Переливы тёмно-фиолетовой души

Глава 1. Слишком серо, чтобы жить
Мелодия красок так и выпрыгивает из стеклянной витрины и просится в руки. Не могу устоять перед искушением и не купить новый и драгоценный, как и все предыдущие, сундучок с сокровищами – упаковку цветных карандашей. Мне необходимо для счастья лишь две составляющие: листок бумаги – бесконечное пространство фантазий, и карандаши – воля, воплощающая мечты в жизнь.
— Ио, вот ты где! Опять зависаешь в этом магазинчике.
— А я смотрю, ты уже опустошила пару десятков бутиков. — Улыбаюсь во всю, нисколечко не сдерживая ехидства.
— Каждый купил, что хотел.
— Вот здесь я с тобой полностью согласна.
Мы обе посмеявшись, и довольные нашими выполненными задачами, взяв друг друга под руки, направляемся отмечать сдачу моего проекта и удачное окончание третьего курса в художественной академии.
Пока я решаю, какой напиток заказать к чизкейку, моя сестра уже строит глазки молодому и симпатичному официанту, а он не прочь пофлиртовать и всяческими приёмами старается привлечь её внимание.
— Чашку холодного чёрного чая, пожалуйста. И можно побыстрее, мы торопимся.
Официант в форме тусклого цвета вежливо улыбается, чиркая у себя в блокноте, но выглядит немного раздражённым, так как его отвлекли от милой беседы.
— Но нам же никуда не нужно идти. — Заметив мою ухмылку, Ита недовольно цыкает. — Вечно ты так! Твоя забота как всегда чересчур. Между прочим, ты могла бы быть немного повежливее и просто приветливо ему улыбнуться. Он же как раз твоего возраста и, похоже, что тоже студент. Когда он вернётся, познакомься с ним.
— Это по твоей части, — отрезаю я и отворачиваюсь к окну.
Да, я беспокоюсь за сестру, ей всего шестнадцать лет, а она только и думает о свиданиях, а может быть во всём виноваты гормоны. Но у неё большие зелёные глаза, ну точно как у колдуньи, светлые и ухоженные волосы, стройная и изящная фигура, и этой естественной красоты и природного очарования у неё не отнять. Она красива, мила и светится жизнью, и ни одно из этих качеств я не могу отнести к себе. Но дело не только в том, что я не так привлекательна, просто для меня этот мир выглядит как серое полотно, и я не могу разглядеть в нём разноцветные тона. И видимо это и отталкивает людей от меня, а парней так тем более. Ещё в школьные времена, я влюблялась, как и все нормальные девочки, но никогда не чувствовала взаимной симпатии. А сейчас я как будто перестала верить, что что-то может получиться и поняла, что мужчин я не интересую как женщина. Все женские чары достались моей сестре, и поэтому она встречается с парнями за нас двоих.
— Спасибо. — Звонкий, но приятный голос Иты уводит меня от размышлений.
Я собиралась тоже поблагодарить сотрудника этого небольшого уютного в современном стиле кафе за его труд, но его обходительность сосредотачивается исключительно на кокетливой блондинке, и я понимаю, что он намеренно игнорирует меня. Поставив воздушное пирожное и стакан апельсинового сока для сестры, а затем чизкейк и чашку чая для меня, он желает приятного аппетита, и я всё ещё хочу проявить вежливость, но он мгновенно ускользает к другим столикам. Сестра сердито качает головой.
Охлаждённый чизкейк с черникой и клюквой мог бы быть намного вкуснее, если бы не досадное чувство отстранения. Я не от мира сего, определённо. А сестра часто называет меня странной, но это любя, ведь именно она не даёт мне впадать в уныние и замыкаться в себе. Она всегда открыта и доверяет мне все тайны своего молодого и хрупкого сердца. Единственное, что я не часто отвечаю ей тем же.
День только начался и идти домой не хочется, тем более ясным тёплым солнечным днём. И мы решаем не торопясь прогуляться и уже отошли от кафе, как Ита вдруг взвизгивает.
— Ой!
— Что случилось? — стараюсь сделать тон мягче, когда вижу, как она невинно хлопает глазами.
— Я оставила сумку с новыми вещами в кафе.
Я закатываю глаза: так и знала.
— Пойдём обратно. — Я уже развернулась и жду от сестры того же.
— Посмотри на каких я каблуках! — Она приподнимает ногу, демонстрируя мне открытые туфли на высоченных каблуках. — У меня и так уже ноги отваливаются, и если пойду назад, то до дома тебе придётся тащить меня на себе.
— Я знаю, ты меня специально выводишь. — Угрожающе говорю я, но не могу устоять и уже в пути кричу ей. — Подожди меня здесь.
Я широкими шагами лечу по направлению к кафе, благо кеды позволяют, и увидев вывеску с названием кафе «С возвращением», что очень даже в тему, увеличиваю скорость.
Захожу, немного тяжело дышать, но направлюсь к столу заказов и на полпути слышу радостный возглас.
— О, вы вернулись!
Я оборачиваюсь и вижу перед собой официанта, что обслуживал наш с сестрой столик. Он же крутить головой в надежде лицезреть другую девушку.
— Да, моя сестра недотёпа забыла здесь вещи.
Зачем я назвала сестру недотёпой? Чтобы понизить её в глазах этого незнакомого парня? Неужели я становлюсь, как и все женщины, немного стервой?
— Да-да, я сейчас их принесу. — Вежливо, но немного с досадой говорит официант, уходит и скрывается под высоким столом заказов.
Хотя нет, никакие слова о ней не смогут затмить её доброту и красоту.
Он быстро возвращается и протягивает пакет.
— Э-э, спасибо, — я неуверенно тяну руку к складной сумке с покупками.
— Не за что, — мило улыбается официант с короткими каштановыми волосами.
Я забираю пакет и стою смотрю на него. И что теперь, просто взять и убежать?
— Что-то ещё? Может, желаете заказать напиток с собой.
— Да, пожалуйста.
Зачем я согласилась?
— Воды без газа. — Быстро говорю я, что приходит первое в голову, заметив ожидающий взгляд.
 — Сейчас, одну минуту.
Не проходит обещанного времени, как официант возвращается. Я стою уже наготове с приблизительной суммой и отдаю деньги.
— Подождите, сейчас принесу сдачу.
— Не нужно. И спасибо.
— Благодарю вас, — широко улыбается официант. — Всего доброго. Заходите ещё.
— Непременно, до свидания.
И я почти изящно вылетаю из кафе. Ну, вот же могу быть милой, когда захочу, и он мне приветливо улыбался. Может, я не так уж и безнадёжна. Настроение поднялось, но ненадолго. Иду туда, где оставила Иту, но не так быстро, как следует. Ничего страшного, подождёт.
Хоть и много зелени, и разнообразных цветов посажено по всему городу, мне всё равно чего-то не хватает. Становится тоскливо среди этих отягчающих и одинаковых зданий, людей порой довольно равнодушных и даже злых, блестящих снаружи, но опустошённых внутри. Иногда мне так хочется убежать, улететь от этого бесчувственного серого существования. Но как я могу оставить дорогих мне людей.
И вот я добираюсь до места, но Иты нигде не видно. Ну да, мы точно расстались здесь, и где она бродит? Через дорогу есть книжный магазин, возможно, она там. По сестре и не скажешь, что она много читает, и единственным её словам, которым не верят, это когда она убеждает, что любит книги. Уже нацеливаюсь переходить дорогу, как в голову приходит запоздалая мысль о том, что проще позвонить. Возвращаясь на прежнее место, отыскиваю телефон в рюкзаке и набираю номер Иты, жду ответа. Начинаю прислушиваться, когда между гудками прорезаются звуки весёлой песни. Они совсем рядом и доносятся из-за дома. Следуя за мелодией, я дохожу до проёма между зданиями, образующими туннель, и вижу сестру и нависшего над ней мужчину. Ита и так небольшого роста, а с широкоплечим и высоким мужчиной она выглядит совсем миниатюрной. Он выставил руку вперёд и упирается ею в кирпичную стену, преграждая путь девушке, но, похоже, что она вовсе не против его общества.
— Харита, ты что делаешь? — я начинаю медленно подходит.
Но она не обращает на меня никого внимания, а смотрит на взрослого мужчину и, прижавшись к стене, податливо внимает его речам. Он явно намного старше моих двадцати лет, и уж тем более превышает года подростка. Я повышаю громкость и настойчивость голоса:
— Я же просила ждать меня!
Тогда мужчина поворачивает голову в мою сторону, и от его пристального взгляда становится не по себе.
— Харита, ты знаешь его?
Но, кажется, Ита оборачивается не на мой вопрос, а хочет узнать, почему на неё больше не обращено мужское внимание.
— Ио? — она удивленно смотрит на меня. — Что случилось?
— Это я у тебя хочу спросить!
Ита легко проскальзывает под мощной рукой и бежит ко мне.
— Я ждала тебя. Почему так долго? Пойдем, я покажу тебе серёжки, которые мне приглянулись. — Как ни в чём не бывало рассказывает Ита, забирает сумки с вещами и воодушевлённо скрывается из переулка.
Я растерянно стою и не улавливаю происходящего.
— Ладно, ты тоже сойдёшь.
Я поворачиваюсь, а в метре от меня уже образовалось препятствие. Он красив, не спорю. Волосы золотисты и аккуратно уложены на правую сторону, глаза опустошённого серого цвета, а строгий костюм совсем не сочетается с его поведением. Но как можно так быстро увлекаться и поддаваться на слова незнакомого человека? Он делает шаг, и я едва достаю ему до плеч.
Я даже не отхожу – я отпрыгиваю.
— Вам должно быть стыдно! Заманиваете девушек, пристаёте к ним и даже не знаете, сколько им лет!
Сама не верю собственным словам: таким властным людям стыдно не бывает, а то, что он именно такой видно сразу.
Мужчина смотрит на меня не отрываясь, а его улыбка настолько слащава, что мне окончательно становится противно, и я быстрыми шагами начинаю двигаться к главной улице.
— Не спеши. — Спокойно приказывает он. — Ты мне должна заплатить за то, что моя добыча убежала.
Добыча?
— Что Вы сказали? — я быстро возвращаюсь и с трудом сдерживаю желание врезать ему рукой или ногой. — Вы мерзкий, вульгарный тип! Никогда не смейте даже приближаться к девушкам с такими гнусными намерениями!
