Пропавший Рафаэль глава 4

                Глава 4

Как  же  быстро  пролетело  лето!
И  опять  пакует  свой  багаж  студент,  снова  в  Тагил.  В  сентябре – святое  дело – опять  на  картошку.  Удивлял  идиотизм  местных  тружеников:  пока  были  золотые  деньки  бабьего  лета,  они  были  сплошь  пьяные,  техника  стояла,  а  студенты  отдыхали   на  природе,  но  когда  зарядили  нескончаемые  дожди,  сразу  и  техника  пошла,  и  работы  навалилось  невпроворот,  и  мокрую  картошку  сгружали  в  овощехранилище,  где  она  уже  к  концу  сентября  нестерпимо  воняла…
А  в  свободное  время  ребята  обследовали  пустующие,  заброшенные  дома,  благо  таких  было  в  деревне  немало.  Интересно  побывать  на  тёмном,  пыльном  чердаке;  великих  сокровищ  не  находили,  но  какой-нибудь  старый  самовар,  сломанная  прялка  или   деревянная  кадушка - это  добыча,  она  потом  пойдёт  в  фонд  училища,  и  с  этим  уже  можно  составить  натюрморт.  А  однажды  в  полуразрушенном  старом  здании  была  найдена  совершенно  уникальная  вещь;  деревянная  рама,  покрытая  жестью,  на  ней  весьма  криво,  широкой  кистью,  было  написано  «КЛУП».  Вывеска  эта,  уже  изрядно  выгоревшая  на  солнце,  когда-то  висела  на  входе  в  культурный  центр  этой  деревушки! Студенты  с  восторгом  фотографировались  с  ней,  и  лишь  размеры  её  не  позволяли  привезти  такой  ценный  экспонат  в  Тагил.
В  октябре  снова  начались  занятия.  Появился  новый  предмет – пластическая  анатомия.
От  обычной,  медицинской  она  отличается  тем,  что  изучаются  только  скелет  и  мышцы,  а  внутренние  органы  не  изучаются.
Вела  его  Галина  Викторовна  Саитбурганова,  и  гоняла  студентов  здорово.  Впрочем, правильно  делала,  и  Алексей  это  хорошо  понимал.
По  выходным  он  вместе  с  несколькими  другими  ребятами  ездил  на  этюды,  то  на старые  Анатольские  карьеры,  которые  со  временем  заполнились  хрустально  чистой  водой,  а  отвалы  заросли  лесом – дивные  места  получились;  то  просто  в  лес,  в  Горбуново.  Да  мало  ли  красивых  мест,  а  ведь  ещё  роскошные  цвета  осени,  как  устоишь?  И  первый  снег  они  тоже  отправились  писать  за  город.
А  в  конце  октября  к  Алексею  подошёл  его  однокурсник,  Борис  Подольский.
Алексей  очень  редко  встречал  его  в  училище,  и  было  непонятно,  учится  ли  он  или  уже  нет.
–  Слушай,  Лёха,  разговор  есть.
Они  сели  в  пустой  аудитории,  и  Борис  начал: – Понимаешь,  халтурка  у  меня,  такая,  что  времени  много  требует,  просто  некогда  заниматься  здесь,  а  надо.  Не  поможешь?
В  долгу  не  останусь.
Алексей  недоумённо  уставился  на  него:  –  А  как  тебе  помочь?
– Работы  мои  доделывать.  Понимаешь,  старик,  мне  некогда,  поэтому  я  делаю  так:  как  новая  постановка,  мне  ребята  звонят,  я  приезжаю,  начинаю  рисунок,  одного  занятия  хватит,  контур  есть  и  ладно.  А  потом  другой  человечек  мой  рисунок  доделает.
Следующая  постановка - так  же.  Понимаешь,  мне  время  дорого.
–  А  как  ты  пропуски  объясняешь  потом?
–  Об  этом  не  печалься,  старик,  у  меня  родственница  врач,  все  справки  в  порядке,  я весь  из  себя  больной,  того  гляди  дуба  дам.
– Не  понимаю,  Борис,  а  как  же  сама  учёба,  ведь  ты,  получается,  не  учишься,  тогда  зачем  всё  это?
