Пропавший Рафаэль глава 7

                Глава 7

За  майские  праздники  картина  была  закончена – он  сам  удивился  этому;  как  ни  крути – три  портрета  в  интерьере.  Но  получилось  интересно.
А  на  работе  закончил,  наконец,  шкатулку,  сдал  её  Антонине  Павловне,  а  она  опять  с  интересным   предложением: – Лёша,  у  нас  сейчас  народ  пошёл  в  отпуска,  ты  тоже  можешь  гулять,  тебе  пока  нет  заказов.  Оплачивается  месячный  отпуск,  а  если  надо больше – можешь  гулять,  но  уже  без  оплаты.  Только  совсем  от  нас  не  уходи, ты  ещё  нужен  будешь.  Ну  что  же,  и  так  неплохо!
После  работы  заглянул  на  рынок – набрать  картошки,  а  раз  уж  рядом  с  училищем  оказался,  как  не  зайти?  Посмотреть, кто  там  сейчас  преподаёт,  поболтать,  узнать  о  знакомых  ребятах.  Но  буквально  в  дверях столкнулся  с  выходящим  Михалычем.
Вот  это  встреча!  Обнялись,  как  старые  друзья;  а ведь стареет  он, чёрт  возьми!  Уже  лысина  наметилась,  а  в  бороде  и  на  висках  седины  полно.
– Лёха, это  судьба, что  я  тебя  встретил.  Халтурка  подвернулась, ищу, с  кем  работать.  Дом  отдыха  надо  оформлять,  работы  много,  можно  деньгу  зашибить.
-  Михалыч,  это  как  нельзя  вовремя  - я  сейчас  вольная  птица.
– Вот  и  отлично. Ещё один парнишка у меня на примете есть, вот втроём  мы  и  управимся.
Как  всегда,  сборы  были  недолгими.  Катя  отнеслась  к  этому  с  пониманием – работа  подвернулась,  не  упускать  же – деньги  нужны.  Подарила  Алексею  тёплый  свитер  и несколько  банок  тушёнки: – Бери,  Лёша,  неизвестно  ведь,  как у вас там будет, пригодится!  Только  ты  уж, милый, ради Бога, не пей, не губи свой талант…
… И  снова пылит  по  дороге  раздолбанный  синий  «Москвич»,  за  рулём  Михалыч,  рядом   Алексей,  а  на  заднем  сиденье, в  окружении  коробок  и  ящиков, пристроился  Валерка Лопатников – недоучившийся  студент пединститута,  выгнали  за  «хвосты». К  вечеру  приехали  на  место: на берегу живописного  озера  раскинулись  корпуса  Дома  отдыха  «Светлый  путь».  Добродушная  разговорчивая  завхоз  отвела  им  для  жилья  небольшую  уютную  комнатку,  из  столовой  принесла  большую  банку  компота, прекрасный  салат  и  пирожков,  и  ещё  извинялась,  что  не  может  нормально  покормить – уж  слишком  поздно  приехали…
А  утром  сначала  долго  обсуждали  с  директором  варианты  оформления,  потом  до  вечера  измеряли  и  записывали,  делали  эскизы,  размечали  стены.  Разумеется,  никаких  лозунгов,  портретов  Ленина  или  рабоче-крестьянских  плакатных  лиц – только  темы  природы  и  сказов  Бажова,  да  ещё  узоры.  И  работа  закипела.  Это  было  гораздо  интереснее  прежних  халтур,  здесь  уже  без  эпидиаскопа  пришлось  заниматься  живописью.  И  тем  гораздо  интереснее,  самому  приятно  работать.  Конечно,  к  вечеру  валились  от  усталости,  словно  целый  день  разгружали  вагоны  с  цементом,  и  мгновенно  засыпали.  А  утром  завтрак – и  снова творческий  экстаз!
Невысокая,  полненькая  завхоз  неутомимо  бегала  по  коридорам  по  своим  хозяйственным  делам,  и  всякий  раз  останавливалась  возле  Алексея,  поглазеть  и  выразить  свои  восторги:
– Вот  же  какую  красотищу  делаешь,  дал  же  Бог  таланту,  ну  чистый  Рафаэль!
Лёша  усмехнулся  про  себя:  как  же  его  преследует  эта  кличка,  словно  сговорились!