Я должна была сказать это, пусть даже звучит глупо. И вдобавок это развеселило его. Я перебарываю злость, и ноги быстро уносят от него.
Чёрт, он хватает меня, его рука крепко держит мою, и мне никак не вырваться. Какой же он сильный, а Ита такая хрупкая, что уже бы рассыпалась на части, как цветок скованный льдом. И тут в голове рисуется картина, как эти омерзительные лапы хватают мою сестру. Злость захлёстывает меня, а зрелище, созданное воображением, придаёт мне сил. Я разворачиваюсь и замахиваюсь правой рукой сжатой в кулак. Но он ловит мой удар, и теперь я не могу пошевелить обеими руками, и вдобавок ещё рюкзак падает с плеча и перевешивает правую сторону. Он с таким удовольствием наблюдает за моими тщетными попытками, что его морда захлёбывается в улыбке.
Пора внедрять в бой более тяжёлую артиллерию – удар ноги прямо в пах. Я уже нацеливаюсь на удар, как мерзкий тип вдруг громко вдыхает, бросает мои руки, начинает кашлять и будто задыхаться. Он падает на колени, дрожь перерастает в тряску, сдавленный крик вырывается из его груди.
Это мой шанс! Я уношу ноги, но мысли о том, что у него приступ и вдруг ему необходима помощь, заставляют меня сбавлять темп. А может это вовсе ловушка, но он так естественно корчился от боли, и тем более я уже была почти в безвыходном положении, ему незачем было меня отпускать. Я останавливаюсь и хочу повернуться, но рука вдруг дико загорается ужасной болью. Я вскрикиваю, смотрю на правую руку, а она вся обвита колючим стеблем, который впился мне во всё предплечье. Я стараюсь сорвать растение, и с каждым моим рывком, шипы словно входят ещё глубже. Но у меня всё же выходит оторвать стебель, и я в ужасе бросаю его на землю. Откуда оно взялось? Как же больно! Зажимая левой рукой раны в правом предплечье, я смотрю на стебель, и оно на глазах засыхает и чуть ли не исчезает полностью. Я оборачиваюсь, узнать, что же с мерзким типом, а он тоже испаряется с места нападения. Пока я возилась с растением, он успевает удрать. Раз сумел подняться на ноги, да ещё убежать, значит, сможет сам о себе позаботиться.
— Ну, ты где?
Я оборачиваюсь, а Ита стоит в недовольной позе, поставив руки в бока. Медленно иду к ней, ещё раз бросив взгляд на колючий стебель, подбираю рюкзак, что свалился одновременно с мужиком. Ита меняется в лице, когда замечает мою гримасу боли.
— Что произошло? — она пытается оторвать мою руку, чтобы посмотреть, что я скрываю.
— Не знаю, это было довольно странно.
Я показываю ей руку. Там лишь несколько следов в виде глубоких небольших порезов.
— Что это? — Ита длинными ногтями подцепляет оставшийся шип, который я не заметила.
— Ай!
— Прости. Мерзость какая! — она недолго рассматривает кусочек растения и с отвращением кидает на асфальт.
— Почему ты пошла с ним? — застаю я вопросом сестру врасплох.
— С кем?
И вот опять это невинное выражение лица, но сейчас оно действительно пронизано непониманием.
— Мужчина, светловолосый, в пиджаке, высокий такой, — я вытягиваю руку вверх, насколько только могу.
Она, наверное, прикалывается надо мной или может, не хочет говорить об этом, надеюсь, ей всё-таки стыдно за своё поведение.
— Странная ты, — Ита опасливо улыбается, глядя на меня. — Пойдём-ка домой. — Она берёт меня за здоровую руку и уводит из этого злополучного переулка.

— Иоланта, опять умудрилась куда-то свалиться? — мама вздыхает и бежит за аптечкой.
— Да, в кусты.
— В кусты? — кричит мама из другой комнаты, а вернувшись, продолжает. — Я даже не буду спрашивать как.
Мы с сестрой решили ничего не рассказывать, потому что Ита до сих пор не признаётся, что обжималась с незнакомцем в подворотне, и во избежание недопонимания решили оставить этот случай между нами.
Мама быстро справляется со своей привычной работой – обработкой моих ран, и внятных объяснений так от нас и не дожидается. Умение Иты заговаривать зубы редко действует на маму, но в этот раз она была слишком взволнована, чтобы заметит нашу уловку.
Вечер за разговорами и делами наступает быстро. Овощное рагу получилось очень вкусное, то ли от того что все учувствовали в приготовлении, то ли это из-за стресса я испытывала нестерпимый голод.
Половину следующего дня я пребываю в постели, отсыпаясь за весь семестр. Остальная часть дня пролетает в поисках работы, причем, не выходя из дома. Интернет – хорошая штука, если знать меру. Но ни одна вакансия не подходит, везде требуется опыт работы и законченное высшее образование, даже на временную работу высокие требования. И как, скажите мне на милость, получить опыт работы, если никто не берёт без опыта работы? Замкнутый круг какой-то. Даже Ита работает в небольшой компании уже почти месяц, вися на телефоне и предлагая людям подключить различные теле услуги, но такая работа не для меня.
Я окончательно расстраиваюсь и сажусь рисовать. Хоть так я могу быть счастливой, просто занимаясь любимым делом. Свобода – вот что я чувствую, когда рисую. То, что не в силах сделать в реальной жизни, я могу воплотить на бумаге, рассказывая свои мысли, идеи, чувства. День проходит для меня не зря, если я рисую.
Но ночь становится мучительна, постоянно мне что-то не даёт покоя. Я просыпаюсь каждые полчаса, но это не рука меня беспокоит, она на удивление быстро заживает. Снятся чьи-то прикосновения, кто-то хватает меня во сне, и это заставляет вздрагивать и просыпаться. Надеюсь, хоть день будет удачным.;
Глава 2. Лиловые терзания
Ну и где она? Мы же договорились встретиться около её работы, но как мне сообщила довольно скверного характера худощавая женщина из офиса, Ита ушла с работы пораньше. Как она может работать в таком коллективе, если я уже с порога почувствовала угнетающую атмосферу.
И это надо было постараться, чтобы забыть дома мобильный телефон, хотя обычно она не расстаётся с ним ни на секунду. Если бы я знала, что так получиться, продолжила бы искать работу, а сегодня воскресенье – короткий или вообще нерабочий день, я уже ничего не успею сделать. Сокращу, пожалуй, путь, чтобы поскорее добраться до дома и навалять подзатыльников сестре.
Выхожу на тропинку, идущую вдоль высокого откоса, и наслаждаюсь этим уголком природы: деревья, разрослись перед окнами, отводя дома на второй план, а вокруг открывается просторный вид, созданный свежей насыщенной зелёным травой и кусочками ярких летних цветов. Но сегодня над этой красотой нависли угрюмые тучи, и она изо всех сил старается не блекнуть под натиском серости.
Я выставляю вперёд руку, проверить, точно ли начинается дождь. Редкие капли быстро сменяются несущимися к земле крупными частицами воды, становясь одним потоком. Как некстати дождь. Благо зонт взяла с собой, хотя обычно, когда он при мне, то как оберег от смурых и плачущих туч.
— Ай! — Невольно кидаю я сквозь зубы, когда встаю в мокрую траву, обходя уже успевшую наполниться водой ямку.
Ну вот, теперь правая нога сырая, и даже любимые кеды не спасают. Может, не надо было идти по короткому пути. Когда увижу сестру – прибью!
Ветер дует мне навстречу, захватывая за собой капли дождя, и зонтик пришлось опустить так, что теперь он загораживает мне весь обзор. Я иду слишком быстро и не замечаю, куда ступаю.
Я запинаюсь, но на удивление не падаю. И когда вновь хочу стартовать, вижу перед собой пару тёмных кожаных сапог. Невольно вздрагиваю. Нужно посмотреть на того, кто додумался в сапогах ходить летом. Однако в нынешнюю погоду это не кажется такой уж неудачной идеей.
Я приподнимаю зонт, но сапоги вдруг исчезают. И не оттого, что этот одетый не по сезону человек делает шаг, а просто исчезают, испаряются в воздухе. Я быстро моргаю несколько раз, наверное, хочу привести зрение в норму от того, что мне почудилось. Я стою и держу над собой зонт строго вертикально, но никого действительно нет. Поворачиваю корпус вправо, затем влево. И тут чувствую, как зонт резко выскальзывает из моей руки и отлетает в сторону, падает справа от меня на траву и валяется раскрытым, укрывая от дождя небольшую горстку цветов.
Но моё недоумение заканчивается внезапно. Я ощущаю удар, причём спиной и головой. Боль отдаёт в виски, и я не сразу понимаю, что лежу на мокрой земле, но зато холод помогает быстрее прийти в себя.
Тяжело. Что это? На меня кто-то навалился! Я в панике ищу спасение, но вижу только серое небо, из которого градом льётся вода и попадает в глаза, и всё что я могу делать – это беспомощно моргать. Не могу повернуть голову, а кричать тем более. Большая рука крепко закрывает рот, сжимая челюсти так, что больше хочется кричать от боли, а не звать на помощь. Ноги будто онемели, их прижали к земле так, что я в силах пошевелить только самым дальним отделом конечностей – стопой. Руки! Я не могу двигать своими руками! Они над головой и прижаты к земле, и они словно связаны. Я пытаюсь расцепить запястья, но тут же чувствую, как их ещё сильнее стягивают. Но когда это их успели связать верёвкой?
Господи, он такой тяжёлый. Чёртов маньяк!
Первые секунды дезориентации проходят, я пытаюсь выкрутиться. Но чем сильнее я начинаю дёргаться, тем плотнее меня прижимают к земле. Вся спина мокрая, всё сырое, но вот сверху так тепло, даже жарко. Краем глаза я замечаю что-то чёрное слева от меня, а когда щеке становится щекотно, я понимаю, что это волосы спадают с его головы.
Мне страшно, и я ничего не могу сделать! Я зажмуриваю глаза в надежде, что всё это исчезнет, и когда я включу свет, то все монстры разбегутся.
Я замираю. От подбородка по щеке и до самого виска движется тёплое и влажное.
А-А-А! Он ещё и извращенец! Он облизывает меня!!!
Я снова начинаю выворачиваться, вместо крика мычать и слышу его выдох с усмешкой. Теперь я начинаю злиться из-за того, что он наслаждается этим.
