Рецензия

  Теперь-то мне понятно, что я был несколько необычным интерном. Во-первых, у меня напрочь отсутствовало чинопочитание (не понимание субординации так таковой, а отсутствие преклонения перед людьми только за то, что они занимают некую должность), и многие специалисты «со стажем» изрядно хлебнули со мной горя. Во-вторых, заведующий кафедрой, к которой я был прикреплен, был моим бывшим деканом.
  Вот «на автомате» написал фразу, и призадумался: получается, не я был одним из его студентов, а  именно он, уважаемый в научном мире специалист и профессор, был МОИМ деканом. Личная собственность, так сказать. М-да, с чинопочитанием реально проблемы. Впрочем, в те мои студенческие годы декан действительно был несколько зависим от меня: именно я печатал и распространял входные билеты на вечера в популярнейшем студенческом клубе «Агар», и от меня зависело, попадут туда юные родственники декана или останутся грустить за дверью клуба. Разумеется, «своего» декана я не обижал, но «чужие» деканы часто оставались на «голодном пайке».
  В общем, заведующий кафедрой настолько благожелательно приветствовал мое появление в интернатуре, что остальные сотрудники кафедры решили, что именно профессор и собирается заниматься моим обучением. А сам профессор полагал, что кто-нибудь составил для меня план прохождения интернатуры, по которому я и двигаюсь к высотам знаний. В результате меня захватила в личное пользование заведующая отделением нейрогенетики, разузнав, что я обладаю уникальным талантом: быстро и без ошибок печатаю на пишущей машинке (в то время это было очень важно: печатать сразу без ошибок). И первые полгода я изучал исключительно редкие генетические заболевания нервной системы, а также в огромных количествах печатал отчеты, методички и прочие жизненно необходимые в медицине документы. В декабре остальные заведующие отделениями больницы хором возмутились: наступила пора годовых отчетов, и я, как ценнейший специалист, резко стал нужен всем. Профессор вник в ситуацию, велел подчиненным составить для меня план перемещения по отделениям, а мне, как внезапно взошедшему светилу нейрогенетики, дал задание написать рецензию на историю болезни из одной ЦРБ.
  Вообще-то это печальная история, с какой стороны на нее не посмотри. В англоязычной медицинской литературе про большинство генетических заболеваний написано, что медикаментозных методов лечения в настоящее время не существует, и пациент нуждается только в психологической реабилитации, лечебной гимнастике и уходе. Полагаю, что в соответствующей испаноязычной литературе написано то же самое, но испанского языка я не знаю. В нашей же стране всегда было принято лечить подобные болезни «витаминчиками», «капельницами» и прочими припарками. Результат лечения, разумеется, предсказуем, но пациенту и его родственникам у нас сообщать об этом не принято, что периодически порождает жалобы во всякие инстанции: дескать, лечили-лечили, а не помогло нисколько!
  Вот и по той пациентке из сельского района в облздрав пришла подобная жалоба. Затребовали из архива ЦРБ историю болезни и передали ее на рецензию нашему профессору, а тот, в педагогических целях, дал задание разобрать этот случай мне. Я засучил рукава и с жаром принялся за работу.
  Уж за время пребывания в институте учебных историй болезни я написал целую кучу, и прекрасно знал все бюрократические правила! Уже обложка рецензируемого документа вызвала у меня кучу нареканий. В двух местах кое-что не было подчеркнуто, в одном месте отсутствовала нужная закорючка, а подпись врача стояла на сантиметр ниже регламентируемого. Далее, по моему мнению, всё было не лучше. Кое-где в стандартных оборотах слова были перепутаны местами, некоторые ежедневные записи показались мне слишком короткими, а выписной эпикриз, напротив, слишком многословным (или наоборот, точно не помню). В общем, моя рецензия заняла два печатных листа (напечатано без ошибок!) и изобиловала словами «не указано», «не подчеркнуто красным цветом» и «неаккуратно». Чрезвычайно гордый тем, что я вон какой умный, а другие – не очень, я понес этот опус заведующему кафедрой на подпись.
  Профессор честно прочитал первые два абзаца и спросил меня: «Скажите, уважаемый рецензент, а правильно ли наши коллеги в ЦРБ поставили диагноз? Проводили ли они нужное лечение? Соответствуют ли сроки пребывания в отделении нормативам?» Надеюсь, я не сильно покраснел. Вернувшись в ординаторскую, я написал новую рецензию: о том, что проведенное лечение и обследование соответствует существовавшим на тот период стандартам, и что отсутствие отчетливой положительной динамики обусловлено особенностями течения данного конкретного заболевания. И что наряду с этим в истории болезни имеется ряд стилистических и орфографических помарок, что никоим образом не повлияло на исход лечения. Именно этот вариант рецензии профессор и подписал, одобрительно кивнув головой.

  И ведь что примечательно: оба варианта рецензии – и обвинительная, и оправдательная – были совершенно объективными. Просто первая имела отношение к формальной стороне создания медицинской документации (как сейчас говорят – к оказанию медицинской услуги), а вторая – к той области медицины, которая является искусством врачевания. Уже со второго курса обучения в институте наши педагоги говорили  нам: «Запомните, историю болезни вы пишете не для себя, а для прокурора!» А ведь по большому счету, ни для пациента, ни для врача история болезни не нужна. Для статистики она нужна, для медицинской науки может пригодиться, а для врачевания – нет. Ведь когда король эльфов Элронд вылечил смертельно раненого моргульским клинком хоббита Фродо, никакой истории болезни он не написал. Потому что не было никакого шанса, что придет в конце года проверяющий товарищ Саурон с назгулами, и начнет оценивать правильность проведения лечебных мероприятий в руководимом доктором Элрондом учреждении (причем сам товарищ Саурон никого лечить не умеет, он, как бы это деликатнее сказать, специалист по другой стороне процесса…)
  И еще – про медицинскую науку и «написанное пером». Когда великий русский хирург Николай Иванович Пирогов создавал свои знаменитые труды по военно-полевой хирургии, он, в том числе, описывал совершенные им ошибки, подробно их разбирал и подсказывал коллегам, как такого избежать в практической работе. По нынешним меркам, после первой же статьи его бы непременно посадили в тюрьму, с полным запретом на занятия медицинской деятельностью в дальнейшем: а как же, он совершил ошибку да еще сам в этом признался в письменном виде!

  Вот читаю я в наше время в интернете про всякие «дела врачей» и отчетливо понимаю, что у большинства научных рецензентов этих историй не было в нужное время умного руководителя, который направил бы их кипучую энергию в правильное русло…

Январь 2020