Мин херц

Рассказ.

У Мити с детства были пухлые щеки и обширная талия. Большая круглая голова и рыхлое туловище держались на толстых и крепких ногах, которыми он загребал при ходьбе, ставя носки внутрь.
Покойная бабушка его любила. В её квартире ему была отведена уютная спаленка, вся в мягких игрушках, с цветочками и утятами на обоях. Родители жили рядом, в соседнем подъезде. Отец когда-то работал следователем, увлекался туризмом, сплавом по реке на байдарках, а мать имела профессию технолога целлюлозно-бумажного производства. Но с началом перестройки, почувствовав ветер перемен и вкус больших денег, они все силы бросили на зарабатывание этих самых денег. Им было не до сына. Средств на его содержание выделяли столько, сколько нужно, и даже больше. О воспитании не беспокоились – бабушка – педагог со стажем. Кому, как не ей доверить ребенка?
А бабушка в своем обожании внука зашла так далеко, что педагог в ней умер совсем, без остатка. Осталось только «муси-пуси». До десяти Митиных лет, пока она в одночасье не слегла и не скончалась, она обращалась к нему «мой холёсенький» и «мин херц». Книги, правда, читала вслух ежедневно, не обращая внимания на то, что на второй странице он засыпал, и ни одну книгу не дослушивал до конца. Кормила бабушка Митю протертыми супчиками, молочной кашей с ложки, заправив кружевную салфетку за воротник. Главным и самым важным человеком в мире для бабушки был Митя, его здоровье, крепкий сон, прогулки на свежем воздухе и кружка парного молока на ночь, за которым она ездила в ближайшую деревню.
- Мин херц! – умиленно шептала бабушка, повязывая внуку шарф.
- Мария Семеновна, почему – Мин херц? – смеясь спросила Никифоровна, бабушкина подруга.
- «Моё сердце» по-немецки. Так Алексашка Меншиков называл Петра Первого.
Глупое прозвище – Мин херц -  прилипло к Мите.
Бабушка говорила ему, что если он будет хорошо себя вести, то, когда вырастет, все будут его уважать и любить, он станет знаменитым и богатым. Митя бабушке верил, старался изо всех сил, хоть и не понимал ничего про уважение и известность.
Когда Мите исполнилось шесть лет, мать определила его в детский сад. Бабушка пришла в ужас, протестовала, но её не слушали.
Ранним утром мать вытащила Митю из теплой постельки, умыла прохладной водой и привезла в сад, в старшую группу, и оставила одного, без бабушки, среди орущих и бегающих детей. Быстрые и ловкие мальчики и девочки не обращали на него внимания. Кто-то больно толкнул: «Догоняй, пузан!» Митя упал, чьи-то руки его подняли, усадили на стул. Там он просидел до завтрака.
Дети уплетали манную кашу и только Митя елозил ложкой в тарелке, хотя и был голодным. Есть сам он не привык, а бабушки рядом не было. На соседний стул присела нянечка.
- Новенький? Как зовут?
- Мин херц.
- Как-как? – рассмеялась нянечка.
- Митя его зовут. – Пояснила воспитательница.
- Митя. Ешь, Митя, не стесняйся. Привыкай. – Нянечка сунула ему в рот ложку с кашей, потом вторую. – Все. Дальше сам. Не поешь, будешь голодным до обеда.
Митя перепачкался с ног до вихрастой макушки, но кашу доел. Голод не тетка. Голодать он не любил.
Сидевшая напротив девочка показала ему язык, и он сразу в неё влюбился. Ходил за ней по пятам, дергал за косичку, развязывал шелковый бант, кричал в ухо. Девочка стала от него убегать и даже прятаться. А один мальчик все смеялся над ним и кричал – «пузан».
А потом началась школа. Митя учился неважно, не старался совсем, быстро уставал, на уроках скучал, смотрел в окно. Учительница жаловалась матери: «Ворон считает».
Когда не стало бабушки, родители обменяли её жилплощадь и свою на огромную квартиру. Митя целыми днями был предоставлен сам себе. Родители усиленно зарабатывали деньги, строили дом. Их совместная жизнь постепенно бледнела, и к тому моменту, когда дом был достроен, поблекла совсем и они развелись. Отец ушел жить в дом, у него образовалась новая семья. Мать с Митей остались в квартире.
