Бахмат

Анне Шер
В полдень к станице подошел потрепанный кавалерийский эскадрон. Измученные кони шли спотыкаясь, понурив головы, роняя розовую от крови пену; всадники выглядели не лучше: чумазые от пота и порохового дыма, осунувшиеся от многодневной усталости, почти все - с грязными повязками, сквозь которые проступала кровь.
Словно поджидая их, у околицы неподвижно стоял одинокий всадник. Статный усач лет сорока с седеющим вороным чубом из-под фуражки, в штанах с лампасами, с золотыми погонами на широких плечах. За плечами - винтовка, при бедре шашка, а на груди -  четыре солдатских Георгия. Полный георгиевский кавалер.
Комэск изумленно моргнул, щурясь против яркого зимнего солнца:
- Ты кто, папаша? Ты откуда такой взялся?
Всадник, сидевший в седле «чертом» - уперев руку в бедро, - огладил поджарого рыжего жеребца, недобро косившегося на чужих лошадей, и неторопливо ответил:
- Я-то? Природный казак, сотник Всевеликого Войска Донского Григорий Мелехов.
Тяжелый взгляд скользнул по молодым лицам.
- Орлы, - холодно констатировал сотник. - Докуда драпать-то будете? До Урала? Или уж сразу до Сибири?
Юный лейтенант хотел было послать язвительного «папашу» гораздо дальше Сибири, но покосился на георгиевские кресты (его отец бережно хранил один-единственный солдатский «Георгий» и страшно им гордился) и только вздохнул устало:
- Не надо, батя... Не береди.
Он повернулся к своим измученным бойцам, пересчитывая их, выбирая - кого оставить здесь на верную смерть, чтобы подарить остальным подобие шанса... Издали донесся шум немецких мотоциклов.
- Уходите, ребята, - неожиданно заговорил казак. - Я уж их встречу. А ваша война еще впереди.
- Отец, ты... - растерянно пробормотал лейтенант.
- Уходите, говорю, - жестко прервал его сотник Мелехов. 
...Проводив взглядом удаляющееся снежное облако - эскадрон уходил на рысях, с максимальной резвостью, на которую были способны подбившиеся кони, - сотник  движением плеча уронил в руки винтовку, двумя выстрелами уложил двух мотоциклистов и бросил коня в галоп. Горбоносый дончак зло завизжал и опустил передние копыта на голову мотоциклиста, вмяв каску в шейные позвонки. Всадник выхватил шашку, и на поляне закружился рыжий вихрь с проблесками стали. Трое умерли, не успев осознать собственную смерть, срубленные страшным косым, с потягом, ударом - от плеча до бедра. Еще одного жеребец, как злой пес, рванул зубами и добил копытами уже на земле.
…Обер-лейтенант был комиссован как душевнобольной, поскольку утверждал, что страшный kozak, в пять минут перебивший половину взвода, был неуязвим для пуль и исчез, как не был, вместе со своей дьявольской лошадью.
Комэск дошел с родным кавкорпусом до Берлина, а после войны прочел «Тихий Дон» и изложил этот эпизод в письме писателю Шолохову. Шолохов ответил, что, вероятно, именем его героя назвался кто-то из местных жителей, по каким-то причинам пожелавший скрыть свое настоящее имя.
***
Викины дела шли все хуже, местные чиновники объявили ей настоящую войну: по их мнению, десяток лошадей грозил промышленному городу непоправимой и ужасной Экологической Катастрофой. Проверка за проверкой, штрафы за штрафами – не подлежало сомнению, что Вику выдавливают из города, чтобы открыть на месте ее конюшенки стопиццотый по счету торговый центр. Сниматься с насиженного места и перебираться на край географии Вика не хотела: частные коневладельцы, арендовавшие у нее денники, последовали бы за ней и туда, почему бы нет – все они были на колесах. Но местные жители, посещавшие прокат, не смогли бы ездить за город – ни личных автомобилей, ни возможности тратить полдня на дорогу у них не было. Вике было жаль бросать своих клиентов, едва сводивших концы с концами, жаль лишать их отдушины. Поэтому Вика боролась – оспаривала штрафы в суде, объявила в соцсетях сбор подписей в защиту своего КСК. Бойцовских качеств внучке фронтовика-кавалериста было не занимать. 
