Беловик

Холодная и, надо сказать, довольно жуткая тьма расстелилась прямо перед глазами. Пропало всё, что я видел и слышал несколько секунд тому назад: солнечный свет, осенние шуршащие листья, шум машин, тротуар, улица. Умер? Похоже на то. Но как раз в тот момент, когда жизнь вроде как начала проноситься прямо перед глазами, а я уже приготовился было вспоминать всё самое хорошее, что успел пережить, расширяющийся луч света окрасил некие очертания. Снова улица?

- Парень! Парень, что с тобой? Тебе плохо?

Это вы мне, что ли? Какой уж я вам парень - в свои-то шестьдесят шесть! Издеваетесь?

- Что с ним?

- Вызвать скорую, может?

Встаю, оглядываюсь, стряхиваю с одежды пыль. "Я в порядке, просто... В общем, всё хорошо", - отвечаю им и иду прочь. А куда я шёл-то? В продуктовый, точно же. А где моя сумка? Сумка-то где? Эх, потерял... Стоп, а что это на мне? Синие... джинсы? Серый пиджак... Откуда? А руки! Что с руками? Руки-то совсем не мои, молодые! Бегу по тротуару, равняюсь с ближайшей стеклянной витриной и смотрю на своё отражение. Вот же чёрт! Только бы опять не потерять сознание! Да это же не я, не я! Или я? Что это за молодой парень смотрит на меня в отражении?

- Простите! - кричу, оборачиваясь, одному из прохожих, отчего тот едва не подпрыгивает на месте. - А что за день сегодня? Какой день и какой год?

- Эм, двадцать пятое июня.

- А год?

- Год?

- Да, год! Именно год! Какой?

- Две тысячи двадцатый же.

- Ты уверен?

- Парень, что с тобой? Это шутка такая?

- Ладно, извини, спасибо, - отвечаю я и бреду дальше.

Это что получается: мне сейчас... девятнадцать лет? Снова девятнадцать лет? Как это вообще возможно? Как? Голова жутко кружится. От ужаса, наверное. Или от не до конца осознанного восторга. Я вернулся в прошлое - так, что ли? Ущипну-ка я себя, на всякий случай. Так. Ещё раз. Нет, не просыпаюсь. Вот это дела! И что теперь? Куда идти, что делать? Ноги дрожат, губы дрожат, тошнит.

Так, стоп. Что я вообще делал в две тысячи двадцатом году? Сколько же лет прошло… Учился я вроде бы. Жил с... Мама! Отец!

Бегу со всех ног по Проспекту в сторону Брянской - именно там была наша старая квартира. Неужели я сейчас увижу маму и отца? Боже! Мимо проносятся старые магазины, остановки, торговые центры и скверы. Ноги меня совсем не слушаются и просто мчатся вперёд. Когда я ещё так побегаю, а? Лермонтова, Пушкинская, Станкостроителей, Брянская. Залетаю в открытую дверь подъезда и уже через десять секунд оказываюсь на пятом этаже, стучась в дверь. Хруст замка.

- Алёша?

- Мам! Мама! - бросаюсь я на шею матери.

- Что с тобой? Ты откуда так бежал? Пары кончились, что ли?

- Мам! Мам! Я так рад тебя видеть! Прости меня! Прости!

- Алёш, да ты чего? Не пугай меня так. Ты в порядке?

- В полном! Теперь я в полном порядке, мам!

- Вот же чудак, - улыбнулась мама. - Я тоже скучала. Ну пошли, обедать будем.

— А где отец?

— На работе, конечно. Вечером придёт.

— Пусть дождётся меня!

— Да куда он денется-то? А куда ты опять собрался? Пойдём кушать!

И правда. Куда это я? Я уже там, где я должен быть. Снимаю старые кеды, мою руки, дрожащими шагами иду на нашу старую кухню, залитую каким-то необычным, весенним солнечным теплом и светом.

— Ты чего так странно смотришь? — смеётся мама.