Я с трудом могу дышать: мой нос может вдыхать лишь только одной половинкой, а на грудную клетку надавили всем весом. Видимо заметив мои попытки сделать глубокий вдох, маньяк приспускает руку с лица. Я втягиваю воздух всей мощностью своих дыхательных путей. Свежий аромат влажной травы заполняет мои лёгкие, но вместе с тем другой запах впивается мне в нос. Отдаёт металлом и, кажется, кровью. Становится совсем не по себе. Паника вновь обуревает мозг. Теперь я дышу ещё чаще, громче и глубже.
Его лицо по-прежнему слева, и я не могу ничего разглядеть. Я чувствую, как приподнимается его грудь. Он тоже стал глубже дышать. Кажется, он нюхает меня. Ужас! Я не могу больше!
Я вздрагиваю. Его свободная правая рука впивается в моё бедро. Его пальцы поднимаются всё ваше, а сжимают ещё сильнее. Его хватка обжигает мою обнажённую ногу.
Надо было надеть штаны, а не шорты, да ещё и короткие. Как я могу думать о таких мелочах в угрожающей моей чести ситуации? Соображай лучше как выбраться!
Ноге теперь не так жарко, джинсовая ткань хоть как-то отгораживает меня от его лап. О нет, его рука теперь движется к животу. Пальцы хватаются за край рубашки и начинают медленно задирать её вверх, а потом и вовсе проникать под тонкий слой одежды.
Похоже, он совсем не торопится и даже не беспокоится, что его могут застукать. Хотя разве сейчас кто-то кинется на помощь.
Ой! Совсем горячо, живот словно расплавляется под его ладонью!
Рывок. И слышу звон. Это металлическая пуговица оторвалась от ткани, и теперь ничего не мешает ему сделать отвратительные вещи.
— М-м-м.
Его голос звучит насмешливо и похотливо. К горлу подкатывает отвращение.
«Нет! Нет, не смей!» —  Кричу я, а наружу вырывается лишь нечёткое мычание.
Отпусти! Не надо!
Не оставляя попыток освободиться, я вдруг чувствую лёгкость, а руки и ноги распадаются в разные стороны. Ещё мгновение я лежу, распластавшись на помятой лужайке. Но услышав хриплое дыхание неподалёку от себя, резко поднимаю корпус, опираясь на руки и поджимая ноги.
Стоя на коленях, он почти припал к земле. Левая рука упирается в землю, видимо с трудом удерживая тело, а правая вцепляется в грудь, скомкав одежду в кулак. С шумом он хватает воздух, а из груди вдруг вырывается сдавленный крик, смешанный с рычанием.
Это заставляет моё сознание вернуться. Но я всё равно смотрю на корчившегося от боли человека перед собой и не могу прийти в себя. Лицо, которое закрывают чёрные мокрые волосы, начинает показываться. Страх охватывает меня вновь.
Что ты расселась? Беги!
Я даю себе мысленный толчок и вскакиваю с земли, преодолевая спазм мышц в ногах и остаток тяжести тела незнакомого человека. Я поскальзываюсь и, чтобы не упасть, замираю и кидаю быстрый взгляд на маньяка, дабы не упустить его из виду. В мимолётном взоре я сталкиваюсь с его глазами. Эти глаза, цвета которого я прежде не встречала, впиваются хищной хваткой.
«Беги!» — повторяю я себе и выхожу из оцепенения.
Я бегу со всех ног и даже не знаю в сторону ли дома. Главное убежать подальше, а уже потом начать разбираться. Меня прошибает током, когда в голове всплывает взгляд этого извращенца. Хотя он и не очень похож на насильника, скорее ему больше подошла бы роль убийцы, причём, убивающим одним взглядом. Эти глаза… лишь их пугающий огонь я успела уловить из-под волос совершенно чёрных. Его глаза словно два сверкающих кристалла аметиста.
Я даже не заметила, как сбавила темп. Хоть я и тяжело дышу, но совсем не устала бежать. Почему я замедляю ход? Теперь я и вовсе иду. Я делаю ещё шаг и попадаю прямо в лужу. Почему мне хочется развернуться и бежать обратно? Он же извращенец, он лапал меня, и могло бы похлеще что случиться, ели бы он вдруг не отскочил и не стал мучиться от боли. Интересно, что с ним. Кажется, ситуация повторяется. Я точно ненормальная, если испытываю сострадание к тому, кто только что чуть меня не… Ой, жуть! Но его глаза… в них было что-то ещё. Замешательство? Удивление? Боль? А вдруг у него сердечный приступ, и он может умереть. Надо вызвать скорую.
Я хватаюсь за задний карман шорт и обнаруживаю, что мобильника нет ни в одном кармане.
— Чёрт!
Наконец я вынимаю ногу из лужи и бегу туда, откуда лучше бы держаться подальше. Преодолевая пройденный путь, я начинаю вспоминать, что произошло несколько минут назад. Меня вновь охватывает дрожь. И надо бы плюнуть на мобильник, и подсознание кричит, надрываясь, что я дура и вообще не соображаю, что делаю. Но эти глаза…
Похоже это то самое место. Ну да, вон трава, что пострадала не меньше моего, и на которой отпечатались следы борьбы и унижения. Но ни маньяка, ни телефона нет. И даже зонт пропал, а дождь всё сильнее.

Поднимаюсь по ступенькам, меня всё ещё трясёт. Но теперь вдобавок и холодно. Конечно, быстрее было бы зайти в лифт и нажать кнопку, и через 10 секунд я уже на седьмом этаже. Но с детства я боюсь ездить одна. Не сказать, чтобы это была клаустрофобия. Но лучше я сто раз побегаю вверх-вниз, чем проедусь в кабинке уносящего ужаса. Весь путь, что я бежала до дома, даёт о себе знать на пятом этаже, и ноги начинают деревенеть, а дыхание сбиваться под ломотой в груди. Наконец, я наступаю на последний подъём, и остаётся только пройти по правому коридору.
Хорошо, что я не взяла ключи, а то бы потеряла и их заодно. Дотрагиваюсь до головы, чтобы пригладить растрёпанные волосы, но оказывается, моя аккуратно заплетённая коса превратилась в бесформенное и взъерошенное образование. Быстро распускаю всё, что осталось от причёски и затягиваю тёмно-русые волосы в конский хвост потуже. Я нажимаю на дверной звонок и без сил опускаю голову. Смотрю на свои ноги, а они трясутся. Я трусишка, мерзлячка и слабачка. Но нужно взять себя в руки и не показывать своё никчёмное состояние. Сейчас я похожа на мокрого и голодного щенка, что ждёт под дверью и скулит. Благо у меня есть дом, куда я могу вернуться.
Я слышу шаги за дверью, сжимаю пальцы в кулаки и встряхиваю плечами. Дверь открывается, и от маминой улыбки сразу становиться теплее. Но мгновение спустя её лицо выражает гримасу ужаса и негодования.
— Что с тобой случилось?
— Я просто упала, – стараюсь говорить как можно спокойнее и равнодушнее.
Я заваливаюсь в прихожую, а мама продолжает стоять в оцепенении с открытой дверью.
— Как?
— Да как обычно. Ты же знаешь, какая я неуклюжая.
Прости мама, но мне придётся тебе соврать, иначе твоё лицо станет ещё более испуганным, и тогда твоё беспокойство мне уже будет не остановить.
— Ита дома?
Я пытаюсь снять конверсы, но вода, что накопилась в них, словно клей.
— Ну и видок у тебя!
Усмешка за спиной ещё больше подкидывает дров в мой разгорающийся костёр злости.
— Это всё благодаря тебе! – разворачиваюсь на одной ноге и угрожающе смотрю на сестру.
— Тебя никто не просил приходить раньше. Я думала, что успею вернуться домой и позвонить тебе.
— А подождать нельзя было? И для чего тебе телефон? Чтобы дома забывать? – я закипаю и уже не контролирую свои движения. Из правого кроверса выливается вода.
— Прости мам, я всё сейчас уберу. — Быстро разуваю вторую ногу.
— Я всё сделаю сама. А ты бегом переодеваться, а то тебя всю трясёт, — мягко, но настойчиво говорит мама и уходит по направлению ванной комнаты.
— Ты что, в земле валялась?
— Лучше помолчи, Харита! — грозно кидаю я в сторону сестры, снимая носки.
— Не называй меня так! — она надувает пухлые губки и скрещивает руки на груди – её обычная реакция, когда я называю её полным именем.
— А ты не заслуживаешь того, какое тебе больше нравится.
Босиком я хлюпаю к своей комнате и на полпути сталкиваюсь с мамой и тряпкой в её руках.
— Иди прими душ, и тебе сразу станет легче. — Снова от её улыбки мне становится теплее, а зелёные в крапинку глаза словно говорят: «всё будет хорошо».
Я так хочу обнять её, но вспоминаю, что сейчас я для этого совсем неприглядна.
— Да, мам, спасибо.
Я запрыгиваю в ванную комнату и с немыслимой радостью сбрасываю грязную одежду прямо на пол.
Под горячей бьющей водой озноб постепенно спадает. Я с силой надавливаю губкой на лицо. Тру левую щёку, пока не начинает жечь и гореть. Я бес конца добавляю на губку жидкое мыло, снова и снова стираю следы чужих пальцев.
Лиловые глаза вновь возникают в моей памяти, я вздрагиваю. От этого яркого необычного блеска до сих пор не по себе, и я не могу успокоиться. Ведь было очень страшно, и поэтому я должна забыть обо всём и не вызывать своим поведением никаких подозрений.
— Ио, всё в порядке? Ты уже двадцать минут сидишь там. — Голос сестры возвращает меня к реальности. — Прости меня, я ведь не ожидала, что ты придёшь ко мне на работу раньше! — Повышенным тоном говорит Ита, ей всегда легче извиняться на расстоянии.
— Как будто первый раз, — буркаю я, не в силах перекричать поток воды.
— Эй, Ио, ты там жива? — Ита настойчиво стучит в дверь.
— Да! И не надейся… – Рявкаю я.
Но лучше бы нет. Меня занимают не те мысли, которые должны сопровождать после таких событий. Как ужасно я себя чувствую, становится вновь противно и неловко. Но стоит позволить фиолетовым оттенкам проявиться в моей голове, как меня окутывает немыслимое желание постоянно думать и видеть только лишь их.