Шли Святки, и Вика, отменив прокат и тренировки частников, с утра и дотемна катала всех желающих на санях в городском парке. Заработанных таким образом денег, по ее прикидкам, должно было хватить на прививки лошадям, машину опилок и зарплату ночному конюху (дневным была сама Вика, так же как и тренером).
Ночью, как назло, Викин кормилец – надежный, безотказный Крахмал - угодил передней ногой в обрешетку  денника, ночной конюх, прибежавший на шум, не сразу сообразил, как помочь – в результате конь, дергаясь в тщетных попытках высвободить копыто, успел основательно покалечиться. Пришлось вызвать ему врача и запрячь тугоуздого, туповатого Галса, который экстерьером смахивал на низкорослого битюга, а норовом – на  бодливую корову. Вике Галс напоминал боевого коня по кличке Пролетарская Сила, на котором разъезжал герой платоновского «Котлована». Впрочем, еще больше ему подходило прозвище Пенек. «Чо? Развернулся не так? Нуизвинити, в родном колхозе всех всё устраивало, а вы, городские, гляжу, больно умные стали! Пол-ограждения снес? – Вы бы его еще из картона сделали!»
Вика прилаживала капсюль к оголовью с наглазниками, когда изысканный шоколадный аромат сигарет Esse cafe и полынный – духов Kiel,s Fig Leaf & Sage оповестил о визите Светы.
Светлану Артоболевскую Вика знала лет двадцать. В школьные годы они вместе занимались в единственной на весь город конноспортивной секции, и во взрослой жизни то и дело пересекались: мир тесен, а конный мир - вдвойне. Дружить не дружили, но и поводов раззнакомиться не возникало. Кажется, такой формат отношений называется «социальные связи». У Светы можно было изредка перехватить денег на опилки или сено, выкупать которое требовалось вчера, тогда как арендная плата от коневладельцев ожидалась через неделю. Вику слегка напрягал въедливый интерес, который старая знакомая проявляла к ее скромному бизнесу, тем более что источник финансового благополучия самой Светланы, по слухам, имел имя и фамилию и был одним из тех самых чиновников, которым Вика была как кость в горле. Но ведь интеллигентные люди слухам не верят, правда?
…Света, недавно купившая в Германии выездкового голштинца, смерила стоящего на развязке Галса уничтожающим взглядом:
- Это же дрова. Зачем ты его купила?
- Я его не покупала, а с мяса взяла. Позвонил знакомый и говорит: «Хочешь - забирай, не хочешь - сдаю на мясо». А мне куда, этих-то дармоедов еле тяну. Но не под нож ведь, согласись. Живой же, дышит…
Света подняла брови:
- То есть это ситуация из серии «У меня тут старый страшный ненужный комод место занимает, давай ты его себе заберешь?» Хотя ты могла бы вместо старого страшного   ненужного комода поставить новое пианино и играть на нем. Эта калечь ни на что не  годится, но ее содержание обходится в ту же сумму, что и содержание нормального   прогулочного коня под прокат. И это ты называешь бизнесом?
- Выдохни! Надулся, Пень! – Вика пхнула Галса кулаком в пузо, затянула пристругу и повернулась к Светлане:
- Критику я принимаю по запросу либо по контракту. По запросу – это когда я спрашиваю мастера в салоне красоты, пойдет ли мне татуаж бровей, а она отвечает: пока вы блондинка – нет, только если перекраситесь в брюнетку. По контракту – это когда приглашенный тренер замечает, что я в седле скособочиваюсь вправо. Так что оставь свое   Особо Ценное Мнение при себе. Дверь там.
…По сути, Светка была права: Вика действительно сглупила, позволила сманипулировать собой. И… она действительно не могла содержать бесполезную лошадь. За лечение Крахмала пришлось отдать ветврачу десятку кровных косарей, и если не удастся отбить эти деньги за новогодние каникулы – платить за опилки в январе будет нечем.