— Да словно, кхм, сто лет здесь не был.

— А утром как выбегал! «Хочу жить один, хочу жить один, надоело всё это…»

— Это я так говорил?

— Говорил, конечно. Постоянно же нам с отцом твердишь о какой-то свободе, о выборе, о взрослой жизни… Учись пока, а там видно будет.

— Да я тогда совсем не понимал…

— Когда это — тогда?

— В общем, дурачок я, мам. Что может быть важнее тебя и отца, этой нашей квартиры, этой… этого… Да всего этого. Всего этого сегодня, сейчас.

Мама даже отвернулась от плиты и посмотрела на меня.

— Что это с тобой, Алёш? Не узнаю я тебя сегодня.

— Всё хорошо. Как раз сегодня всё хорошо.

— Ну ладно. А то могу накапать тебе валерьянки, если нужно.

— Хаха, нет, спасибо.

— Держи тарелку.

Давно я так вкусно не обедал. И уже давно я не чувствовал все эти запахи, вкусы так остро. Потом мы с мамой болтали часа, наверное, полтора. Многое я почти забыл, конечно: что мы тогда делали, чем жили и так далее. Забыл голоса, звуки тех лет. Сидел я, слушал, а про себя всё думал: «Только бы не проснуться». Голова продолжала кружиться, но это было не важно. Я с трудом верил в происходящее, но старался уловить каждую секунду, каждый атом этих моментов — уловить и оставить в себе.

— Куда ты там собирался-то? К Лере?

— Лера! — прикрикнул я, словно напоминая сам себе.

— Сколько радости. Она ждёт тебя?

— Наверное… Да. Нужно к ней сходить. Я пойду, мам! Пусть отец меня дождётся, я ещё вернусь.

— Конечно, вернёшься. Всё-таки странный ты сегодня, сын.

Одеваюсь, целую маму и выбегаю из подъезда, отчаянно пытаясь вспомнить адрес и дорогу, по которой я столько намотал в своё время. Двор, школа, двор, дорога, мост, двор. Сколько же мы не виделись, сколько лет… Сколько прошло десятилетий. Мои жёны, мои дети. Там, в будущем — будущем, которого пока что и нет. И будет ли? Что мне теперь делать? Господи, я не верю во всё это: эти лужи, это солнце, это пенье птиц. Прошлое, эта юность — не это ли рай? Значит ли этот день, что теперь я смогу… смогу начать всё заново? Словно моя прежняя жизнь — это лишь проба пера, набросок, черновик. А теперь всё станет идеально верно, красиво, словно выполненное набело домашнее задание, за которое точно можно получить оценку «пять».

Третий подъезд. Звоню в домофон тридцатой квартиры.

— Да. Кто это?

— Лера?

— Нет, это не Лера.

— Простите, я ошибся квартирой.

Сороковая была? Уже не помню. Но нажимаю.

— Да, — слышу я нежный девичий голос.

— Лера…

— Да. Лёш, это ты?

— Это я.

— Заходи.

Ноги совсем перестали слушаться, а голову словно перебрасывают друг другу два цирковых воздушных акробата. Бегу по лестнице, вращая перед глазами калейдоскоп картинок из пёстрых входных дверей. Всё продолжает казаться сном, но каждое ощущение: запах чего-то жареного с чьей-то кухни, старые деревянные перила, тяжёлые ступени под ногами — всё кажется настолько реальным и важным, что важнее и реальнее уже некуда. Стучу в заветную дверь. Стучит по груди и моё бешеное сердце.

— Привет. Ты чего так рано?

Как же давно я не видел это лицо, эти голубые глаза, эти светлые волосы. Как же я любил их. И как же давно всё это было. Я всё ещё он — тот боязливый парень из прошлого, которое несколько часов стало моим настоящим?

— Лера… — бросаюсь и крепко прижимаю девушку к себе.

— Скучал? Я тоже, — улыбнулась она. — Заходи. Есть будешь?

— Нет. Спасибо.