Как же бредово звучит! Даже самой непонятны и чужды собственные ощущения.
Напоследок охлаждающий душ возвращает мысли на место, а укутавшись в мягкое и согревающее полотенце, выхожу из ванной. Сестры поблизости нет, и я быстро проскальзываю в комнату. Мёртвым грузом падаю на кровать, не хочу шевелиться и, кажется, начинаю уходить в сон, завернувшись в полотенце, и сырой головой.
— Ты спишь?
Внутри я вздрогнула, но не подаю виду, что слышу и продолжаю лежать с закрытыми глазами.
— Теперь не будешь со мной разговаривать? – Ита закрывает дверь и подходит к моей кровати.
— Просто обдумываю, как тебе лучше вбить в голову, что надо быть более ответственной.
— Да ладно тебе, — отмахивается Ита и пододвигает стул, чтобы сесть напротив меня. — Между прочим, я тебя звонила, когда пришла домой.
Вот чёрт!
Я открываю глаза, но быстро меняю своё растерянное выражение лица на укоряющий взгляд.
— Знаешь, неудобно как-то под ливнем разговаривать.
— Ладно, я виновата. И вот в знак примирения я приготовила твой любимый чай, — она неуверенно протягивает мне поднос с чашкой.
Я не могу долго злиться на сестру, её невинные глаза всегда растапливают лёд в людях, и я не исключение. И тем более горячий напиток как раз то, что нужно.
— Мама приготовила ужин, пойдём. — Ита с облегчением вздыхает, когда я делаю глоток зелёного чая.
— Мне совсем не хочется есть.
— Ты же знаешь, что для мамы это не оправдание.
— Эх, — грустно, но с улыбкой вздыхаю я. — Дадите мне пять минут?
Ита смеётся и в типичном для неё приподнятом настроении как бабочка, чарующая своими узорами, вылетает из комнаты. Мы с ней совершенно разные. Два непохожих характера уживаются иногда с трудом в одной комнате. Я её люблю и часто прощаю легкомысленные выходки, а она терпит в ответ мою сверхзаботливость.
Мне снова тепло, утопающе тепло. Жгучий язык скользит по щеке. Хочу ещё. Снова влажное и пылающее поглаживает моё лицо. Тяжесть сдавливает меня. Не могу пошевелиться, да и не хочу. Тепло нарастает. Живот накрывают длинные тонкие пальцы, такие манящие и обволакивающие, что хочется целиком оказаться под их напором. Не могу больше терпеть, жажда коснуться преодолевает желание быть под контролем и даёт волю рукам. Но я не могу ими пошевелить, я их даже не чувствую, словно онемели и мне не подвластны. Ах, нет, я чувствую, как моё запястье хватает обжигающая рука, движется по предплечью к локтю, затем плечу и вот уже шея закипает под несдержанными пальцами. Мне совсем не страшно, мне хочется ещё больше. Пожалуйста, не отпускай меня! Хватка становится ещё крепче, я начинаю задыхаться, но не хочу, чтобы жар его тела покидал меня. Я замираю, больше не дышу, когда два сверкнувших в темноте аметиста жаждут вцепиться в мою плоть. Слышу рык и исчезаю в фиолетовой темноте.
Свет бьёт в глаза, дышу с трудом и совсем не понимаю происходящего.
— Ты в порядке?
Голос Иты. Хорошо, я дома. Свет от телефона не даёт мне разглядеть вещи вокруг себя.
— Да, просто сон приснился. — Говорю я, отодвигая в сторону телефон.
Ита присаживается на край моей кровати, теперь я вижу хотя бы часть освещённого лица, которое замерло в испуге.
— Сон? Да ты словно задыхалась. И стонала.
Стонала?
— Да ты вся горишь! — Она касается моего лба и, констатировав факт, соскакивает с  кровати.
— Нет, всё хорошо. — Успеваю схватить её за руку. — Правда.
Она недоверчиво продолжает смотреть на меня, но вскоре сдаётся, зная, что я никогда не врала ей.
— Можно я хотя бы воды тебе принесу.
Это был явно не вопрос, и она вышла из комнаты, выполнять своё слово.
Свет выключен, значит уже ночь, и я пропустила ужин, но желудок до сих пор не просит пропитания. Я уснула прямо в полотенце, но Ита накрыла меня пледом, а во сне мне стало так жарко, что почти весь плед оказался в ногах. Я стонала. Мне впервые стыдно из-за собственного сна. Кажется, я хотела его прикосновений. Никогда раньше не испытывала такого дикого желания. Хоть это было не наяву, но так неловко.
— С тобой точно всё хорошо?
Я снова слишком ушла в себя и не услышала, как Ита вернулась. Её вопрос весьма уместен, ведь я закрыла ладонями лицо и мотаю головой, но я не могу ей рассказать.
— Спасибо.
Глоток освежающей воды умиротворяет внутренний жар, и я вздыхаю с облегчением, но сестра всё равно смотрит на меня с недоверием.

Лето, никуда не нужно вставать и торопиться. Мысль о том, что необходимо, в конце концов, найти работу полностью пробуждает меня. Поднимаюсь, потягиваюсь и решаю, что все события произошедшие вчера будут считаться сном вдобавок к ночным грёзам.
Ита уже встала и как всегда не заправила кровать. Смотрю на часы – ещё нет и десяти. Для меня это слишком рано, тем более в летнее время. Но я и так проспала почти двенадцать часов. Отлично, успею поискать работу и доделать проект.
Натягиваю тунику и бреду на кухню. На обеденном столе лежит записка: «Оладьи в тарелке под полотенцем. Молоко в холодильнике на второй полке. Обязательно поешь»; а ниже подписано более корявым почерком: «Когда проснёшься, немедленно мне позвони! Хочу знать, как ты умудрилась ЛИШИТЬСЯ ПУГОВИЦЫ И ПОЛУЧИТЬ СИНЯКИ!»
Боже, надеюсь, мама не видела этих восклицаний. Синяки? Почему-то я первым делом поднимаю руки. Кошмар! Будто змея несколькими кольцами обвила мне запястья и оставила отметины. Выбегаю в коридор и заглядываю почти во весь рост зеркало.
— Моё лицо! — в ужасе взвизгиваю я.
Местами моя нижняя челюсть багрового оттенка, и даже возле глаза остался след от указательного пальца. Видимо, это не может остаться просто сном. Что же делать? Если мама увидит, придётся всё рассказать, а сестре теперь тем более. Ладно, без паники, успокойся, моя дырявая голова должна попытаться что-то придумать. Я хватаюсь за волосы, но ничего не приходит на ум. Я в отчаянии хлопаю по ногам.
— Ай! Как же больно!
Я задираю тунику и вижу на правом бедре несколько сине-фиолетовых отпечатков.
— Вот же зараза!
Трогаю ногу, но чуть надавив на синяки, корчу гримасу боли. Таких гематом у меня ещё не бывало. Даже в буйном и весёлом детстве были меньшие по размаху ушибы. А вдруг ещё на животе остались. Ох, слава богам, что нет. Хотя откуда, ведь здесь его рука лишь нежно касалась меня.
НЕЖНО?!
Смотрю на себя в зеркало: как я резво мотаю голову, вытряхивая мысли.
В животе заурчало. Да, действительно, пойду поем, успокоюсь и, может, что надумаю. Ещё раз прочитываю подробную инструкцию, где что лежит, ведь обычно я не замечаю, даже когда у меня это под носом, поэтому мама решила, что лучше оставлять детальные предписания.
— Ха! — Усмехаюсь я, попав взглядом на неровные буквы «немедленно позвони». Про телефон уж точно придётся рассказать.
Даже холодные мамины оладьи просто объеденье, и если бы не было крайне неприятно и больно жевать немного онемевшей челюстью, то начало дня можно считать не таким уж и плохим. Помыв посуду и выбросив записку, которая могла породить череду вопросов, я направляюсь в ванную, там уже ждут постиранные и свежие вещи. Я быстрым движением стаскиваю шорты и отправляюсь на поиски беспризорной пуговицы.
— Ну вот, одной уликой меньше. — Я довольная своей работой, любуюсь джинсовыми шортами и радуюсь, что следов от травы не осталось.
Однако моё на миг приподнятое настроение быстро улетучивается. Я не могу даже выйти на улицу, чтобы не привлечь к себе внимания. Я дотрагиваюсь до нижней челюсти, шипящий звук непроизвольно вырывается как отзвук боли.
Я не могу придумать ничего правдоподобного, и это злит меня всё больше. И не могу смириться с правдой, которая заставит моих родных переживать. Разумеется, ничего сверхъестественного не случилось, но происшествие отнюдь не из приятных. Совершенно нет ни малейшего желания идти в больницу, да и в добавок, как обычно сработает самый главный закон – «закона подлости», там обязательно встретятся знакомые, которые потом передадут всё маме. Не хочу лишних сплетен и недомолвок. Но что я могу сделать?
В упадническом настроении я сажусь за письменный стол напротив окна. Хотела подпереть подбородок рукой, но быстро вспоминаю, что даже такой пустяк для меня теперь не позволительная роскошь. Раздражённо вздыхаю. Может, занятие любимым делом мне поможет отвлечься.
Достаю убранные листки из выдвижного ящика, выдёргиваю карандаш из подставки, нацеливаюсь на незавершённый рисунок и … Не хочу рисовать. Ненавижу это чувство. Смотрю в окно, а на улице ярко светит солнце, словно и не было вчера дождя, самого жуткого и мокрого дождя за всю мою жизнь.
Я всё ещё держу карандаш, поднимаю его перед собой и пристально смотрю. Это простой карандаш, который может в зависимости от настойчивости его обладателя создавать оттенки от бледно серого до углублённо чёрного, но сама его поверхность выкрашена в насыщенно фиолетовый и переливающийся на солнечных лучах цвет. Я совсем не хотела вспоминать, в произвольном потоке мысли сами нашли нужную картинку вчерашних событий, и вот передо мной вновь обилие лиловых оттенков. Я склоняю голову и разочаровываюсь в себе, что я даже собственное мышление не могу удержать в нужном мне направлении. Взгляд падает на чистый листок бумаги, и рука сама тянется к безграничному холсту фантазий.