Весь облик Мити предполагал одинокое существование, но лет с пятнадцати его начало томить желание обладать девушкой, обязательно красивой. Он на них заглядывался, прямо голову ломал, когда какая-нибудь красотка мимо проходила. Без конца представлял, как заводит роман с девушкой. Встречает её после школы, провожает домой, блистает в разговоре, сыплет остротами, защищает от хулиганов. А потом они долго и горячо целуются в подъезде. От этих мыслей все его белое, рыхлое тело покрывалось потом и мурашками. Потом он в своих мечтах шел ещё дальше. В темной комнате оплывали свечи, мягко падали на пол диванные подушки, потом девичьи башмаки. Со стуком. И воск капал ей на платье. Бабушка когда-то читала стихотворение, жалко он не запомнил автора. Сейчас выучил бы.
Митя подходил к зеркалу, смотрел в свои безумные от страсти глаза, шептал бабушкино – «мин херц». Он себе почти нравился. Вот если бы ещё фигуру изменить, вместо расплывшейся талии да атлетический торс! Он начинал делать физические упражнения, но надолго его не хватало. Всегда хотелось полежать и съесть чего-нибудь вкусненького.
То и дело Митя порывался завести знакомство с девушкой. Но девушки шарахались от него, как от медведя в лесу. Ходил на дискотеки, приглашал танцевать, тяжело дышал, неуклюже шоркал ногами, крепко держал девушку за талию и яростно прижимал её к своему необъятному животу. Редко какая выдерживала до конца танца. А если и выдерживала, то потом, заметив его приближение, убегала или грубо отказывала.
Вернувшись домой, Митя заедал обиду ватрушками, сгущенным молоком и вареньем.
- Не будь мальчишом – плохишом, - беззаботно смеялась мать, на секунду подняв голову от калькулятора. – Не объедайся сладким, мин херц.
По окончании школы мать устроила его в институт, а перед началом занятий повезла в Тунис.
В отеле средней руки их встретили как родных. Мать бывала здесь регулярно. Они заняли два крошечных номера с видом на море.
В цветных трусах до колен, просторной футболке и солнцезащитных очках Митя находил себя очень привлекательным. Особенно ему нравились темные очки, за которыми не видно было глаз и можно сколько угодно таращиться на девушек, не опасаясь, что поймаешь в ответ презрительный взгляд или усмешку.
Удобно устроившись на лежаке, Митя слушал шуршание волн по песку. Оно его убаюкивало, он почти задремал, но тут на соседний лежак опустилась душистая, загорелая, стройная девушка в таком купальнике, что можно считать и без него. Митя разволновался, сон мгновенно улетучился. Он весь напрягся и сам себе напоминал охотничью собаку за секунду до броска на добычу. Не то, чтобы он всерьез рассчитывал на симпатию со стороны красотки, но такая близость практически обнаженного женского тела внушала ему некоторую надежду. Он вдруг с отчаянием подумал – а что, если у неё есть жених? И он сейчас к ней подойдет? Может, тогда следует по-хорошему попросить: отдайте её мне, я сделаю её счастливой? Честное слово! Но жених не объявлялся. В ушах Мити зазвучал благовест. Он с трудом сдерживал желание протянуть руку и дотронуться до тугой, лоснящейся золотистой кожи. Он уже представлял, как возьмет её за руку, приведет в свой номер и после страстной ночи они обсудят их дальнейшую совместную жизнь. Он уже на все был согласен – в какой стране жить, на каком языке говорить, сколько будет детей…
Все испортила мать! Она всегда приходила не вовремя и всегда всему мешала!
- Мин херц, нам пора. Я хочу на дискотеку.
- Иди без меня.
- Мин херц! Я не могу оставить тебя одного на пляже.
- Ну почему?! – С отчаянием спросил Митя.
- Ты можешь утонуть. Или тебя совратят.
О, как он хотел, чтобы его совратили! Можно прямо здесь, не отходя от лежака.
Девушка дрогнула ресницами. Глаза не открыла, только её губы презрительно скривились.
- Мин херц, мин херц… - Шептал Митя, шагая за матерью по песчаному пляжу.
Больше он на пляж не ходил, лежал в номере и читал детективы.

В Москве шел крупный медленный снег. Митя глядел в окно, на низкое небо и думал, что молодость проходит зря, что ничего увлекательного с ним уже не случится, и что он никогда не прижмет к груди красивую девушку.
Но пришла весна, снега растаяли, от земли потянуло прелыми прошлогодними листьями, в городских скверах зацвели деревья. Весна звала на любовные подвиги, и Митя был готов ко всему.
Он ходил в институт, на свой, исключительно мужской факультет – лесоинженерный. Одногруппники шутили, что все они после окончания будут «дубы с липовыми дипломами». А Митя приглядел Наташу с экономического, маленькую, тоненькую, всегда куда-то спешащую. Митя за ней не поспевал, отставал в глубине широкого и многолюдного институтского коридора и терял её из виду. Один раз ему удалось добежать с Наташей до гардероба. Она быстро надела ярко-синюю куртку, рывком закинула сумку на плечо. Митя на неё засмотрелся, а она уже хлопнула дверью, только он её и видел.
