Воспоминания детства

Стоило мне в 1963г. появиться в Ставрополе на Терском проезде, как местные дети поспешили познакомиться со мной. Они встретили меня очень доброжелательно и притирочных проблем ни тогда, ни после у меня не возникало. Местные дети увлекли меня в свои игры, рассматривая меня как иностранца, которому надо помочь приспособиться к тяготам и лишениям на новом месте. Сейчас, мне думается, это не часто случается. В первый же день знакомства меня укусила дворовая собака, сидевшая на цепи. Мы играли в прятки, бегая через чужие дворы. Вдруг откуда ни возьмись на меня выпрыгнула лохматая собака и цапнула за варежку. Я машинально потянул варежку к себе и тут-то собака сделала вторую, более удачную, попытку укусить меня. На моем запястье появился неглубокий след от ее клыка. Рана оказалась пустяковой, но мне пришлось вынести в поликлинике шесть уколов в живот. Случай с собакой показал мне, что новый мир не столь безопасен, как показалось на первый взгляд. В школе тоже не было особых проблем. Теперь я знаю, что как во дворе, так и в школе имеются детские кланы, стаи со своими вожаками; меня должны были, по всем естественным законам, вогнать в свою лузу. Но этого не произошло. Допускаю, что вожаки не усматривали во мне, маленьком и тщедушном, какого бы то ни было конкурента. Тем не менее, почти все они относились ко мне очень хорошо, дружелюбно и даже с готовностью защитить от какой бы то ни было агрессии, чего обычно не бывает со слабыми, не умеющими физически постоять за себя детьми. Тогда я считал это само собой разумеющимся, а теперь не могу понять с достаточной определенностью. Я никогда не "шестерил", пытаясь подмазаться к сильным мира сего, ни тогда, ни после. Быть может, меня просто миновала чаша сия? Не знаю, но благодарю Всевышнего. Однако теперь меня гложет сомнение, а хорошо ли, что я принимал расположение (если не любовь) ближних, ничего не давая им взамен. Я тогда и не задумывался об этом, считая все хорошее происходящим естественным образом. Я не испытывал тогда гордыни, т.е. стремления к первенству и демонстрации свой уникальности. Хотя мне льстило, что мои одноклассники восторгаются моими, привезенными из Риги, белолистными вощеными тетрадями с плотными розовыми промакашками (в отличие от их серых тетрадок с рыхлыми сиреневыми промакашками), я не помню за собой чувства какого бы то ни было превосходства или гордости, за что, быть может, Господь и благоволил мне потом. Будучи чуждым чувству лидерства, я все же испытал искушение.

Как только я появился в восьмилетней школе № 33 г. Ставрополя, меня стали избирать сначала в руководители звена (одного из ряда парт), а затем и всего пионерского отряда класса. Видимо это было обусловлено моим чужеродным для них происхождением, а не талантами организатора. Не знаю, может быть мое относительно "высокое" происхождение и естественно демократическое (свойское) поведение в кругу простых одноклассников и соседей по двору сыграло свою необъяснимую роль в том, что я был ни отвергнут, ни "репрессирован" своими сверсниками. Напротив, я был любим ими больше, чем сам их любил. Парадокс! Я играл некоторое время, хотя и без энтузиазма, в эту игру. Так например, мне пришлось однажды разбирать на классном собрании (Совете Пионерского отряда), почему один из наших учеников (кажется, записной хулиган Мартынов) засунул сосиску в стакан с чаем заведомо хорошей ученицы. Кажется, с тех пор я окончательно где-то внутри решил дистанцироваться от официально-политических должностей. Меня постепенно отпустили с этого поприща, не из-за демонстративного десиденства, которое успело все-таки родиться, а из-за очевидной и естественной непригодности к этому делу. Ставропольские дети познакомили меня с неведомым дотоле миром. Первым делом они, ученики 1— 3 классов, научили меня выражаться матом. Они и сами не знали толком буквального смысла произносимых слов. Так, наловив в бутылку из-под кефира майских жуков, они объясняли мне, вводя новые термины, что делают эти жуки, залезая друг на друга, продвигаясь к горлышку бутылки, чтобы вырваться на волю. Естественно, я воспроизвел всю эту речь дома, объясняя маме, что происходит в бутылке с моими жуками. Мама спокойно (я смотрел ей прямо в глаза) объяснила мне, что лучше избегать этих "сильных" выражений, поскольку хорошие люди их не используют — в нашем языке есть много более выразительных и благозвучных слов . Это спокойное и незанудливое объяснение произвело на меня столь сильное объяснение, что я и до сих пор не скатываюсь на мат, разве что иногда прорвет в особых обстоятельствах. Летом, после нашего переезда в Ставрополь, я попал в больницу с подозрением на тиф. У меня была высокая температура, я лежал в полузабытьи на кровати, а бабушка сидела рядом. Свет был включен. Я хотел, чтобы его не было, но я не мог об этом сказать, поскольку бабушке, как мне тогда казалось, было бы плохо сидеть около меня в темноте. Я терпел, хотя и с большим трудом. Меня отправили в больницу. Однако вскоре выяснилось, что это — воспаление легких. В больнице, насколько я помню, меня мучило постоянное чувство голода, доселе неизвестное мне, хотя кормили нас как будто нормально. Просто мне постоянно хотелось есть. Из больницы я вышел шатаясь от слабости. Отлично помню, как это было, когда мама вела меня за руку.

Как только я появился в Ставрополе, меня поразила коммерческая активность моих сверстников. Они все меняли или продавали. Это относилось к почтовым маркам, аквариумным рыбкам и др. Рыбки выносились в банках и продавались за 1— 3 копейки. Марками обычно обменивались, но можно было и купить их за несколько копеек, если не находилось подходящей замены. Марки мы наклеивали и переклеивали в ученических тетрадках в клеточку. Из Риги я привез много марок и тем снискал большой интерес местных "филателистов". Однажды хозяйский сын Серега (четвероклассник) попросил помочь ему заработать денег на кеды (предшественники кроссовок). Я охотно согласился. Нужно было просто сходить в перелесок за огородом и набрать там ведро алычи. Серега потом продал бы алычу за 3.5 рубля на базаре, а на вырученные деньги купил бы себе кеды. Меня тогда удивило, что парень сам заботится об одежде (в частности, об обуви). Меня же лично эти вопросы тогда совсем не волновали. Если бы мои родители подарили мне на день рождения или Новый год пальто, ботинки, костюм или еще что-нибудь в этом роде, то я бы их не понял и считал бы, что остался совсем без подарка. Впрочем, я и сейчас не люблю, когда мне дарят в праздники что-нибудь полезное в обиходе.