Больше месяца заняла эта работа. Пустые светло-кремовые стены преобразились; расцвели  сказочными  сюжетами,  пейзажами  и  растительным  орнаментом.  Такую  работу  и  халтурой  называть  уже  неудобно,  это  не  халтура!
Кормили  отлично,  причём  это  не  входило  в  оплату  работы.
Работу принимала директор, ходила  с  какими-то  важными  дядьками.  Приняли  без  замечаний,  и  бухгалтерия  выдала  деньги,  весьма  приличные.
По  заведённому  обычаю  сначала  съездили  на  почту, отправили домой деньги, оставив  себе  лишь  на  традиционную  финальную  пьянку.  Потом зашли  в  магазин – увы,  лишь  пиво; причём  продавщица, виновато улыбаясь, честно предупредила: – Ребята, пиво плохое, мужики приходили – ругались.  А  на  меня  чего  ругаться, не  я  его  делала, что  привозят,  тем  и  торгую.  Так  что  я  вас  предупредила.
– А  больше  ничего  выпить  нет?
– Поздно  пришли,  ребята.  Здесь  строители  затоварились,  подчистую  всё  выгребли.  А  когда  теперь  привезут – не  знаю.
Выбирать  не  приходилось – пришлось  брать  пиво.  Пришли  в  свою комнатушку, попробовали…   
-  Да-а,  «плохое» - это  мягко  сказано.  За  такое  пиво  надо  бы  морду  бить,  только  кому?
Чёрт  возьми,  что  же  делать?
-  Михалыч,  да  ладно,  отметим  в  другой  раз,  ну  не  пить  же  нам  эту  мочу!
-  И  всё  же,  я  думаю,  что-нибудь  придумать  нужно,  нельзя  нарушать  традицию.  Пойду,  у  местных  мужиков  попробую  выяснить;  должны  же  быть  какие-то  другие  варианты.
Вскоре Михалыч вернулся с полной трёхлитровой банкой самогона. Разлили в гранёные  стаканы.  Алексей  понюхал и сморщился: – Михалыч,  а  не  отравимся?  Вонища  какая,  как  такое  пить?
-  Ну  сами-то  они  пьют  - не  травятся;  значит,  и  мы  сможем.
Михалыч  взял  стакан,  посмотрел  на  свет,  вздохнул: – А прежний наш первый  тост  помнишь?  «Слава  КПСС!»;  теперь  этот  тост  уже  не  пойдёт.  Всё,  ушла  наша  кормилица-партия,  а  ведь  какую  армию  художников  она  кормила!  Представить  только – это  сколько  же  по  всей  стране  таких  как  мы – и  всем  было  полно  работы, потому  что  везде  нужно  было  оформлять.  Конечно,  никому  от  этой  оформиловки  было  ни  холодно  ни  жарко, ни  малейшей  пользы  от  неё,  зато  нам  денежки,  разве  плохо?  И  ведь  любой  руководитель  вынужден  это  делать,  кресла  может  лишиться.  Вот  и  были  мы  всегда  востребованными,  а  какие  деньги  заколачивали,  помнишь,  Лёха?  И  вот  теперь  целая  армия  халтурщиков  по  всей  стране осталась  без  этой  кормушки,  как  им  жить,  скажи,  Лёха?  Ведь  они  больше  ничего  не  могут. 
А  настоящее  искусство  в  этой  голодной  стране  сейчас  никому  не  нужно;  всякий  думает лишь  о  том,  как  бы  выжить,  какое  уж  тут  искусство…   А  с  другой  стороны – эта  халтура  убивает  в  нас  художников;  да  ведь  уже  и  убила,  мы  уже  ничего  по-настоящему  не  можем.  Скажи,  Лёха,  разве  не  так?  Ведь  если  по-честному,  мы  уже  и  не можем  ничего  путного  создать – всё  ушло  в  халтуру,  деньгу  заколачивать.  Это  как  грибок  в  дереве – незаметно  изнутри  точит  берёзу,  и  хоть  стоит  она  вроде целая,  да  толкни  её – она  рухнет,  и  увидишь,  что  внутри  уже  одна  труха – грибок  съел.  Вот  и  нас  эта  халтура  потихоньку  съела.
Ну  да  ладно – сегодня  мы  всё  же  сделали  неплохой  заказ,  и  получили  неплохо – это  удача,  и  дай  Бог,  чтобы  не  последняя.  Итак,  выпьем  за  удачу!