- Ну, Господи благослови! – Вика заправила за ворот цепочку с крестиком; зацепившуюся за шарф (ну вот, затяжка… да ладно, чай не Баленсиага, сэконд-хэнд – рупь ведро), перекрестилась и шлепнула вожжами по сытому крупу. Галс запрядал ушами, тронулся и мерно заколыхался в оглоблях. Ну, хотя бы погода не подвела – крепенький морозец, вкусно поскрипывающий нетронутый снег. Народу в парке в такой денек должно быть немало.
***
Стемнело, когда усталая Вика выехала из парка и тихой рысью «с ножки на ножку» двинулась по обочине дороги. Пенек, вопреки обыкновению, проявил сознательность: много часов подряд исправно рысил по парку, таскал тяжелые сани, полные визжащей ребятни. Тяжесть ему была нипочем, а вот детский визг раздражал: Вика видела прижатые уши жеребца и уговаривала потерпеть. Уши недовольно дергались, выражая отвращение к этим орущим существам, хозяйке и человечеству в целом, тем не менее Галс дисциплинированно останавливался, повинуясь натяжению вожжей, а в ответ на чмоканье и шлепок по крупу пробегал тяжеловатой, но бодрой рысью очередной круг.
Как бы ни был Галс крепок и силен, к вечеру он выдохся, поэтому Вика расслабилась и немного отпустила вожжи. Конь трусил ленивой рысцой, предвкушая добавку к рациону - вкусный овощной салат, которым Вика поощряла честную работу, наездница поглядывала по сторонам, любуясь праздничной иллюминацией. Поравнявшись с засыпанной снегом нарядной часовенкой, похожей на елочную игрушку, Вика осенила себя крестным знамением и мысленно завязала узелок: сразу после каникул сходить поисповедоваться и причаститься. Во-первых, давно пора, во-вторых, скоро день рождения деда – нужно отслужить панихиду…
За этими-то благочестивыми мыслями и застала ее врасплох петарда, брошенная под копыта коня.
Ох, не зря Пенек недолюбливал детей, мальчишек особенно! Двое пацанов лет двенадцати запустили в него петарду, грянул взрыв, жеребец (и кто осудит его за это?) подскочил на всех четырех ногах и, что называется, стартовал. С места - если не в карьер, то в веселый галоп, уместный в полях, под седлом, а вовсе не в оглоблях и в километре от загородного шоссе. Вика  потеряла шапку, едва не вылетела из саней: галоп – не самый подходящий аллюр для экипажа! – и повисла на вожжах, безуспешно пытаясь остановить коня.
В теории следовало лихо сигануть с облучка на спину Галса и, навалившись всей тяжестью ему на шею, пригнуть его голову к земле. Но Вика, во-первых, не допрыгнула бы, а свалилась под мелькающие копыта размером с тарелку, во-вторых, чтобы Пенек  нагнул свою дурную башку, требовался тройной против Викиного вес. Поэтому Вика  сделала то единственное, что могла - заголосила во всю мощь легких:
- Лошадь понесла-а!! Береги-ись!!!
- …ги-ись! – откликнулся ветер.
Галс продолжал сотрясать землю, с каждым тактом галопа неотвратимо приближаясь к шоссе.
Перед мысленным взором Вики пронеслись мертвый Галс, вереница покореженных автомобилей и ее собственный изуродованный труп. И хорошо еще, если в аварии она погибнет сразу, а если нет?! А конюшня, лошади – что с ними будет?
«Господи! Помоги!!!»
…Всадник на рыжем горбоносом коне не появился из некоего портала, а просто возник, материализовался в сотне метров от саней. Усатый казак дал коню шенкеля (Вика вырвала бы себе здоровый коренной зуб, чтобы хоть разок посидеть на этом коне, испытать, так ли он резв, поворотлив и прыгуч, как обещают его достойные Эквироса  стати), и рыжий дончак, направляемый умелой рукой, в считанные секунды настиг  обезумевшего Галса. Трюк, на который Вика так и не рискнула, незнакомец проделал  шутя: бросив стремена, щучкой махнул со своего рыжего на спину Пенька, отчего тот пошатнулся и сбился с галопа. Казак налег ему на шею, вынуждая нагнуть голову, и преуспел в этом настолько, что ноги жеребца подогнулись, и он рухнул, неким чудом не порвав постромки.
