Пропавший Рафаэль глава 8

                Глава 8

На  следующий  день  Алексей  отправился  купить  продуктов.  В  душном городе  пахло  нагретым  асфальтом,  а  воробьи,  спасаясь  от  зноя,  плескались  в  лужице.  Возле  трамвайной  остановки  стальной решетчатый контейнер для арбузов, но сейчас здесь  не  купишь – только  что  подъехала   машина,  трое  смуглых  парней  собираются  их  разгружать.  Может,  подождать?  Уж  очень  не  хочется  где-то  ещё  разыскивать,  а  здесь  рядом  с  домом,  тащить  недалеко.  Один  из  парней  окликнул  его: – Эй,  парень,  не  поможешь  разгрузить,  заплатим,  и  арбуз  ещё  дадим,  а  то  у  нас  человека  не  хватает – руку  повредил.  Помоги,  слушай?
Что же, отчего и не размяться? Двое парней из кузова кидали,  а  Лёшка  с  худеньким  парнишкой  в  выгоревшей  футболке  ловили  их  и  быстро  укладывали  в  контейнер. Довольно  скоро  кузов опустел, и парни спрыгнули на землю. Старший, усатый крепыш, отсчитал  деньги: – Спасибо,  дорогой,  помог  нам.  Выбирай  любой  арбуз!  Хорошо  ты  ловишь,  с  тобой  удобно  работать.  Хочешь  с  нами  работать?  Пока  сезон  арбузов,  можно  заработать,  подумай?
Ребята  помогли  ему  выбрать  арбуз,  объяснили,  как  надо  выбирать.  И  Алексей  неожиданно  согласился,  отчего  не  попробовать?  Крепыш  назвался  Махмудом,  сказал,  куда  назавтра  нужно  подойти,  обговорили  условия,  и  они  расстались.
Арбуз  оказался  великолепным,  а  денег – ровно  на  бутылку  водки.  Видать,  такой  у  них  тариф…   Ну  что  же,  за  несколько  минут  работы – это  неплохо.
Назавтра он пришёл в назначенное  место,  весь  день  они  катались  на  машине,  то  загружаются  на  овощной  базе,  то  разгружаются  на  торговых  точках.  В  конце  дня  Махмуд  отсчитал  ему  весьма  неплохие  деньги,  он  даже  удивился.
Так, неожиданно, у Алексея  началась  новая  и  совершенно  иная  жизнь.  Мог  ли  он предвидеть,  что  этим  он  будет  заниматься  годами!..
…  С  утра  на  овощную  базу;  то  разгружать  вагон  с  виноградом,  то  грузить  арбузы  в  машину.  Заканчивается  сезон  арбузов – переходят  на  погрузку  картошки,  капусты,  яблок…
Грузчики  всегда  под  хмельком,  это  не  мешает  работе,  ну  а  уж  в  конце  рабочего  дня – традиционная  пьянка,  так  положено!  Алексей  втянулся  в  этот  бесшабашный,  безудержный ритм,  когда  тяжёлая  работа  чередуется  с  выпивкой,  и  уже  не  замечал  времени,  а  между  тем  проходили  годы!
Как-то поздней осенью пришлось разгружать вагон с яблоками.  Работа  спорая,  постоянно  в движении, становится жарко, несмотря на промозглый, сырой ветер. Алексей скинул телогрейку,  работал  в  одной  рубашке – жарко!  Знать  бы,  чем  это  обернётся…
Сначала  кашель  появился,  потом  усилился,  поднялась  температура,  вскоре  стало  трудно  дышать.  И  поздним  вечером  «Скорая  помощь»  увезла  его  в  больницу.
Пневмония – это серьёзно, порою такие дела заканчиваются смертью, так что с  этим шутки плохи. Стало быть, три недели придётся отлежать, а уж сколько  уколов,  таблеток,  процедур  – тошно  подумать,  но  куда  деваться?