– Всё  просто.  Мне  нужен  диплом,  понял?  Я  давно  уже  профессиональный  халтурщик, если  по-научному, художник-оформитель. Там совсем  другие  методы  работы,  эпидиаскоп,  проектор,  трафареты  и  прочее,  можно  всю  жизнь  работать  и  не  уметь  рисовать.  Это  дело  у  меня  налажено  серьёзно,  я  и  дальше  буду  заниматься  этим,  а  всё  это  высокое  искусство  мне  не  нужно.  Только  диплом  нужен;  когда  диплом  есть – со  мной  заказчик  уже  иначе  себя  будет  вести, другая  цена  будет  моей  работе.  А  сейчас,  перед  седьмым  ноября,  самая  горячая  пора – лозунги  писать,  деньгу  делать.
А  к  тебе  я  почему  обратился – вижу,  хорошо  владеешь  и  рисунком,  и  живописью. Ну  как,  возьмёшься?  Не  обижу,  поверь.
–  Ну  давай,  попробуем.
Перед  Седьмым  ноября,  а  также  перед  Первомаем  у  студентов, кто занимается  халтурой, горячая  пора – лозунги!  Как  они  ждали номер «Правды»  с  праздничными  лозунгами,  ведь  это  деньги,  быстрый  заработок;  хотя,  конечно,  придётся  повозиться  немало.
В  очередной  раз,  на  новую  постановку,  приехал  Борис,  и  потом  после  занятий  появился  в  общежитии,  зашёл  к  Алексею.  Уже  навеселе,  сел  к  столу,  на  котором  лежала  коробка  акварели,  кисти.  Неприятно  выглядела  его  манера  общения – нагловатый,  циничный;  похоже,  он не скрывал своего пренебрежительного отношения к искусству  (впрочем,  он  его  насмешливо  называл  «Высокое  искусство»).
– Понимаешь,  старик,  мне  просто  нужны  деньги,  я  хочу  много  денег,  а  высокое  искусство,  оно,  ты  знаешь,  больше  для  души.
– А  где  ты  делаешь  всю  эту   халтурку?
– У  отца  в  мастерской.  Он  у  меня  член  Союза  Художников,  и  у  него  своя  мастерская.
Только  он  в  ней  редкий  гость,  совсем  забросил  своё  Высокое  искусство,  не  кормит  оно,  понимаешь,  хе-хе?  (Он  как-то  очень  противно  засмеялся,  и  Алексея  покоробило).
А  хошь,  приходи  ко  мне  в  мастерскую  завтра,  посмотришь  сам?
– Договорились,  приду.
Назавтра после занятий Алексей приехал в мастерскую. Она находилась в полуподвальном  помещении  старого  дома,  впрочем,  весьма  большая  и  удобная,  при  ней  имелась  ещё  маленькая  комнатка  с  газовой  плитой  и  туалет.  Прямо  как  квартира,  жить  можно. Борис  нарезал  хлеб  и  сыр,  колбасу  и  копчёную  рыбу,  открыл  бутылку  портвейна.
– Вот  скажи,  старик,  чудная  у  нас  жизнь,  а?  Как  у  нас  умеют  всё  устроить  странно.  Вот  взять  подснежников,  ведь  их  целая  армия,  ты  понимаешь?
– Пока  не  понимаю,  зима  вроде,  где  подснежники-то?
– Не,  ну  ты  темнота,  Лёха.  Я  про  художников - подснежников.
– А  как  это?
– Всё  просто.  Вишь, везде  висит  оформиловка, то  бишь  наглядная агитация?  Кто-то  её  должен  делать,  и  это  должны  делать  профессионалы.  А  в  штатном  расписании  всякой  организации  нет  такой  должности - оформитель.  А  оформлять  нужно,  иначе  из  райкома  приедут – хреново  будет  директору,  и  снять  могут  бедолагу  за  это,  очень  даже  запросто.  И  вот  приходится  ему  изворачиваться:  оформлять  художника  на  какую-нибудь  должность.  Кем  только  не  бывали  мы,  приятно  вспомнить,  и  сварщиками,  и  пчеловодами,  и  бетонщиками,  и  электромонтажниками;  в  общем,  на  все  руки  мастера – смех,  да  и  только!  В  колхозе  одном  оформляли,  нас  доярами  устроили,  представляешь?  Прикинь  картину,  как  бы  я  доил  коров?  Так вот, такие скрытые художники и называются  подснежниками.  Директора  просто  вынуждены  их  держать,  а  куда  денешься,  бесплатно  оформлять  никто  не  будет.