- Сп-п-асибо… В-вы-вы… кто? – клацая зубами, выговорила потрясенная Вика.
- Сотник Мелехов, Григорий Пантелеевич, - невозмутимо ответил казак и подпер Галса плечом, помогая подняться. Бегло осмотрел упряжь, что-то подправил – и прыгнул в седло. Рыжий затанцевал, порываясь скакать, но Викин спаситель придержал его:
- А ты, девка, ежели конь понес, вожжи-то не тяни, все одно ведь не перетянешь. Ты ими играй: на себя – отдай чуток, и опять - на себя. Поняла, что ли?
- П-поняла… - пискнула Вика, мимолетно удивившись – куда исчез ее хорошо поставленный командный голос и откуда взялся этот жалкий писк.
- Ну, бывай. Сем-ка я  тех шутников нагайкой поглажу, веселья им поубавлю. Отдай ему вожжи-то, пускай отфыркается. Больше не понесет.
Вика отдала вожжи, но взмыленный Галс и не подумал двинуться с места. Вика слезла с облучка, провалившись в рыхлый снег, на тряских ногах доплелась до головы коня, обхватила ее, прижав к груди, и расплакалась.
***
Не успела Вика выложить на своих страницах в соцсетях фото с покатушек, как в Фейсбуке к ней постучался незнакомец, бородатый как тамплиер. Сходство усугублялось кольчугой, в которой он красовался на аватарке.
- Уважаемая Виктория, я понимаю, что буду послан в пеший эротический тур, - написал он в Мессенджер, - и все-таки… не продается ли эта лошадь?!
- Этот колхозник? – недоверчиво уточнила Вика.
- Ну, что вы! Это же настоящий татарский бахмат! Грубое сложение, массивная голова, толстая шея, щетки как у фриза – бахмат! – бородач ликовал, словно обнаружил как минимум неучтенную скрипку Гварнери.
- И чем эти ваши бахматы знамениты? Ну, кроме того, что шея толстая?
- Ну, во-первых, это живая история! Русская поместная дворянская конница веками  воевала на лошадях этой старинной породы! Бахмат уникален: некрупный, но мощный, неприхотливый, выносливый, устойчивый на любом грунте! Может зимовать под открытым небом, перевозить тяжелые грузы по бездорожью, нести всадника по снежной целине!.. Правда, кротостью не отличается – упрям, диковат, норовист, подчас даже злобен. Суровая лошадь для суровых полевых условий.
- Вам-то она зачем?.. На мясо не продаю!
- Да какое мясо, помилуйте?! Я реконструктор! Мой персонаж – служилый дворянин времен Иоанна Грозного, участник Ливонской войны. Я специально искал такую лошадь и уже отчаялся ее найти!
- Коня не продам, - заупрямилась Вика. – Мы с ним такое пережили, что теперь, как честный человек, я обязана на нем жениться. И еще неизвестно, какой вы коневладелец - рассуждения о зимовке под открытым небом настораживают. Берите в аренду, но с условием – стоять будет у меня.
- Так это еще лучше! Не придется вырывать коня из привычной обстановки. Вдруг он от этого был бы несчастлив?
Вика сперва лишилась дара речи, затем расхохоталась. Чудак, озабоченный проблемой лошадиного счастья, начинал ей нравиться.
***
На исповеди Вика каялась в том, что горько и, как выяснилось, напрасно обидела горячо любимого деда. Незадолго до смерти он пытался ей рассказать о том, как на фронте его  спас непонятный тип, назвавшийся именем книжного героя. Вика не поверила, подумав, что трудно ожидать от человека на девятом десятке ясности мысли. И продолжала так думать, пока тот же самый тип в похожих обстоятельствах не пришел на выручку к ней самой.
- Кто же это был? Что это было? – спрашивала она отца Максима, хлюпая носом.
Молодой, младше Вики, батюшка сочувственно моргал.
- Не знаю, - честно признался он наконец. – Одно могу сказать: у Господа Бога обителей много.