестела листиками и, источая благоухание, потянулась.

- Как хорошо! – сказала Роза.

На воде, тихо поскрипывая цепью, качалась Лодочка. Она дремала, убаюканная ласковыми волнами, чуть слышно плескавшимися у кормы.

- Ах, Лодочка, я хочу, как ты плавать по воде, – роняя лепестки в воду, расплакалась Роза.

- Смотри, твои лепестки несет течение. Ты уже плывешь, – отозвалась разбуженная Лодочка. – А мне бы хотелось, как ты, Роза, подставлять бока сухому Ветру. Смотри, я такая мокрая!

- Давай попросим Реку и Ветер нам помочь. - Хотите, чтобы я не омывала борта Лодочки? – Услышали друзья струящийся голос Реки. – Что же, Лодочка, я могу выбросить тебя на берег. А Солнышко и Ветер высушат твои бока. Но если ты снова решишь поплавать, я буду просачиваться в щели, заливать твое днище и тащить тебя вниз. А ты, Роза. Я могу залить тебя водой. Могу поносить по волнам, как Лодочку. Но тогда твои листья почернеют, а лепестки из ярких розовых благоухающих облаков превратятся в серые тучи.

Откуда-то сверху налетел игривый Ветерок. Зашуршал травой, зашумел ветками кустарников, заскрипел старыми деревьями. Едва уловимым поцелуем коснулся бутона Розы.

- Глупышшшка. – Обратился Ветер к Розе. – Если я подую сильнее, ты не удержишшшься на воде и пойдешшшь ко дну. А ты, Лодочччка. Я могу прогреть твои бока, а могу иссушшшить их, и ты развалишшшься на доски. Ну что, хотите вы того?

Роза и Лодочка переглянулись. От сказанного, им стало страшно. Казалось, погас свет Солнышка, и все краски летнего дня исчезли.

- Нет. – Закричали Роза и Лодочка в один голос.

Река набежала легкой рябью на Лодочку, пощекотала бока, поплескалась у кормы и отступила. Ветер окутал Розу невесомой прохладой, скользнул к воде, окутал как одеялом теплым потоком Лодочку и, зачерпнув пригоршню воды, пролил ее живительной влагой на Розу.

- Все так, как должжжно быть, – прошелестел верхушками деревьев Ветер.

- Каждому своё! – плескалась Река.

Вот такая история произошла тут в то время, когда все совы спят.

- Я понял! – закричал совенок. – Если я съем большую мышку, то у меня лопнет живот. Я ведь еще маленький.

- Может, и не лопнет, но болеть будет долго, - рассмеялась Мама-сова. - Запомни, малыш: радуйся тому, что у тебя есть и не желай того, что есть у других. Ведь то, что на пользу одному, другому может оказаться во вред.

Вера Александровна закончила свой рассказ, но Михаил Иванович ещё несколько секунд сидел, задумавшись, неподвижно.

— Какая всё-таки мудрая у тебя была мама! Это же надо было уметь такое придумывать!

— Это точно. Мы на этих сказках с сёстрами и братом выросли.

— «Радуйся тому, что у тебя есть…», - тихо повторил Михаил Иванович. – Сложно это. Сложно, ведь всегда хочется бо;льшего, лучшего.

— Лучшее не всегда идёт во благо. Да и не всегда остаётся с нами. Нужно уметь отпускать и принимать, но всегда думать о хорошем.

— Как же это… - на мгновение задумался мужчина, но тут же продолжил. - Ой, слушай, а вчера! Ты представляешь, что было…

— Что?

— Да Витька Корольков.

— С первого подъезда который?

— Ага. Играем в домино во дворе, а он и говорит нам такой…

Музыка в зале на секунду прервалась. В этот момент к столику подошёл официант и, несколько секунд неловко помявшись, обратился к Михаилу Ивановичу.

— Вы ещё что-нибудь будете заказывать? Может быть, кофе?

— Нет-нет, спасибо. Нам хватит. От кофэ у нас давление подскакивает…

— У вас?

— Ну да.

— Простите… — покраснев, тихо заговорил официант. — А с кем это Вы тут, кхм, говорите?

— Как это — с кем? — возмутился пожилой мужчина.

— Но ведь…

— С женой моей. С любимой Верочкой… — не успев договорить, Михаил бросил взгляд на стул напротив и обомлел, ведь там никого не было. — Верочкой… Александровной…

— С Вами всё хорошо? Может быть, Вам воды?

— Воды… - тихо повторил Михаил, пытаясь нащупать на столе ложку. - Нет, не нужно…

— Хорошо. Простите. Я тогда пойду. Если что, зовите.

— Спасибо, — не слыша собственных слов, тихо пробормотал Михаил Иванович. — Верочка…

Большое солнце за окном уже давным-давно рухнуло за горизонт, а кафе вспыхнуло разноцветными огнями ламп и вывесок. Ночь — жестокая, властная — добила очередной закат, победила в схватке с очередным днём и погасила свет. Не погасила она разве что память: о хороших моментах жизни, о чувствах, которые сопровождали эти моменты. Долго ли они ещё смогут сопротивляться этой ночи?

В кафе отлично кормили: суп, второе, компот — всё было очень и очень вкусным. Словно это и была та самая столовая пятидесятилетней давности, в которой многое напоминает о юности, о молодости, о любви — столько запахов и сочных вкусов. О времени, когда не думаешь ни о чём из того, что заканчивается. Думаешь о лучшем, о вечном, о самой бесконечности. Или это всего лишь её привкус?

Радио в зале замолчало.

***

10.2019 (с) Сергей Шишков, Милена Миллинткевич