В  это  время  пришёл  гость – щуплый  мужичонка  с  пропитым  лицом  и  какими-то  водянистыми  глазами,  какие  бывают  у  сильно  спившихся  алкашей.  Небритая  физиономия,  видавшая  виды  тёплая  куртка  с  капюшоном,  по  виду  больше  на  бомжа  похож.
–  О,  Верный  Ленинец  к  нам  пожаловал!  Знакомься,  это  Лёша,  а  это  Верный  Ленинец  Кузя!  Алексей,  преодолевая  брезгливость,  пожал  протянутую  руку  Кузи.  Кузя  вдруг  представился:  «Олег».
– А  почему  Кузя?
– Из-за  фамилии  так  кличут,  я  по  фамилии  Кузьменко,  да  я  давно  не  обижаюсь,  Кузя  так  Кузя,  какая  разница?
– На  запах  алкоголя   Кузя  придёт  в  любое  время  суток,  чутьё  у  него  на  это –  засмеялся  Борис,  наливая  гостю  стакан  портвейна.
– Ну  что,  Верный  Ленинец,  Слава  КПСС!
Выпили. Алексея разобрало любопытство: – Слушай,  а  чего  ты  его  Верным  Ленинцем  кличешь,  он  что,  коммунист?
Борис  захохотал,  Кузя  тоже  скривился  какой-то  жалкой  улыбкой.
– Старик,  да  нешто  он  на  коммуниста  похож?!  Скажешь  тоже!
– А  тогда  почему?
– Понимаешь,  он  скульптор.  Но  скульптор  особенный,  он  только  Ленина  делает,  в  любом  виде  его  вылепит  с  завязанными  глазами,  и  ни  у  кого претензий  не  будет – Ильич  как  живой.  Причём  быстро,  у  него  всё  как  на  конвейере.  И  где  только  он  не делал  Ильича,  по  всему  Союзу  мотался,  трудно  вспомнить  место,  где  ещё  не  стоит  его  Ильич.  Кажется,  только  на  острове  Врангеля  пока  нет,  а  надо  бы  и  там  поставить  для  белых  медведей.  Здорово  у  него  получается  Ленин,  но  зато  кроме  него,  он больше  никого  не  умеет.  Если,  например,  родную  жену  захочет  вылепить,  то  всё  равно  Ленин  получится.  Знаешь,  Лёха,  раньше  на  шахтах, пока не было  электричества,  подъёмную  клеть  с  рудой  и  людьми  лошади  поднимали,  ходили  по  кругу,  а  через  шестерёнки  подъёмный  механизм  работал;  то  поднимает,  то  опускает,  только  переключай  рычажок.  А  лошадь  всегда  в  одном  направлении  ходит  по  кругу, и  так  годами, пока  она  не  состарится.  И  когда  её  по  старости  отпускали  с  этой  работы,  она  паслась  на  лугу,  но  ходила  только  по  кругу,  прямо  ходить  уже  не  могла.
Вот и Кузя, как та шахтная лошадь, привык к одному образу, и иначе уже не может.  А  уж  сколько  деньжищ  он  за  эти  годы  заработал – жуть!  Только  где  они,  догадайся,  глядя  на  его  рожу?   
(Кузя  опять  жалко  улыбнулся…)
В  дальнейшем  Алексею  пришлось  регулярно  работать  в  этой  мастерской,  так  как  Борис  предложил  совместную  халтурку.  Навыки  работы  с  оформиловкой  у  Лёши  были – сказалась  армейская  практика,  но  здесь  технические  возможности  были  гораздо  лучше.  Приближались  новогодние  праздники,  и  они  оформляли  сначала  кафе,  потом  Дворец  пионеров.
В  общежитие  Алексей  приезжал  теперь  поздно,  сильно  уставший  и  сразу  заваливался   спать. Просмотр  прошёл  хорошо,  и  для  Алексея,  и  для  Бориса.  Причём  Борис  в  качестве  дополнительных  работ  выставил  явно  чужие  этюды  и  наброски;  впрочем,  он  об  этом  позже  сам  сказал  Лёше,  ничуть  не  постеснявшись.