Одна, вторая – линии сами по себе укладываются в стройный рисунок, следуя только за воспоминанием. Простой карандаш с фиолетовой поверхностью стимулирует воссоздание необходимых очертаний. Даже не требуется прибегать к помощи ластика, наброски верны и точно повторяют изгибы. Всего через несколько минут на меня снизу вверх, а по ощущениям наоборот, смотрят глаза, всё тем же пристальным взглядом с хищным отблеском.
Я знаю, что не хватает одной детали и бросаюсь к выдвижным ящикам, достаю футляр с цветными карандашами. Выбираю нужные тона и продолжаю воссоздавать неполный образ. Всеми карандаши что были – фиолетового, сиреневого, лилового, синего, красного цветов – я просто насыщаю рисунок и пытаюсь оживить его. Но всё не то. Близко, но, даже используя все цвета и их оттенки, я не смогу осветить весь спектр красок, которыми наполнены эти глаза. Мне остаётся смотреть только на подобие неповторимых глаз, и немного вздрагивать внутри от пронизывающего насквозь взгляда.
Но вдруг по спине пробегает дрожь, словно тоже самое ощущение пропитывает меня с затылка. Резко оборачиваюсь, хотя даже не знаю, что я ожидаю там узреть. И, разумеется, ничего кроме стен, двери, шкафа и тумбочки я не вижу. Но ощущение взгляда, забирающегося в душу нарастает всё больше. Я смотрю в одну точку на двери и не могу отвести взгляда. Как тогда, полное оцепенение, которое не даёт сдвинуться с места. Мне становится страшно, и я понимаю, что докатилась до паранойи. Я неожиданно хохочу во весь голос, и это на удивление помогает, сковывающее чувство отлегло.
Я вновь засматриваюсь зеленью, которой богато лето. Дерево напротив окна всегда красиво и обладает успокаивающим эффектом. И неважно как оно выглядит: будь то красно-жёлтая накидка, отдающая оранжевые лучики предвкушения, или только маленькие наброски, набирающие силу и обещающие пришествие чего-то нового и неизвестного, или даже пушистое и лёгкое покрывало, будь оно немного потеплее, то можно было рискнуть и укрыться, и вот сейчас полное жизни, оно ждёт, чтобы целиком раскрыться и показать всё, на что способно.
Раздаётся мелодия, и я подпрыгиваю на стуле. Оборачиваюсь на знакомый шум и в недоумении смотрю на деревянную тумбочку, где надрывается мобильный телефон. Я в растерянности не сразу, но подхожу к тумбочке у двери. Уже по мелодии звонка я понимаю, что это мой телефон, и звонит никто иная как моя сестра.
— Да.
— Что «да»? Я который раз тебе уже звоню! Ты что, всё ещё спишь?
Чересчур звонкий голос сестры выдёргивает меня из размышлений, и из-за негативного и громкого потока, вырывающегося из трубки, я отставляю руку от уха и жду, пока череда оглушающих звуков приутихнет.
— Ты меня слушаешь?
Пора включаться в разговор, а то вновь начнётся тирада.
— Да, я вся во внимании. Просто решила спокойно отдохнуть и выключила звук.
— Выключила она звук! — Передразнивает меня Ита, и нужно признать, довольно удачно. — А я тут сиди и переживай!
— Где ты сидишь?
— В кафе.
— С кем?
— Ты его не знаешь. Только не вздыхай. Он просто душка.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Как же легко увести её в сторону от разговора, особенно, если тема касается парней. Ита продолжает что-то рассказывать о новом ухажёре, но мне приходится пропускать половину болтовни, чтобы предположить хоть какую-то наиболее вменяемую версию возвращения моего телефона.
— Просто не задерживайся допоздна.
— Хорошо. И когда я вернусь, надеюсь, ты расскажешь мне о пуговице, ну и о том, что я тебе написала в записке.
Ита видимо решила не говорить вслух при посторонних людях вещи, которые объяснять будет сложно и неловко. Похоже, она догадалась. Уж она-то точно знает, как выглядят мужские руки, ведь на лице у меня чёткий отпечаток одной такой подобной ладони.
— Пуговица? Какая пуговица? Всё на месте, как и было.
— Очень смешно. Пришить и я могу. — Даже через телефон я почувствовала, как улыбка спадает с её милого личика. — Я не хочу, чтобы ты выносила это в одиночку. Я не хотела оставлять тебя, но утром мне нужно было на работу.
— Спасибо. Я приготовлю твой любимый молочный коктейль. Развлекайся.
Напоследок я услышала радостный возглас и ребяческий смех – это всё что мне нужно.
Пару минут я продолжаю сверлить телефон взглядом, словно он обязан выдать мне ответ. Но он упорно молчит. Я чётко помню, что потеряла его. Или же я прибывала в таком шоке, что могла и не помнить деталей. Я включаю подсветку. Ну вот же – звук есть, значит я должна была слышать звонки. Или может он был в шортах, а Ита положила его сюда, или мама. Так всё равно не сходится!
Ещё пару идей приходит мне в голову, тоже не проясняющих чудесного появления. Последнее время я всё чаще прибываю в недоумении. Пора завязывать.
Кладу телефон на место, и только сейчас моя рассеянность позволяет увидеть синюю округлую баночку. Оказавшись у меня в руке, она умещается в моей ладони как влитая. Я внимательно разглядываю притягательное изделие: такое красивое, сделанное из непрозрачного стекла и переливающееся от сапфирового до чисто-лазурного оттенка. Наверное, Ита купила. Я поднимаю крышку, и аромат заполняет комнату. Я с удовольствием вдыхаю букет из трав и цветов. Указательным пальцем я смахиваю со стенки баночки немного крема цвета мяты и втираю его в тыльную сторону ладони. Приятная и охлаждающая смесь быстро впитывается в кожу. Хм, странно, ни инструкции, ни этикетки. Повертев баночку в нескольких плоскостях, я ещё раз вдыхаю аромат и ставлю сосуд благоуханий на тумбочку.
В доме всегда найдутся дела, поэтому я решаю не терять времени даром. Кроме того я ещё не отчистила кеды от вчерашней встряски, да и ужин не мешало бы приготовить. Включив ноутбук и врубив колонки на полную громкость, я принимаюсь за работу. Под любимую и в основном оживлённую музыку домашние хлопоты делаются быстрее и становятся более увлекательными.
Тишина. Я так глубоко задумалась, что не знаю, как давно она образовалась. Трек-лист похоже закончился. Бегу скорее в комнату, чтобы успеть вернуться к плите до пригорания блинчиков с мясом. Не успеваю всмотреться в экран, как мой взгляд цепляет листок бумаги, расположившийся на клавишах ноутбука.
«МАЗЬ ОТ СИНЯКОВ!»
Чего?
Взяв в руки листок, перечитываю добрый десяток раз. Но не от того, что не понимаю смысла, а просто озадачена появлением записки с незнакомым почерком. Без закорючек, которые обычно любит делать Ита, но не менее красивый и аккуратный шрифт без лишних чёрточек, застаёт меня врасплох. И даже чувствуется, сколько эмоций вложено в эти три слова, особенно восклицательный знак, выделяющийся обильностью чернил и продавивший бумагу, говорит, даже кричит о пылкости автора.
Призрак, никак иначе. Но больно уж он активный призрак, что даже с лёгкостью может писать и так живо выражать настроение.
Я оглядываюсь, снова в попытке кого-то лицезреть. Я верю в приведения, йети, говоря общими словами, или ещё кого-либо сверхъестественного, ведь не может такое количество легенд и преданий по всему свету являться небылицей. Но я никогда не сталкивалась ни с чем подобным. А что, если круг из соли нарисовать?..
Прибегать, однако, к таким мерам я не стала, запах горелого отвлекает меня от безумных идей, принюхавшись, я соображаю, в чём дело. Блины всё-таки сгорели… Придётся всё переделывать, ибо угольки не очень аппетитны.
Ужин готов, коктейли тоже, а послание не выходит у меня из головы. Я с каким-то опасением возвращаюсь в комнату. Хочу ещё раз прочитать и убедиться, что это не галлюцинации. Но выходит как раз-таки наоборот: записка, оставленная на столе, исчезает. Теперь я не на шутку начинаю волноваться, что у меня едет крыша. Но каким бы образом сообщение не появилось, а потом исчезло, и кто бы его не оставил, я беру стеклянную баночку. Скорее всего, это любопытство подталкивает меня. Снимаю крышку и начинаю втирать бледно зелёный крем на пунцовую часть запястья. По мере впитывания мазь изменяет окраску, превращаясь в дымчато-розовую смесь.
Прошёл почти час, и всё это время я постоянно бегала к зеркалу, наблюдая, как прямо на глазах следы насилия исчезают. Отпечаток на лице практически весь исчез, ведь я не пожалела чудодейственного крема. Глазам не верю! Но теперь произошедшее можно действительно воспринимать как дурной сон, ничего больше не напоминает. Кроме листка, что спрятан, точнее воспоминаний, которые теперь застыли не только в моей голове.
Как и хотела, я выбираюсь на солнышко. Сегодня так людно и шумно, и жарко, а ветерок изредка обдаёт прохладой. И кажется, я снова готова плюнуть на поиски работы. Нужно охладить себя и свои мысли, мороженое лучше всего справится с этим и поднимет настроение. Почти чавкая от удовольствия, я сижу на скамейке в теньке, созданный кроной деревьев, и лопаю мороженое. Неподалёку расположенный фонтан к пению птиц добавляет журчание воды, формируя образ нетронутой чистой природы. Я редко обхожусь без музыки, но сейчас мне достаточно природной мелодии, чтобы окружить себя умиротворением.
Ой! Рука вдруг заломила ни с того ни с сего, та самая правая. Ушло несколько дней, чтобы раны, оставленные шипами, затянулись. Однако ещё остались отметины, но до этого рука не беспокоила меня, а сейчас ноет со страшной силой. Видимо попала инфекция или ещё что, придётся идти в больницу.
Не может быть! Пока я шаталась по парку, над городом успели нависнуть тучи. Не спорю, я люблю дождь, но я ещё не отошла от вчерашней бури.
Люди ускоряют шаг, когда начинает накрапывать дождь. Я тоже прибавляю темп. Выхожу на голую площадь, как из леса; там хоть деревья создавали навес над головой, оставляя шанс не промокнуть до нитки. Люди бегут, прикрывая головы, кто газетой, кто сумкой, редко кто захватил зонт в такой жаркий прежде денёк. Я же, немного съёжившись, быстро переставляю ногами, зажимая правую руку и думая о своём украденном зонте. А вот и он кстати.