В следующий раз Митя ждал её на просторном институтском дворе. И дождался. Наташа легко выпорхнула на крыльцо, сбежала по ступеням. Митя решительно шагнул ей наперерез, но вдруг между ними материализовался высокий спортивный юноша, подхватил её, легко перенес через весеннюю лужу, и она, смеясь, ушла с ним. Они скрылись за углом, а Митя стоял, грузный, обиженный, никому не нужный.
Но тут пришла повестка в армию. И Митя, ни разу не помышлявший о том, чтобы отдать родине долг, решил, что оно и к лучшему. На службе он, где надо, похудеет, а где надо, нарастит мышцы, и женщины будут штабелями ложиться у его ног.
Но тут, как всегда, вмешалась мать. Отнесла конверт с нужной суммой кому надо и торжественно вручила Мите военный билет. Он впервые в жизни устроил ей скандал, но дело было сделано. Пойти самому в военкомат ему в голову не пришло.
Митя снова встал у входа в институт. С букетом. Мужественно вытерпел весеннюю грозу, обрушившую на него и на дорогие цветы тонну воды. Но он упорно стоял, хоть и промок до трусов, до белого рыхлого тела, продрогший и несчастный.
Время прошло. Наташа не появлялась. Митя сунул букет в урну. Подумал, что все напрасно, надеяться ему не на что. Жизнь прошумела весенним дождем, обогнула его и ускользнула в очередной раз. А ведь он хотел участвовать в ней, а не стоять на обочине. Ему вспомнилось детство, уютная бабушка, услужливо пододвигающая тарелку с горячей молочной кашей. Тепло, беззаботно, рядом сидит плюшевый медвежонок.
Митя побрел домой по вечерней улице, то и дело шлепая ногами по лужам с отражающимися в них огнями окон и фонарей. И вскоре обнаружил, что идет не домой, а следует за стройными женскими ножками в изящных туфлях-лодочках. Куда ножки, туда и Митя. Ножки старательно обходили лужи, а он шел напрямик, как танк, загребая воду и не чувствуя, что ноги совсем промокли. Ему хотелось идти и идти за ними, хоть на край света.
Неожиданно ножки остановились, и он едва не налетел на их обладательницу. Девушка открыла дверь подъезда и нырнула в душную темноту. Митя сделал то же самое.
И в следующую секунду он протянул руку вперед и ухватил подол девичьей юбки, потянул к себе.
- Ты чё! Отстань! Я закричу!
Митя прижимал девушку к себе, искал губами её губы. Она отворачивалась, била его по лицу. Он боли не чувствовал, тянул её под лестницу. Дальше он ничего не помнил, хоть убей. Должно быть, девушка кричала. Или нет? Или, все-таки, звала на помощь? Чьи-то сильные руки оторвали его от девушки, дали под дых. И всё. В себя он пришел в отделении милиции. Ему объяснили, что статья у него серьезная и срок светит большой. За что?! Митя был крайне удивлен. Он женился бы. Он просто хочет любить и быть кому-то нужным. Говорите, способ выбрал не правильный? А по-другому не получалось! Он пытался.
Его отвели в камеру. Тяжелая дверь закрылась с громким лязгом. Митя вздрогнул. Когда пришел в себя, огляделся. В камере было три человека. Длинный, прыщавый парень с голым костлявым торсом, усмехнулся.
- Жиртрест. Это хорошо. Если хавчик давать не будут, от этого по куску будем отрезать. Надолго хватит.
Старик, лежащий на нарах, сплюнул на пол.
- Таких раньше на Колыме в побег брали. Жратва заканчивалась, человечинкой баловались.
Митя нерешительно опустился на табурет.
- Нет! Поднимай свой жирный зад. Это Мамалыгин стул. – Сказал длинный.
- А мой где?
- А нету твоего.
- А где моя кровать? – Сил стоять у Мити не было, ноги дрожали.
- И кровати у тебя нет. Нары есть. Вон, верхние. Только я боюсь, рухнешь на меня сверху. Так что спать будешь на полу.

- Мамочка, забери меня отсюда! – Рыдал Митя на свидании.
- Не будь таким наивным. Это тюрьма, мин херц, а не детский сад. Но я сделаю все возможное.
Вскоре Митю выдали матери, она увезла его в психбольницу. Пояснила, что он теперь – душевнобольной, врач напишет нужный диагноз, при условии, что Митя будет делать все, что он скажет.