После  просмотра  Борис  зашёл  к  Алексею,  отдал  заработанные  деньги – 300  рублей  (это  десять  стипендий!)  и  пригласил  в  ресторан.  Быстро  собрались  и  пошли.
Раньше  Алексею  ещё  не  приходилось  бывать  в  ресторанах,  и  ему  было  любопытно,  как  оно  там?  Пришли,  сели  за  столик  у  окна.  Проходивший  мимо  официант  приветствовал   Бориса,  как  старого  знакомого.  Вскоре подошла официантка, с деланной улыбкой (видно, их  специально  этому учат), стала записывать заказ.  Борис  не  мелочился,  заказывал  щедро,  не  глядя  на  цены.
Сначала  принесли  салат  и  бокалы  вина.  Алексей  огляделся;  здесь  было  довольно  приятная  обстановка,  уютно,  народец  вполне  культурный…
Разговор  шёл,  естественно,  о  только  что  пережитом  просмотре.
– Знаешь,  Лёха,  для  меня  просмотр  ещё  не  так  страшен.  До  тебя,  раньше,  мне  работы  доделывал  другой  парень,  он  теперь  закончил  училище,  уехал.  Теперь  вот  ты  помогаешь,  спасибо  тебе.  Но  у  меня  ещё  одна  проблема,  и  чёрт  её  знает,  как  можно  её  решить?  Пока  не  знаю…
– А  в  чём  проблема?
– Лидии  Анатольевне  сдавать  надо,  а  я  ни  хрена  в  этих  вещах  не  понимаю,  не  понимал  никогда,  и  запомнить  всю  эту  лавину  информации – башка  треснет.  Что  делать?
– Бо-о-оря,   приве-е-ет!  – Ярко  накрашенная  девица,  изрядно навеселе, обняла Бориса за плечи.
– Верка,  отвали,  у  нас  разговор!
– Ой  какой  ты  делово-о-ой!   – томно протянула девица, впрочем, ничуть не обидевшись. Алексей  понял,  что  Борис  здесь  частый  гость.
– Понимаешь,  Лёха,  сложность  в  том,  что  сдавать  ей  приходится  лично,  тут  уж  за  меня  никто  не  придёт  и  не  сдаст.  А  как  она  гоняет,  ты  знаешь.  И  не  придумаешь, с какой  стороны  к  ней  подъехать, она старой  закваски,  кремень!
Тут  загремела  музыка  (интересно,  почему  в  ресторанах  так  оглушительно  звучит музыка,  зачем?),  и  стало  уже  не  до  разговоров,  тем  более  что  принесли  горячее блюдо.  Вкуснотища  какая,  не  то,  что  в  столовой.  Потом  Борис  ещё  заказывал  вино  и  фрукты,  потом  знакомил   Лёшку  с  кем-то,  и  какая-то  пьяная  девица  сидела  с  ними  за  столиком,  потом…
Алексей  плохо  помнит,  как  они  брели,  качаясь  и  падая,  в  общежитие,  как  не  мог  попасть  ключом  в  дверной  замок,  как  разбил  графин  с  водой.  Уснул  он  одетым, и  так  спал  до  утра,  как  убитый.  Проснувшись  утром, сначала  лежал,  пытаясь  вспомнить, что  было  вчера, но  вспоминалось  плохо,  с  трудом  и  не  всё.  С  трудом  он  встал,  подошёл  к  зеркалу…
О,  лучше  бы  не  подходил!   Самому  тошно  смотреть.
Умывшись,  долго  сидел,  тупо  уставившись  в  стену,  постепенно  приходя  в  себя.
И  потом  целый  день  чувствовал  себя  как  побитый, ничего  не  ел, ничего  не  делал.
Да,  верно  говорил   Кузьмич – надо  знать  меру…



А  потом  отшумел  Новый  год,  и  снова  каникулы.  Из  заработанных  денег  сотню  оставил  себе,  а  двести  матери  отдал:  Мама,  тебе  тоже  приодеться  надо.  Я  теперь  немножко  зарабатывать  начал,  так  что  теперь  нам  легче  будет.
-  Спасибо,  сынок.  Мужик  ты  у  меня,  глядишь,  помаленьку  и  на  ноги  станем.