В  палате  восемь  человек.  Алексей  разговорился  с  Иваном,  соседом  по  палате,  тот  рассказал  все  больничные  новости.  Уколы лучше всего делает  молоденькая  Леночка – «у  ней  рука  лёгкая,  совсем не чувствуешь», а  когда  делает  старшая,  Даша – дело  худо,  потом  еле  идёшь  до  кровати;  как  это  она  умудряется  таким  же  шприцем,  то  же  лекарство,  и  такая  боль?  За  это  мужики  прозвали  её  Дашка-Гестапо.
Ещё  Иван  рассказал  про  недавнее  событие  в  соседней  палате.  Мужик  уже  свой  срок  отлежал,  скоро  на  выписку,  а  тут  к  ним  в  палату  поселили  одного алкаша, он и подбил ребят выпить. И выпили-то они одну бутылку на несколько  человек,  ерунда  совсем,  но  этому  мужику  это  стоило  жизни.  Сколько  с  ним  ни  возились  врачи – не  спасли.
Потом  уже  врач  нам  всем  лекцию  читал;  говорит,  лекарства  в  сочетании  с алкоголем ведут себя совершенно иначе, и  превращаются  практически в  яд.  А  мужик-то этими лекарствами за три недели был напичкан под завязку, да и  организм во время болезни сильно ослаблен. И вот сорокалетнего мужика не  стало…
Врач  так  сказал:  надо  выбирать  что-то  одно – или пить, но  не  принимать  никакие  лекарства,  или  лечиться,  но  не  пить!
«Да,  это  он  вовремя  рассказал,  буду  знать;  а  то  ведь  уже  появилась  шаловливая  мыслишка – как  бы  по-маленькой  причаститься?  Пожалуй, с этим  лучше  не  шутить».
Назавтра  из  его  палаты  выписали  одного  старичка,  и  койка  у  двери  стала  свободной.
Впрочем, недолго – ночью  привезли  молодого  парнишку,  и  врачи  несколько  часов  суетились  вокруг  него.  Утром  парень  лежал  весь в трубочках, под  капельницей,  и  всё  время  спал.  Когда  же  через  несколько  дней  он  освободился  от  трубок  и  мог  уже  разговаривать,  Алексей  был  поражён  его  красотой.  Это  была  совершенная,  уникальная  красота:  точёные  формы  лица,  прекрасные  черты,  гармоничные  пропорции  тела. Нечасто можно увидеть  такое  совершенство!  Когда  же  разговорился  с  ним  и  спросил,  с  чем  он  пожаловал  сюда,  удивился  ещё  больше:  передозировка  наркотиков.
«– Во дурак-то! При такой внешности…  Да на него девки вешаются сами, штурмуют  небось  со  всех  сторон,  на  кой  чёрт  ему  какие-то  наркотики?  Роскошная  девка – это  уже  сильнейший  наркотик, чего ему, дураку, надо?» – недоумевал  Алексей.
И  действительно – в  палату  зачастили  медсёстры,  молоденькие  и  не очень,  а  студентки-практикантки,  те  просто  как  на  экскурсию  приходили,  посмотреть  на  такой  роскошный  экспонат…  Дал  же   Бог  дураку  счастье!
Алексей пошёл на поправку, идёт уже третья неделя. В палате скука, не с кем  поболтать,  и  он  сидит  в  фойе,  где  по  телевизору  опять  какую-то  чушь  показывают.
И  вдруг  услышал  разговор  медсестёр:
– Ты  художника-то  видела?
Алексей  вздрогнул,  оглянулся.  Нет,  они  не  о  нём,  похоже.
– Какого  художника?
– А  ты  зайди  в  четырнадцатую  палату,  посмотри.  Здорово  рисует!
Алексей,  конечно,  тоже  пошёл.