Началось долгое обследование. Суетливый врач что-то спрашивал, Митя невнятно, невпопад отвечал. Больные вызывали у него не меньший ужас, чем заключенные. К черту жизнь! Спать! Заснуть и не просыпаться. Все надоело! Врач с чистой совестью сделал заключение – пациент и в самом деле больной.
Потом Митю выписали. Мать привезла его домой. На окне были установлены решетки.
- Мин херц, тут еда. Ешь, да спи. Не забывай пить таблетки.
Каждое утро мать насыпала в потную Митину ладонь горсть таблеток, он послушно их проглатывал и засыпал.
- Спи, мин херц. На улицу тебе нельзя. У тебя теперь дурная слава. Люди будут пальцем на тебя показывать. Нужно переждать. Потом все забудут. Я-то знаю, ты не мог. Милый, нежный мальчик. Мин херц. Она сама к тебе приставала, заманила в подъезд, а потом оклеветала.
Митя смотрел в окно. Горячее лето совсем не манило его, не звало прогуляться по нарядным улицам, не зазывало в сквер. Хотелось спать. Все к черту! Все надоело!
Теперь Митя большую часть суток спал. Если не спал, все равно находился как во сне. Мать придумывала ему все новые болезни, варила разные отвары, возила на отчитку в монастырь, кормила протертыми супчиками и молочными кашами. В её отсутствие Митя подчищал холодильник, ел колбасу, кетчуп, любимую сгущенку.
Прошел год. И однажды мать обзвонила подруг и каждой сказала, что плачь не плачь, беда уже случилась, а ей нужно дальше жить, она хочет купаться в море, танцевать. И упорхнула в Египет.
Её подменил Митин отец.
Отец долго и внимательно наблюдал за сонным Митей, потом высыпал таблетки в унитаз, открыл настежь окна. Митя натянул на себя теплое одеяло. Отец включил музыку. Митя накрыл голову подушкой. Отец сбросил одеяло и подушку на пол, всунул расплывшееся Митино тело в тесный спортивный костюм, поставил его на ноги и вывел полусонного из квартиры.
Они летели на самолете, потом плыли на моторной лодке вверх по течению полноводного Енисея, и поселились в зимовье на высоком берегу. До ближайшего населенного пункта десять километров, вокруг только ели, сосны, дикие звери, да комары. Из тайги доносились крики изюбра, от которых стыла кровь, то жизнерадостные трели зяблика.
- Все, Дмитрий, приехали. Поживешь, как настоящий мужик.
Действие таблеток закончилось, Митя очнулся, вынырнул из липкого, как кисель, состояния, и увидел отца. Он сидел напротив, на коленях у него лежало охотничье ружье. Жарко топилась печь, березовые поленья весело трещали и приятно пахнущее тепло быстро заполняло помещение.
- Есть хочу.
- Я глухаря убил. Нужно его разделать. Ощипать, кишки выпотрошить. Давай, учись. Суп сварим.
Отец вышел. Митя смотрел на мертвую птицу. Она вызывала ужас и отвращение. Он придвинул к себе рюкзак, открыл банку тушенки, поел.
Вернувшийся отец посмотрел укоризненно, но промолчал. Сам ощипал птицу, сварил наваристый бульон. Митя ел с удовольствием, нахваливал.
Неделю отец обучал Митю секретам выживания в тайге. Как разжигать костер, ловить рыбу, ставить капкан, защищаться от комаров. Митя учился неохотно, считал, что ему эта наука не пригодится. Рвался домой, в Москву.
Но однажды, проснувшись, обнаружил, что отца нет. Митя ждал его весь день, а потом ночь. Но отец так и не пришел. Митя съел все запасы еды, те, что не нужно было варить, и уснул. Проснулся от холода. В Сибири даже летом бывают холодные ночи. Митя сунул несколько поленьев в печку, чиркнул спичкой. Но они не разгорались. Вспомнил, как учил отец. Настрогал тонких щепок, поджег их, потом аккуратно положил сверху поленья. Стало тепло, Митя согрелся. И неожиданно почувствовал себя хорошо, и жизнь уже не казалась ему обманной, насмешливой, бессмысленной, чужой. Он сам себя согрел!
На рассвете Митя прихватил спиннинг, наживку, съехал на заднице по крутому песчаному берегу к реке, насадил на крючок жирного червя, забросил наживку в воду. Быстрое течение реки завораживало. Он снова подумал, что жизнь прекрасна.

Вернувшаяся из Египта мать дозвонилась отцу.
- Куда ты дел мальчика?
- Он в тайге. Учится быть мужчиной.
- Что!? В какой тайге? Он погибнет.
- Ты отмазала его от армии, отмазала от тюрьмы, теперь решила отмазать от жизни? Наберись терпения, сделаю из него мужчину. Я за ним присматриваю.

11.01. 2020г.