О были и небыли

Пушистые хлопья белого снега ковром расстилались по земле. Яркие, словно только что почищенные, звезды задорно подмигивали в темном небе. Холодный ветер щипал за щеки и нос.

Где-то в соседнем дворе лаяла собака. Раздавался звонкий девичий смех. Стонали под подошвами сапог мохнатые снежинки.

Усталый путник, в большой не по размеру шинели, остановился и растер запавшие щеки. Синие глаза его горели лихорадочным огнем. Костлявые пальцы норовил он спрятать в оборванных рукавах, спасаясь от холода. Нос покраснел.

Мужчина смотрел на небольшой холмик, покрытый снегом, примостившийся между домами и тяжело вздыхал. Ждал ли он увидеть другое?

- От, едрена вошь! – От души высказался человек. – И что ты будешь делать? – Непонятно к кому обращаясь произнес он.

В ближайшем доме скрипнула дверь. На пороге возникла тощая, словно жердь, женщина. В руках она держала теплую, дымящуюся на ветру плошку с водой от картофельных очисток.

Спустившись по заледенелым порожкам, женщина подтолкнула миску к псу, которого и собакой было трудно назвать, ибо остались лишь шкура да кости, и умные глаза.

Увидев замершего путника, женщина всплеснула руками. Поправив дырявую шаль, она степенно вышла за забор, взяла мужчину за руку и произнесла красивым грудным голосом.

- Ох, тыж горе-горемычное, ну айда ко мне на постой. Ночь перекантуешься, а там и решишь.

Мужчина кивнул. Ведомый, он зашел в дом и огляделся. Одна большая комната служила кухней и спальней. Царица избы, русская печка, разрезала дом на два помещения. В дальнем углу прятались иконы, горела самодельная лампадка. Охнув, женщина суетно дернула шторочку закрывая старые образа.

Мужчина махнул рукой.

- Ты хозяйка не кипишуй, я на тебя не донесу. Я на войне такого повидал, что и сам начал в бога верить.

С печки высунулась любопытная мордочка ребенка. Мальчишке было около четырех-пяти лет. Услышав чужой голос он поспешил удостовериться что за гость к ним пожаловал.

Недовольно муркнув, из-под хозяйской руки вывернулась кошка. Оглядела гостя хищным прищуром и скрылась между стеной и печью.

Гость улыбнулся услышав тихий шепоток.

- Ты , мурочка, присмотри за гостем, больно страшно хозяйку да малого с мужиком оставлять. А коли лиходей?

Согласный мявк из-за щитка раздался совсем неожиданно. Женщина наливавшая горячий суп из картофельных очисток вздрогнула, едва не выронив плошку.

- От же кошачье племя! – выругалась она беззлобно.

Гость встал, подошел к шестку, заглянул в устье.

- Ну, здравствуй, хозяин-батюшка, али не узнал соседа? – Мужик достал из кармана горсть леденцов, перемазанных в копоти и табаке. Взял одну конфетку, да и положил в устье, остальные высыпал на ладошку радостному мальчонке.

Из-под печки раздалось недовольное сопение. Мелькнула маленькая ручка, конфетка исчезла.

- Хороший у вас домовой. – Мужчина вернулся на место. С жадностью он накинулся на скудную трапезу. – Мой тоже был хороший. Да вот не сбылось нам свидеться. Война-то, она всех покосила.

Мужчина вздохнул и начал печальный рассказ. Ему надо было выговориться хоть кому-то.

- Мне тогда только двадцать лет стукнуло. Я как истинный комсомолец и записался на войну. В первых рядах пошел. В бога не верил в черта не верил, да бабка моя, что вырастила меня, в карман крестик маленький сунула, да я и не знал, уж больно хитро она его там пришила.

Я войну прошел, да на мне ни одной царапины не было. Ребята смеялись все, что я заговоренный. А я дурак все отшучивался.

Первый раз я увидел ее когда она совсем рядом прошла. Кольку, мужа твоего, мы с ним по первоначалу в одном взводе были, как раз снарядами посекло. А я живой. Только не слышу ничего, пули свистят, а я не слышу. Гляжу – идет. Женщина молодая, в черном вся. Лицо печальное-печальное, а красива до ужаса. Думал санитарка какая полезла спасать раненых. Нет, идет и пули ее не трогают. Склонилась она над Колькой, головой покачала и дальше пошла. Не пережил твой муж той встречи.

Второй раз ее увидел у переправы. Понтоны тогда наши с того берега расстреляли. А она идет, по воде идет, да только ноги ее не касаются ни воды ни земли, да пальцами касается раненых. Вот коснулась кого - так те и выжили.

И так всю войну я с ней бок о бок прошел. А когда в Берлине в храм нашенский православный зашел – так и обмер. С иконы на меня смотрела та женщина. Печально-печально, словно знала какой ценой нам победа досталась. Да знала точно, ведь помогала она нам тогда.

- Кто? – прижав руки к груди спросила женщина. Она не плакала о муже, еще тогда, когда похоронка пришла глаза все выплакала, а теперь-то уж смирилась.

- Матушка божья. Я эту икону из огня вынес, да с собой забрал. – Мужчина достал из заплечной котомки небольшую деревянную икону. – Да только негде мне теперь ее ставить.

- Оставайся у нас, - махнула рукой женщина. – Хоть до весны, а там дом себе справишь.

- Да и останусь. Спасибо тебе, хозяюшка.