В  четырнадцатой  палате  у  входа  толпятся  зрители.  В  проходе  между  кроватями  сидит  седой  старикан с бородёнкой клинышком, вид у него какой-то благообразный, в сереньком  больничном  халате,  и  рисует  карандашом  в  большой  папке;  позирует  ему  молодой  парнишка,  лет  17-18,  худенький  и  лопоухий.  Портрет  получался  великолепный,  парнишка  как  живой,  так  здорово  он  уловил  его  образ – лучше  уже  и  не  сделаешь.  Пока  Алексей  разглядывал,  сзади  услышал  разговор:
– А  он  здесь  уже  не  первого  рисует.  Видела  бы  ты,  как  он   Леночку-медсестру  нарисовал;  хоть  сразу  в  Третьяковку  неси,  шедевр!
Алексей  долго  смотрел,  потом  ушёл  в  свою  палату,  лёг  на  кровать  и  долго  лежал,  размышляя.  Что-то  в  нём  встрепенулось,  будто  какой-то  толчок  получил.  На  ужин  не пошёл,  аппетита  нет – всё  лежал  и  думал.
Утром  он  попросил  у  сестры-хозяйки  несколько  листов  бумаги,  сел  на  свою  кровать  и  стал  делать наброски. Для начала хотел изобразить своих соседей по палате, они удобные натурщики;  кто  лежит  в  картинной  позе,  кто  сидит,  а  Иван  стоит  у  окна,  рисуй  кого  угодно.  Да  не  тут-то  было…  Странным  образом  ничего  не  получалось,  руки  были  совсем  как  чужие,  не  подчинялись.  Что  за  чушь?!
Увы,  это  неизбежность;  столько  лет  он  не  рисовал,  руки  привыкли  таскать  мешки  и  ящики,  ловить  арбузы  и  катить  бочки,  а  ещё  ведь  алкоголь!  И  так  каждый  день…
Алексей  был  потрясён.  Убедившись,  что  не  получается  ничего,  он  смял  бумагу,  выкинул  в  урну.  Хорошо  ещё,  соседи  по  палате  ничего  не  заметили,  не  видели  его  позора…  Он  лёг  ничком,  накрылся  одеялом  с  головой  и  …заплакал.  Как  когда-то  в  детстве,  от  бессилия  и  обиды.
Оставшиеся  дни  он  ничего  не  читал,  не  смотрел  телевизор,  ни  с  кем  не  разговаривал – просто  лежал,  глядя  в  потолок,  и  думал.
Наконец  его  выписали.  Собрал  свои  вещи,  простился  с  мужиками  из  палаты  и  ушёл.
Пришёл  домой,  первым  делом  достал  свой  этюдник;  краски  в  нём  давно  засохли,  тюбики  окаменели,  палитра  уже  даже  не  пахнет  красками.  Он  просмотрел  всё,  достал  коробки  с  красками;  здесь  есть  ещё  со студенческих  времён  акварель,  наборы  кистей,  есть  уже  загрунтованные  холсты  на  подрамниках,  папка  для  рисования  с  запасом  листов  ватмана;  такая  же,  как  у  того  старикана  в  больнице.
Алексей  разложил  всё  это  богатство  на  полу,  долго  рассматривал,  потом  сложил  всё  это  в  большой  мешок  из-под   картошки  и  отнёс  на  помойку…
Вернувшись,  лёг  на  кровать.  Какое-то  странное  состояние  овладело  им.  С  равнодушным  спокойствием  он  вспоминал  свою  прошлую  творческую  жизнь.  Да,  тогда  всё  это  его  интересовало,  но  теперь  всё  в  прошлом,  и  прошлое  не  вернуть.  Что  тут  разбираться,  в  чём  причины – ничего  уже  не  изменишь.  Уже  ничего  не  хочется  творить,  и  руки  уже  как  чужие,  и,  чего  греха  таить – трясутся.  Это  алкоголизм,  теперь  он  сам  это  понял.
Как  всё  это  незаметно  подкатило…  Он  вспомнил  Катю;  ведь  она  так  его  упрашивала  подлечиться.  Да  что  теперь  вспоминать  - только  душу  травить.
Вскоре  он  вышел  на  работу,  но  здесь  его  ждал  крайне  неприятный  сюрприз.