Что?!
Я пролетаю мимо человека, боковым зрением замечая свой зонт. Конечно мой, потому что незадолго я умудрилась поставить пятно смеси красок (и здесь сказывается моя неуклюжесть). Даже сильно побледнев из-за моих попыток избавиться от следа, пятно всё равно ярко выделяется на зелёном перламутровом фоне.
Делая ещё пару шагов, останавливаюсь, а затем не спеша, как в замедленной съёмке, поворачиваюсь. Человек, что держит мой зонт, тоже остановился и уже развернулся в мою сторону. Лица я не вижу – зонт хорошо скрывает его от дождя. Я невольно бросаю взгляд на ноги. Дыхание перехватывает, тело замирает, но зато я чётко чувствую ритм сердца, который увеличивается с каждой секундой. Сапоги из тёмной кожи снова передо мной, и я опять не вижу их владельца.
Ноги стали действовать сами по себе, медленно пятясь назад. Но здесь же люди, он ничего не сможет сделать. Хотя даже если будут убивать на глазах, их будет беспокоить лишь только, как бы не упустить и запечатлеть момент. Удручающе печально общество в наше время.
Ай! Я чуть не вскрикиваю вслух. Рука заломила с двойной силой. Что же это? Слишком больно, чтобы терпеть. Ноги словно ватные. Голову охватывает тепло. Почему все лежат? Ах, нет, это я упала. В глазах мутно. Сапоги стали намного ближе.
— Не приближайся ко мне!
Это последнее на что у меня хватает сил, и я ощущаю тепло, разливающееся по всему телу.
;
Глава 3. Необъяснимый всплеск турмалиновых чувств
Неприятное покалывание в руке побуждает открыть глаза. Дневной серый свет не сильно слепит, и зрение быстро приходит в норму. Я понимаю, что дома, лежу в своей уютной постели. Вытягиваю затёкшие ноги и упираюсь во что-то, хотя такого быть не должно.
Я приподнимаю голову и снова цепенею. На краю моей кровати, повернувшись спиной, сидит мужчина. Его насыщенные чёрным цветом волосы взъерошены и торчат в разные стороны, касаясь менее углублённого тёмного оттенка рубашки.
Может это ухажёр сестры. Но никаких обычных признаков её возвращения я не наблюдаю. Спина его приподнимается, видимо он почувствовал, как я ёрзаю на кровати, пытаясь отыскать телефон.
Сон или явь? Не могу понять. Неповторимые краски аметиста возникли напротив меня. Так близко и так отчётливо. Они снова заставляют меня оцепенеть, но теперь я не могу от них оторваться и убежать. Тонкие губы вытягиваются в напрягающую улыбку, а острые скулы только помогают увидеть в нём повадки хищника.
— Что так долго!
Я не замечаю смысла сказанного. Голос продолжает разливаться у меня в голове. Нотки раздражения ничто по сравнению с тембром, произнесённым низким твёрдым голосом. Как у такого монстра может быть настолько приятный голос?
Он вздыхает. Теперь раздражение слышно отчётливо, и это заставляет вернуть моё восприятие в реальность, осознавая, что меньше чем в пяти сантиметрах от моих лодыжек сидит вчерашний извращенец. Я, опершись на локти, отодвигаюсь назад без резких движений, чтобы не вызвать прыжок хищника. Почти половина корпуса и голова уже свисают.
— Что ты делаешь? — Он встаёт и делает несколько шагов к изголовью кровати.
А я даже не могу задержать его, к примеру, ударить ногой — одеяло «удачно» закутало их. Испуг окончательно берёт верх, и мне уже всё равно, что я сейчас упаду.
Сильные руки подхватывают меня. Обжигающее тепло захватывает всё тело, заливая даже рассудок, не успевающий уловить того момента, как я с быстрой лёгкостью оказываюсь в сидячем положении. Теперь я в изумлении замираю.
— Придётся перевязывать заново, — удручающе вздыхает он и с упрёком добавляет. – Посмотри, что ты наделала!
Он берёт мою правую руку и протягивает перед озадаченным с глупым выражением лицом, которое не может понять, что происходит, и откуда столь обволакивающее тепло доходит до каждой клеточки трясущегося тела. Я с трудом, но сосредотачиваюсь на руке, которая оказывается перебинтованной, и тут же чувствую сжимающую тягу на всём протяжении предплечья. Но он хотел обратить моё внимание на красное пятно, что проступает сквозь бинты и увеличивает свою площадь.
—  Правильно делаешь, что молчишь. Мне хоть не придётся слушать нытьё. Ненавижу вашу беспомощность. Чуть заденешь, как уже на части рассыпаетесь. Совсем никакого развлечения. И в придачу приходится возиться с такой слабачкой.
—  Тогда с какого перепугу ты тут делаешь, маньяк-извращенец? — Вот меня и прорвало. Я вырываю правую руку, не давая ему продолжить разматывать бинт.
Не знаю точно, какие слова меня больше взбесили: «ненавижу», «развлечения» или «слабачкой», или же вовсе тон — с каким пренебрежением и разочарованием это было всё произнесено. Скорее вся непонятная и странная речь в целом.
Он внимательно смотрит на меня, но уже через секунду комнату охватывают смешки – мрачные и подавляющие любое намерение сопротивляться.
— Меня называли разными словами, но чтоб так – впервые. — Он снова берёт руку, но теперь с бо;льшим упорством, что я зажмуриваюсь, чтобы не дать болезненным звукам вырваться наружу. — Ты бываешь очень вспыльчива.
— Тебе-то откуда знать?
Он многозначительно усмехается, не ответив.
Почему я позволяю прикасаться к себе, после того что он пытался сделать? Сейчас он не выглядит таким уж угрожающим, и мне не хочется убежать, я наоборот желаю остаться здесь и любоваться его восхитительным лицом. Действительно, слишком красив, чтобы быть маньяком. Ну не может прекрасное быть ужасным.
Он переводит взгляд на меня, я в смущении, но не могу отвести глаза от божественных линий. Тогда он нагибается, большим и указательным пальцами берёт мой подбородок, обрушивая всю вселенную лиловых звёзд.
— Не прикасайся ко мне!
Я размашистым движением свободной кисти скидываю руку с лица и повторяю рывок правой. Но на этот раз мне не удаётся освободиться. Словно предвидев реакцию, он крепко, но без давления удерживал пострадавшую руку.
Усмешка в мой адрес вызывает ещё большее чувство отвращения и злости. Да он просто насмехается надо мной! Противно, но я на самом деле беспомощна.
— Прекрати, ты только мешаешь. — Спокойно и серьёзно произносит он, снова занявшись рукой.
Я не смею больше шелохнуться и не смотрю на так и манящее лицо, сейчас я только наблюдаю за ловкими движениями пальцев, и, кажется, ухожу в себя.
Он разматывает мою руку, и я ахаю, увидев, как кожа на предплечье позеленела.
— Видимо яд остался, — поясняет он.
Как будто это мне что-то говорит… Яд? Какой яд?
Он садиться на край кровати, берёт в свою правую руку моё запястье, а левой сжимает в плече чуть выше локтя и наклоняется к руке, немного приоткрыв рот.
— Что ты собираешься делать?! — В ужасе восклицаю я и толкаю его в плечо.
Но он даже не качнулся, лишь приостанавливается, из-под лобья смотрит на меня, дав понять, что мне лучше заткнуться. Я так и поступаю. Страх перед его убийственным взглядом оказывается сильнее страха неизвестности.
Он снова начинает двигаться к внутренней стороне руки и, не раздумывая, впивается зубами точно в то место, откуда сочится кровь. Ох, нет, это погорячилась моя фантазия. То были не зубы, а его мягкие губы, которые обожгли мою кожу. Его рот крепко сжимает мою руку, и я даже могу ощущать, как вытягивается кровь из сосудов.
Вампир? Нет, это как-то слишком бредово даже для меня. Но не могу удержать себя.
— Ты вампир? — Я с трудом сдерживаю смех. Хорошо, что он не видит, как я сжимаю губы, чтобы не улыбнуться.
— Ты относишь меня к таким слабакам? — Он с чмоканьем отрывается от моей руки, похоже, его развеселил мой вопрос; ну, ещё бы.
Я даже не задаюсь дилеммой о реальности их существования, услышав полноту серьёзности ответа.
— Сам Дракула?
— И с этим пареньком меня не смей сравнивать. — Его губы выглядят чуть пухлее, покрытые рубиновыми каплями, а лицо источает агрессию.
Я оскорбила его этим? Сейчас я думаю не о крови на губах, которая принадлежит мне, хотя это тоже заслуживает внимания, а умиляюсь его гордыне, которую я сумела задеть, видимо недооценив его положение.
— Прояви хоть немного уважения, я сейчас, между прочим, тебе жизнь спасаю.
— А выглядит совсем наоборот.
Едва заметная улыбка мелькает на вызывающем одновременно и ужас и восхищение лице.
— Это ты меня порезал?
Маньяк, никак иначе.
— Да.
Я всё-таки ожидала услышать другой ответ.
— Не трясись! Это меня раздражает. — Его пристальный тёмно-лиловый взгляд предусматривает мгновенное выполнение его слов.
— Извини, но я не могу спокойно сидеть и ждать, когда же ты мне оторвёшь руку или голову!
— Для тебя будет достаточно одного прикосновения.
— Я только надеюсь, что это будет быстро и не больно.
Что я несу? Видимо я пытаюсь защититься словами, раз другими средствами противостоять бесполезно.
— А я разве не упомянул, что спас тебя? — Намёк был с упрёком.
Он отпускает руку и своей тыльной стороной ладони вытирает губы, на которых поблёскивала моя алая кровь, и на которые я не могу перестать таращиться из-за этого. Он неожиданно встаёт и идёт к столу, я не отрываясь и даже не моргая, слежу за ним. Он оказался выше, чем я думала. А его прямая и широкая спина закрывает весь обзор производимых им операций. «Прекрати пялиться!», — говорю я себе. Но глаза словно околдованные, созерцают, как ещё слегка влажные волосы спадают на поднятый воротник. Шёлковая рубашка сидит на нём безупречно, облегая контуры идеальных пропорций, но при этом необъяснимо легка и свободна, а под небольшими лучами света и движениями тела, складки перетекают, колыхаясь, словно волны в чёрном море. Всё в этом человеке одно темнее другого.