— Чай?

— Давай чай.

— Пойду поставлю чайник. Проходи в комнату пока.

Захожу в комнату Леры, сажусь на диван.

— Ну, рассказывай, — улыбается девушка. — Что там в универе?

— Подожди… Я хотел сказать… Слушай, давай мы никогда больше не будем расставаться.

— А мы разве планируем? — рассмеялась Лера.

— Нет, конечно. Но… Петербург…

— Что Петербург?

— Ты же уедешь…

— Я? В Питер? Зачем? Ну, я, конечно, всегда хотела там жить, но пока что не знаю, что из этого получится. Нужно доучиться.

— Вот именно… Доучиться.

— О чём ты, Лёш? — взяла меня за руку Лера.

— Мне так жаль, что всё это вышло… Что я не поехал…

— Что ты там бубнишь? Ты в порядке?

— …Это бы всё, всё изменило…

— Алексей Сергеевич!

— Да, да. Ты просто должна знать, что теперь я сделаю всё правильно. Сделаю выбор, приму решение. Всё будет правильно. Так, как захотим мы. Я поеду. Или же остановлю тебя...

— Да о чём ты вообще?

— Неси чай, — максимально убедительно, меняя тему, улыбнулся я в ответ.

Три или четыре часа, которые мы провели с Лерой, пронеслись незаметно. Хотелось, конечно, пойти домой, снова увидеть маму, встретить отца, да и с Лерой хотелось бы побыть ещё, да и увидеть старых друзей тоже было бы не лишним. Много чего хотелось сделать, успеть, вернуть. Много чего хотелось изменить. Это как собирать паззл на время: деталей очень много, их сотни, но времени на всю картинку точно не хватит. И что именно получится на этом небольшом фрагменте? Важное или не очень?

— Давай увидимся завтра утром.

— А универ?

— К чёрту университет. Успеется. Давай уедем куда-нибудь, весна же. Будем гулять. Жить будем.

— И это мне ты говоришь? — снова заулыбалась Лера. — Человек, который никогда не прогуливает.

— Ага.

— Что ж… Возможно, именно так мы и сделаем.

— В десять. Я буду у тебя в десять.

— Встанешь-то, соня?

— Да, я приду.

— Ну хорошо.

Попрощались. Казалось, никогда в жизни у меня ещё не было таких жарких и сочных поцелуев, таких крепких объятий до хруста костей. Прощались, будто навсегда. Но ведь это только начало, верно?

Выхожу из подъезда — улыбающийся, глупый, окрылённый. И стоило мне пройти буквально пару метров, как знакомое ощущение затуманило разум и заложило уши. Чёрт! Ну нет! Неужели, опять? И что теперь?

Падаю на землю и закрываю глаза. Но на этот раз я не вижу никакой холодной и ужасающей тьмы — только лишь свет. Ещё секунда — и этот свет снова становится шумной улицей.

— Мужчина! Мужчина! Вы как? Слышите меня? Двигаться можете?

Снова мужчина? Нехороший, однако, знак.

— Я в порядке, в порядке.

Приподнимаюсь с земли. Серое пальто, трость, морщинистые руки. Вздыхаю. Вернулся. Или это вовсе был сон? Как бы то ни было, никаких перемен не вижу и не ощущаю. Я же должен был всё поменять: в семье, в себе, в отношениях, в будущем. Я должен был успеть. Всё должно быть иначе, чёрт побери!

Может быть, живу я теперь всё-таки не на Ленинском, а где-то ещё? И иду в магазин не за хлебом, а за бутылкой вина? И кто ждёт меня дома? Надо спешить, надо спешить. Нужно скорее узнать, не сумел ли я…

Встаю и торопливым шагом — насколько это возможно, конечно — иду назад. Надежда всё ещё теплится в моей душе. На что надеюсь? Что всё будет иначе, конечно. А как это — иначе? По-другому и лучше, конечно. Главное только, чтобы это лучше как всегда не оказалось там, где нас нет.

***