Рука Гектора и пророчество Волоса

               
     Пшемыслав рванул на себя заскрипевшую дверь и просочился в ладну горенку загорянских купцов, накануне вечером уторговавших у полян речку Срачку в обмен на полосаты шкурки, снятые авансом с независимого потребителя, кем и были на самом деле поляне, извеку селившиеся малыми купами и земляной порослью на склонах Крпат, силой духа министра Мединского утративших всего лишь едину буквицу, хотя разгул коррупции и грозил умыкнуть все гласные, оставив несогласие и непослушание с развратом Жонни Деппа, что могло бы и вылиться, но привычно не вылилось, так как всем по х...й. На будущее свое, детей своих и даже жадных до наживы толстых старух, загребающих даровые пензии и держащихся за хер Годохмы всем Крымом. Натычкнувшись трахомистыми зрачками на яростного и лютого обликом Старшого из набольших купцов, горделиво возлежащего на столе по центру горницы, Пшемыслав пригнулся и зашатался, белея. По обычаю праотцев полян на стол ложили мертвяков, перед тем как швырнуть их в яму, дабы черви превратили недавно живого человека в говно, что и служило излишним смыслом принятого всем народом христианства назло деревянному статую Волоса, тихонько скрипящего под порывами сирокко, задувающего в дырку в стене.
    - Какой стене ? - закричал Усредненный купцов, пятиликостью ночных симбиотов - говноедов рунета воссоединившихся во имя обретения чуйства прекрасного в придуманной мною от не хер делать игре, слитой крысой и рыжей с дегенератом в полнейшее дерьмо, да прокляты будут, иншалла. - Кому дырка ?! Рци существом и конструктивно, как критика тети Вали Матвиенки финскими парламентариями, что уже само по себе диагноз.
     - Розумию я, - хитро позаимствовав дишкант диалекта близходящих круто и сурово водян с киянами, начал величание Пшемыслав, сокращаясь вдоль без поперечности, - шо пятикратность чрез не  " Е " гласит о многом, но надо бы воочесть предоставить плепорцией, о, Усредненный.
    - Гожа, - склонил скипетр Старшой, прыгая со стола наземь, утрамбованно лаптями многократностью поколений, в чем и имелась своя нагрузка понятий : уж ежели даже пол земельный стал асфальтом, то по прошествии пяти сотен лет правления Путина вся территория России сама собой заасфальтируется, как базы на Луне сами возникли и сами исчезли. Историцки. Подпрыгал к двери, путаясь в непривычных шальварах на веревочке со струком, сунул нос в щель и позвал остальных, до сих пор сидевших в трюме расписного челна, на коем и очутились купцы у полян.
    - Это Малой, - пророкотал Старшой, впуская в двери действительно Малого, точнее, малую, если выводить из полового признака, невинным разрезом розовых губ завершающего спортивный живот человеческого ребенка, ведь было ему ( ей ) лет, верно, семь, не более. Пшемыслав вспомнил Лесю, подросшую по обычаям эволюции, и тяжко вздохнул. " И на х...я она подросшая ? - подумал Пшемыслав, думая одновременно о современной Трейси Лордс, на хер не нужной, вообще - то, после восемьдесят пятого, а это давно. И неправда ".
    - Нарушение грамматики, - отметил Старшой чеканом, зарубая борозду по голове Пшемыслава. - На, сука !
    - Ой, - ощутил благословение Пшемыслав, сызмальства воспитанный Маугли на лирике творчества Паука Троицкого, так сказать.
    - Ну, - курсивом прошлась по соседству с новоявившимся шрамом малая, залезая в кресло с ногами.
    - А это двое из ларца, - шептал, кривя губы, Старшой, пятясь от дверей спиной вперед.
    - Одинаковы с лица ? - вопросил Пшемыслав, мало сознавая идиотию происходящего, но чуя подвох хотя бы от игривого настроения автора этой нежной сказочки, тем паче, что зад Бекки - явно рабочий и это правильно, товарищи.
    - У их едино лицо на двоих, - нагонял жути Старшой, вновь влезая на стол, - клювастая рожа мутационного петуха Палеологов, что, - он посмотрел на ходики, мерно тикающие в углу, - через семьсот лет и три года объемлет всю вашу поганую и мерзотную территорию, где рождаться будут тысячелетиями лишь уроды и мудаки, сами не хотящие начать жить по - человечески.
    Пшемыслав закричал и побежал в двери. Тюкнулся со всей дури о дюралевую стену станции и открыл глаза. Ушастый пес, вывалив влажный язык на плечо, внимательно смотрел на Пшемыслава. Потом зевнул и перднул.
    - Да ты окончательно свихнулся, парень, - сказал собака, виляя хвостом, - тюкают гоблины, я - Икебод, слушающий их, а Икебод Крейн из истории про товарища Лоськова - аллюзионный персонаж вымышленный, вобравший в Саймака криминальную хронику города Лондона.
    - А я тогда кто ? - окончательно запутался Пшемыслав, до того думая, что чай пить по Кэрроллу просто, как овес или желудевый камень.
    - Да х...й тебя знает, - пожал плечами Икебод, уходя по коридорам станции в сторону рубки. - Сам решай, кем тебе быть и кому лбы расшибать, камлая на любую херню, истуканисто присущую любому гаду, поклоняющемуся рже и фуфелу.
    И есть все сие : внеочередное пророчество Волоса, мои милые любимые носастые Лизавета и Ребекк.