Он разворачивается и направляется на прежнее место с бинтом в новой упаковке. Он и аптечку нашёл в нашем доме, когда даже я не знаю толком, где что лежит!
— Нужно сначала закрыть рану стерильным материалом, потом…
— Так сойдёт.
— Не обязательно обматывать всю руку.
— Надо было оставить тебя под дождём! — Отчётливая несдержанность слышится в ответе на мои попытки скорректировать его действия.
Он раздражённо вздыхает, когда я обращаю всё внимание на него в ожидании объяснений всего происходящего.
— Как же долго до тебя всегда доходит. — Не успеваю я возразить или что-то сказать, как он продолжает. — Три дня назад на тебя напал… монстр.
Очень заметно, что он обдумывал последнее слово.
— Что-то я не припоминаю никаких монстров кроме как вчера.
— Дерзишь. — Он прищуривает глаза, видимо хочет напугать этим, и у него это прекрасно получается. — Да, с виду он выглядел как обычный человек. Но неужели ты больше ничего не заметила? Хотя, да, чему я удивляюсь.
Я поджимаю губы и недовольно смотрю на него, нахмурив брови. Он так говорит, будто знает меня, а может снова просто говорит о чём-то в целом.
  — Заметила, — как можно язвительнее отвечаю я. — Мою руку обвило какое-то растение, но ведь я быстро избавилась от него.
— То растение было ядовитым. А его шипы проникли под кожу и оставались там как недозревшие семена. Когда же на них регулярно стала попадать влага и солнечные лучи, у них появился стимул высасывать твою жизненную энергию, чтобы прорости. — Меня начинает напрягать, с каким спокойствием он всё это рассказывает. — Ты очень удачно свалилась в обморок, и пока ты была в бессознании, я без проблем и воплей вырезал семена, но я не подумал, что останется жидкость. Ха, видимо это яд подействовал на тебя так, что даже боль не дала тебе очнуться. — В его глазах что-то сверкнуло и, кажется, это была злобная идея. — Теперь ты понимаешь, что я не преувеличивал о спасении твоей жизни?
С последними словами он заканчивает перевязывать рану. Обычно я всегда вежлива и благодарна людям за помощь, но только не в этот раз.
— Мне что сказать тебе «спасибо»? После того, что ты вчера собирался сделать со мной! — Я понимаю, что ничуть не сожалею о словах, что говорю и собираюсь сказать, единственное, что меня волнует это прямой взгляд непроницаемых лиловых красок. — Что ты за маньяк такой? Сначала нападаешь, лапаешь, оставляя синяки, потом преследуешь, а затем вдруг спасаешь. А сейчас сидишь и выжидаешь нужного момента, чтобы продолжить начатое и изнасиловать меня! Да, лучше бы я умерла от этого дурацкого ядовитого растения!
Я вижу, что моя речь ни капельки его не задела, а пронеслась, как слабенький ветерок, не способного непоколебимую гору признать в нём достойного противника.
— Если бы я хотел чего-то подобного, то давно бы уже это сделал.
Я сижу в полнейшей растерянности, но не от слов, а его ответной реакции, которую я не могу осмыслить, но она меня ужасает. Его губы стали растягиваться в улыбке всё шире, я не понимаю почему, и тогда он опускает взгляд ниже. Я тут же следую за ним, и мне становится ясна его лучезарная улыбка.
Всё это время я была занята сбивающей с толку ситуацией, раздражающей злостью и разглядыванием этого ненормального, и хоть бы раз промелькнула мысль, как и в чём я нахожусь в кровати. И теперь, когда я сижу, причём уже давно, край одеяла лежит у меня на коленях, закрывая ноги, но грудь остаётся открытой и защищает меня только одна маленькая, но очень важная женская деталь. Я быстро натаскиваю одеяло и укрываюсь с головой, чтобы никто не видел моих покрасневших щёк.
— Ах, расслабься, ничем ты меня новым не удивишь, – с равнодушием отзывается парень напротив меня. — Я к тебе не собираюсь прикасаться.
— Тогда почему я голая? — с накатывающим раздражением смущённо и приглушённо из-под одеяла бормочу я.
— Не знал, что ты хотела остаться в мокрой одежде и заболеть.
Язвительный тон давит на уши, но эта его забота тут же разрушает стены.
Я вылезаю из своего надёжного укрытия, я всё ещё озадачена и не понимаю. Он, видимо прочитав это по моему лицу, захотел разъяснить мне доходчиво.
— Вчера я лишь хотел проверить, правдивы ли слухи.
О чём он говорит? Какие слухи?
— Почему ты не спросишь вслух, а ведёшь диалог у себя в мыслях?
— С чего ты взял? – начинаю отнекиваться, как бы не понимая, о чём он говорит.
— Когда ты рассуждаешь, ты словно погружаешься глубоко в себя, а выражение на твоём лице – оно забавляет.
Уже успев сменить нелепую физиономию, я закусываю губу от неловкости. Я редко замечаю за собой сопровождающие признаки своей мозговой деятельности, чересчур увлекаюсь происходящим и, как он и сказал, погружаюсь в себя, когда мне что-то интересно, пусть даже если это какой-то пустяк или забавная мысль.
— Так какие слухи?
— Поговаривают о женщине, до которой нельзя дотронуться.
— И как это понимать?
Что за бред он несёт?
Лиловые глаза загораются и пронзительно смотрят на меня. Я замечаю малейшее движение и перекидываю взгляд на его закатанный рукав рубашки, обнажающий руку до локтя, следую до запястья и уже совсем близко вижу его длинные пальцы. Они мягко и уверенно прикасаются к моему оголённому из-за непослушного одеяла плечу. Меня пронзает током, а он тихо, почти шепотом произносит.
 — Вожделение.
Я не могу издать ни звука. Я снова чувствую, как кровь приливает к щекам. Я собираюсь отдёрнуть плечо, но парень опережает меня и убирает руку.
— Это… это от того мужика пошли слухи? — Я заикаюсь и теперь я точно спелый помидор и начинаю быстро говорить, чтобы как-то отвлечься. — Тот мужчина, он разве хотел чего-то подобного? Он, конечно, схватил меня, но потом ему стало плохо.
— Это просто совпадение! — Обрывает он. Я перевожу взгляд на парня, ведь ему тоже стало не по себе. — Эти слухи – вздор. Я ведь могу беспрепятственно делать с тобой что захочу.
— Видимо так. Я имею в виду эти нелепые выдумки. — Быстро исправляюсь я, а то подумает, что я одобряю его «беспрепятственные действия».
Он слегка улыбается и, похоже, в этот раз без всякой насмешки. Я смотрю на него, опять не могу отвести взгляд и, думаю, даже не пытаюсь. Сиренево-лиловая гамма переливается, и, похоже, её сущность не одноцветна, как мне показалось вначале, а она так разнообразна и непредсказуема.
До этого я не замечала или не придавала значения запаху металла с привкусом крови, но сейчас я чувствую, как мне начинает пощипывать нос. Спустя мгновение я ощущаю холодность и наступающее отстранение, а его совершенное лицо превращается в мраморную маску безразличия. Он встаёт и направляется к двери. Я вдруг хочу его окликнуть, но подавляю эту странную попытку.
Он останавливается у двери, его осанка ровная и внушающая, как и вся атлетично сложенная фигура. Я не вижу его лица, прошло лишь секунд пять, а я уже не могу без прекрасных очертаний. Но он не оборачивается, и если бы я не сидела позади, можно было бы решить, что он обращается вовсе не ко мне.
— Ты скоро забудешь всё, что произошло. Ваша память так устроена — забывать всё плохое.
Что? Нет! Я не хочу забывать. Теперь не хочу.
Он дёргает ручку. Выходит. Дверь захлопывается. После него в комнате остаётся только усмешка от последней брошенной фразы, и холод, отчётливо контрастирующий с тем теплом, что недавно охватывало всё моё существо.
Почему я промолчала? И я о многом не успела спросить, точнее вообще ничего не спросила. Как он нашёл меня, как попал в дом, как узнал, где я живу, ну здесь-то всё и так понятно – проследил, разумеется. Откуда он знает мужика, что отравил меня ядом. Наверное, они состоят в одном клубе «Маньяки-насильники, или как напугать девушку до полусмерти». И эти дурацкие слухи, с какой стати кому-то интересоваться мной и вообще разговаривать о том, можно ли до меня дотронуться или нет? Бред! И что за непонятные высказывания, где фигурирует множественное число: «вы», «вас», «ваш»; про кого он это, девушек, людей? Знает мои привычки и поведение; но, чёрт подери, откуда? И кто он, в конце концов, даже имя не узнала.
«Ты ничем не удивишь», даже обидно немного. Но он прав, ведь вокруг такого мужчины всегда вертятся красивые женщины. Вот я дура: не заметила штаны и кофту на стуле. «Вожделение»… сколько соблазна и сладкого зова намеренно плохо скрыто в этом слове, особенно произнесённое тонкими изящными устами. О чём я только думаю?! Что за странные мысли забивают мою голову?
Я не сразу замечаю, что обхватила подушку и руками и ногами. Не знаю, сколько времени я пробыла в таком положении, мысли улетели так далеко и так беспечно. В тишине я слышу звон ключей и захлопнувшуюся дверь. Немного погодя раздаётся топот маленьких шажочков, и в дверной проём пролезает светлая кудрявая голова. Смотрит и хлопает большими глазами, как кукла, только светящаяся жизнью.
— Ты даже не вставала? — глаза Иты и без того большие становятся ещё шире. — Ты заболела? — Она кидается к моей постели. — Да у тебя жар! — Пугается она, заключив мои щёки в крошечные изящные ручки.
— Всё хорошо.
— Я сомневаюсь. Нужно померить температуру. — Она крутит головой, словно где-то поблизости должна быть аптечка, чутьё опять её не подводит. — Ты уже что-то пила?
Ита подлетает к столу, по договорённости принадлежавший ей, который стоит в той же плоскости, что и мой, и начинает беспокойно рыться в аптечке. Я не хочу ей повторять, что всё нормально, ведь если она что-либо вбила себе в голову, то поднимет на уши всех и каждого. Ита возвращается и без всяких разговоров суёт мне под мышку доисторический ртутный градусник (мама доверяет только проверенным средствам).