Выпили.  Алексей  весь  сморщился: – Всякое,  бывало,  пил,  но  такую гадость  впервые!
Мужики,  я  что-то  боюсь  это  пить,  может,  ну  его  к  чёрту?
– Ну  что  же,  ведь  другого  ничего  нет,  что  делать?  Ладно,  они  сами-то  пьют – и  ничего.
Разлили  по  второй.  Алексей  почувствовал  себя плохо,  едва  успел  выйти  на  улицу – вывернуло  наизнанку.  Чёрт  возьми,  как  можно  такую  отраву  пить?!
Он  сел  на  лавочку, отдышался.  Вспомнил  рассуждения  Михалыча  о  халтуре.  А  ведь  как  он  прав!  Скольких  художников  эта  халтура  съела,  как  грибковая  плесень  точит  древесину.  Взять  того  же  Михалыча,  или  Бориса,  или  Кузю,  да  сколько  можно  перечислять,  ведь  они,  возможно,  могли  бы  стать  настоящими,  большими  художниками,  да  вот  халтура  их  съела…
Долго  сидеть  не  пришлось – стали  донимать  комары.  Алексей  вернулся  в  свою  комнатку;  Валерка  с  Михалычем  были  уже  изрядно  навеселе,  языки  заплетаются,  болтают  оба,  не  слушая  друг  друга.
Алексей  лёг  и  вскоре  уснул.  Утром  его  разбудила  завхоз:
– Лёша,  нужно  вашу  машину  переставить,  она  загораживает  дверь  склада,  нам  мебель привезли,  переставь,  пожалуйста.
– А  у  нас  вон   Михалыч  на  ней  ездит,  вот  он  у  окна  спит.
Она  прошла  к  его  кровати,  тихонько  толкнула  его,  потом  ещё  и  вдруг  дико  закричала.
Лёшка  с  Валеркой  подскочили  в  своих  кроватях,  зажгли  свет.  Михалыч  лежал  на  постели   одетый,  рот  слегка  приоткрыт,  не  дышит…
Валерка  мгновенно  протрезвел,  оделся.  Вызвали  милицию.  Из  комнаты  все  вышли,  ничего  трогать  нельзя.  Приехала  милицейская  машина,  осмотрели  тело – следов  насилия  нет.  Недопитый  самогон  и  остатки  продуктов  забрали  на  экспертизу,  Михалыча  увезли  на  обследование.  К  вечеру  результаты  были  готовы,  немолодая  врач  спокойно, равнодушно  сообщила: – Криминала  нет.  Отравление  суррогатным  алкоголем,  отказало  сердце.  Пьют  всякую  дрянь,  и  не  жалко  себя?
Вот  это  проблема!  Куда  теперь  сообщить,  кому – неизвестно.
Неожиданно  помогла  директор – быстро  всё  оформили,  и  скромненько  его  схоронили  на  кладбище  неподалеку.  Все  его  документы  передали  в  милицию – они  сами  найдут  его  родственников.
На  рейсовом  автобусе  уезжали  вдвоём  с  Валеркой.  Алексей  взглянул  на  прощанье и  горько  усмехнулся: «Светлый  путь»… А  для  Михалыча он оказался  Последний  путь.  Царствие  ему  небесное,  хороший  мужик  был.
Всю  дорогу  ехали  молча;  в  такой  обстановке  всякие  слова  кажутся  фальшивыми, ненужными – уж  лучше  помолчать.
В  Тагил  приехали  уже  глубокой  ночью.
Наконец  добрался  до  своей  комнатушки;  есть  не  хотелось,  разделся  и  лёг,  но  уснуть  не  получалось.  До  утра  ворочался,  не  давали  покоя  мрачные  мысли.
… «Чёрт  знает  что – ведь  все  обстоятельства,  как  специально,  были  против  этой  пьянки,  ведь  и  я  его  пытался  отговаривать,  не  пить  эту  пакость.  Что  мешало  уже  потом  отметить  это  нормальной  водкой?  Как  же  всё  глупо  вышло – он  просто  целенаправленно  шёл  к  своей  гибели».  Лишь  к  утру  Алексей  забылся  тяжёлым,  беспокойным  сном.
Наутро опять на работу. И опять каменный заказ:  начальство  едет  в  США,  нужна  флорентийская  мозаика  на  тему  Урала.  Стало  быть,  на  какое-то  время  опять  обеспечен  работой.  Снова  пилить  камни  на  станках,  только  теперь  уже  в  одиночку – цех  закрылся.