А  вскоре  после  зимних  каникул  пришёл  Борис,  хмурый  и  злющий,  с  бутылкой  водки.
Долго и злобно матюгался на все лады, а когда наконец умолк,  Алексей  спросил, что  произошло.
– Да  то  и  произошло,  чего  я  опасался.  Хвосты  не  сдал,  главное – у  Лидии  Анатольевны  полный  крах.  С  нескольких  попыток  ничего  не  вышло.  Я  уж  на  жалость  давил,  мол,  весь  из  себя  больной,  лечиться  уже  замучился – слушай,  Лёха – ни  в  какую.
Мне  уже  терять  было  нечего, вдвоём  сидели,  свидетелей  нет, и  я  пошёл  на  крайний  метод,  говорю: – Лидия   Анатольевна,  Вы  ведь  живёте  в  Нижнем  Тагиле,  в  малахитовом  краю,  а  у  Вас  есть  малахитовые  украшения?  Хотите,  я  Вам  набор  украшений  сделаю  из  малахита?
– Борис,  вот  это  ты  напрасно.
– Ну  а  что  оставалось  делать,  старик?  Все  остальные  методы  уже  испробованы,  знаешь, утопающий   хватается  за  соломинку.
– Ну  а  она  что?
– Знаешь,  Лёха,  это  комиссар  времён  Гражданской  войны.  Был  бы  у  неё  в  руках  маузер – на  месте  бы  меня  расстреляла, и  рука  бы  не дрогнула.  Чёрт  знает,  откуда  сегодня  берутся  такие?  Ну  что  она,  не  человек,  что  ли,  не  баба?  Кто  бы  узнал,  скажи?
За  разговором   бутылка  опустела,  потребовалась  добавка,  и  Лёшка  сбегал  в  соседний  магазин.  И  до  поздней  ночи  Борис  не  мог  успокоиться,  постоянно  возвращаясь  к  этой  теме.  Как  и  следовало  ожидать,  для  Бориса  всё  кончилось  печально – отчислили,  ему  отдали  документы,  и  в  этот  вечер  он  мертвецки  напился  в  своей  мастерской,  в  одиночку.
А  жизнь  шла  своим  чередом.  Днём  Алексей  учился,  и  учился  неплохо,  а  вечером начиналась   Халтура.  В  мастерской  Бориса  допоздна  корпели  над  планшетами,  особенно  не  любил   Алексей  всякую  писанину  на  этих  планшетах.  Ведь  каждую  букву  надо  трафаретом  сделать,  а  их,  этих  чёртовых  буковок – тьма.  Монотонное  занятие,  порою  дуреешь  от  этого, не  помогают  ни  крепкий  чай,  ни  музыка.
А  по  выходным  они  уже  на  объекте  работают – то  детский  сад, то  строительное  управление,  то  хлебозавод,  и  тоже  всякий  раз  допоздна.
Зато  у  Алексея  завелись  деньги,  о  которых  раньше  мог  только  мечтать.  Он  уже  всерьёз  призадумался  купить  машину.  Теперь  уже  не  мать  ему  высылала  от  своего  скудного   заработка,  а  он  ей  регулярно  помогал.  Но  такие  нагрузки  чем-то  надо  компенсировать,  и  стресс  снимали  традиционным  русским  способом.  Окончание  любой  работы  отмечалось хорошей  пьянкой.  Впрочем,  нередко  и  во  время  работы,  если  не  ответственная,  не  очень  сложная,  вроде  сколачивания  планшетов, грунтовки,  окраски  больших  плоскостей – это  делалось   под  портвейн.
В  апреле  организовали  выставку  студенческих  творческих  работ.  В  актовом  зале  народу – не  протолкнуться;  здесь  и  живопись,  и  графика,  и  резьба  по  дереву,  металл  и  камень,  в  самых  разных  жанрах  и   материалах,  было  много  интересных  работ.
Но  Алексея  поразили  скульптурные  портреты  первокурсницы  Тани  Соболевой.
Исполненные в гипсе,  они  поражали  не  только  сходством  (безошибочно  узнавали позирующих  студентов), но и выразительностью,  живостью.  Также  очень  выразительны  были  керамические  миниатюры,  этакие  скульптурные  шаржи,  где  опять-таки  очень  узнаваемые  образы,  и  всё  это  сделано  с  великолепным,  добрым  юмором.