Пока  он  лежал  в  больнице,  овощная  база  сменила  хозяина,  и  новый  хозяин  выкинул  всех  прежних  работяг,  вместо  них  сейчас  работают  какие-то  азиаты.  Ясное  дело – за  копейки  вкалывают.  Значит,  опять  нужно  искать  какую-то  работу,  но  куда  идти?
И  снова  потянулись  тоскливые,  серые  дни,  полные  неопределённости.  Неизвестно,  что  будет  завтра -  хотя,  впрочем,  какая  разница?
Против  таких  мыслей  имеется  одно  верное  средство,  но  на  него  нужны  деньги,  и  где-то  их  нужно  достать,  но  где?
Понемногу  таяли  книги  и  альбомы  на  полке,  и  однажды,  когда  организм  требовал  своего,  пришёл  черёд  и  дарёному  Катей  Рафаэлю.  Чтобы  не  травить  душу,  напоследок  даже  не  открыл  его,  сунул  в  полиэтиленовый  пакет  и  побрёл  привычным  маршрутом  в  букинистический  магазин.  Давно  уже  знакомый  продавец,  интеллигентного  вида  очкарик  с  тонкими  усиками,  пролистал  альбом,  внимательно  разглядывая  великолепные  иллюстрации,  потом  зачем-то  понюхал,  посмотрел  на  Лёшку  сочувственно-понимающим  взглядом  и  ушёл  с  альбомом.  Вернувшись,  вдруг  предложил  до  обидного  мало.
Но  организм  больше  терпеть  не  мог, и  Лёшка  равнодушно  согласился  хотя  бы  и  на  эту  сумму,  лишь  бы  скорее…
А  весной  он  случайно  встретился  с  Катей.  Она  была  с  внучкой, хорошенькой  девчушкой  пяти  лет,  похожей  на  куколку,  и  с  тяжёлыми  сумками.  Алексей  взялся  ей  помочь,  она  с  благодарностью  приняла  его  помощь.  Пришли  к  ней;  квартиру  уже  не  узнать,  по-новому  отделана,  другая  мебель,  и  лишь  его  картины  висят  на  прежних  местах.
Петя  давно  женат,  работает  инженером  на  комбинате. Катя уже на пенсии,  стала заядлой дачницей, в своём садовом товариществе работает председателем,  уже  который  год. Узнав о его положении, вдруг предложила:  Лёша,  а  ты  не  хотел  бы у  нас  в  садовом  товариществе работать сторожем?  Зарплата  маленькая,  конечно,  зато  и  дел  особых  нет,  сиди  в  своей  сторожке.  Впрочем,  подработать  всегда  можно;  кому-то  дом  отделывать,  кому-то  забор  устроить,  летом  траву  косить,  разные  дела  есть.  Подумай,  Лёша?
Думал  он  недолго,  сразу  согласился.  И  вскоре  со  своим  невеликим  имуществом  перебрался   в  сторожку,  вместо  прежнего  сторожа,  уехавшего  в  свой  далёкий  Таджикистан.  Так  началась  новая  страница  в  его  жизни.  Заросший  щетиной,  всегда  бухой,  необщительный,  и  никто  не  догадывается  о  его  прошлом, никто  не  знает, какие  у  него  были  великие возможности.   Лишь  Катя  знает,  но  никому  не  рассказывает.
Она  жалеет  Лёшку,  постоянно  подкармливает  его  соленьями  и  вареньем  со  своего  участка.   Воспитывать  его  не  пытается – что  толку…
Летом  у  него,  действительно, немало  дел  оказалось.  Кому забор покрасить,  кому  сетку-рабицу  поставить,  прохудившуюся  крышу  поправить – всё  к  Лёше,  он  поможет, лишь  бы  деньги  платили.