Вечером  Алексей  поехал  к  Кате.  Рассказал  ей  о  трагедии  в  «Светлом  пути»;  она  сидела  с  каменным  лицом,  потом  обняла  Алексея  и  расплакалась: – Лёшенька,  милый,  умоляю  тебя – не  пей.  Тебе  дано  свыше  особое  предназначенье,  тебе  дан  действительно  большой  талант,  не  бери  грех  на  душу – не  губи  его!  Мне  ты  очень  дорог,  я  не  хочу  тебя  потерять!  Да,  женские  слёзы – тяжёлое  испытание.  С  трудом  он  успокоил  Катю  и  поехал  к  себе.  И  потом  ещё  долго  чувствовал  себя  очень  погано,  на  душе  какая-то  гнетущая  пустота.
Постоянно  вспоминались  последние  рассуждения  Михалыча,  он  словно  итоги  своей  жизни  подводил,  словно  чувствовал?
А  жизнь  продолжалась.  Всякая  рана  со  временем  зарубцовывается,  новые  события постепенно  заслоняют  прошедшее.
Алексей  оказался  теперь  весьма  востребованным  как  художник-камнерез.  То  наше  начальство  едет  куда-то  Наверх,  то  Сверху  к  нам  едет  какой-то  грозный  Иван  Иваныч – и  всё  нужны  красивые,  дорогие  и  необычные  подарки  из  уральских  самоцветов.
Оформиловкой теперь приходится заниматься совсем мало; то  юбилей  у  кого-то,  то объявление написать,  и  всё.
Постепенно  исчезли  с  домов  всякие  лозунги,  на  улицах  вместо  партийных  плакатов  и  транспарантов появилась реклама «Сникерсов». Страна бурлила; в  Москве  опять  многотысячные  митинги, в горячих точках страны идёт настоящая война, открыто  проклинают  коммунистическую  партию,  из  неё  валом  повалили  люди.  Оставаться  коммунистом  стало  позорно  и  опасно,  коммунист – это  было  ругательство.  Жизнь  стала  совершенно  непонятной  и  непредсказуемой.  Страшный  дефицит  товаров  неузнаваемо  изменил  торговлю;  все  торговали  тем  товаром,  который  удалось  сейчас  достать,  и  поэтому  в  книжном  магазине  можно  было  случайно  купить обувь  или  селёдку,  в  мебельном – лампочки  или  садовый  инвентарь.  На  предприятиях  месяцами  не  платили  зарплату;  или  платили  её  продукцией  этого  предприятия,  и  люди  тащили  с  работы  всё.  Поэтому  на  стихийных  рынках  можно  было  купить  и  мелкие  гвоздики,  и  огромный  подшипник  от  какого-нибудь  экскаватора – а  вдруг  он  кому-нибудь  в  хозяйстве  пригодится?
Алексея  раздражало  это  непонятное  кипение  политических  страстей,  он  всегда  был  равнодушен  к  политике.  Телевизор  лучше  не  включать;  то  бесконечная  говорильня  о  политике,  то  показывают  огромные  митинги.  А  жизнь  при  этом  становилась  всё  труднее  и  безысходнее.  Что  толку  драть  глотку  где-то  на  митинге,  что,  лучше  станет?
Против  всех  этих  неурядиц  у  него  имелось  проверенное,  чисто  русское  средство:  когда  уж  очень  плохо,  беспросветно – выпей,  и  все  проблемы  уже  не  так  беспокоят,  вроде  и  получше  стало.…  И  в  этом  вселенском  хаосе  мелькали  месяцы  и  годы – Господи, когда-нибудь  это  кончится?!
Перед  Новым  годом  встретил  Бориса,  с  которым  так  много  халтурил  ещё  в  студенчестве.  Он  снова  предложил  совместную  работу – расписать  интерьер  кафе  к  Новому  году.