Зрители  были  в  восторге.  Таня  стояла  здесь  же,  видимо  опасаясь  за  свои  хрупкие  творения.   Алексей  ещё  не  был  с  ней  знаком,  хотя  видел  её  часто;  она  не  бывала  в  общежитии,  так  как жила на Вагонке. Они  разговорились,  девчонка  оказалась  очень  интересной  собеседницей,  наблюдательной  и  остроумной.  Так  началась  их  дружба.
Алексей  всегда  испытывал  уважение  к  людям  творческим,  но  Таня – не  только  творческий  человек,  это  Трудяга,  неугомонная,  яркая  личность,  она  так  непохожа  на  других  девчонок.  Бывало,  вечером  пойдёшь  поискать  заварки  (чай  всегда  кончается  в  самый  неподходящий  момент),  пойдёшь  по  комнатам  девчонок,  картина  довольно  однообразная;  здесь  чего-то  вяжут,  там  кулинарничают,  тут  примеряют  кофточку,  всё  что  угодно,  только  не  творчество.
Позже  Таня  пригласила  его  к  себе  домой – посмотреть  другие  её  работы.  Алексей  был  поражён;  казалось,  он  попал  в  музей.  Оказывается,  на  выставке  в  УУПИ  была  лишь   малая  часть  её  миниатюр.  Здесь  были  и  прекрасные  барельефы,  и  чеканки,  и  каменные  миниатюры.  Когда  только  она  успевает?  Какая  же  в  ней  энергия!
Алексей  здесь  же  нарисовал  её  портрет.  Её  бабушка, хлопотавшая  до этого  на  кухне, во  время  сеанса  с  интересом  наблюдала, как  на  ватмане  оживает  её  Танюшка.
Потом  пили  чай  с  горячими  вкуснейшими  ватрушками  и  вареньем,  а  бабушка  рассказывала  о  детских  проделках  своей  любимицы.
Глядя  на  все  эти  миниатюры,  Алексей  тоже  загорелся  желанием поработать  в  этом  направлении.  Творчество – вещь  заразная;  когда видишь, как  творят  другие,  хочется  и самому  попробовать.  Правда,  со  временем  было  не  так  просто – отнимала  Халтура.
Что  поделаешь – деньги  нужны.  Зато  можно  в  выходной  сходить с Танюшкой  в  театр  или  ресторан,  финансы  позволяли.
Наконец  позади  все  просмотры,  зачёты,  практики,  а  впереди – каникулы;  Боже, как прекрасна жизнь!
На  каникулах  Алексей  с  Таней  приехали  в  Тютюк.
Мать  хлопотала,  как  наседка,  (Алексей  с  усмешкой  отметил  про  себя – как  же  она  в  это  время  была  похожа  на  Танину  бабушку,  так  же  не  находит  себе  места,  делая  одновременно  много  дел  на  кухне  и  ещё  успевая  общаться).  Пока  студенты  разглядывали  рисунки  и  акварели,  мать  умудрилась  устроить  прекрасный  обед.  И  как  это  она  успела?
За  обедом  мать  больше  общалась  с  Таней,  как  бы  между  прочим,  ненавязчиво  расспрашивая  её  о  семье.  Семья  простая:  отец – металлург,  мать – детский  врач,  бабушка  тоже  работала  терапевтом, сейчас  на пенсии.  Вот  и  вся  семья.
Потом,  когда  Алексей  остался  на  кухне  вдвоём  с  матерью,  она  спросила:
– Лёша,  насколько  у  вас  серьёзно?
– Мама,  сейчас  пока  не  могу  сказать,  сам  пока  не  понял.  Она  хорошая  девчонка,  но  я  пока  для  себя  окончательно  не  определился.
– Мне  кажется,  она  бы  тебе  подошла.  Чувствуется,  хороший  человечек.  Береги  её,  Лёша.  Может,  это  твоя  судьба.