— Почему ты сидишь раздетая? — родительским тоном Ита требует объяснений.
— Я промокла, пришлось снять одежду.
— Но ведь дождь уже давно закончился. Ты только пришла?
— Нет, кажется.
— Нет, с тобой явно что-то не так!
Я смотрю на дверь, просто смотрю всё в той же позе. Ита опускается на коленки и, положив руки и голову на кровать, пристально принимается изучать моё состояние.
— Ты влюбилась.
Обычно её зверская интуиция чует подобные вещи, но сейчас она ошибается. Я не могу влюбиться в человека, который издевался надо мной и который спас меня… Да нет же, просто его лицо дьявольски привлекательно и срабатывает инстинкт женской натуры.
— Глупости-то не говори! Это только ты можешь влюбляться быстро и безрассудно.
— Ну не так уж и быстро. — Она даже в нашей беседе умудряется игриво улыбаться. — Ах! — Вдруг пугается она, хотя я вздрагиваю сильнее. — Что у тебя с рукой?
— Порезалась, — отмахиваюсь я.
— Как? Чем? — Ита отнимает мою руку от подушки и вытягивает перед собой.
— Блины готовила. Иди поешь кстати. — Пытаюсь спровадить её.
— На этот раз, упрямая и скрытная сестра, ты от меня не отделаешься. А твоё лицо, оно в порядке! — Её рот от удивления открывается, а рука тянется к щеке.
 — Оно и было таким.
— Хватит из меня дуру делать! Я о тебе беспокоюсь, а ты!
Я не предполагала такую реакцию сестры: она резко встаёт и выходит из комнаты. Я не ожидала, что мои слова могут так обидеть её.
Это сложно для меня. Кому-то безоговорочно доверять и говорить всё, что твориться на душе. Даже с собственной сестрой или мамой, самыми близкими и дорогими мне людьми, я не могу поделиться некоторыми вещами и быть до конца откровенной. И дело не в том, что будут смеяться над моими словами, идеями, мечтами, а просто не поймут, не смогут понять. Надеюсь, я ошибаюсь.
Молочный коктейль – отличный примирительный напиток, позволяющий, хоть и не надолго, но подзабыть о грустном и тревожном. Ты же знаешь, я люблю тебя, сестрёнка. Я постараюсь научиться доверять, прям как ты – преисполненная жизнерадостной энергией.
Проходит день.
Тянется второй.
Тащится третий.
Единственным потрясением за эти дни было моё обнаружение пропажи, а точнее двух пропаж. Первое это листок бумаги, но если бы это был просто листок, да даже с рисунком, над которым я несколько часов трудилась, я бы расстроилась, но не ощущала бы пустоту так сильно. А второе – крем, да именно тот чудодейственный крем, который испарился после его ухода. Но исчезновение конкретно первой вещи усилило мою панику. Быть может он и имел в виду это под словами «Ты скоро забудешь всё» и решил посодействовать этому, забрав косвенные (хотя бы такие) улики его существования.
Я не рисовала уже три дня. Такого со мной прежде не бывало. И даже нет желания снова браться за карандаш – изображать неповторимые контуры аметиста, так как я знаю, что как бы я не старалась, они не получаться такими живыми и яркими.
Ах да, ещё я нашла работу. Продавцом мне не очень нравиться быть, точнее у меня отсутствует дар убеждения, чтобы покупатель ушёл не с пустыми руками, но мне кажется, в зоомагазине этого особо не требуется, да и в окружении животных мне будет гораздо комфортнее. Правда на этой работе бывает режет в глазах и закладывает нос, но если почаще убираться, то можно и привыкнуть.
— Уже почти восемь. Я думаю, покупателей сегодня больше не будет, можешь идти домой.
Веста, так она сама попросила её величать, женщина лет сорока пяти, очень добрая и приветливая, с радостью помогла мне разобраться в делах магазина, и она такая болтушка, но мне не привыкать. Но думаю, всё-таки нас больше сближает любовь к животным. Жаль, что дома у нас нельзя завести питомца, так как у сестры аллергия на шерсть, а питона или крокодила мне приобрести не разрешают.
— Ты отлично справляешься и делаешь даже гораздо больше, чем требуется. Тебе нужно побольше развлекаться, гулять. Всегда есть вероятность встретить свою судьбу.
Да, уже все в курсе, что у меня нет парня, и постоянно норовят мне об этом напомнить.
— Купи платье, сделай причёску, — она выразительно поправляет свою короткую стрижку. — Улыбайся, и тогда весь мир будет у твоих ног.
Ха-ха, легко сказать.
— Мне так не повезёт как вам – встретить свою вторую половинку.
— Да, согласна, у меня муж просто золотце. Ой, кстати надо напомнить ему, чтобы купил овощей. Сегодня наш сын приезжает. Если бы он не был женат, я бы обязательно вас  познакомила.
— Не сомневаюсь.
Пока мы разговаривали о делах насущных, уже и закончился рабочий день. Попрощавшись с Вестой и помахав зверюшкам рукой, я не спеша побрела домой.  Пока я в магазине, то постоянно чем-то занята и на раздумья практически нет времени, и так мне легче проживать день за днём. Прибавляю громкость в плеере, чтобы басы заглушали мои мысли, однако их не так-то просто заменить даже роком. Я прокручиваю каждую секунду, каждое мгновение, проведённое с ним. Страха и отвращения к нему совсем не осталось, словно наша первая встреча не была такой безумной.
Я не торопясь иду по пешеходному мосту и останавливаюсь примерно на его середине. Облокотившись на перила, преграждающие путь в воду, я смотрю вперёд, но ничего красивого и удивительного не вижу, вода как вода, небо как небо и солнце, оно всё также светит. Раньше я часто смотрела на природу, на её неповторимую красоту, и она никогда не казалась мне скучной, я каждый раз находила новые нетронутые глазом особенные частицы целого. Что изменилось?
Я вздрагиваю от неожиданного стягивания в ногах. Смотрю вниз, а мои лодыжки перевязаны толстой зелёной верёвкой. Пытаюсь отодвинуть левую ногу, но она крепко прижата к правой. И тут же каждое запястье обвивают стебли, но не колючие, как в прошлый раз, а гладкие, однако от этого они делают не менее болезненно. Руки под рывками стеблей отводятся назад и я, не удерживав равновесия, падаю. Наушники выпадают, когда я приземляюсь спиной на рюкзак, к счастью головой я не достаю до асфальтированного покрытия.
— На этот раз у тебя не получиться сбежать!
Голос знаком, но только когда я вижу нависшую над собой золотистую голову, я вспоминаю, что это тот парень, что приставал к моей сестре, а затем меня отравил. Я хочу возразить ему, но ещё несказанные слова обрывает другой голос.
— Но как мы будем её делить?
Здесь ещё кто-то?
— Ты уверен, что эта смертная обладает такой силой?
Третий голос! Да сколько же их там? Последняя неделя слишком переполнена мужским вниманием ко мне.
— Хочешь проверить? — Мерзкий тип в костюме встаёт и смотрит куда-то в сторону, показывая на меня, словно предлагая.
— Развяжите меня! — выкрикиваю я тогда и пытаюсь сесть.
Но тут же чувствую ботинок у себя на груди, который с силой надавливает на меня, приковывая обратно к асфальту.
— Перестаньте! — кричу я, жмурясь от боли и сопротивляясь ботинку.
Раздаётся хруст, а затем мучительный крик, и я больше не ощущаю давления сверху.  Открываю глаза и вижу как рядом со мной падает мужчина, я тут же сажусь и в недоумении слежу за тем, как он держит свою ногу и катается по земле, выкрикивая ругательства.
— Что ты делаешь?
— Мне противно смотреть на вас. — Меня пронизывает током, и я оборачиваюсь на голос, который уже и не надеялась услышать. — Как вы не можете справиться со слабачкой, не используя грубой силы.
Он вообще на чьей стороне?
Фигура в чёрном хватает одного из троицы за горло, без труда поднимает его, и тот, перекинутый через перила улетает вниз, а я так и не успеваю разглядеть его.
— В таком виде я тебя не сразу узнал. — Голос мерзкого типа подрагивает, хотя по высоте и ширине плеч мужчина крупнее своего оппонента. — Мы же можем договориться.
— Убирайся.
Настолько угрожающего и пренебрежительного тона я ещё не слышала от него.
Светловолосый мерзкий тип вдруг оборачивается ко мне, и по его глазам я читаю: «Я с тобой ещё не закончил». А затем он бросает что-то на землю, из-за чего появляется грязного цвета красная дымка.
— Эй! А как же я?
Я уже и забыла, что позади меня кто-то есть. Мужчина соскакивает и, придерживая сломанную конечность, прыгает на одной ноге прямо к дымовой завесе.
Приблизительно через десяток секунд красная пелена рассеивается, и двое мужчин исчезают вместе с ней. Остаётся только фигура с недовольным видом, но чарующими тёмно-лиловыми глазами. Думаю, проходит вечность, прежде чем он закатывает глаза и твёрдыми шагами приближается ко мне. Я сижу в той же позе, оставляя руки за поясом и с полусогнутыми и связанными ногами. Он молча подходит, садится и, не напрягаясь, распутывает лиану, обвитую вокруг лодыжек. Я не скрывая свой интерес, рассматриваю его профиль, как чёрные волосы, а под лучами солнца немного с пурпуром, прикрывают часть лица, из-за чего я не вижу фиолетовых аметистов, но зато могу любоваться его тонким прямым носом, острыми линиями скул и губами, которые сжаты сейчас в тонкую задумчивую линию.
Освободив ноги, он наклоняется ко мне и снова оказывается с левой стороны, что я не вижу его лица. Я замираю, он явно замечает, как я перестаю дышать, и тут же возвращается в прежнее положение, вытягивая мои руки. Аккуратно избавляется от стеблей и бросает их в сторону. Теперь он смотрит на меня, а я на него. Похоже, мы играем в «кто кого переглядит», но я точно не собираюсь сдаваться. Вдруг мне стоит отвести взгляд, и он исчезнет, но не на три дня, а навсегда. Как же быстро я могла к нему привязаться. Он продолжает пронзительно смотреть на меня, видимо ждёт, что я что-то скажу. Вскоре ему надоедает это бессмысленное молчание, и он запускает левую руку под колени, а другой обхватывает мою спину, и я взлетаю в воздух.
;