Алексей  обрадовался – к  празднику  деньги  нужны;  кроме  того,  заведующая  пообещала  ещё  продукты – мясо,  фрукты – а  это  во  времена  дефицита  особенно  заманчиво.  Главная  роспись  на  большой  задней  стене;  на  тройке  коней  Дед  Мороз  в  санях,  над  ним  в  сверкании  звёзд  надпись:  «С  Новым, 1990  годом!»  А  на  других  стенах – то  снегири  на  заснеженной   еловой  ветке, то  весёлый  снеговик, – в  общем, обычная новогодняя тематика. Работу сделали  довольно  быстро,  как-никак  Профессионалы  с  большим  опытом!  Неплохо  заработали,  да  ещё  каждому  по  большой  сумке  всяких  дефицитных  деликатесов. Праздник,  как  обычно,  отмечали  дома  у  Кати,  все  вместе – и  бабушка,  и  Петька.  Ему  уже  скоро  15  лет,  вытянулся  изрядно,  говорит  уже  баском.
А первого января  погода  была  сказочная;  крупными  хлопьями  кружился  снег,  лёгкий морозец,  занесённые  снегом  деревья,  заборы,  дома…  Алексей  с  Катей  и  Петькой  гуляли  до  темноты,  болтали,  смеялись,  баловались  как  дети.  Почему-то  в  Новый  год  взрослые  становятся  немножко  детьми,  так  же  балуются  и веселятся, и  так  же  верят  в  Чудо.  А  вдруг  в  этом  году  всё-таки  лучше  будет?  Хотя  с  чего  бы…   У  власти – те  же  самые,  и  заняты  тем  же,  и  вряд  ли  они  станут  другими.  И  всё  же - а вдруг?..
А  после  праздника  снова  потянулись  тоскливые  серые  будни.  Может,  из-за  нехватки витаминов,  а  может,  из-за  слишком  короткого  дня  у  людей  зимой  такая  апатия, постоянная  усталость,  когда  ничего  не  хочется.  Господи,  скорей  бы  уж  весна…
На  работе  Алексею  неожиданно  подарили  надувную  лодку,  вполне  новую,  четырёхместную.  Раньше  на  заводе  была  секция  туризма,  а  теперь  никому  ничего  не  надо, всё  развалилось, вот  и  раздают  желающим  лыжи, палатки,  лодки,  рюкзаки.
Решено  было  по  такому  случаю  летом  отправиться  в  путешествие  по  реке  Чусовой.  Палатка  хорошая  имеется,  всё  прочее  тоже.  Катя  с  энтузиазмом  стала  готовиться,  а  Петька – тот  был  в  восторге!
Так,  за  этими  приятными  хлопотами  скоротали  зиму,  уж  и  весна  в  разгаре,  асфальт  уже  подсох,  почки  на  деревьях  набухают.  Алексей  стал  готовить  свой  этюдник,  запасать грунтованный  картон,  краски.  Как  назло,  не  хватает  художественных  белил – основной  краски,  ей  постоянно  приходится  пользоваться.  И  в  художественном  салоне  тоже  нет. Придётся  побираться;  может,  к  Борису  заскочить?
После  работы  он  решил  заскочить  в  мастерскую,  но  она  была  закрыта.  Видимо,  опять  где-нибудь  халтурит.  Хотя  здесь  ведь  рядом  поликлиника,  где  Вера  работает,  она,  возможно,  знает,  где  Борис.
Он  зашёл  в  поликлинику,  посмотрел  на  стенде – да,  Вера  сейчас  принимает,  скоро заканчивает  приём.  Ну  что  же,  подожду  у  кабинета.
Долго  ждать  не  пришлось – у  кабинета  сидела  одна  бабуська,  да  и  та  вышла  от  врача  довольно  быстро.  Тогда  вошёл  Алексей.  Веру  он  давно  не  видел,  и  его  поразило,  насколько  она  постарела,  как-то  потемнела  лицом,  глаза  ввалились;  встретил  бы  на  улице – не  узнал  бы,  наверное.  Впрочем,  она  его  узнала  сразу:
– Лёша,  на  что  жалуешься?
– Вера,  я  не  жаловаться,  я  здоров,  мне  поговорить  с  тобой  надо.
Она  глянула  на  часы: – А  у  нас  время  приёма  уже  закончилось, так что,  Ниночка, можешь  идти  домой.
Медсестра,  румяная  круглолицая  девчонка,  попрощалась  и  ушла,  оставив их  вдвоём.
– Вера,  не  в  курсе – где  Борис?
Вера  вздрогнула,  испуганно  глянула:  - А  ты  что,  ещё  не  знаешь?
– А  что?!