Назавтра  Алексей  водил  её  по  родным  местам,  потом  зашли  к  Ваське.  Таня,  увидев  его  сестрёнку  Ольгу,  загорелась  сделать  её  портрет.  Алексею  срочно  пришлось  съездить  на  велосипеде  за  глиной  в  овраг,  потом  сколачивать  основу – каркас  для  работы,  добывать  гипс.  С  этим  было  сложнее;  для  изготовления  формы  простой  строительный  гипс  он  добыл  сразу,  а  для  отливки  самой  скульптуры  пришлось  выпросить  медицинский   гипс  в  больнице,  там  работает  соседка.  Долго  пришлось  ей  объяснять,  зачем  нужен  этот  гипс,  зато  она  потом  расщедрилась  и  дала  целый  нераспечатанный  мешок- 20 кг.
-  Только  вечерком  подъезжай,  в  сумерках,  к  заднему  крыльцу,  чтобы  никто  не  видел!
Портрет  Оли  был  великолепен!  А  позже  Таня  сделала  портрет  матери  Алексея.
Та  вначале  не  хотела  позировать: – Я  живая  ещё,  куда  мне  памятник  делать?
– Мама,  ну  ведь  и  живых  людей  скульпторы  изображают,  вон  даже  Указ  Президиума  СССР  есть – на  родине  дважды  Героев  Советского  Союза  ставят  их  бюсты.  Сам  этот  Герой  ещё  полон  сил  и  энергии,  а  бюст  его  в  бронзе  уже  отлит!
Алексею  нравилось  смотреть,  как  работает  Таня – быстро,  уверенно,  с  каким-то  азартом.  Интересно  наблюдать,  как  из  бесформенного  кома  глины  постепенно  возникают  такие  узнаваемые,  такие  родные  черты.  Портрет  был  очень  выразительным – кажется,  мать  смотрит  с каким-то  живым  интересом,  и  как - будто  хочет  что-то  спросить.
Недельку  погостив  у  Алексея,  Таня  засобиралась  домой;  у  родителей  отпуск,  решено  всем  вместе  поехать  в  Крым,  на  море.  Таня  тепло  попрощалась  с  ним,  с  его  мамой  и  тётей  Валей,  и  автобус  увёз  её  дождливым,  хмурым  утром.
С  её  отъездом  у  Алексея  начался  новый  период  в  творчестве -  занялся  скульптурой.
Сначала вылепил несколько этюдов с людьми, а потом его  опять  потянуло  на  анималистический  жанр.  Вылепил, а  потом  отлил  в  гипсе  соседского  чёрного  кота  (в  белом  гипсе  он  был  тоже  очень  хорош),  потом  вылепил  настенный  барельеф  с  конями.  Когда  уже  отделывал  готовую  отливку, пришёл  Васька.
-  Лёха,  красивая  штука  получилась!  Вот  бы  такую  где-нибудь  в  клубе  сделать,  только  большую,  во  всю  стену.
Алексей  засмеялся: – А  знаешь,  Васька,  как  в  охотничьем  магазине рельеф  сделали?
Был  в  Свердловске  магазин  такой,  они  всегда  по  одному  принципу  устроены:  сначала  маленькое  такое  фойе  на  входе,  по  одну  сторону  дверь,  там  охотничьи  товары,  а  по  другую  сторону  дверь – рыболовные  дела.  Так  вот,  напротив  входа  в  фойе  во  всю  стену  барельеф  сделали на тему природы:  на  заднем  плане  лесок,  облака,  а  на  переднем  такая  трогательная  картина – лосёнок  с  мамой,  молочко  у  неё  сосёт  под  брюхом,  как  полагается.  То  есть  тут  всё  красиво  и  трогательно,  вот  только  художник,   делавший  этот  шедевр,  не  был  охотником,  да  и  вообще  далёк  был  от  природы,  поэтому  и  не  знал,  что   у  лосих  не  бывает  рогов.  Он  же  изобразил  её  с  могучими  рогами…  А  ведь  всякий  входящий  сюда  посетитель  - хоть  плохонький,  хоть  самый  начинающий,  но  охотник,  поэтому  знает,  что  рога  бывают  только  у  самцов.
Восторгу  покупателей  не  было  предела!  Правда, недолго  этот  барельеф там  был – скоро  убрали, но  мне  после  мужики, сидя  в  компании,  фотографию  показывали:
– «Хошь  посмотреть  монументальную  порнографию?»
Васька  удивился:  -  А  кто-то  у  него  работу  принимал,  не  заметили,  что  ли?
-  Да  точно  так  же  не  разбирались,  красиво – и  ладно;  видать,  среди  них  не  было  ни  одного  охотника.