А  в  июне  началась  главная  работа – косить  траву.  С  бензокосилкой  он  с  утра  до  вечера, на  него  занимают  очередь. Это  неплохой  заработок,  надо  этим  пользоваться.  Потом, осенью  и  зимой,  работы  будут  другие – пилить  дрова  бензопилой,  расчищать  снег,  а  может,  кто-нибудь  наймёт  отделывать  дом,  тоже  неплохо.
А  пока  июнь – время  покоса.  Лёшка  только  закончил  косить  участок  у  одной  бабуськи;  двигатель  сильно  нагрелся,  да  и  бензин  нужно  залить.  За  этим  занятием  его  и  застала  Крутая  Тёлка – так  местные  мужики  окрестили  эту  экстравагантную  даму.  Стриженая  почти  под  «ноль»,  как  солдатик – салага,  всегда  с  жутким  макияжем  (Господи,  зачем  на  даче  макияж?),  в  каком-то  дурацком   полупрозрачном  балахоне.  Интересно,  она  что, не  видит  себя  в  зеркале?  Это  же  посмешище, а ведь взрослая баба!  И  с  ней  постоянный  её  спутник  – брехливый  пудель.  До  чего  противный,  визгливый  лай  у  этой  собачонки!
– Лёша,  привет!  А  у  меня  к  тебе,  типа,  дело.  Мне  тоже  косить  надо,  а  то,  в  натуре, уже  по  пояс  трава,  сбацаешь,  Лёша?  (Чёрт  возьми,  до  чего  вульгарная  баба,  противно  смотреть!)   Алексей  назвал  цену,  она  стабильная,  для  всех  одна.
Крутая   Тёлка  ухмыльнулась: – Об  чём  базар,  океюшки!  Значит,  буду  ждать!
В  это  время  собачонка  побежала  брехать  вслед  проехавшему  на  велосипеде мальчонке.
Он  давно  уже  скрылся  за  поворотом, а  эта несносная тварь всё заливается.
Тёлка  стала  звать: – Раф,  Раф,  ко  мне!  Ко  мне,  я  сказала,  Раф!
Алексея  это  заинтересовало: – Какая  кличка  у  него  необычная…
– Это  сокращённая,  а  полное  имя – Рафаэль.
Лёшку  передёрнуло;  он  взял  канистру  с  бензином  и  понёс  в  сарай.  Пёсик  за  ним,  ему  всё  равно,  на  кого  тявкать  - всё  же  развлечение.  За  углом  сторожки   Лёшка  поднял  ком  земли  и  швырнул  в  пуделя;  потом  поставил  канистру  на  землю,  вернулся  и  глухо  сказал  бабе: – Не  буду  косить.
– Почему, Лёша?   -  баба  растерялась, никак не ожидав такого поворота.  Мы же договорились… Или  деньги  не  нужны, что  ли?
– Вон  таджики  ходят,  с  ними  договаривайся,  а  я  не  буду!
Тёлка  стояла,  глупо  хлопая  накрашенными  ресницами,  а  Лёшка  уже  ушёл  со  своей  косилкой.  Наконец  пошла  и  она,  вконец  озадаченная.
Лёшка закрылся в своей сторожке; какое-то  время  ходил  по  комнате в страшном возбуждении,  не  понимая  сам,  почему.  Что  его  так  поразило, кличка этой  собачонки? Плевать  на  неё!  Но  что-то  другое,  непонятно  обидное,  невыразимое  словами,  больно  ранило  его.  Он  сел  за  стол,  закрыл  лицо  руками  и  заплакал.  Плакал  долго,  по-детски  всхлипывая.   Потом  из  тумбочки  достал  бутылку  водки,  налил  рюмку,  выпил  без  всякой закуски,  и  ещё.  Он  пил  и  плакал,  и  снова  наливал;  прежде  чем  выпить, чокался  рюмкой с  бутылкой:  «Прощай,  Рафаэль!»
Он  прощался  с  безвозвратно  ушедшими  красивыми  мечтами,  прощался  с  несостоявшейся судьбой, со  своей  несбывшейся  славой,  со  своим  погибшим  талантом…
                Прощай, Рафаэль…