Она  налила  из  графина  стакан  воды,  судорожно  выпила,  села  и  глухо,  отрывисто  сказала:
– Нет  больше  Бориса.  Разбился  на  своей  машине.  Совсем.  Насмерть.
У  Алексея  всё  поплыло  перед  глазами.  Несколько  минут  он  сидел  в  тишине,  пытаясь  осмыслить  её  слова.  Получалась  какая-то  чушь,  мысли  путались.
Вера  заговорила  снова: – Помнишь  на  въезде  в  город  автозаправку,  а  за  ней  автобазу?
– Помню.
– За  автобазой  дорога  заворачивает  вправо,  а  за  дорогой,  прямо  на  повороте,  на  бетонном  постаменте  громадный  щит  из  стали,  на  нём   Ленин  в  полный  рост,  с  красным  бантом  на  пиджаке,  улыбается  ещё,  и  надпись  здоровенными  буквами:  «Верной  дорогой  идёте,  товарищи!»  Там  ещё  какие-то  негодяи,  не  лень  же  им  было  забираться  на  такую  высоту,  эту  надпись  чуть  «подправили»,  подписав  две  буквы;  получилось  - «Неверной  дорогой  идёте,  товарищи!»  Юмористы,  чёрт  бы  их  побрал!
Борис  ехал  откуда-то,  изрядно  выпивши,  и  то  ли  уснул  за  рулём,  то  ли  не  справился  с  управлением,  сейчас  уже  не  разберёшь,  и  в  этот  щит,  в  его  бетонный  постамент,  на полной  скорости  врезался.  Машина  от  удара  в  два  раза  короче  стала.  Конечно,  смерть была  мгновенной.
Алексей  похолодел: – Вера,  а  ты  знаешь,  ведь  этого  Ленина  он  сам  и  рисовал,  да,  его Борис  делал,  это  его  работа  была!  Получается,  это  он  разбился  об  свою  же  халтуру?  Символично…
Вера  достала  из  стеклянного  шкафчика  небольшую  бутылочку  со  спиртом,  налила  в  два  стакана: – Помянем  Борю.
Выпили  не  чокаясь.
– Вера,  а  когда  это  произошло?
– В  конце  марта.  Может,  сказалось  и  то,  что  ледок  на  дороге  был,  ещё  и  поэтому?  Хотя  что  теперь  говорить,  когда  это  уже  случилось…
Потом  они  молча  шли  до  трамвайной  остановки,  Вера  поехала  домой,  а  он  пошёл  к  Кате.  У  неё  кипит  работа – зашивает  спальный  мешок,  готовится  к  путешествию.  Но,  увидев  его  лицо,  она  сразу  отложила  шитьё: – Лёша,  что?!  Что  опять  произошло?!
Он  рассказал  ей  свою  страшную  новость.  «…Знаешь,  Катюша,  мы  с  ним  не  были  друзьями,  скорее - компаньонами,  просто  вместе  зарабатывали  деньги.  Но  мы  знакомы  уже  12  лет,  я  хорошо  его  знал,  и  вот  теперь  эта  история…»
Катя  тяжело  вздохнула: – Лёша,  сам  ведь  видишь – опять  здесь  из-за пьянства. Зачем  садиться  пьяным  за  руль?  Ведь  сколько  народа  из-за  этого  гибнет!  А  для  тебя  это  будет  страшным  предупреждением – Лёшенька,  родной  мой,  не  пей,  умоляю!
Предчувствуя  длинные  нотации  и  неизбежные  слёзы,  Алексей  поспешил  уйти,  сославшись  на  плохое  самочувствие.  Катя,  оставшись  одна,  хотела  продолжить  шитьё,  но  положила – всё  валилось  из  рук.  «… Лёшку  жалко;  всё  на  него  валится.  Хороший  парень,  и  художник  очень  талантливый, но что делать с  алкоголем?  Как  его  спасать,  ведь  у  него  уже  явная  зависимость?  Не  хочется  его  терять, да  и  Петька  его  любит.  А говорить  с  ним  на  эту  тему  трудно – он  обижается,  не  признаёт  у  себя  этой  проблемы»
Прошло два дня – Алексей не приезжал.  В  субботу  Катя  решила  сама  к  нему  приехать,  узнать,  в  чём  дело.  С  утра  возилась  у  плиты,  а  к  нему  поехала  уже  после  обеда.
…Вот  и  знакомая  дверь.  Она  постучала,  и  оттуда  послышался  пьяный  его  голос: 
– К-кто  там?
Катя зашла в комнату; Лёшка  сидел  за  столом, совершенно  пьяный, в  майке, небритый…  Тошнотворный запах перегара, жуткий беспорядок – Катя поняла,  что  сегодня  с  ним  бесполезно  разговаривать.  Тихонько  вышла  и  поехала  домой.
А  в  понедельник  вечером  она  снова  приехала  к  нему.  В  комнате  полный  порядок,  Лёшка  трезвый,  чисто  выбрит – словом,  ничто  не  напоминает  прошлую  картину.
Катя  решила  с  ним  поговорить  всерьёз.
– …Лёша,  ну  ведь  не  у  тебя  одного  стрессы,  у  нас  сейчас  вся  жизнь   – стресс,  так  что  же,  теперь  всем  дружно  спиваться? 
Она  обняла  его  за  плечи: – Милый,  не  надо,  прошу  тебя.  Слушай,  ты  только  не  обижайся,   я  думаю – а  что  если  тебе  подлечиться,  ведь  от  этой  зависимости  лечат…
Для  Алексея  это  прозвучало  как  пощёчина: – Катя,  я  что – алкаш?  Ты  во  мне  видишь  не человека,  а  алкоголика?!
– Лёшенька,  так  ведь  это  в  твоих  же  интересах!
– Спасибо  за  заботу!  Слушай,  а  можно  я  сам  буду  решать,  как  мне  жить  и  что  мне  делать?!  Катю  неприятно  поразил  его  тон – впервые  он  так  разговаривал  с  ней.  Она,  не  прощаясь,  ушла.  Жгучая  обида  не  давала  покоя:  за  что  он  так  с  ней? И  как  теперь  быть?
«Нет,  сама  я  к  нему  теперь  не  поеду,  пусть  он  приедет  и  извинится.  И  потом,  что-то  надо  делать  с  этим  пьянством,  пока  не  поздно»…
И  потянулись  тоскливые  дни  ожидания – когда  же  он  приедет?  Но  Лёшка  не  появлялся.  Уже  и  Петька  заподозрил  неладное,  стал  о  нём  спрашивать.  (У  Петьки  были  планы  досыта  порыбачить  с  Лёшей  во  время  этого  плаванья,  и  он  тщательно  готовил  снасти).
Наконец  был  выработан  план  примирения: Петька  поедет  к  нему,  вроде  как  обсудить  всякие  рыболовные  дела,  и  как  бы  невзначай  пригласит  к  себе;  а  там,  глядишь,  и помиримся.  Петька  поехал,  но  вернулся  с  плохими  новостями:  Лёшка  с  какими-то  двумя  мужиками,  сильно  пьяные,  разговаривать  с  ним  было  бесполезно.  Катя  поняла – уже  ничего  не  сделаешь,  между  ними  всё  кончено.  Она собрала  все  его  вещи,  и  Петька  съездил  к  нему  на  следующий  день,  отвёз.  Лёша  молча,  безучастно  принял  их,  ни  о  чём не  стал  спрашивать,  и  так  всё  ясно.
Вечером  Петька  был  сильно  расстроен,  все  его  планы  потерпели  крах…
А  для  Алексея  всё  складывалось  совсем  погано:  на  работе  сменилось  начальство,  и  вольной  жизни  художника  пришёл  конец.  Ему  прямо  сказали,  что  в  его  услугах   больше  не нуждаются.  В  сувенирном  цехе,  где  он  работал,  теперь  наладили  выпуск  парников  для  дачников, работали там какие-то бомжовского вида азиаты, и работали за гроши. Если  оставаться  здесь – придётся  по  восемь  часов  в  день  возиться  с  полиэтиленовой  плёнкой,  и  всё  это  за  копейки?  Нет  уж,  спасибо.
Знакомый  мужик  предложил  нехитрую  работу – ремонт  школы.  Не  Бог  весть  какие  деньги,  но  и  они  не  будут  лишними,  и  Алексей  согласился.  Главное,  не  нужно  строго  вовремя  приходить и уходить - сами себе хозяева.  Таскать мебель, красить, белить потолки, монтировать  вешалки  в  гардеробе – всякое  приходилось  делать.  Провозились  до  середины  августа,  получили  расчёт,  отметили  окончание  трудов…